Том  вспомнил  про
море. Море-то и было страшнее всего. Вернее, только море  угрожало  ему.
Надо выбросить труп через корму, подумал  Том,  ведь  корма  ниже  всего
сидит в воде. Он потащил безжизненное тело к корме, одновременно  плавно
передвигая канат вдоль борта. Судя по тому, как свободно двигался  мешок
с цементом в воде, он не достиг дна. Затем Том перевернул тело на  живот
и начал понемногу выталкивать его из лодки, начиная  с  головы  и  плеч.
Голова Дикки была уже в воде, край борта приходился на  пояс,  и  теперь
непомерно тяжелыми оказались ноги. Они сопротивлялись усилиям Тома,  как
прежде плечи. Их словно магнитом притягивало ко дну  лодки.  Том  набрал
воздуху в легкие и все-таки поднял их. Дикки оказался за бортом, но  сам
Том потерял равновесие и упал прямо на рукоятку двигателя. Он взревел.
   Том сделал стремительный бросок, чтобы схватить рукоятку, но в то  же
самое мгновение лодка свернула в сторону, описав какую-то безумную дугу.
На мгновение  Том  увидел  под  собой  море  и  свою  собственную  руку,
протянутую к воде, потому что борта, за который он хотел ухватиться,  не
оказалось на месте.
   Том оказался в воде.  Он  задыхался,  стараясь  принудить  свое  тело
подпрыгнуть, чтобы можно было ухватиться за лодку. Попытка  не  удалась.
Лодка вертелась волчком. Том подпрыгнул еще раз,  потом  погрузился  еще
глубже, так глубоко, что вода сомкнулась над его головой со  смертельной
неотвратимой медлительностью и, однако же, так быстро, что он  не  успел
вдохнуть воздуха в легкие, а  вместо  этого  втянул  носом  воду.  Лодка
удалялась. Ему и  раньше  не  приходилось  видеть,  как  лодка  вот  так
вертится  волчком:  сама  она  никогда  не  остановится,   надо,   чтобы
кто-нибудь забрался в нее и заглушил двигатель. И теперь, в смертоносной
пустынности моря, Том заранее пережил все  ощущения  умирающего.  Снова,
колотя руками и йогами, погрузился в воду с головой, и  сумасшедший  шум
двигателя постепенно замер. Его заглушила заполнившая уши  вода,  стерев
все звуки, кроме тех неистовых звуков, которые производил он  сам  своим
дыханием, беспорядочными движениями, отчаянным биением крови.  Он  снова
всплыл на поверхность и машинально  начал,  барахтаясь,  продвигаться  к
лодке.  Ведь  это  был  единственный  предмет,   который   держался   на
поверхности воды, хотя лодка вертелась волчком и за нее невозможно  было
ухватиться. Пока он переводил дыхание, ее острый нос пронесся мимо  него
один, другой, третий, четвертый раз.
   Он стал звать на помощь. Единственный результат  -  наглотался  воды.
Его рука коснулась лодки под водой, и нос лодки оттолкнул ее в  сторону,
ударив, словно зверь лапой. С неистовым усилием,  старательно  уклоняясь
от лопасти винта, он попытался дотянуться  до  кормы.  Пальцы  коснулись
руля. Он пригнулся, но недостаточно быстро. Киль, проходя  над  головой,
стукнул по макушке. Корма снова приблизилась, и он потянулся  к  ней,  и
снова руль выскользнул из пальцев. Зато другой  рукой  поймал  борт.  Он
держался за борт вытянутой  рукой,  по-прежнему  уклоняясь  от  лопастей
винта. С неожиданным приливом  сил  сделал  бросок  к  углу  кормы  и...
перекинул руку через борт. Дотянулся до рукоятки двигателя.
   Мало-помалу он заглох. Том прильнул к лодке и какое-то мгновение ни о
чем не думал, лишь испытывал чувство облегчения. И в то же время не  мог
поверить, что спасен. И только потом ощутил жгучую боль в горле, колотье
в груди, затруднявшее дыхание. Он  отдыхал  то  ли  две  минуты,  то  ли
десять, без единой мысли в голове, собираясь  с  силами,  чтобы  втащить
самого себя в лодку. Наконец сделал медленный  разбег  в  воде,  сначала
выпрыгнув, потом погрузившись, перекинулся через  борт  и  теперь  лежал
ничком на дне лодки, а его ноги свисали над водой.  Он  отдыхал,  смутно
ощущая пальцами, что дно лодки скользкое от крови Дикки, которая  теперь
смешалась с водой, вытекшей из его собственных носа и рта. У него еще не
было сил пошевелиться, но он уже начал думать, что лодка вся в  крови  и
вернуть ее хозяину нельзя, что через минуту надо будет встать и  завести
двигатель. И о том, в каком направлении плыть.
   Вспомнив о перстнях Дикки, нашарил их в кармане куртки. Они были там,
да и куда, в самом деле, им деться? На Тома напал приступ  кашля,  слезы
застлали глаза,  мешая  разглядеть,  нет  ли  другой  лодки  поблизости,
плывущей сюда. Он протер глаза. Нет, лодки  не  было.  Только  та  самая
нарядная маленькая лодочка далеко-далеко все  еще  носилась  по  волнам,
описывая широкие дуги, не обращая на него внимания. Том посмотрел на дно
своей лодки. В силах ли он отмыть ее? Он часто слышал, что  кровь  очень
трудно отмывается. Вообще-то он собирался вернуть лодку хозяину, а  если
тот спросит, где же его друг, сказать, что высадил его на берег в другом
месте. Но теперь от этого придется отказаться.
   Том  осторожно  сдвинул   рукоятку   двигателя.   Лениво   работавший
вхолостую, он начал набирать обороты, и даже это испугало Тома.  Но  все
же двигатель казался не таким уж жестоким и вполне управляемым, а  стало
быть, менее страшным, чем море. Том взял курс к берегу. Но не  прямо,  а
наискосок, на север от Сан-Ремо. Может быть, удастся найти  какое-нибудь
местечко, заброшенную бухточку в скалах, где он сумеет причалить и выйти
на берег. Но что, если лодку найдут? Еще одна неразрешимая проблема!  Он
постарался уговорить себя обдумать ее хладнокровно, не впадая в  панику.
Но  рассудок  словно  заклинило.  Он  никак  не  мог  придумать   способ
избавиться от лодки.
   Теперь уже стали видны сосны,  песчаный,  пустынный  с  виду  участок
рыжевато-коричневого пляжа  и  пушистая  зелень  оливковой  рощицы.  Том
медленно проехал в обе стороны от этого места - посмотреть, нет  ли  там
людей. Никого не было.  Тогда  он  направил  лодку  к  низкому  плоскому
берегу, почтительно касаясь рукоятки, чтобы не прогневить двигатель, как
в прошлый раз. И вот он почувствовал, как нос,  подрагивая,  скребет  по
дну. Довернув  рукоятку  до  надписи  "Ferma",  заглушил
двигатель. Осторожно вылез в воду, глубина которой  в  этом  месте  была
примерно четверть метра, подтащил лодку к берегу так близко, как  только
смог, затем перенес из лодки  на  берег  обе  куртки,  свои  сандалии  и
одеколон для Мардж.  В  маленькой,  не  больше  пяти  метров  в  ширину,
бухточке, куда он попал, почувствовал себя в  безопасности,  укрытым  от
людских глаз. Здесь, казалось, не  ступала  нога  человека.  Том  принял
решение затопить лодку. Он начал  собирать  камни  размером  примерно  с
человеческую голову, потому что  камни  большего  размера  ему  было  не
дотащить, и один за другим складывал их  в  лодку.  Под  конец  пришлось
использовать и камни поменьше, потому  что  больших  поблизости  уже  не
осталось. Он работал без отдыха, опасаясь, что, если позволит себе  хоть
на миг расслабиться, потеряет сознание от усталости и будет лежать, пока
кто-нибудь его не найдет. Когда груз камней  дошел  почти  до  планшира,
столкнул лодку в море и стал раскачивать так, что вода захлестнула через
борт. Лодка начала тонуть, а он шел и толкал перед собой, пока  вода  не
дошла ему до пояса, а лодка не погрузилась так глубоко, что  он  уже  не
мог до нее дотянуться. Тогда он с трудом зашагал  к  берегу  и  какое-то
время полежал ничком на песке. Он обдумывал, как вернется в гостиницу, и
что там  скажет,  и  что  нужно  в  тот  же  день  уехать  из  Сан-Ремо,
возвратиться в Монджибелло. И обдумать, что он расскажет там.

Глава 13

   Том вошел в Сан-Ремо на закате, в тот самый час, когда все  итальянцы
и другие обитатели города собрались за столиками  на  тротуарах,  приняв
перед этим душ и приодевшись, и теперь разглядывали прохожих и проезжих,
жадные до любых развлечений, какие мог предоставить курорт. На Томе были
плавки и вельветовая куртка Дикки,  а  свои  слегка  запачканные  кровью
брюки и куртку он нес в руке. Он  брел  вяло  и  безразлично,  поскольку
устал до крайности, и все же старался высоко держать голову,  памятуя  о
сотнях пар глаз, устремленных на него от бесчисленных  кафе,  а  другого
пути в его отель с видом на море не было. Он успел подкрепить свои  силы
пятью чашечками очень сладкого кофе-эспрессо и тремя  рюмками  бренди  в
придорожном баре  близ  Сан-Ремо.  Теперь  разыгрывал  роль  спортивного
молодого человека, который до самого заката пробыл на  море,  купаясь  и
лежа на пляже, потому что, поскольку хорошо плавал и был закален, такова
была его причуда - плавать в море до заката в  холодный  день.  Он  взял
ключ у портье, поднялся к себе в комнату и без сил повалился на кровать.
Решил позволить себе час отдыха, но без сна, потому что, если он заснет,
наверняка проспит. Так он  отдыхал,  а  когда  почувствовал,  что  глаза
слипаются,  встал,  подошел  к  умывальнику,  ополоснул   лицо,   смочил
полотенце и взял его  с  собой  в  постель.  Лежал,  обмахиваясь  мокрым
полотенцем и стараясь не заснуть.
   Наконец он  встал  и  занялся  кровавым  пятном  на  одной  из  своих
вельветовых брючин. Долго тер его мылом и щеточкой для ногтей, устал, на
время отложил это и начал паковать чемодан. Вещи Дикки запаковал  именно
так, как их всегда паковал сам Дикки, зубную щетку  и  пасту  положил  в
левый  карман  на  крышке  чемодана.  Потом  вернулся  к  брючине.   Его
собственная куртка была вся в крови,  ее  уже  никогда  не  наденешь,  и
придется как-нибудь от нее отделаться. Но Том мог носить  куртку  Дикки:
она была такого же бежевого цвета и почти  такого  же  размера.  В  свое
время, отдавая шить этот костюм, Том полностью скопировал костюм  Дикки,
да и шил его тот же портной в Монджибелло.  Свою  куртку  он  положил  в
чемодан. После чего спустился в холл с чемоданом и спросил счет.
   Портье поинтересовался, а где же его приятель, и Том ответил, что они
договорились встретиться на вокзале. Портье  был  любезен  и  улыбчив  и
пожелал Тому "buon' viaggio".
   Миновав два перекрестка, Том зашел в ресторан и заставил себя  съесть
тарелку minestrone, который, как он  полагал,  придаст  ему
сил. Он был все время начеку, опасаясь встретиться с  хозяином  лодочной
станции. Сейчас главное, думал он, сегодня  же  выбраться  из  Сан-Ремо;
если не будет поезда или автобуса, придется взять  такси  и  доехать  до
ближайшего городка.
   Но на вокзале выяснилось, что поезд есть, он отходил в  двадцать  два
двадцать четыре и  шел  в  южном  направлении.  Итак,  возьмет  билет  в
спальный вагон. Завтра проснется в Риме и пересядет на поезд,  идущий  в
Неаполь. Вдруг все это показалось ему до смешного простым и легким, и  в
порыве самонадеянности он подумал: а не смотаться ли на пару  деньков  в
Париж?
   - Spetta un momento, - сказал он кассиру,
который уже готов был выдать ему билет.
   Том ходил кругами вокруг своего чемодана и думал о Париже.  Взять  да
вдруг решиться на такой неожиданный экспромт. Взглянуть на  Париж  одним
глазом, провести там, скажем,  два  дня.  Какая,  в  сущности,  разница,
поговорит он с Мардж или нет. Так же внезапно он отказался  от  мысли  о
Париже. Он там не  сможет  расслабиться.  Ему  не  терпелось  попасть  в
Монджибелло и вступить во владение имуществом Дикки.
   Белые,  туго  натянутые  простыни  в  поезде  показались  Тому  самой
удивительной роскошью, с какой он когда-либо сталкивался. Перед тем  как
выключить  свет,  он  ласково  погладил   простыни   рукой.   А   чистые
голубовато-серые одеяла, а колоссальная мощность маленького  вентилятора
в черной сетке у него над головой! На мгновение Том словно впал в транс,
представив себе все удовольствия, которые стали доступны  теперь,  когда
ему достались деньги Дикки: другие,  чем  раньше,  постели,  дары  моря,
теплоходы, чемоданы, рубашки; годы свободы, годы удовольствий. Потом  он
выключил свет и уснул, едва положив голову  на  подушку,  -  счастливый,
довольный и такой уверенный в себе, каким не был еще никогда в жизни.
   В Неаполе он задержался в  мужском  туалете  на  вокзале.  Вынув  там
зубную щетку и  пасту  Дикки,  завернул  в  его  плащ  вместе  со  своей
собственной вельветовой курткой и забрызганными  кровью  брюками  Дикки.
Выйдя из здания вокзала, пересек улицу и затолкал этот узел  в  огромный
мешок  с  мусором,  прислоненный  к  стене.  Потом  позавтракал  сладкой
булочкой и чашкой кофе с молоком  в  кафе  на  площади,  где  находилась
автобусная   станция,   и   сел   на   все   тот   же   удобный   старый
одиннадцатичасовой, идущий в Монджибелло.
   Выйдя из автобуса, он чуть ли не нос к носу столкнулся с  Мардж.  Она
была в купальном костюме и свободном  белом  жакете,  в  котором  всегда
ходила на пляж.
   - Где Дикки? - спросила она.
   - В Риме. - Том непринужденно улыбнулся, ответ был давно придуман.  -
Он собирается пробыть там несколько дней. Я приехал  за  кое-какими  его
вещами.
   - Он там остановился у знакомых?
   - Нет, просто в гостинице.
   Том снова улыбнулся, как бы в знак прощания, и зашагал с чемоданом  в
гору. Через минуту услышал за спиной  стук  сандалий  на  пробке:  Мардж
трусила за ним. Том подождал ее.
   - Ну а как жилось в это время тут, на нашей малой родине?  -  спросил
он.
   -  Скукота.  Как  обычно.  -  Мардж   улыбнулась.   Она   чувствовала
неловкость.
   Тем не  менее  дошла  вместе  с  ним  до  самого  дома.  Ворота  были
незаперты, а большой ключ  от  террасы  Том  достал  из-за  полусгнившей
деревянной кадки с чахлым кустом - там они его обычно прятали, -  и  они
вдвоем  поднялись  на  террасу.  Стол   был   немного   передвинут.   На
диване-качалке лежала книга. Мардж явно  бывала  тут  в  их  отсутствие.
Подумать только, их не было здесь только трое суток! Тому казалось,  что
прошел по меньшей мере месяц.
   - Как поживает Спринтер? - весело спросил Том, открывая холодильник и
доставая поднос со льдом. Спринтер был бездомным  псом,  которого  Мардж
подобрала несколько дней назад.  Безобразная  белая  с  черными  пятнами
дворняга, Мардж его баловала и закармливала,  как  любвеобильная  старая
дева.
   - Он убежал. Я и не рассчитывала, что он останется.
   - Вот как.
   - Судя по твоему виду, вы отлично провели время, -  сказала  Мардж  с
легкой завистью.
   - Так оно и было. - Том улыбнулся. - Хочешь выпить?
   - Нет, спасибо. Ну и долго ли Дикки пробудет в Риме?
   - Как тебе сказать... - Том нахмурил брови, словно бы в  раздумье.  -
Честно говоря, не знаю. Он говорил, что хочет  посмотреть  там  довольно
много выставок. По-моему, просто рад переменить обстановку. - Том  налил
себе порцию джипа, добавил газированной воды и кусочек лимона. -  Скорее
всего, вернется через неделю. Кстати. - Том полез  в  чемодан  и  достал
коробку с одеколоном. Бумагу,  в  которую  покупку  завернули  в  лавке,
пришлось  сиять,  потому  что  она  была  испачкана   кровью.   -   Твой
"Страдивари". Мы купили его в Сан-Ремо.
   - Ой, спасибо... большое спасибо. - Мардж, улыбаясь, взяла коробку  и
стала открывать ее осторожно, с мечтательным видом.
   Не находя себе места, Том слонялся по террасе с  рюмкой  в  руке,  не
возобновляя разговора, и с нетерпением ждал, когда Мардж наконец уйдет.
   Первой заговорила она:
   - Ну а ты как долго пробудешь?
   - Где?
   - Здесь.
   - Только переночую. А завтра поеду в  Рим.  Скорее  всего  во  второй
половине дня, - добавил Том, ведь почту он,  вероятно,  сможет  получить
только после двух.
   - Наверное, мы больше не увидимся, если, конечно, ты  не  придешь  на
пляж, - сказала Мардж, с усилием изображая дружелюбие. - На случай, если
не увидимся, я уже сейчас  пожелаю  тебе  всего  наилучшего.  И  передай
Дикки, пусть напишет мне открытку. В какой гостинице он остановился?
   - М-м-м... ну как же, черт побери, она называется?  Ну  знаешь,  эта,
поблизости от площади Испании...
   - "Англия".
   - Точно. Но он, кажется, говорил, что почту  собирается  получать  до
востребования в Американском агентстве. - Вряд  ли  она  будет  пытаться
позвонить Дикки по телефону, подумал Том.  А  на  случаи,  если  захочет
написать, он завтра зайдет в эту гостиницу за  письмом.  -  Я,  наверно,
завтра утром приду-таки на пляж.
   - Ну вот и отлично. Спасибо за одеколон.
   - Не за что.
   Она спустилась по дорожке до ворот. Ушла.
   Том схватил чемодан и ринулся вверх  по  лестнице  в  спальню  Дикки.
Выдвинул верхний ящик комода: письма, две записные  книжки  с  адресами,
два блокнота, цепочка от часов, несколько разрозненных ключей, страховой
полис. Один за  другим  он  выдвигал  ящики  и  оставлял  их  открытыми.
Рубашки, шорты,  сложенные  свитера,  непарные  носки.  В  углу  комнаты
неряшливая гора папок и блоков бумаги для рисования.  Работа  предстояла
немалая. Том разделся догола, побежал вниз и  встал  под  холодный  душ.
Потом надел старые белые парусиновые брюки Дикки, висевшие на  гвозде  в
гардеробе.
   Том начал  с  верхнего  ящика  по  двум  причинам:  во-первых,  важно
просмотреть недавно  полученные  письма  -  а  вдруг  из  них  выяснится
что-либо требующее срочных мер; во-вторых, если  Мардж  вздумает  прийти
еще раз сегодня вечером, она еще не застанет в доме полного разгрома. Но
уже сегодня вечером, подумал Том, он начнет хотя бы упаковывать в  самый
большой чемодан Дикки его лучшие шмотки.
   В полночь Том все еще был на ногах. Чемоданы Дикки были уже  уложены,
и теперь Том пытался оценить, сколько стоит  мебель  и  другие  домашние
принадлежности, решал, что из вещей он откажет Мардж и как сбыть  с  рук
остальное. Пусть Мардж берет себе чертов холодильник. Ей  это  наверняка
будет приятно. Массивный, покрытый  резьбой  сундук,  где  Дикки  держал
постельное белье, вероятно, стоит несколько сот долларов. Дикки говорил,
что он шестнадцатого века. Высокое Возрождение. Надо будет поговорить  с
синьором Пуччи, администратором гостиницы "Мирамаре",  и  попросить  его
помочь продать дом и обстановку. И яхту тоже. Дикки говорил, что  синьор
Пуччи оказывает посреднические услуги.
   Том хочет сразу же забрать все пожитки Дикки в Рим, а чтобы Мардж  не
удивлялась, увидев, что он забирает такую кучу вещей на  столь,  по  его
словам, короткий срок, он разыграет, будто уже после их разговора  узнал
о решении Дикки вообще переселиться в Рим.
   В соответствии с этим он на следующий день часа в три зашел на почту,
получил письмо для Дикки от приятеля из Нью-Йорка и, хотя  на  имя  Тома
никакой почты не было, на обратном пути "читал" воображаемое  письмо  от
Дикки. Воображение подсказывало ему точные слова, которые  он  в  случае
необходимости  сможет  процитировать  Мардж.  Он  даже   заставил   себя
почувствовать легкое удивление, как если бы и впрямь только что узнал  о
неожиданном решении Дикки.
   Придя домой, начал  укладывать  лучшие  картины  и  рисунки  Дикки  в
большую картонную коробку, которую по дороге с почты взял  в  бакалейной
лавке у Альдо. Работал спокойно и методично, с минуты на  минуту  ожидая
прихода Мардж, но она появилась только в пятом часу.
   - Ты еще не уехал? - спросила она, войдя в комнату Дикки.
   - Нет. Я сегодня получил письмо от Дикки.  Он  решил  переселиться  в
Рим. - Том разогнул спину и легкой улыбкой дал понять,  что  это  и  для
него было полной неожиданностью. - Просил меня привезти  все  его  вещи,
сколько смогу дотащить.
   - Переселиться в Рим? На какой срок?
   - Не  знаю.  Уж  во  всяком  случае,  до  весны.  -  Том  снова  стал
упаковывать холсты.
   - Он не приедет всю зиму? - Это был чуть ли не вопль отчаяния.
   - Нет, не приедет. Пишет, что, может быть, даже продаст  дом.  Пишет,
что еще не решил.
   - Вот те на! Что же такое случилось?
   Том пожал плечами:
   - Ясно одно: собирается провести зиму в Риме. Пишет,  что  сообщит  и
тебе. Я думал, ты тоже сегодня получила письмо.
   - Нет, не получила.
   Оба помолчали.  Том  продолжал  паковать  холсты.  Только  сейчас  он
вспомнил, что и не начинал собирать свои собстве