ном  ювелирном
магазине фирмы "Шопард" подарок: редкой красоты швейцарские часы из розового
золота с розовыми бриллиантами и изумрудами и похожее по оформлению колье --
тоже  изделие всемирно  известной  ювелирной  фирмы "Шопард".  Рассчитываясь
опять  же наличными,  Тоглар  ожидал,  что  попросят паспорт,  но  обошлось,
видимо,  побоялись   по-терять   выгодного   клиента.   Впрочем,  Константин
Николаевич  специально оставил паспорт дома. Доллары тут же пропустили через
какой-то сложный  детектор, но творения  рук  Фешина с  успехом выдержали  и
французский экзамен...
     На следующий по  приезде день, как  ни рвалась Наталья  в свой торговый
дом Кристиана Лакруа,  Константин  Николаевич повел  ее на  Монмартр, ему не
терпелось  увидеть прославленную  в  последние  полтора  столетия улицу,  на
которой побывало столько гениальных художников. На Монмартр его тянуло еще и
потому,  что точно  знал -- тут  бывал  его дед,  где-то под толщей асфальта
остались навсегда и его следы; взгляд Тоглара задерживался на этих старинных
зданиях, на этих пыльных витринах  и, конечно, на церкви Сакре-Кер, в начале
улицы.  Тут, блуждая  среди  заполонивших  тротуар  мольбертов, Тоглар,  как
когда-то в Казани, словно бы  услышал  голос  крови,  почувствовал  себя  не
просто  Костей  Фешиным,  а  внуком знаменитого живописца, а  это ко многому
обязывало.
     Какие художники тут только не  работали! Как  и сто лет  назад, в эпоху
медлительных  паровозов  и  дилижансов,  от-куда  только  не   прибыли  сюда
живописцы  попытать  счастья,   и  каждый  из  них  наверняка   считал  себя
непризнанным гением. Тоглар хотел  купить на память о Монмартре какую-нибудь
работу,  но  то,  что  он  видел,  его  не  устраивало.  Тут  каждый  творец
рассчитывал прежде всего на коммерческий успех -- жизнь в Париже дорогая, --
но эти картины, этюды, зарисовки он бы даже кичем назвать не решился. Работы
вольных художников в Москве на  Крымском валу -- стихийном русском Монмартре
--  в  массе  своей были  гораздо  интереснее. Картину  он решил  приобрести
все-таки где-нибудь  в  салоне  или антикварной лавке, которыми так богат  и
славен Париж.
     Может,  оттого, что здесь до  Константина  Николаевича бывал  его  дед,
Тоглар   неожиданно   ощутил  связь   времен,  словно  от  академика  Фешина
протянулась  к нему сквозь  годы оборвавшаяся  из-за  революции и социальных
потрясений нить родства, и Париж стал ему еще ближе, понятнее...
     Бал-прием в  честь  открытия  фестиваля  памяти Джона  Кранко в  Центре
современных   искусств  Помпиду  привел  Наталью  в   восторг  прежде  всего
изысканностью и роскошеством вечерних туалетов, так что она  даже загорелась
идеей   заказать  себе   у   Кристиана   Лакруа   специальное   платье   для
заключительного бала-банкета на Елисейских полях и уже мысленно видела  себя
в   нем.   Тоглар  не  стал  возражать,  ему  приятно  было   радовать  свою
возлюбленную.
     Торговый дом  находящегося в  зените  славы  кутюрье  Кристиана  Лакруа
Тоглар представлял несколько иным. Нет, он его не разочаровал,  просто таков
уж  российский  менталитет,  что мы легко  принимаем  на  веру все  хваленое
иноземное, ориентируясь и доверяя рекламе или видеоклипам. Конечно, фасад --
то есть  приемная,  где встречали  высоких гостей,  прессу,  фоторепортеров,
богатых заказчиц,  --  отличался изыском и даже  шармом, но в Париже  немало
мест,  где  витрины   поражают  вкусом,  тщательным  дизайном,  подчеркнутым
богатством и блеском. А тут ему случайно удалось увидеть и закулисье высокой
моды -- за  фасадом  оказались  цеха,  причем с  жестким фабричным графиком,
суетой и даже  привычными нам  авралами и субботниками. Мода  всегда требует
жертв.
     Конечно, Наталья, находясь на стажировке с подружками из России, бывала
в главном здании дома  высокой моды, и не раз, но кто  же  запомнит какую-то
Наташу  Зимину  из  Ростова.  Поэтому Наталье  пришлось  долго  и  терпеливо
объяснять, что она имеет непосредственное отношение к дому Кристиана Лакруа,
работает  в его ростовском филиале, а сейчас, оказавшись в Париже по личному
делу,  хотела бы заказать себе вечернее  платье. Тоглар  сидел неподалеку  в
богато оформленном холле в глубоком кресле, обитом плотным ки-тайским шелком
осенне-золотистых  тонов, и  наблюдал,  как  у стола  администратора Наталья
пытается что-то втолковать немолодой француженке, упирая  на то, что  она-де
служащая дома Кристиана Лакруа, -- вот это-то  и сбивало с толку вышколенную
приемщицу  заказов, это было выше ее  понимания. Роскошное манто из  золотой
каракульчи, колье  и  часы, усыпанные  розовыми  бриллиантами и  изумрудами,
которые за версту кричали, что  они от "Шопард", выдавали в Наталье солидную
клиентку,  но  тогда  при чем здесь какая-то служащая?  В  общем,  приемщица
вконец  запуталась, хотя и  держалась  ровно,  с  улыбкой,  пока  Наталья не
назвала  фамилию  одного  из  менеджеров   фирмы  --  Робера  Платта.  Тогда
администратор, свободно вздохнув, спросила:
     -- Так вам вызвать мсье Платта?
     И Наталья, поняв, что иначе не объясниться, согласно закивала.
     Через несколько  минут в холле  появился  энергичный  молодой  человек,
видимо ровесник Натальи.  Увидев гостью  из  Ростова, он с улыбкой кинулся к
ней, раскинув в приветствии длинные руки:
     -- Натали!  Бонжур!  Какими судьбами? -- И  на  глазах у всех по-русски
крепко обнял и поцеловал ее в щечку.
     Обменявшись несколькими фразами, француз хотел увести Наталью с  собой,
но она  показала на сидящего  в  кресле  у  окна Тоглара и, подведя молодого
человека, представила:
     --  Робер  Платт, мой французский шеф. Курирует  российский рынок и наш
Ростов.  А  это, знакомьтесь,  Константин  Николаевич  Фешин,  художник.  Мы
приехали на фестиваль памяти балетмейстера Джона Кранко.
     -- О-о!..  --  восхищенно воскликнул  Робер и, как почувствовал Тоглар,
завистливо посмотрел на него.
     Тогда  он не понял,  была ли это  ревность  к человеку, приехавшему  на
такое  всемирное  элитное  торжество, или взгляд  этот  был как-то связан  с
Натальей. Заметил  Константин  Николаевич и как придирчиво  осмотрел француз
его  распахнутое пальто  "Дормей-престиж" из  ткани  "викуния"  и английский
костюм от "Обвиос" из  самых до-рогих  сортов ткани  "черрути". Конечно, для
специалиста дома Кристиана  Лакруа такие вещи не остались незамеченными, как
и  резкое преображение  Натальи, которое он,  без сомнения,  связал  с  этим
элегантным седеющим господином, одетым по самым высшим мировым стандартам.
     Тут  же, в  холле, Наталья объяснила Роберу, что  хотела бы заказать на
заключительный  бал-банкет  по  случаю  закрытия  фестиваля  новое  вечернее
платье, а если он подберет что-то из новых моделей Кристиана Лакруа, то она,
может быть, купит еще и пару  костюмов для весны-осени и обязательно светлый
плащ!
     --  О,   с   этим  нет   проблем,   тем  более   для  своих  российских
представителей,  -- улыбнулся менеджер и продолжил с жаром: -- Наш шеф, мсье
Лакруа,  большой  поклонник балета, и, как я знаю, он тоже приглашен на этот
бал,  ему будет  приятно  видеть свою работу  на очаровательной  девушке  из
России.  Идемте прямо  к нему,  я  вас представлю.  -- И широким жестом мсье
Платт пригласил их на второй этаж.
     В другом конце просторного холла, у  широкой лестницы, ведущей  наверх,
Тоглар заприметил  уютный  бар и сказал Наталье, что  подождет ее  внизу, не
будет мешать ее общению с коллегами.
     Платт,  по этой же  мраморной лестнице, устланной сочно-зеленым ковром,
увел Наталью сначала в демонстра-ционный зал,  где  были выставлены новейшие
модели  одежды,  а  уж  потом представил  ее самомуґ  знаменитому кутюрье. А
Тоглар, раздевшись, перебрался за стойку бара, у которого так ароматно пахло
кофе  и  играла негромкая музыка тех далеких тридцатых --  сороковых,  когда
рождались  великие биг-бенды: Глена  Миллера, Луи Армстронга, Бенни Гудмана,
Олега Лундстрема...
     Константин Николаевич  прождал  Наталью почти  три часа. После  первого
часа  он  понял,  что  мода  действительно  не может  обойтись без  жертв, и
смирился с  потерянным  временем. А  за окном, хоть и слякотный, промозглый,
шумел  Париж.  Наталья  появилась  в  баре,   сияющая,  довольная,  с  новым
проспектом работ Лакруа в  руках и, робея, протянула Константину Николаевичу
внушительный счет,  но  Тоглар, даже  не взглянув  на  него,  небрежно сунул
квитанцию в карман, ободряюще подмигнув ей, мол, не переживай  -- оплатим, и
попросил  для нее шампанского. Тоглару доставляло удовольствие радовать свою
подругу, видеть ее  такой счастливой.  Потом они пересели  тут же в баре  за
крошечный   столик  у   окна,   и,   пока  Наталья  наслаждалась   ароматным
кофе-капуччино,  Тоглар   пошел  рассчитаться  за  заказы,  сделанные  своей
возлюбленной.  И   вновь   у  кассы  возникла  неожиданная  сумятица,  сумма
зашкаливала  за  сто  тысяч, и не  во французских франках,  а  в полновесных
долларах,  и  получить  ее  наличными никто  не  ожидал. Но тут  растерянную
кассиршу выручил подошедший Платт: он распорядился принять  деньги,  видимо,
менеджер  по России привык уже,  что  "новые  русские" разъезжают по свету с
чемоданами, полными  наличности.  Доллары  опять пропустили  через  какой-то
необычный вакуумный  детектор, и Тоглар  снова одержал победу над теми,  кто
считает, что способен контролировать качество валюты.
     За  три  часа  слушания  ностальгического  джаза Константин  Николаевич
проникся особым минорным настроением. Бармен, наверное и сам неравнодушный к
тому давнему джазу в исполнении легендарных виртуозов, обратил внимание, что
холеный господин в безупречно подогнанном  костюме, так долго  задержавшийся
за  стойкой, наслаждается музыкой, а  не убивает время, поэтому он не просто
менял компакт-диски, а  тщательно выбирал их.  В конце концов общая любовь к
ретро-джазу помогла  им понять друг друга  без  слов: Константин  Николаевич
объяснил бармену  жестом, что  хотел бы выпить с ним, и показал на  редкую и
дорогую  бутылку  коньяка.  Так  потихоньку,  до  прихода  Натальи,  они   и
опустошили ее чуть ли не полностью.
     Вернувшись с оплаченным чеком  за  заказы  Натальи,  Тоглар мечтательно
сказал:
     -- Как  было бы здорово  пойти  сегодня вечером в какой-нибудь шикарный
ресторан  с хорошей кухней и  чтобы там играл большой джазовый  оркестр, ну,
пусть не такой, в три яруса на эстраде, как в старые добрые времена, но и не
общипанные квинтеты, секстеты с электроинструментами,  а хотя  бы три-четыре
трубы, саксофоны, группа тромбонов. -- И пояснил почему:  -- Это как в опере
--  без внушительного хора  не  так  звучит  голос даже  самого  выдающегося
солиста, непременно нужен фон. Так и  джаз -- это  прежде всего  мощь медных
инструментов оркестра.
     Наталья, счастливая, что удалось сделать заказы, о которых она в  своем
Ростове и мечтать  не могла, и что они будут готовы в ближайшие  дни, хотела
тоже  чем-то порадовать  Константина Николаевича. Поэтому, взяв Тоглара  под
руку, шутливо сказала ему:
     -- Вот сейчас вернемся в отель, позвоним мсье Жаку и спросим, есть ли в
Париже  такой ретро-ресторан. Я бы тоже с  удовольствием станцевала с  тобой
танго под музыку, скажем, Гершвина.
     Возможно,  через час Тоглар  уже забыл бы о своем желании,  возникшем в
баре,  --  оно появилось действительно  под настроение, --  но Наталья,  как
только они вошли в свой номер, тут же  позвонила мсье Жаку  в "Гранд-опера".
Шустрый администратор,  внимательно выслушав ее, пообещал  связаться с  ними
через   полчаса,  но  позвонил  с  заметным  опозданием,  обычно  он   бывал
пунктуален. Мсье Жак очень хотел угодить русским из Москвы,  он понимал, что
не  во  всякий  ресторан  можно  отправить  гостей с  богатой фантазией, для
которых цена, какая бы  она ни была,  в  принципе ничего не значит. В Париже
можно легко отыскать  с десяток  приличных ресторанов, где  играет джаз,  но
мсье Жак угадал, что Тоглар  с  Натальей хотят не только послушать музыку  в
исполнении  первоклассного  оркестра, а желают окунуться в атмосферу прошлых
лет, почувствовать  ушедшее время. И мсье  Жак, обзвонив нескольких эстетов,
хорошо  осведомленных  о  светской  жизни  Парижа,  нашел  такой  изысканный
ресторан,  где все: интерьер, убранство  и даже  одежда  -- было выдержано в
соответствующем  духе. Ресторан этот любили посещать богатые снобы со  всего
света, тосковавшие  по тем  неспешным временам и конечно же  неравнодушные к
джазу, назывался он "Леди Астор".
        "3"
     Позже,  вспоминая свою поездку  в  Париж, и Тоглар, и Наталья  одним из
памятных событий во Франции будут считать именно тот незабываемый  ужин, что
прошел  при  свечах в "Леди  Астор". А  ведь они  провели  в Париже не  один
замечательный вечер,  чего  стоил  каждый день фестиваля -- порою по два-три
одноактных балета в едином спектакле, а какие имена --  звезда на звезде! Не
говоря уже о балах  по  случаю  открытия и особенно  закрытия фестиваля,  на
котором  Наталья  блистала  в невероятно  эксцентричном платье  от Кристиана
Лакруа, и сам великий кутюрье подходил к ним за  время  банкета не один раз.
Он  и  позировал  для  фотокорреспондентов и  для прессы  рядом с  Натальей,
рекомендуя ее своей сотрудницей в  России, в далеком и  незнакомом французам
Ростове. Впрочем, Наталья  сумела доходчиво представить заносчивым парижанам
свой  любимый Ростов.  Она  сказала,  что Ростов  --  это  столица  русского
казачества,  великолепно  описанного в  романе ее  земляка Михаила  Шолохова
"Тихий  Дон", где  и  сейчас  живут потомки  тех усатых, в  красных  папахах
казаков,  которые  некогда  верхом  въехали  в  Париж  победителями. За этот
эмоциональный спич ей даже поаплодировали,  и весь оставшийся вечер она была
на виду.
     Пожалуй, только здесь, в "Леди  Астор", Константин  Николаевич в полной
мере ощутил силу  долларов, даже фальшивых, понял, что значит путешествовать
по миру с большими  деньгами. Только пройдя по зеркальному паркету несколько
шагов вслед за  метрдотелем, Фешин  почувствовал: вот  живое  воплощение его
грез, давней и казавшейся несбыточной мечты -- оркестранты, в безукоризненно
белых смокингах, в жемчужных парчовых  наутюженных жилетах, встречали его со
спутницей сказочно-прекрасной,  берущей  за  душу "Лунной  серенадой"  Глена
Миллера. В этот вечер в  "Леди Астор" они  встретили многих,  кого видели на
балетном  фестивале, в основном иностранцев: немцев, англичан,  американцев,
японцев.  С некоторыми они  сталкивались  у  себя в отеле,  наверное, и сами
кому-то  показались  знакомыми.  Уж  очень эффектно  они  смотрелись  рядом:
высокий, породисто-вальяжный,  не по  возрасту стройный, седеющий  Тоглар  и
по-спортивному изящная русская красавица, полная сил и молодости Наталья.
     Конечно,  и высокая посудина на  столе,  в которой  среди колотого льда
покоились бутылки уже известного им французского шампанского "Тайттингер", и
два четырехрожковых  невысоких подсвечника-шандала из  потемневшего серебра,
стоявших справа  от каждого из них рядом  с невероятным количеством столовых
приборов,  --  все  было  антикварным.   Хотя   Тоглару,  неплохо   знавшему
антиквариат,  тут же  пришло  на ум  высказывание  консервативных  англичан,
которое гласило, что все, произведенное после 1830 года, не  может считаться
истинным   антиквариатом.   Но  вслух  это  снобистское  утверждение  Тоглар
произносить не стал.
     Наверное, и герои фицджеральдовских романов когда-то смаковали такое же
изысканное  шампанское, запивали нежнейшую  дичь, выдержанную  в  гранатовом
соке,  тем же белым  вином из Прованса, и на столе  золотой  горкой высились
такие  же  ананасы  из  Марокко  и  Алжира,  а тюльпаны  рядом с  ними  были
доставлены из  соседней Голландии, но  главное, для них звучала почти та  же
музыка. Расчетливо выстроенная  психологически -- по  восходящей от минорных
мелодий до  зажигающих рок-н-роллов,  --  она пьянила  сильнее вина.  Трудно
сказать  почему, но может, оттого,  что и другие гости "Леди Астор",  как  и
Тоглар  с Натальей,  были  сегодня в  этом ресторане впервые,  а может, даже
впервые в Париже, и тоже хотели, чтобы этот вечер остался в памяти навсегда,
вскоре как по мановению  волшебной  палочки пропала к  полуночи  чопорность:
кутили, как  и  фицджеральдовские герои,  без  оглядки,  азартно,  неистово.
Тоглар, бывалый гуляка, знал этот ресторанный психоз  и наслаждался тем, как
праздник пьянил счастливую Наталью.
     Заканчивали ночь в  "Леди  Астор", как  и  в  любом русском  ресторане:
ходили от стола к столу, угощали  друг друга,  посылали оркестрантам дорогие
вина  и  коньяки, щедро одаривали  их  чаевыми,  вновь  и  вновь  заказывали
полюбившиеся  мелодии,  обменивались   визитками,   наверное,   кто-то  даже
признавался друг другу в  вечной любви  и верности --  в общем, гуляли лихо,
совсем по-русски, хотя и в Париже,  во  французском  ресторане  с английским
названием. Еще до начала шумного загула Тоглар вдруг предложил:
     -- А может, нам отметить здесь и Новый год?
     --  Я была бы счастлива,  милый, мне  здесь так нравится,  --  ответила
Наталья и вся вспыхнула от радости.
     Константин Николаевич, не желая откладывать дело  в долгий  ящик --  до
Нового года  оставалось чуть больше недели, -- отправился на поиски главного
администратора  "Леди Астор". Но  столы на новогодний бал, оказывается, были
зарезервированы задолго  до Рождества. Католический Париж встречает праздник
чуть раньше православной Москвы. Выручил Тоглара  опыт  бывалого завсегдатая
злачных мест: как и в белокаменной, он достал внушительную пачку долларов  и
сказал,  что  готов заплатить за  стол  двойную  цену.  Администратор  сразу
потеплел взглядом и спросил на ломаном русском:
     --    Русский?   Москва?   --   Получив    утвердительный   ответ,   он
поинтересовался, уточняя: -- На сколько человек хотите заказать стол?
     -- На двоих, -- показал пальцами Тоглар.
     -- Это меняет ситуацию. Я думаю, мы найдем  для вас места в зале.  -- И
администратор, встав, уже дружески протянул Тоглару руку.
     Чтобы получить до  отъезда заказы от кутюрье Кристиана Лакруа,  Наталье
пришлось ежедневно проводить по три-четыре часа на примерках в салоне мэтра,
а производственные  цеха находились в  разных  кварталах  Парижа, иногда и в
разных концах столицы. Тоглар  еще  раз убедился, что мода требует жертв,  и
прежде всего от  самой модницы. Чтобы не ломать друг другу  день, Константин
Николаевич утром, после  завтрака в номере, завозил  ее на  такси по нужному
адресу и  оказывался  свободным  до  обеда,  или, как  говорила  Наталья  на
английский  манер: до ленча. Обедать договаривались в каком-нибудь известном
ресторане, опять  же  прибегая к услугам мсье Жака, и  Тоглар приезжал  туда
пораньше, делал заказ  на  свой  вкус и ожидал  освободившуюся Наталью уже в
зале.
     Тоглар  ничего  не рассказывал девушке ни о себе, ни о своих предках --
как-то  не  пришлось,  да  и она не  расспрашивала,  принимая все как  есть.
Конечно, ему больше всего хотелось поведать ей про своего  знаменитого  деда
Николая  Ивановича Фешина, повезти ее в Казань, показать ей зал  в  музее  с
автопортретом  на  входе,  глянув на  который  в их родстве  можно  было  не
сомневаться, но все казалось,  не подошло время, не настал еще момент. Когда
он  оставался  каждый  день  с  утра  на  несколько  часов  один  в  Париже,
отправлялся  в  музей  или известную галерею, надеясь случайно наткнуться на
работы Николая Ивановича. Отыщи он работы Фешина в  галереях,  появился бы и
резон объясниться  с Натальей, рассказать о своих корнях. Конечно, когда  он
приведет Наталью  на  Кутузовский проспект  в  новую  квартиру,  покажет  ей
студию-мастерскую,  обязательно  расскажет  ей  про своего знаменитого деда,
покажет  единственную картину, оставшуюся от  мастера и случайно  п