и поступал
в МГИМО, хотя и не прошел по конкурсу,  даже  набрав проходной балл.  А ведь
Неделин никогда  не хвалился, не задирал нос, как  часто бывает  в  подобных
случаях, и от армии  не отмазался, как некоторые.  Все понимал  Кольцов,  но
такая уж натура у него на поверку оказалась гнилая. Он даже кличке Славкиной
завидовал -- Картье. Это звучит! Не то что у  него -- Самурай. Так стали его
называть после разборки с "бандеровцами" и еще, видимо, за  заметный  раскос
глаз и азиатскую смуглость.
     А узнай Неделин, что он  так его подставил с Леночкой, тоже не поймешь,
как  воспримет. Интеллигент интеллигентом, но стержень в нем есть,  Гера  не
раз в этом убеждался, а  уж  что не  выдаст, не продаст, мог на  чем  угодно
поклясться.  "Бандеровцы" пытались в одно время Славку  угрозами отделить от
него,  одного  Самурая  заманить  в  ловушку,  чтобы рассчитаться  за  позор
новогодней  ночи, но ничего у них не  вышло --  не  предал его Неделин. Да и
других случаев, подтверждающих характер и порядочность Картье, было  немало:
служба в десантных войсках и спецназе -- это не турпоход с инструктором. Там
без  товарища  выжить  нелегко.  За  кажущейся  мягкостью,  нерешительностью
Неделина стояла вовсе  не  слабость, а тем  более  трусость, а нечто другое,
совсем незнакомое Самураю: порядочность,  такт, выдержка  -- то,  что дается
воспитанием,  культурой, средой. Кольцов  осознал  это  гораздо позже, когда
разошлись их армейские пути-дорожки.
     Да  разве  кто-нибудь,  даже посторонний,  не говоря уже  о  Леночке со
Славиком, понял бы его и простил, если б узнал  о его, Самурая, подлянке?  И
припомнились  по этому случаю две любимые  хавтановские присказки: "жадность
фраера сгубила" и "на чужой каравай рот не разевай".
     Чувствуя,  что  Слава  вот-вот  сделает  Леночке  предложение,  Самурай
придумал  коварный ход.  Все  стены  в изголовье  его кровати  были  увешаны
фотографиями  невесты Люси --  и цветными, и  черно-белыми.  И все сделаны в
известном  фотосалоне  "Вера"  знаменитым  Аркадием  Гершманом,  у  которого
снималась столичная знать и кинозвезды. Вероятно, Аркадий Ильич или его  сын
-- Сергей Аркадьевич, известный своей широтой гуляки,  --  обожали  ресторан
"Иртыш", иначе  за что же такая  милость обыкновенной  завпроизводством -- у
Гершмана очередь была расписана на годы вперед.
     В  один день, отправляясь в увольнительную  без  Славки, Кольцов собрал
все  фотографии  своей  прекрасной  Люси   и,  встретившись   с  хорошенькой
продавщицей, разыграл  сцену, достойную  Шекспира.  Сказал,  что Слава  ему,
конечно, друг, но истина и  ты,  Леночка, -- дороже. У Неделина, мол, есть в
Москве  богатая невеста, дочь известного  академика,  которая  засыпает  его
письмами, переводами  и  посылками. Дюжины две фотографий, разложенных перед
растерявшейся  Леночкой,  конечно, впечатляли  --  такое  за  один  день  не
соберешь. И  тут же, не мешкая, воспользовавшись моментом, Кольцов предложил
девушке руку и сердце. Уязвленная  Леночка не  ответила отказом на  коварное
предложение Самурая.
     Было,  было отчего  остерегаться  Герману Кольцову  старого  армейского
друга Неделина.
        "2"
     После   службы   в   армии   Кольцов   обосновался   во   Владивостоке:
обстоятельства, прежде всего жилищные, вынудили его остаться.
     В  ту пору молодежь усиленно  зазывали после армии  в милицию. Особенно
МВД охотилось  за  ребятами, прошедшими  спецназ или  десантные войска,  ими
укомплектовывались  ОМОНы,  РУОПы  и прочие  спецподразделения по  борьбе  с
терроризмом.   Сулили  всяческие  льготы,  подъемные  и  возможность  заочно
закончить двухгодичную школу милиции и получить офицерское звание. Леночкины
друзья  сумели выправить  Кольцову аттестат об окончании экстерном  вечерней
школы рабочей молодежи, и он  поступил на работу в милицию, в портовый район
Владивостока, и сразу был зачислен слушателем заочной школы МВД.
     Одно дело Владивосток,  куда ходишь  в увольнительную, другое -- жить в
нем постоянно, тем более человеку столичному, москвичу. Нет, город на берегу
залива Петра  Великого Кольцову положительно не нравился. Грело его лишь то,
что в Москву  он  вернется уже офицером, да еще  со  стажем работы в  особом
подразделении  милиции.  С  квартирой  ему здесь тоже  не светило,  как и  в
Москве,  ставили  на очередь  после пяти  лет  выслуги,  причем  образцовой.
Столько он  ждать  не  мог, да и  не  привык,  он принадлежал к типу  людей,
которым подавай все сразу  и сейчас. Зато снимать квартиру  во  Владивостоке
стоило гораздо дешевле, чем  в  столице, и  она оплачивалась казной по месту
его  службы.  Но  работа  в порту,  хоть  и  тяжелая,  оказалось, имела свои
неоспоримые преимущества. Тут впервые ему в руки попала долларовая купюра, а
через  полгода,  освоившись,  он редко какую смену  уходил домой  без  сотни
баксов, хотя и догадывался, что кое-кто  из  коллег имеет гораздо больше, но
рисковать прежде времени не хотел, уж очень мечтал об офицерском звании.
     В те  годы почти  каждое  судно из Японии возвращалось  с  подержанными
иномарками,    и,   учитывая   неожиданно   возникший   автомобильный   бум,
администрация  Дальневосточного  пароходства  даже  организовала специальные
туристические рейсы на паромах и сухогрузах за машинами -- очередь на билеты
растягивалась  на  месяцы. Страна  в ту пору была еще одна -- ни  границ, ни
таможни, ни  виз,  -- и во Владивосток, только недавно  объявленный открытым
городом,  хлынули  шустрые люди  со  всех  республик, мечтавшие о "тойотах",
"ниссанах",  "маздах".  А  где  машины  и  деньги  --  там  тут  как  тут  и
преступность, почувствовавшая импотентность власти.
     Владельцы   новообретенных  иномарок,  которых  за   территорией  порта
поджидали  пешие и за  рулем бандиты, готовы  были заплатить  спецназовцу  с
автоматом  за сопровождение от причала  до дома и двести, и  триста  баксов.
Такая работа занимала у тех минут сорок, от силы час.
     А  сыпавшиеся отовсюду коллегам Кольцова неожиданные подарки?! Сигареты
они  курили только самые дорогие, виски пили только с черной этикеткой, духи
-- французские, даже бананы -- и те самые спелые...
     Раньше,  качаясь с люберецкой шпаной в подвалах, Кольцов, как и другие,
с презрением относился к человеку  в форме и в любой ситуации был настроен к
нему  негативно,  даже агрессивно  --  сказывалось  хавтановское влияние.  А
скорее всего виновато в этом  было само государство -- стражи порядка как бы
и не нужны были этому обществу, словно и не к ним бежал в первую  очередь за
помощью  добропорядочный  гражданин, если  квартиру  у  него обокрали,  если
кошелек сперли в трамвае. И  ведь искали,  и, что самое  смешное, чаще всего
находили. Не говоря уже о более серьезных преступлениях.
     Но то ли вокруг что-то изменилось, то ли  он сам,  облачившись в форму,
стал смотреть на милицию по-иному,  но даже вне  службы  Кольцов предпочитал
появляться в городе, на базаре или в  магазине, в милицейском мундире -- так
легче решались любые  проблемы: ему шли навстречу, иногда заискивали, готовы
были уступить,  услужить, а  частным транспортом  он пользовался как  такси,
чаще бесплатно, -- общество внезапно стало  искать дружбы  и с бандитом, и с
милиционером.
     Ну,  с  ним-то, Кольцовым,  все  было  понятно изначально: в милицию он
пошел  не  из-за  убеждений.  Деваться  было некуда Самураю, а кроме того --
одним махом  решалась  проблема образования.  Получит  офицерское звание  --
значит,  светит командная,  а  не рядовая должность.  С  такими корочками  и
послужным  списком можно было возглавить в Москве службу безопасности любого
коммерческого  банка,  крупной  финансовой группы,  на  худой  конец,  любой
процвета-ющей фирмы -- с  появлением частной собственности спрос на человека
с ружьем резко возрос.
     Позже,  когда  Кольцов  уже  вернулся в Москву,  ему попалась на  глаза
газета  "Караван"  из  какой-то  бывшей  советской   республики,   а  теперь
суверенного государства. В том номере большая статья была посвящена милиции.
В этом самом новообразовавшемся государстве, как и  повсюду, в милицию валом
повалили национальные кадры. И известный не только в  республике, но и за ее
пределами писатель,  видя произвол, чинимый  милицией,  и зная, кто и почему
туда  идет служить  в  первую очередь, с горечью отмечал: "...к сожалению, я
должен  признать,  что  милицейская   форма  становится  нашей  национальной
одеждой..."
     Прочитав  столь откровенное признание  с  глубоким подтекстом,  Кольцов
улыбнулся. Оказывается, не он один усек, какие преимущества дает милицейская
форма... Толчком же для Самурая послужила чистая случайность...
     Однажды,  под утро, он обходил причал,  где разгружались  два корабля с
бахчевыми и фруктами  из дружественного  Вьетнама. В ту пору еще существовал
единый  соц-лагерь  и  со своими, при всех  портовых  строгостях, обходились
мягче, по  крайней мере  не  устраивали двойной кордон,  как возле судов  из
капиталистических стран.  От вида арбузов, недозрелых бананов и ананасов его
тошнило уже с первого взгляда, и  он собирался заглянуть на другой пирс, где
днем  пришвартовался  на разгрузку белоснежный японский  контейнеровоз,  как
вдруг невдалеке увидел человека, испуганно шмыгнувшего в сторону закрытых на
ночь   портовых  лабораторий.   Маневр   предрассветного  гуляки  насторожил
Кольцова,  он  твердо знал, что  в той  стороне постороннему до  утра делать
нечего, да и пройти оттуда никуда невозможно -- там тупик.
     Кольцов, конечно, понял, что  человек,  шедший ему навстречу,  не хотел
светиться, и, видимо, была у него на то причина, простой докер шарахаться от
ночного  стража  не станет. Сперва  Гера хотел  по рации вызвать подмогу, но
потом  решил  действовать  сам,  уж  очень  желал  отличиться  --   получить
какую-нибудь   письменную   благодарность,   грамоту,   которая    наверняка
пригодилась  бы ему в  будущем.  Он  тут  же  забыл  о  причале  с  японским
контейнеровозом  и,  шагнув с освещенного прохода  в  ночную тень пакгаузов,
стал  бесшумно,  как  учили в диверсионной школе, подбираться к лаборатории.
Рано или  поздно затаившийся постарается вырваться из тупика, время работало
на  Самурая. Ждать пришлось недолго, чуть больше  получаса.  То  ли  нервы у
беглеца не выдержали,  то ли время и рассвет  подгоняли, появился невысокого
роста,  худощавый мужчина лет  тридцати -- тридцати пяти, через плечо у него
висела  небольшая кожаная  сумка,  наподобие тех,  что  носят  студенты  или
журналисты. Он  прошел рядом с Кольцовым, и тому осталось лишь одним приемом
завернуть   незнакомцу  руки  и  тут  же  защелкнуть  заготовленные  заранее
наручники  --  прием,  над которым  на тренировках долго  бьются  даже самые
способные спецназовцы.  Не  выводя  задержанного  на  свет,  Кольцов обшарил
карманы, задрал брючины, выдернул из-за пояса рубашку: оружия -- ни ножа, ни
пистолета  --  не было. Когда  дошла очередь  до сумки, человек в наручниках
занервничал.  Самурай   усек  это  моментально.  В  сумке   лежал  аккуратно
упакованный сверток, килограмма на три-четыре, и  Самурай догадался, что это
может  быть.  На  инструктажах  их  предупреждали  о  знаменитом  бирманском
треугольнике, а  Вьетнам этот там рядом. Но  он  все же достал нож  и слегка
подрезал  обшивку  упаковки...  Содержимое не  обмануло  его  ожидания --  в
целлофановых пакетиках белел и поскрипывал на ощупь, как крахмал, наркотик.
     -- Кокаин? -- спросил он у обмякшего враз задержанного.
     Тот обреченно подтвердил -- кивнул.
     Герман ничем не выдал своей радости, хотя хотелось кричать и плясать --
он задержал гонца, наркокурьера, да  еще с такой богатой  добычей!  Он знал,
что  на советском  рынке  кокаин  стоит  двести  долларов  за  грамм  и  его
употребляют только  богатые клиенты: бизнесмены, артисты, воры  в  законе. А
если удастся отследить через этого парня каналы поступления и  реализации...
Да в случае удачи его фамилия станет  известной  в милицейских кругах, такие
задержания не часто случаются.
     Кольцов  достал рацию, как  вдруг курьер,  пришедший в  себя, без  тени
подобострастия сказал:
     -- Не спеши рапортовать, начальник. Может, ты поймал золотую рыбку.
     -- Хороша рыбка, -- усмехнулся Самурай, оглядывая темные, чуть навыкате
цыганские глаза гонца, но рацию почему-то машинально выключил.
     -- Давай разойдемся по-мирному. Наверное, догадываешься, сколько  может
стоить такой товар.  А завалить  человека  во  Владивостоке  даже и за штуку
баксов желающих хоть отбавляй...
     -- Ты еще мне угрожать будешь, падла!.. -- И рассвирепевший не на шутку
Самурай рванул шантажиста за грудки, да так, что полетели пуговицы.
     -- Я не угрожаю, я расклад говорю. За мной ведь тоже люди стоят. Я что?
Пехота, мул... -- И вдруг,  наверное,  что-то уловив в голосе или интонациях
Германа, с надеждой спросил: -- Откуда будешь, братан, чувствую, не местный?
     -- Москвич, -- нехотя признался Кольцов.
     -- Земляк,  значит.  Я  тоже москвич,  на  Шаболовке живу. Отпусти,  не
обижу...
     --  Не  обижу -- это сколько? -- неожиданно  для себя серьезно  спросил
Кольцов.
     -- Пару штук, точно...
     -- Пару мало, ты же сам хвастал, сколько товар стоит. Деньги с собой?
     -- При себе нет, но выход всегда найдется, если сговоримся.
     -- Нет денег, и  разговора не было, -- очнулся Самурай и  вновь включил
рацию.
     --  Погоди, братан, не спеши,  --  заторопился гонец.  --  Пятерка тебя
устроит?  Это  весь  мой  гонорар за  доставку,  но  свобода  дороже...  Сам
понимаешь...
     -- Где же ты найдешь  сейчас пять тысяч,  среди  но-чи?  -- недоверчиво
спросил Гера.
     -- Нашел  выход, нашел!.. -- радостно выпалил задержанный. --  Дома,  в
Москве, телефон есть?
     -- Ну, есть. Что это меняет? Без денег я тебя не отпущу, я не собес.
     --  Понял,  понял,  --  согласно  закивал мужик.  --  Менты  все такие,
никакого  доверия  к  трудящимся... Сейчас  поедем  на  телеграф,  я  наберу
московский номер  хозяина товара, чтобы  он сейчас же, сию  минуту, отвез  к
тебе  домой пять  штук,  вроде как  это ты  с посыльным  передал.  Через час
позвонишь  домой и, если баксы будут  на месте, ты меня отпускаешь, причем с
товаром, иначе мне никакая свобода не нужна, все равно пришьют. Лады?
     -- Лады.  Но  если надумаешь какую подлянку выкинуть,  тут  или  там, в
Москве, я, прежде чем сдам тебя властям, сам все поотбиваю, никакая медицина
не спасет, понял? -- жестко предупредил Герман.
     -- Понял, понял. Едем на телеграф...
     Вся  операция заняла чуть больше  двух  часов, и  он  получил в ту ночь
сумму, равную его  пятилетней  зарплате. Как тут не вспомнить Хавтана  и его
любимое: "Кто не  рискует, тот  не пьет шампанское!"? Чуть позже, анализируя
случай с наркокурьером,  он все  же решит, что не пять тысяч долларов  стали
главной его удачей, хотя эта сумма открывала дорогу в  Москву, а  то, что он
понял  наконец, как можно заработать  настоящие деньги, пользуясь положением
человека, представляющего власть, закон.
     Припомнился  один из вечеров  в люберецких  подвалах,  когда кто-то  из
крутых ребят,  по случаю угощавший молодняк, после выпивки разглагольствовал
о каком-то коварном прокуроре. Мол, прекрасная работа у прокурора и у судьи:
чтобы наработать  себе имя,  нужно всего лишь беспощадно сажать  и давать по
обвинительной статье  на всю  катушку.  А вот  когда  приобретешь  репутацию
решительного  и  неподкупного,  тогда  уже  можно присмотреться к подсудимым
внимательнее, а  точнее, избирательно. Отмажешь от вышки или большого  срока
богатого  человека, он  сам  отдаст тебе если не все,  то  уж точно половину
того,  что  нахапал за  всю  жизнь,  имея гениальную  голову  или располагая
доходным местом. Вот тут репутация  и выручит прокурора  -- не  поверят, что
из-за  корысти  вытащил  из  петли казнокрада,  на худой  случай  решат, что
ошибся, а этого с кем не  бывает. С  хорошего куша можно и в  отставку уйти,
будто "обидевшись", как это сейчас часто наверху проделывают.
     Конечно, Кольцов  прекрасно понимал, что он  не  судья и  не прокурор и
никто ему на блюдечке с голубой каемочкой  не принесет весомую взятку, да  и
не  столь на  первый  взгляд  у  него  хлебное место, но... если пораскинуть
мозгами и не ждать случая, а ловить его, то и на его скромной должности, был
бы  мундир,  можно неплохо жить.  Недавно он видел  по телевизору  рекламный
ролик, -- оказывается,  в  наше время,  особенно в  переломный период, самое
дорогое не золото, не бриллианты, а... информация. Этот насквозь абстрактный
рекламный клип,  наверное,  мало кто и заметил, но  Германа  он натолкнул на
мысль, что он сидит на самой что ни на есть золотой  жиле. Если уж судья или
прокурор  могут  за  определенную  мзду  помочь  попавшему  в  беду  богатею
бизнесмену,  богатею банкиру, богатею бандиту, то у него тоже есть  подобная
возможность:  можно  перехватить  такого  выгодного  клиента  у  них гораздо
раньше, еще при задержании.
     Ведь  информация,  цена которой -- жизнь, свобода, богатство, находится
если не  у него в руках, то в его ведомстве, и судьбы людей, попавших в поле
зрения милиции, решаются на этажах,  по которым  он ходит свободно. А бумаги
на  столах и  в сейфах начальства  дорогого  стоят, только разберись,  найди
доступ  к  этой  информации  вовремя, и судья  с  прокурором,  кому он успел
позавидовать, останутся с носом.
     Вот где по-настоящему можно реализовать свои армейские знания, зря, что
ли, их так натаскивали в спецназе. А  умение подключиться к любому телефону,
хоть внутри  здания, хоть за  его пределами,  и поставить  на  прослушивание
поможет ему добыть ту самую информацию, что дороже золота и бриллиантов.
        "3"
     Случай  с наркокурьером, когда  Кольцов в одну  ночь получил то, за что
должен  был рисковать  головой лет  пять,  резко повернул жизнь  Самурая. Он
решил чаще и с выгодой  использовать мундир. Он же был  не последний дундук,
все  видел,  слышал,  много  читал.  Не  замечал  только  слепой,  что   его
милицейские начальники  сплошь  разъезжали  на  иномарках, меняли  квартиры,
строили  дачи, устраивали  пышные  свадьбы чадам,  отправляли их на учебу за
границу, позволяя себе траты, в тысячи раз превышающие официальную зарплату.
Владивосток -- город небольшой, высокая власть, да и  любой начальник  -- на
виду,  и  всякая   тайная  афера  рано  или  поздно   становится  достоянием
общественности, и редко какой большой чин избежал искушения хапнуть из казны
или прибрать к рукам народное добро -- об этом,  что ни день, писали местные
газеты.
     Все,  что он  задумал,  увидев  рекламный  ролик о настоящих  ценностях
нашего  времени,  Герман  настойчиво  претворял  в  жизнь. Одной  из  причин
возвращения в Москву послужила не  тоска по родне, по  дружкам, по столице с
ее благом, а то, какие там раскручивались дела. Телевидение и газеты, словно
специально  для Кольцова,  ежедневно  призывно  твердили:  восемьдесят  пять
процентов  российского  капитала  вращается в Москве.  Щипать  по-маленькому
портовый Владивосток Самураю надоело: не та рыба шла в сеть, не тот улов, да
и  засветиться тут  было  гораздо  легче, чем в Москве,  и  деньги,  которых
набралось немало, тратить, не подмочив репутации, в таком городе невозможно.
Жаль было и наработанного опыта, а главное, он понимал,  какие перспективы у
него могут  открыться в столице!  В Москву он возвращался сыщиком  и вором в
одном  лице, преуспев во  Владивостоке  в обеих  ипостасях.  Мечтал  Кольцов
провернуть  в белокаменной две-три крупные операции, чтобы, сорвав настоящий
куш, спокойно отбыть за кордон -- много наших туда уже перебралось.
     Ко  времени   отъезда   Кольцов   уже  сколотил   вокруг  себя  команду
единомышленников,  каждого  проверил  в  деле, повязал  не  одним совместным
преступлением -- впрочем,  никого не