Моп dieu! <Бог мой! (фр.)> Ты, я смотрю, развлекался вовсю, - произнесла Элоиза с забавной ревнивой ноткой в голосе. - А по мне ты скучал?
     Том обнял ее.
     - Я скучал по тебе, очень.
     Вещь, которую Элоиза привезла для украшения гостиной, оказалась приземистой и солидной вазой с ручками. На ней были изображены два черных быка, выставивших рога друг против друга. Ваза была довольно красива, но Том не спросил, дорогая ли она и старинная ли, потому что в данный момент ему было не до того. Он включил проигрыватель и поставил "Времена года" Вивальди. Элоиза пошла к себе распаковываться и принимать ванну.
     К половине седьмого Бернард не появился. Том чувствовал, что он в Париже, а не в Лондоне, но это было лишь его субъективное ощущение, и полагаться на него было нельзя. Ужинали они дома, и во время ужина мадам Аннет рассказала Элоизе об английском джентльмене, который приезжал утром справиться насчет мсье Мёрчисона. Элоиза слушала ее с интересом, но довольно вялым, и было видно, что она не обеспокоена. Гораздо больше ее интересовал Бернард.
     - Ты ожидаешь, что он вернется? Сегодня?
     - По правде говоря, теперь уже нет.
     Четверг протекал очень спокойно, даже телефонных звонков не было. Правда, Элоиза позвонила трем-четырем знакомым, жившим в Париже, а также отцу в его парижскую контору. Она ходила по дому босиком, в выцветших джинсах. В "Ле Паризьен" - газете, которую получала мадам Аннет, о Мёрчисоне ничего не было. После обеда мадам Аннет вышла якобы за покупками, на самом же деле она, скорее всего, хотела навестить свою подругу мадам Ивонну и рассказать ей о приезде Элоизы и о визите "агента" лондонской полиции. Том пристроился сбоку от Элоизы на желтом диване и дремал, положив голову ей на грудь. Любовью они занимались утром. Это было восхитительно - прямо сцена из какого-нибудь фильма. Однако для Тома гораздо важнее был вчерашний вечер, когда он уснул, обнимая Элоизу. Элоиза неоднократно говорила ему: "С тобой так хорошо спать. Когда ты поворачиваешься на другой бок, я не вскакиваю, думая, что произошло землетрясение. Я этого просто не замечаю". Тому было приятно это слышать, и он не спрашивал ее, кто производил эти землетрясения. Сам факт существования Элоизы казался Тому чем-то странным. Он никогда не мог понять, есть ли у нее какая-нибудь цель в жизни, стремится ли она к чему-нибудь. Она была как картина на стене. Возможно, когда-нибудь ей захочется детей, говорила она. А пока она просто существовала. Том, правда, и сам не мог похвастать наличием какой-либо определенной цели и никуда особенно не стремился, после того как достиг нынешнего положения. Но ему все-таки нравилось гоняться за теми или иными доступными ему теперь удовольствиями, а Элоиза, похоже, была к этому равнодушна - возможно, потому, что у нее с самого рождения всегда было все, чего она хотела. Занимаясь с Элоизой любовью, Том порой ощущал какую-то странную отрешенность, будто получал удовольствие от некоего нереального, неодушевленного предмета, от безличного тела. А может быть, тут сказывалась его собственная пуританская стыдливость или страх отдать себя целиком другому? Ему казалось, это было бы все равно что сказать себе: "Если бы этого не было, если бы я потерял Элоизу, я больше не мог бы жить". Том знал, что способен поверить в это, и именно в отношении Элоизы, но не хотел себе в этом признаться, не позволял этому чувству овладеть им и никогда не говорил об этом Элоизе, потому что при настоящем положении вещей это было бы ложью. Полная зависимость от нее была лишь потенциальной возможностью. К сексу это почти не имело отношения, думал Том, от этого он не зависел. Элоиза по большей части пренебрегала теми же условностями, что и Том. Она была для него своего рода партнером, но пассивным. Если бы на ее месте был мальчик или мужчина, они больше бы смеялись и шутили - в этом, пожалуй, и было бы основное различие. Том помнил, как однажды в обществе ее родителей он сказал: "Я уверен, что каждый из членов мафии был крещен, а много ли толку от этого?" Элоиза тогда рассмеялась, а ее родители - нет. Том как-то признался им, что его не крестили. А вообще-то, он и сам был не вполне уверен в этом - по крайней мере, его тетя Дотти ничего не говорила ему на этот счет. Родители Тома утонули, когда он был еще совсем маленьким, так что от них он тоже не мог этого узнать. Плиссонам - а они были католики - невозможно было объяснить, что в Соединенных Штатах такие вещи, как крещение, месса, исповедь, прокалывание ушей, ад и мафия связываются в первую очередь именно с католическим миром, а не с протестантским. Том не относился ни к тому миру, ни к другому, но если уж в чем он и был уверен, так это в том, что он не католик. Наиболее живот! Элоиза представала перед Томом в те моменты, когда выходила из себя. Иногда это случалось в связи с тем, что какую-либо покупку доставляли из Парижа с задержкой. Элоиза клялась, что никогда больше не удостоит своим посещением этот магазин, но впоследствии свою клятву нарушала. Однако подобные случаи Том не принимал во внимание. Более серьезные приступы гнева охватывали Элоизу, когда ей было скучно или когда было задето ее тщеславие, - например, если кому-то из гостей удалось переспорить ее за обедом или как-то иначе доказать свое превосходство. Элоиза держала себя в руках, пока гости не уходили, - что само по себе уже кое-что значило, - и тогда принималась метаться взад и вперед по комнате, швыряя подушки о стены, рыча и восклицая: "Fous-moi la paix! Salauds!" <Оставь меня в покое! Мерзавцы! (фр.)>
     Единственным ее слушателем был Том. Он отвлекал ее обычно какими-нибудь успокоительными разговорами на посторонние темы, Элоиза отходила, из ее глаз выкатывалось по слезе, и минуту спустя она уже была в состоянии смеяться. Том полагал, что в ней сказывался латинский темперамент - по крайней мере, уж точно не английский.
     Том поработал час-полтора в саду, почитал "Секретное оружие" Хулио Кортасара. После этого прошел в свою студию и закончил портрет мадам Аннет - это был ее выходной день, четверг. Он пригласил Элоизу взглянуть на портрет.
     - А знаешь, мне нравится. Ты не переусердствовал с ним. По-моему, неплохо.
     Том был польщен.
     - Не говори об этом мадам Аннет. - Он поставил портрет сохнуть лицом к стене.
     Затем они стали собираться к Бертленам. Вечерних костюмов не требовалось, можно было пойти и в джинсах. Венсан Бертлен, как и Антуан Грэ, работал в Париже и приезжал к семье в загородный дом только на выходные.
     - Что сказал тебе Papa? - спросил Том.
     - Он рад, что я вернулась.
     Том знал, что отец Элоизы недолюбливает его, но Papa чувствовал, что Элоизе наплевать на его отношение. Очевидно, интерес к человеку побеждал в ней буржуазную добродетель.
     - А как Ноэль? - Ноэль была любимой подругой Элоизы и жила в Париже.
     - А, ничего нового. Говорит, что скучает. Она не любит осень.
     Бертлены были вполне состоятельными людьми, но в деревне предпочитали жить "по-простому", с туалетом во дворе и без горячей воды. Когда без нее было не обойтись, они кипятили воду в чайнике на плите, которую топили дровами. Кроме Тома с Элоизой, они пригласили английскую чету Клеггов, - им, как и хозяевам, было около пятидесяти. Присутствовал также сын Венсан, которого Том раньше не встречал, - темноволосый молодой человек двадцати двух лет. (Венсан сообщил его возраст Тому, когда они пили анисовый ликер на кухне, где Венсан готовил.) Сын жил со своей подружкой в Париже и учился на архитектора в Школе изящных искусств, но собирался бросить учебу, и Венсан был из-за этого сам не свой.
     - Девица не стоит этого! - кричал он. - Все это английское влияние. - Венсан был голлистом. Обед был превосходен: цыпленок с рисом, салат, сыр и яблочный пирог, испеченный Жаклин. Ум Тома был занят другим, но он все же чувствовал приятную расслабленность и даже довольно улыбался - главным образом потому, что Элоиза была в хорошем настроении и без устали болтала о своих греческих приключениях. В заключение они распили бутылку узо, привезенную Элоизой из Греции.
     - У этого узо отвратительный вкус! Хуже, чем перно, - ворчала Элоиза, когда чистила зубы в своей ванной. Она уже была в коротенькой ночной сорочке голубого цвета.
     Том в своей спальне надевал новую пижаму, купленную в Лондоне.
     - Я спущусь за шампанским! - крикнула ему Элоиза.
     - Давай я схожу! - Том поспешно влез в шлепанцы.
     - Мне нужно запить этот вкус. И просто хочется шампанского. У Бертленов такая выпивка - можно подумать, что они нищие. Vin ordinaire! <Столовое вино (фр.).> - Она начала спускаться по лестнице.
     Том попытался остановить ее, но Элоиза сказала:
     - Я принесу. Достань лучше лед.
     Тому почему-то не хотелось, чтобы Элоиза спускалась в погреб. Он пошел на кухню. Не успел он вытащить из холодильника ванночку со льдом, как услышал крик. Он прозвучал приглушенно, но это был крик Элоизы, и довольно жуткий. Том ринулся в погреб.
     Раздался еще один крик, и он столкнулся с Элоизой в туалете.
     - Моп dieul Кто-то повесился там, внизу!
     - О боже! - Поддерживая Элоизу, он помог ей подняться по лестнице.
     - Не ходи туда, Тоом! Это ужасно!
     Бернард, конечно. Тома трясло, пока он вел Элоизу. Она говорила по-французски, он отвечал на английском.
     - Обещай, что ты не пойдешь туда, Тоом! Вызови полицию!
     - Хорошо, хорошо. Я вызову полицию.
     - Кто это?!
     - Я не знаю.
     Наконец они дошли до ее спальни.
     - Побудь здесь, - сказал он.
     - Нет! Не оставляй меня!
     - Сиди, говорю тебе! - сказал он по-французски и сбежал вниз по лестнице. "Неразбавленное виски - лучше всего", - подумал он. Элоиза очень редко пила крепкие напитки, и виски должно было помочь ей сразу. А потом дать успокоительного. Схватив из бара в гостиной бутылку и стакан, он бегом вернулся к Элоизе. Том налил ей полстакана, а когда она заколебалась, отпил чуть-чуть сам и приложил стакан к ее губам. Зубы ее стучали.
     - Вызови полицию!
     - Да-да. - Ну что ж, по крайней мере, это самоубийство. И это наверняка можно доказать. Не убийство. Том содрогнулся и вздохнул. Чувствовал он себя не намного лучше Элоизы. Она сидела на краю постели.
     - Принести шампанского?
     - Да. Non! He ходи туда! Позвони в полицию.
     - Хорошо. - Он пошел вниз.
     В туалете он на секунду задержался перед раскрытой дверью погреба, в котором еще горел свет, затем решительно спустился по ступенькам. Вид темной фигуры, болтавшейся со свешенной набок головой, вызвал у него шок. Веревка была короткой. Но... Том заморгал. Казалось, у трупа не было ног. Он подошел поближе.
     Это был не труп.
     На лице Тома появилась улыбка, затем он расхохотался и шлепнул по беспомощно свисавшей ноге - пустой брючине от костюма Бернарда Тафтса.
     - Элоиза! - завопил он, взбегая вверх по лестнице и не заботясь о том, разбудит он мадам Аннет или нет. - Элоиза, успокойся! Это не самоубийца, это кукла. C'est un mannequin! <Это манекен! (фр.)>
     Потребовалось какое-то время, чтобы убедить ее.
     - Это просто шутка, которую решил сыграть на прощание Бернард, - а может быть, даже Кристофер, - объяснял он. Он в этом уверен, так как пощупал брюки.
     В конце концов Элоиза рассердилась, и это означало, что она приходит в себя.
     - Что за дурацкие шутки у этих англичан! Идиоты! Психи!
     Том с облегчением рассмеялся.
     - Я схожу за шампанским. И за льдом!
     Он снова спустился в погреб. Он узнал ремень, на котором висел манекен, - это был один из его собственных. Темно-серый пиджак был повешен на плечиках, брюки пристегнуты к пуговице пиджака, а головой служила серая тряпка, примотанная веревкой к воротнику. Том торопливо принес из кухни стул (все-таки хорошо, что мадам Аннет не проснулась от этого гама) и снял это уродство. Ремень был зацеплен за гвоздь в балке потолка. Том бросил одежду на пол. Затем, не раздумывая долго, выбрал шампанское. Плечики и ремень он взял с собой. Он не забыл также захватить на кухне ведерко со льдом и выключить свет, после чего поднялся к Элоизе.

15

     Том проснулся около семи. Элоиза спала сном праведницы. Он осторожно выбрался из постели и надел свой халат, висевший в спальне Элоизы.
     Мадам Аннет, возможно, уже встала. Том тихо спустился по лестнице. Он хотел убрать костюм Бернарда прежде, чем мадам Аннет найдет его. Пятно на полу погреба, оставленное смесью вина и крови Мёрчисона, было не так уж заметно. Конечно, если возьмут пробу и станут анализировать ее в лаборатории, то кровь обнаружат, но Том был настроен оптимистически и не думал, что дойдет до этого.
     Он отстегнул брюки от пиджака. Откуда-то выпорхнул белый листок бумаги - записка от Бернарда, написанная его высоким заостренным почерком:

     "Я символически повесился в твоем доме (я, то есть Бернард Тафтс, но не Дерватт). Единственный способ искупить мою вину перед Дерваттом - убить себя, каким я был последние пять лет. То, что осталось от моей жизни, я постараюсь прожить, честно трудясь.
     Б. Т."

     Первым побуждением Тома было скомкать листок и уничтожить его. Но затем, передумав, он сложил его и сунул в карман халата. Может быть, он еще понадобится. Кто знает? Неизвестно, где сейчас Бернард и что он делает. Он вытряс помятый костюм Бернарда, а тряпку кинул в угол. Костюм он отдаст в химчистку - вреда в этом не будет. Он хотел было отнести костюм в свою комнату, но потом решил оставить его на столе в передней, куда они всегда клали вещи для отправки в химчистку.
     - Bonjour, Monsieur Tome! - донеслось из кухни. - Вы опять рано! Мадам Элоиза тоже встала? Отнести ей чай?
     Том зашел в кухню.
     - Я думаю, ей надо сегодня выспаться. Пускай спит, сколько хочет. А я с удовольствием выпил бы кофе.
     Мадам Аннет пообещала принести кофе. Том поднялся к себе и оделся. Он хотел посмотреть на могилу в лесу. Бог знает, что Бернард мог там натворить - разрыть ее или даже похоронить себя в ней.
     Выпив кофе, он вышел в сад. Солнце едва взошло и было окутано дымкой, трава блестела от росы. Том послонялся вокруг цветников и кустарников на тот случай, если мадам Аннет или Элоиза выглянут из окна, - он не хотел, чтобы они видели, что он целенаправленно топает в лес. На дом он не стал оборачиваться, так как верил, что взгляд человека притягивает взгляды других.
     Могила имела точно такой же вид, в каком они с Бернардом оставили ее.
     Элоиза по-прежнему спала, но в десять, когда Том работал у себя в мастерской, мадам Аннет сообщила ему, что Элоиза хочет его видеть. Том прошел к ней в спальню. Элоиза пила чай в постели.
     - Мне не нравятся шутки твоих друзей, - сказала она, жуя грейпфрут.
     - Не беспокойся, больше шуток не будет. Одежду из погреба я убрал. Не думай об этом. Хочешь, съездим пообедать в какое-нибудь симпатичное место? Куда-нибудь на Сену.
     Элоиза одобрила идею.
     Они нашли ресторанчик, в котором еще не бывали, в одном из городишек к югу от Вильперса. Правда, он был не на берегу Сены.
     - Может, нам уехать куда-нибудь ненадолго - на Ивису <Ивиса - один из испанских островов в Средиземном море.>, например? - предложила Элоиза.
     Том с огромным удовольствием укатил бы куда угодно на пароходе, взяв с собой целую кучу багажа, книги, проигрыватель, краски и альбом для рисования. Но он понимал, что в глазах Бернарда, Джеффа с Эдом, да и полиции это будет выглядеть как бегство - даже если он поставит их в известность, куда направляется.
     - Может быть, - сказал он. - Я подумаю об этом.
     - У меня остался неприятный привкус от Греции, - сказала Элоиза, - как от узо.
     После обеда Тому захотелось уютно устроиться в постели и поспать. Элоиза разделяла это желание. Они будут спать у нее в спальне, сказала она, и встанут тогда, когда захотят или когда пора будет ужинать. Телефон в комнате Тома они отключат, а если кто-нибудь позвонит, то мадам Аннет снимет трубку в гостиной. Именно в такие моменты, подумал Том, неторопливо приближаясь к Вильперсу по шоссе среди лесов, он в полной мере ощущал, как приятно быть обеспеченным, женатым и не ездить на работу.
     Том был никак не готов к тому, что он увидел, отперев дверь дома своим ключом. На одном из желтых стульев лицом к двери сидел Бернард.
     Элоиза не сразу заметила его.
     - Tome, cheri, ты не принесешь мне перье со льдом? Я так хочу спать! - Она упала в его объятья и с удивлением, почувствовала, как он весь напрягся.
     - У нас Бернард. Ну, тот англичанин, о котором я тебе говорил. - Он прошел в гостиную. - Привет, Бернард! Как дела? - Он не решился протянуть руку, но постарался улыбнуться.
     Из кухни вышла мадам Аннет.
     - А, мсье Тоом! Мадам Элоиза! Я не слышала машины. Должно быть, я глохну. Мсье Бернард вернулся. - Мадам Аннет, казалось, была раздосадована этим.
     Том произнес как можно небрежнее:
     - Да, хорошо. Я ожидал его. - И тут же он вспомнил, как говорил мадам Аннет, что Бернард вряд ли вернется.
     Бернард встал. Он был небрит.
     - Прошу прощения, что вторгся без предупреждения.
     - Элоиза, это Бернард Тафтс, художник из Лондона. Моя жена Элоиза.
     - Здравствуйте, - сказал Бернард.
     Элоиза стояла как вкопанная на том же месте.
     - Здравствуйте, - ответила она по-английски.
     - Элоиза немного устала. - Том подошел к ней. - Ты поднимешься наверх или останешься с нами?
     Кивком головы Элоиза подала ему знак, чтобы он поднялся с ней.
     - Одну минуту, Бернард, - сказал Том.
     - Это тот самый, кто выкинул этот фокус? - спросила она, когда они были в ее спальне.
     - Да, боюсь, это он. Он несколько эксцентричен.
     - Что он здесь делает? Он мне не нравится. И вообще, кто он такой? Ты никогда не говорил мне о нем. И он, по-моему, в твоем костюме?
     Том пожал плечами.
     - Он приятель моих лондонских друзей. Я уверен, что уговорю его сегодня же уехать. Возможно, ему нужны деньги. Или одежда. Я спрошу его. - Том поцеловал ее в щеку. - Ложись, дорогая. Я скоро приду к тебе.
     Том прошел на кухню и попросил мадам Аннет отнести Элоизе перье.
     - Мсье Бернард останется к ужину? - спросила мадам Аннет.
     - Не думаю. А мы будем ужинать дома. Приготовьте что-нибудь попроще. Мы плотно поели за обедом.
     Том вернулся к Бернарду.
     - Ты был в Париже?
     - Да, в Париже. - Бернард по-прежнему стоял. Том не знал, как ему держаться.
     - Я нашел твой манекен внизу. Жена была в шоке. Не стоит откалывать такие шутки в доме, где есть женщина. - Он улыбнулся. - Кстати, мадам Аннет отдала твой костюм в химчистку, так что я вышлю его тебе потом в Лондон - или туда, где ты будешь. Садись.
     Сам Том сел на диван.
     - Какие у тебя планы? - Все равно что спрашивать сумасшедшего, как он себя чувствует, подумал он. Ему было не по себе и стало еще хуже, когда он почувствовал, что сердце его бьется учащенно.
     Бернард сел тоже.
     - Планы... - Последовала долгая пауза.
     - Возвращаться в Лондон не собираешься? - С отчаяния Том схватил с кофейного столика сигару. В таком состоянии он мог, пожалуй, и задохнуться от нее, но это неважно.
     - Я вернулся, чтобы поговорить с тобой.
     - Очень хорошо. О чем?
     Снова молчание. Том боялся его нарушить. Все эти дни Бернард, вероятно, кружил в дебрях собственных перепутавшихся мыслей. Том чувствовал, что вряд ли сможет пробиться к нему сквозь эти дебри.
     - Я целиком в твоем распоряжении, - сказал он наконец. - Ты среди друзей, Бернард.
     - Все очень просто. Я должен попытаться начать все с начала. И жить честно.
     - Я понимаю. Ну что ж. Ничто тебе не мешает.
     - Твоя жена знает о... подделках?
     Столь логичный вопрос можно было только приветствовать.
     - Разумеется, нет. И никто не знает. Во Франции - никто.
     - А о Мёрчисоне?
     - Я сказал ей, что Мёрчисон пропал. Что я высадил его в Орли. - Том говорил вполголоса на тот случай, если Элоиза вышла в верхний холл и подслушивает. Но он знал, что там, за изгибом лестницы, плохо слышно то, что говорится в гостиной.
     Бер