На полпути остановился, внезапно ощутив желание спуститься к  Джордже
и выпить (по мартини у Джорджо был всегда омерзительный) и в то же время
другое - пойти к Мардж под предлогом, что хочет извиниться перед ней,  и
отомстить им, застав врасплох и  вызвав  у  них  раздражение.  Он  вдруг
почувствовал, что вот сейчас, в это самое мгновение  Дикки  обнимает  ее
или, по крайней мере, прикасается к ней, и ему  захотелось  увидеть  это
своими глазами, хотя от одной мысли о том, что увидит, его затошнило. Он
опять развернулся и пошел  к  дому  Мардж.  Осторожно  закрыв  за  собой
калитку, хотя дом находился намного выше и они, наверное, все  равно  не
услышали бы, Том через две ступеньки побежал вверх. На последнем пролете
замедлил шаг. Он скажет: "Послушай, Мардж, если это я виноват,  что  все
так получилось, извини меня. Мы ведь тебя приглашали сегодня с  нами,  и
это было от чистого сердца. По крайней мере, я приглашал тебя от чистого
сердца".
   Дойдя  до  этого  места,  откуда  просматривалось  окно  Мардж,   Том
остановился, увидев, что Дикки обнимает ее за талию. Дикки  целовал  ее.
Нежно чмокал в щечку и улыбался ей. До окна не было и пяти метров, но  в
комнате темновато, а снаружи все залито  ярким  солнцем,  так  что  Тому
приходилось всматриваться с напряжением. Вот Мардж,  словно  в  экстазе,
приблизила свое лицо вплотную к лицу Дикки. Самое омерзительное, подумал
Том, что Дикки-то целует ее понарошку,  он  просто  пользуется  дешевым,
легким, шитым белыми нитками приемом, чтобы  удержать  ее  дружбу.  Нет,
самое омерзительное - это ее толстый зад, обтянутый юбкой в крестьянском
стиле, бугром выступающий из-под руки, которая обнимает ее за талию.  Но
Дикки! Кто мог ожидать от него такого?
   Том повернулся и побежал по ступенькам вниз. Ему  хотелось  завопить.
Всю дорогу домой он бежал бегом и, войдя наконец в ворота,  запыхавшись,
прислонился к ограде. Несколько минут посидел на  кушетке  в  мастерской
Дикки, сбитый с толку, ошеломленный. Этот поцелуй... не похоже,  что  он
был первым. Том подошел к  мольберту  Дикки,  инстинктивно  стараясь  не
смотреть на скверную картину, схватил резинку, лежавшую на палитре, и, в
ярости швырнув ее в окно,  проследил  глазами,  как  она,  описав  дугу,
исчезла из виду где-то по направлению к морю. Схватил со стола Дикки еще
несколько резинок,  металлические  перья,  угольные  карандаши,  обломки
пастели и один за другим стал швырять эти мелкие  предметы  в  угол  или
выбрасывать в окно. Его тело словно бы вышло из-под контроля, в то время
как мозг работал невозмутимо и логично. Он выбежал на террасу, собираясь
вскочить на перила и исполнить на них танец или встать на голову. Но вид
бездны по ту сторону остановил его.
   Том поднялся в комнату Дикки  и  несколько  минут  мерил  ее  шагами,
засунув руки в карманы. Когда же наконец Дикки придет домой? А вдруг  он
останется там до вечера? Вдруг решил  вправду  переспать  с  Мардж?  Том
распахнул дверцу платяного шкафа. Наткнулся на отлично  отглаженный,  по
виду новехонький серый костюм: Том никогда не видел  его  на  Дикки.  Он
вытащил костюм. Снял шорты и надел серые  брюки.  Переобулся  в  ботинки
Дикки. Открыв нижний ящик гардероба, вынул  чистую  рубашку  в  синюю  и
белую полоску.
   Он выбрал темно-синий шелковый  галстук  и  тщательно  завязал  узел.
Расчесал волосы и сделал пробор в другом месте - там, где у Дикки.
   - Мардж, ты должна понять, что я тебя не люблю, - сказал  Том  своему
отражению в зеркале голосом Дикки, с присущим тому  повышением  тона  на
словах, какие  хотел  подчеркнуть,  с  негромким  и  коротким  гортанным
призвуком  в  конце  фразы,  который  мог  быть  милым  или  неприятным,
доверительным или холодным в зависимости от настроения Дикки.
   - Мардж, прекрати!
   Том внезапно повернулся и сделал движение,  будто  схватил  Мардж  за
горло. Он тряс ее, душил, а она поникала все ниже.  Наконец  безжизненно
опустилась на пол, и тогда он оставил ее в покое. Том тяжело  дышал.  Он
повел рукой по лбу, как это часто делал Дикки, полез в карман за носовым
платком и, не найдя его там, взял платок из верхнего ящика. Потом  снова
занял свое место  перед  зеркалом.  Даже  его  полуоткрытый  рот  был  в
точности такой же, как  у  Дикки,  когда  тот,  бывало,  наплавается  до
изнеможения: с чуть отвисшей нижней губой, обнажавшей зубы.
   - Ты знаешь, почему мне пришлось это сделать, - сказал  он,  все  еще
тяжело дыша. Он обращался к Мардж,  хотя  смотрел  в  зеркало  на  себя,
наблюдал за собой. - Ты встала между мной и Томом... Нет, у  нас  совсем
не то, что ты подумала! Но все же мы тесно связаны друг с другом.
   Он повернулся, переступил через воображаемый труп и крадучись подошел
к окну. За поворотом дороги разглядел неясные очертания лесенки, ведущей
наверх к дому Мардж. Дикки не было видно ни на  ступеньках,  ни  на  той
части дороги, которая попадала в поле его  зрения.  Может  быть,  в  это
самое мгновение они спят друг с другом, подумал Том,  и  отвращение  еще
туже  сдавило  ему  горло.  Он  представил  себе,  как  это  происходит.
Неуклюжие, топорные движения, Дикки не удовлетворен, а Мардж в восторге.
Она будет в восторге, даже  если  он  станет  мучить  ее!  Том  метнулся
обратно к гардеробу и взял с верхней полки  шляпу.  Это  была  маленькая
серая тирольская шляпа с двумя перьями -  зеленым  и  белым.  Том  надел
шляпу, лихо сдвинул ее набекрень. Он был  поражен:  теперь,  в  головном
уборе, он стал точной копией Дикки. Что их различало, так это цвет волос
- у Тома они  были  темнее.  А  так  нос,  но  крайней  мере  его  общие
очертания, узкий подбородок, брови, если он сдвинет их нужным образом...
   - Что ты делаешь?!
   Том повернулся кругом. В дверях  стоял  Дикки.  Вероятно,  когда  Том
выглядывал в окно, Дикки находился прямо под ним, у ворот.
   - Так... развлекаюсь, - сказал Том проникновенным голосом, к которому
всегда прибегал, когда его застигали врасплох. - Не сердись, Дикки.
   Дикки приоткрыл было рот, потом снова закрыл  его,  будто  от  ярости
слова застряли в горле. Но Том и так знал, что слова эти  самые  резкие.
Дикки сделал шаг в комнату.
   - Дикки, прости меня, если...
   Дикки с такой силой захлопнул дверь, что Том умолкнул. Дикки, сердито
хмурясь, стал расстегивать рубашку, как будто Тома здесь вовсе не  было.
Но ведь и в самом деле это была его комната,  и  неизвестно,  что  здесь
делает Том.
   - Снимай мои вещи, - приказал Дикки.
   Том начал раздеваться. Пальцы от унижения  одеревенели.  Слова  Дикки
были для него большим ударом, потому  что  до  сих  пор  тот  все  время
предлагал ему поносить то одно, то другое из своей одежды. Теперь уже не
предложит никогда. Дикки посмотрел Тому на йоги.
   - И ботинки тоже? Ты что, совсем рехнулся?
   - Нет. - Вешая костюм в шкаф, Том постарался  овладеть  собой.  Потом
спросил:
   - Ну что, помирился с Мардж?
   - У нас с Мардж все в порядке, - отрезал Дикки, и тон его говорил:  а
ты не лезь, ты нам посторонний. - И вот еще что я хочу, чтобы ты усек, -
добавил он, буравя Тома глазами. - Я не голубой. Если  ты  так  обо  мне
думаешь, ошибаешься.
   - Голубой? - Том слабо  улыбнулся.  -  Мне  никогда  и  в  голову  не
приходило, что ты голубой.
   Дикки хотел что-то сказать, но передумал. Он выпрямился  и  расправил
плечи, да так, что на загорелой груди проступили ребра.
   - Мардж считает, ты сам голубой.
   - Почему? - Том почувствовал, как кровь отливает от его лица.  Слабым
движением ноги сбросил второй ботинок и поставил оба в  шкаф.  -  Почему
она так думает? Разве я дал повод? - Он почувствовал  дурноту.  Ему  еще
никогда не говорили об этом прямо в глаза, открыто.
   - По тому, как ты себя ведешь, - рявкнул Дикки и вышел из комнаты.
   Том поспешил влезть в собственные шорты. До сих пор  он  прятался  от
Дикки за дверцей шкафа, хотя и был в трусах и майке. Только потому,  что
Дикки к нему хорошо относится, Мардж грязно оболгала его, думал Том. А у
Дикки не хватило мужества возмутиться и опровергнуть это.
   Оп спустился на  террасу,  где  Дикки,  стоя  у  бара,  готовил  себе
коктейль.
   - Дикки, я хочу раз и навсегда  прояснить  этот  вопрос.  Я  тоже  не
голубой и не хочу, чтобы про меня так думали.
   - Ну и ладно, - отрезал Дикки.
   Примерно таким же топом Дикки отвечал, когда Том спрашивал, знает  ли
он такого-то и такого-то в Нью-Йорке. Кое-кто из  ребят,  о  которых  он
спрашивал, и вправду был голубым, и Том часто подозревал  Дикки  в  том,
что он ему соврал, а на самом деле знал их. Ну и ладно!  Как  бы  то  ни
было, кто первый заговорил на эту тему? Сам Дикки. Том молчал, мозг  его
перебирал и отбрасывал варианты фраз,  которые  он  бы  мог  произнести.
Резких, примирительных,  приятных,  враждебных.  В  его  памяти  всплыли
некоторые нью-йоркские  компании  и  люди,  с  которыми  он  одно  время
общался, но в конце концов прекратил всякое  знакомство.  Со  всеми  без
исключения. А теперь он считал, что лучше бы ему никогда  не  знать  их.
Они ему покровительствовали, потому что  он  их  развлекал,  но  у  него
никогда ничего не было ни с кем из них! Двое или трое приставали к нему,
но он отверг их домогательства. Правда,  вспомнил,  как  потом  старался
загладить это. Приносил лед для виски, подбрасывал на  такси,  хотя  ему
было совсем не по дороге с ними. Как боялся потерять их расположение! Ну
и дураком же он был! И еще вспомнил тот унизительный случай,  когда  Вик
Симмонс сказал ему:  "Ох,  ради  бога,  Томми,  заткнись!"  Это  было  в
компании, и он, Том, возможно в третий или четвертый раз  в  присутствии
Вика, заявил: "Я никак не могу разобраться, кто мне нравится  -  мужчины
или женщины, так что решил не иметь дело ни с теми, ни с  другими".  Том
врал, что ходит к  психоаналитику,  потому  что  все  остальные  ходили.
Сочинял ужасно забавные небылицы о своих сеансах у психоаналитика, чтобы
развлечь публику на вечеринках. И  эта  фраза  насчет  мужчин  и  женщин
вполне годилась для развлечения публики, он преподносил ее очень смешно.
Но вот Вик велел ему ради бога заткнуться, и Том уже больше  никогда  не
повторял ее, да и психоаналитика больше никогда не  поминал.  Сейчас  он
подумал: а вообще-то в этой шутке была большая доля правды. По сравнению
с другими он - самый невинный и чистый человек на свете. В этом-то и вся
парадоксальность нынешней ситуации с Дикки.
   - У меня такое чувство, что я... - начал Том, но Дикки даже  не  стал
его слушать. У его губ появилась суровая складка, он отвернулся  и  ушел
со своим коктейлем в угол террасы.
   Том шагнул за ним с некоторым страхом: а вдруг Дикки вышвырнет его  с
террасы в буквальном смысле или  просто  повернется  к  нему  и  скажет:
"Пошел вон из моего дома"? Том тихо спросил:
   - Ты влюблен в Мардж, Дикки?
   - Нет. Но мне ее жалко. Я к ней  хорошо  отношусь.  Она  всегда  была
очень мила со мной. Нам случалось отлично проводить время  вместе.  Тебе
этого не попять.
   - Отчего же, я понимаю. Я с самого начала так и подумал, что с  твоей
стороны отношение чисто дружеское, а она в тебя влюблена.
   - Да, так и есть. Знаешь, как оно  бывает:  дабы  не  причинить  боли
женщине, которая в тебя влюблена, делаешь порой то, что вовсе не в твоем
духе.
   - Само собой. - Том снова помедлил, тщательно  подыскивая  слова.  Он
по-прежнему внутренне трепетал от страха, хотя видел:  Дикки  больше  на
него не сердится, не собирается выгонять из дому.  И  сказал  уже  более
спокойно:
   - Могу себе представить, что в Нью-Йорке вы  не  встречались  бы  так
часто... Или вообще бы... Но в этой дыре так одиноко...
   - Ты попал в самую точку.  Я  с  ней  не  спал  и  не  собираюсь.  Но
постараюсь сохранить ее дружбу.
   - А чем же я помешал вашей дружбе? Я ведь  тебе  сказал,  если  из-за
меня расстроится твоя дружба с Мардж, лучше уж я уеду.
   Дикки посмотрел на него:
   - Нет, не то чтоб ты помешал чем-то  определенным,  но  невооруженным
глазом видно, тебе не по вкусу ее общество.  Когда  ты  делаешь  усилие,
чтобы сказать ей любезность, невооруженным глазом видно, что ты  делаешь
усилие.
   - Виноват... - сказал Том сокрушенно.  Да,  он  был  виноват:  сделал
недостаточное усилие, схалтурил там, где надо было выдать  первоклассную
работу.
   - Ладно, не будем об этом говорить. У нас с Мардж все  в  порядке,  -
сказал Дикки с вызовом. Он отвернулся и стал смотреть на море.
   Том пошел на кухню сварить  себе  кофе  на  плите.  Ему  не  хотелось
использовать эспрессо, потому что Дикки трясся над своим аппаратом и  не
любил, чтобы им пользовался кто-нибудь, кроме него самого. Том собирался
взять чашку кофе к себе наверх и посидеть  над  итальянским  в  ожидании
прихода Фаусто. Сейчас не время искать примирения с Дикки. Пусть потешит
свою гордость. Он не будет разговаривать с Томом час-другой, а  в  пять,
посидев недолго за мольбертом, поднимется к нему, и все будет так, будто
эпизода со шмотками никогда и не было. В одном Том был уверен: Дикки рад
его присутствию. Надоело жить одному, и Мардж тоже  надоела.  От  щедрот
мистера Гринлифа у Тома еще осталось триста долларов, и  на  эти  деньги
они здорово погуляют в Париже. Без Мардж. Дикки  очень  удивился,  когда
Том сказал, что в Париже был только проездом, не покидая вокзала.
   Пока кофе  не  вскипел,  Том  убрал  еду,  предназначавшуюся  для  их
сегодняшнего ленча. Поставил две-три кастрюльки на  большие  кастрюли  с
водой, чтобы до них не добрались муравьи. В кухне нашел брикетик свежего
масла, два яйца и пакет с четырьмя булочками. Все это  Эрмелинда  купила
им на следующий день на завтрак. Им  приходилось  покупать  каждый  день
понемногу, поскольку не было  холодильника.  Дикки  хотел  потратить  на
холодильник часть денег своего  отца,  несколько  раз  заводил  об  этом
разговор. Том надеялся, что  он  передумает,  потому  что  тогда  у  них
останется совсем мало на  путешествие,  а  сам  Дикки  на  свои  пятьсот
долларов жил очень аккуратно. В каком-то смысле он  знал  счет  деньгам,
хотя на причале и в городке раздавал налево и направо огромные чаевые  и
каждому нищему подавал по бумажке в пятьсот лир.
   К пяти часам Дикки пришел в норму. Судя по тому, что последний час он
у себя в мастерской насвистывал, ему сегодня  хорошо  работалось.  Дикки
вышел на террасу, где Том учил итальянскую грамматику, и стал поправлять
его произношение.
   - Они редко ясно выговаривают "voglio", - сказал  он.  -
Говорят "io  vo'presentare  mia  amica  Marge". - Дикки протянул свою длинную руку  в  сторону  и
назад. Разговаривая по-итальяиски,  он  всегда  жестикулировал.  Изящно,
словно дирижировал оркестром,  исполняющим  легато.  -  Ты  бы  поменьше
зубрил  грамматику  и  побольше  прислушивался  к  Фаусто.  Я   научился
итальянскому на улицах.
   Дикки, улыбаясь, вышел в сад и зашагал по дорожке, навстречу  Фаусто,
который как раз входил в ворота.
   Том напряженно вслушивался в  итальянские  фразы,  которыми,  смеясь,
обменивались эти двое, старался разобрать каждое слово.
   Фаусто, улыбаясь, появился на  террасе,  сел  в  кресло,  положив  на
перила  босые  ноги.  Он  всегда  или  улыбался,  или  хмурился,  причем
выражение его лица менялось ежеминутно. Дикки сказал,  что  он  один  из
немногих в городке, кто говорит на правильном итальянском языке, а не на
южном диалекте. Фаусто вообще-то жил в Милане, а в  Монджибелло  приехал
на несколько месяцев погостить у тетки.  Он  приходил  неукоснительно  и
пунктуально три раза в неделю между пятью и  половиной  шестого,  и  они
сидели на террасе, прихлебывали вино или кофе и  болтали  примерно  час.
Том изо всех сил старался запомнить все, что Фаусто  говорил  о  скалах,
море,  о  политике  (Фаусто  был  коммунистом,  членом  коммунистической
партии, и, как утверждал Дикки, очень любил демонстрировать  американцам
свой партбилет.  Его  забавляло  их  удивление,  ибо  он  не  производил
впечатления  человека,  у  которого  может  быть  партбилет),  о  бурной
сексуальной жизни некоторых из  местных  -  ни  дать  ни  взять  коты  с
кошками. Иногда Фаусто с трудом  находил  тему  для  разговора  и  тогда
просто таращил глаза на Тома и хохотал. Но  Том  делал  большие  успехи.
Впервые в жизни занятия  доставляли  ему  удовольствие,  и  он  проявлял
недюжинное упорство.  Хотел  говорить  по-итальянски  не  хуже  Дикки  и
полагал, что для  этого  потребуется  еще  один  месяц,  если  он  будет
заниматься так же усердно.

Глава 11

   Том словно на крыльях перемахнул через террасу и вбежал в  мастерскую
Дикки.
   - Хочешь поехать в Париж в гробу?
   - Что-о-о? - Дикки оторвал глаза от очередной акварели.
   - Я договорился с  одним  итальянцем  у  Джорджо.  Мы  отправимся  из
Триеста, поедем в гробах в багажном вагоне  в  сопровождении  нескольких
французов. И получим по сто тысяч лир на брата. По-моему, это связано  с
наркотиками.
   - Наркотики в гробах? Разве этот трюк еще не устарел?
   - Мы говорили по-итальянски, так что я не все понял.  Но  он  сказал,
что там будет три гроба и, возможно, третий с  настоящим  покойником.  В
него же они спрячут наркотики. Как бы там ни  было,  а  мы  в  выигрыше:
доберемся до Парижа, да еще обогатим свой жизненный  опыт.  -  Том  стал
вынимать из карманов пачки "Лаки страйк",  которые  купил  для  Дикки  у
уличного торговца. - Что скажешь?
   - Считаю, что  это  грандиозная  затея.  Не  каждому  так  повезет  -
прокатиться в Париж в гробу!
   На лице Дикки появилась странная усмешка,  будто  он  морочит  голову
Тому, прикидываясь, что вроде бы клюнул на это предложение, тогда как на
самом деле и не думает его реализовывать.
   - Я серьезно, - сказал Том. - Он вправду искал двух  парией,  которые
согласились бы ему помочь. В  гробах  якобы  находятся  тела  французов,
убитых в Индокитае. Сопровождающие французы  -  это  якобы  родственники
одного из них или, возможно, всех троих.
   Он не совсем точно передал  объяснения  того  итальянца,  но  все  же
достаточно похоже.  И  ведь  двести  тысяч  лир  -  это  больше  трехсот
долларов, масса денег на гульбу в Париже. А Дикки, когда речь заходила о
Париже, все время увиливал от прямого ответа.
   Дикки внимательно посмотрел на него,  вынул  изо  рта  кривой  бычок,
оставшийся от итальянской сигареты, которую курил, и открыл пачку  "Лаки
страйк".
   -  Может,  тот  парень,  с  которым   ты   говорил,   сам   накачался
наркотиками?
   - Ты в последние время такой осторожный, аж  противно,  -  рассмеялся
Том. - Куда девалась твоя решительность? Похоже, просто мне  не  веришь.
Пошли, покажу того человека. Он ждет меня у Джордже. Его зовут Карло.
   Дикки не двинулся с места.
   - Тот, кто предлагает такую работенку, никогда не  станет  раскрывать
все карты. Возможно, им и в самом деле нужно отправить парочку бандюг из
Триеста в Париж, но я не понимаю зачем.
   - Хочешь, пойдем вместе, поговорим с ним. Если ты мне не веришь, хоть
поглядишь на него.
   - Само собой. - Дикки вдруг встал. - Я даже считаю это своим  долгом,
раз мне предлагают сто тысяч лир.
   Прежде чем выйти из мастерской вслед за  Томом,  Дикки  закрыл  томик
стихов, лежавший  переплетом  вверх  на  кушетке.  У  Мардж  было  много
стихотворных сборников. В  последнее  время  Дикки  пристрастился  к  их
чтению.
   Тот человек сидел за столиком в углу бара Джордже, там  же,  где  его
оставил Том. Том улыбнулся и кивнул:
   - Привет, Карло! Posso sedermi?
   - Si, si, - ответил итальянец, указав на стулья вокруг
столика.
   - Это мой приятель, - старательно выговорил Том по-итальянски.  -  Он
хочет знать, с работой все в порядке? Все точно насчет этой  поездки  по
железной дороге?
   Том наблюдал, как итальянец смерил взглядом Дикки с головы до ног,  и
молниеносно раскусил его. Это было просто поразительно: темные, жесткие,
как  мозоли,  глаза  итальянца  не  выразили  ничего,  кроме   вежливого
интереса, но за долю секунды он, каз