а такой крошечной, что там невозможно было сделать шаг назад, чтобы увидеть в зеркале, подходят ли брюки по длине. Впрочем, это не имело особого значения: мадам Аннет обожала подгонять им с Элоизой одежду. К тому же каждые несколько секунд занавеску отдергивали двое итальянцев, которым не терпелось примерить выбранные ими вещи. При этом они непрерывно восклицали: "Bellissimo!" <Прекрасно, великолепно (итал.).> Когда Том расплачивался, появилась также парочка греков, принявшихся громко обсуждать цены, переводя их в драхмы. Помещение магазина было примерно шесть футов на двенадцать, и неудивительно, что покупателей обслуживал только один продавец, - для второго просто не было места.
     Шурша бумажными пакетами, Том зашел в телефонную будку, чтобы позвонить Джеффу Константу.
     - Я разговаривал с Бернардом, - сказал Джефф. - Он до смерти боится Мёрчисона. Он сам рассказал мне о беседе с ним, так что я спросил, что он ему сообщил. Он ответил, что только посоветовал ему не покупать больше картин Дерватта. Но уже этого более чем достаточно, не правда ли?
     - Да, больше уж некуда, - согласился Том. - Что еще?
     - Ну, я сказал Бернарду, что ему теперь не в чем себя упрекать. Все это очень трудно объяснить. Ты не знаешь Бернарда. У него настоящий комплекс вины перед гением Дерватта, - ну и так далее. Я пытался втолковать ему, что, предупредив Мёрчисона, он снял с себя вину, так что может дальше жить спокойно.
     - И что он ответил на это?
     - Он так подавлен, что даже трудно понять, что он говорит. Картины на выставке распродали все, кроме одной, представляешь! Так Бернард и из-за этого казнит себя! - Джефф рассмеялся. - Осталась непроданной лишь "Ванна" - одна из тех картин, к которым прицепился Мёрчисон.
     - Если Бернард скажет, что не будет больше писать подделок, не заставляйте его, - посоветовал Том.
     - Конечно. Я абсолютно с тобой согласен. Думаю, недельки через две он придет в себя и опять возьмется за кисть. Это все объясняется нервотрепкой в связи с выставкой и твоим выступлением в роли Дерватта. Дерватт значит для него больше, чем для многих других Иисус Христос.
     Тому он мог этого и не говорить.
     - И еще одно, Джефф. Возможно, Мёрчисон захочет посмотреть в галерее записи о поступлении картин Дерватта. Ты ведешь их?
     - Что касается картин из Мексики, то нет.
     - Ты не мог бы нашлепать их - на случай, если мне не удастся уговорить Мёрчисона бросить его затею?
     - Я попробую... - Голос Джеффа звучал неуверенно.
     - Сделай это, - повторил Том нетерпеливо. - Так, чтобы записи выглядели старыми. Обзавестись всей необходимой документацией не мешает и без Мёрчисона... - Том не стал больше ничего говорить. Некоторые не имеют никакого понятия о том, как вести дела - даже такие прибыльные, как "Дерватт лимитед". - Хорошо, Том.
     Том прошелся до Берлингтонского пассажа, где в ювелирной лавке купил Элоизе золотую булавку с головкой в виде свернувшейся в клубок обезьянки и расплатился за нее американскими дорожными чеками. У Элоизы в следующем месяце был день рождения. Затем он направился по Оксфорд-стрит обратно к отелю. Улица, как всегда, была запружена народом - покупатели, женщины с коробками и переполненными сумками, тащившие за собой ребятишек. Человек-реклама был упакован в плакат фотостудии, делавшей фотографии для паспортов - "быстро и дешево". На старике было очень древнее пальто и шляпа с обвисшими полями; из угла рта свисала замусоленная незажженная сигарета. Оформил бы ты лучше сам заграничный паспорт и махнул куда-нибудь на греческие острова, подумал Том. Но старик не думал ни о каких путешествиях. Том выдернул сигарету у него изо рта и вставил вместо нее новенькую "Голуаз".
     - Закуривай, - сказал Том и поднес к сигарете зажженную спичку.
     - Блдр-с... - проговорил старик сквозь бороду. Том запихнул всю пачку вместе со спичками в полуоторванный карман его пальто и поспешил прочь, втянув голову в плечи и надеясь, что никто не обратил на его выходку внимания.
     Из своего номера он позвонил Мёрчисону, и спустя некоторое время, взяв свой багаж, они встретились внизу.
     - Ходил сегодня по магазинам, искал подарок для жены, - сказал Мёрчисон в такси. Он был, судя по всему, в хорошем настроении.
     - Правда? Я тоже. Купил пару модных брюк на Карнаби-стрит.
     - А я для Харриет покупаю свитеры у "Маркса и Спенсера". Или шарфы от "Либертиз", а иногда шерсть в мотках. Она вяжет, и ей приятно сознавать, что шерсть доставлена прямо из доброй старой Англии.
     - Вы отменили сегодняшнюю встречу?
     - Ага. Договорился, что зайду к эксперту домой в пятницу.
     В аэропорту они неплохо перекусили и выпили бутылку кларета. Мёрчисон настоял на том, чтобы заплатить за ленч. За столом Мёрчисон рассказал о своем сыне, который был изобретателем и работал в какой-то калифорнийской лаборатории. У сына с невесткой только что появился на свет первенец. Мёрчисон показал Тому фотографию своей первой внучки, названной Карин в честь бабушки с материнской стороны, и пошутил насчет своих нежных чувств к ней. В ответ на вопрос Мёрчисона, почему он поселился во Франции, Том объяснил, что женился три года назад на француженке. Мёрчисон был не настолько бесцеремонен, чтобы спрашивать напрямик, каким образом Том зарабатывает на жизнь, но спросил, как Том проводит время, чем занимается.
     - Увлекаюсь историей, - ответил Том небрежным тоном, - изучаю немецкий. Да и французский-то у меня еще далек от совершенства. Ну, еще люблю возиться в саду - он у нас довольно большой. Кроме того, немного занимаюсь живописью - просто для развлечения.
     В три часа они были в Орли. Том отправился на местном автобусе-подкидыше в гараж за своей машиной, а затем подобрал Мёрчисона с багажом на стоянке такси. Здесь было теплее, чем в Англии; солнце сияло вовсю. Том проехал через Фонтенбло, чтобы Мёрчисон мог посмотреть на замок, который он не видел уже лет пятнадцать. В Вильперс они приехали примерно в половине пятого.
     - А тут мы обычно все покупаем, - указал Том на бакалейную лавку на главной улице.
     - Очень симпатичное местечко - не испорчено цивилизацией, - прокомментировал Мёрчисон, а увидев Бель-Омбр, воскликнул:
     - Да у вас просто грандиозный дом! Он по-настоящему красив!
     - Сейчас что, вот если бы вы видели его летом... - скромно отозвался Том.
     Мадам Аннет, услышав шум мотора, вышла встретить их и принять багаж, но Мёрчисон не мог допустить, чтобы она таскала что-нибудь более тяжелое, чем сумки с бутылками и сигаретами.
     - Дома все в порядке, мадам Аннет? - спросил Том.
     - О, да. Приходил даже сантехник и починил туалет.
     Том вспомнил, что в одном из туалетов протекал бачок.
     Они вдвоем провели Мёрчисона в его комнату с ванной. Вторая дверь из ванной вела в спальню Элоизы. Том объяснил, что его жена в данный момент в Греции с друзьями. Он оставил Мёрчисона умываться с дороги и распаковывать вещи и сказал, что будет ждать его в гостиной. Мёрчисон между тем уже с интересом разглядывал гравюры, развешенные на стенах.
     Спустившись, Том попросил мадам Аннет заварить чай и преподнес ей бутылку туалетной воды "Лейк мист", купленную в Хитроу.
     - О, мсье Тоом, сотте vous etes gentil! <Вы так любезны! (фр.).>
     Том улыбнулся ей. Мадам Аннет всегда была так искренне благодарна, что это не могло не вызывать ответную благодарность. А как tournedos? - спросил он. - Удались сегодня?
     - Ah, oui! <О да! (фр.).> А на десерт - mousse аи chocolat <Шоколадный мусс (фр.).>.
     Том прошел в гостиную. Мадам Аннет включила отопление и расставила повсюду цветы. В гостиной был камин, но Тома так завораживал огонь, что он мог смотреть на него подолгу, не отрываясь, а потому решил сейчас не разводить его. Он стал разглядывать "Человека в кресле" над камином и даже подпрыгнул от удовольствия, доставляемого и самой картиной и сознанием, что созерцаешь что-то знакомое и близкое. Бернард все-таки молодец. Правда, пару раз он оплошал с соответствием картин определенному периоду, но кому нужны эти периоды? Вообще-то было бы логично поместить на почетном месте над камином "Красные стулья" - вещь, написанную самим Дерваттом. То, что он предпочел повесить здесь подделку, очень хорошо характеризовало его самого, подумал Том. Элоиза не подозревала, что "Человек в кресле" - фальшивка; она не была в курсе их аферы с подделками. Да и к живописи она проявляла умеренный интерес. Если она и любила что-нибудь по-настоящему, так это путешествия, экзотические блюда, новые туалеты. Содержимое двух платяных шкафов у нее в спальне напоминало международный музей костюма - не хватало только манекенов. У нее были тунисские жилеты, мексиканские отделанные бахромой жакеты без рукавов, греческие мешковатые солдатские бриджи, в которых она выглядела неотразимо, и украшенные шитьем китайские блузки, купленные в Лондоне.
     Тут Том вдруг вспомнил о графе Бертолоцци и подошел к телефону. В принципе он предпочел бы не упоминать имени графа при Мёрчисоне, но, с другой стороны, он не замышлял ничего плохого, и действовать в открытую было, возможно, и лучше. Том позвонил в миланскую справочную службу, узнал номер отеля и дал его французской телефонистке. Она сказала, что соединение может занять полчаса.
     Тем временем спустился Мёрчисон. Он переоделся в серые фланелевые брюки и зеленый с черным твидовый пиджак.
     - Ах, жизнь на природе, вдали от шума городского! - воскликнул он, излучая удовольствие. Тут он заметил на противоположной стене "Красные стулья" и направился к ним, чтобы рассмотреть как следует. - Да, это шедевр... Подлинный Дерватт!
     Это правда, подумал Том, и волна гордости охватила его, что, на его взгляд, было немного глупо.
     - Да, я люблю эту картину, - сказал он.
     - Я слышал о ней, если мне не изменяет память. Название звучит знакомо. Поздравляю вас, Том.
     - А вот "Человек в кресле", - кивнул Том на противоположную стену.
     - Ага, - произнес Мёрчисон уже совсем другим тоном и подошел поближе. Том заметил, как вся его высокая, плотная фигура сосредоточенно напряглась. - Сколько ей лет?
     - Приблизительно четыре года, - ответил Том абсолютно правдиво.
     - Простите за нескромный вопрос: сколько вы за нее заплатили?
     - Четыре тысячи фунтов. Еще до девальвации. - В долларах примерно одиннадцать тысяч двести.
     - Мне очень нравится, - кивнул Мёрчисон. - И видите, тот же фиолетовый цвет. Правда, немного, но смотрите сами. - Он указал на нижнюю часть кресла. Картина висела высоко, и камин мешал Мёрчисону дотянуться до нее, но Том все равно понимал, какой именно фиолетовый мазок он имеет в виду. - Чистый кобальт фиолетовый. - Мёрчисон вернулся к "Красным стульям" и стал разглядывать картину с расстояния в десять дюймов. - И тут она же, а картина гораздо старше.
     - Так вы думаете, "Человек в кресле" - подделка?
     - Да. Как и мои "Часы". Другое качество. С "Красными стульями" не сравнить. Качество - это свойство, которое не определишь с помощью микроскопа. Но оно чувствуется в картине со всей несомненностью. И так же несомненно, что здесь чистый кобальт.
     - Но это может означать, - возразил Том невозмутимо, - что Дерватт попеременно использует чистый кобальт и ту смесь, о которой вы говорили.
     Мёрчисон, нахмурившись, покачал головой.
     - Я так не думаю.
     Мадам Аннет вкатила сервировочный столик с чайными принадлежностями. Одно из колес слегка поскрипывало.
     - Voila le the <Вот и чай (фр).>, мсье Тоом.
     Мадам Аннет приготовила к чаю плоские пирожные с коричневой глазурью. Они были еще теплые и издавали запах ванили, похожий на аромат роз. Том разлил чай.
     Мёрчисон опустился на диван. Казалось, он даже не заметил, как входила и выходила мадам Аннет. Он, как зачарованный, не отрываясь смотрел на "Человека в кресле". Затем он перевел взгляд на Тома, поморгал, улыбнулся, и лицо его опять приняло приветливое выражение.
     - Вы мне, наверное, не верите. Это ваше право.
     - Я не знаю, что сказать. Что касается качества, то я действительно не вижу разницы. Может быть, я недостаточно в этом разбираюсь. Если вы покажете свою картину эксперту, то я доверюсь его мнению. Кстати, можете взять в Лондон и "Человека в кресле", если хотите.
     - Да, разумеется, я хотел бы. Я дам вам расписку и даже застрахую ее для вас, - добавил Мёрчисон со смехом.
     - Об этом можете не беспокоиться. Она застрахована.
     За чаем Мёрчисон стал расспрашивать Тома об Элоизе - чем она занимается, есть ли у них дети. Детей нет. Элоизе двадцать пять лет. Нет, Том не думал, что иметь дело с француженками труднее, чем с другими женщинами, но они твердо знают, что к ним следует относиться с уважением. Эта тема быстро иссякла, поскольку каждая женщина хочет, чтобы к ней относились с уважением, и хотя Том знал Элоизу очень хорошо, он не мог выразить словами, чем она отличается в этом отношении от всех других.
     Раздался телефонный звонок. Том сказал:
     - Простите, я лучше поговорю из своей комнаты, - и взбежал по лестнице наверх. В конце концов, Мёрчисон мог подумать, что у него какие-то секреты с женой.
     - Алло? - сказал Том, - Эдуардо? Как у вас дела? Я очень рад, что дозвонился до вас... Да, дошли слухи. Один из наших общих друзей позвонил сегодня из Парижа и сказал, что вы в Милане... Так вы можете заехать ко мне? Вы обещали.
     Граф был бонвиваном и всегда радовался, если что-то могло отвлечь его от его дел, связанных с экспортом и импортом. Чуть поколебавшись по поводу изменения своих планов, он быстро и с энтузиазмом принял приглашение Тома.
     - Но только не сегодня. Завтра. Это вас устроит?
     Тома это не очень устраивало, поскольку он не знал, какие осложнения могут возникнуть с Мёрчисоном.
     - Да, конечно, - сказал он. - И пятница тоже устроила бы...
     - Нет-нет, я не заставлю вас ждать так долго, - сказал граф, не понявший намека. - Завтра, в четверг.
     - Ну вот и прекрасно. Я подъеду в Орли. Когда прибывает самолет?
     - Сейчас, я проверю... - На это ушло довольно много времени. Наконец, граф вернулся к телефону. - Прибытие в 17.15. Рейс 306, "Алиталия".
     Том записал эти данные.
     - Так я вас встречу. Очень рад, что вы все-таки выбрались ко мне, Эдуардо!
     Том вернулся в гостиную к Томасу Мёрчисону. Они уже обращались друг к другу по имени, правда, Мёрчисон сказал, что жена зовет его не Том, а Томми. Он был инженером-гидравликом и занимал пост одного из директоров компании по прокладке трубопроводов, штаб-квартира которой находилась в Нью-Йорке.
     Они прогулялись по саду, переходившему позади дома в настоящий лес. В целом Мёрчисон нравился Тому. Он думал, что сможет переубедить его, заставит отказаться от задуманного. Но как это сделать?
     За обедом Мёрчисон говорил о нововведениях, которые собирался внедрить у себя в фирме, в том числе о транспортировке любых товаров в маленьких контейнерах прямо по трубам. Том в это время размышлял, не стоит ли посоветовать Джеффу и Эду раздобыть бланки какой-нибудь мексиканской транспортной фирмы и записать на них якобы перевозившиеся картины Дерватта.
     Сколько времени это займет? Эд, как журналист, мог бы, вероятно, провернуть это. А если они вместе со смотрителем галереи Леонардом как следует потопчутся на бланках, то те будут выглядеть достаточно старыми... Обед был на славу, и Мёрчисон на вполне сносном французском языке выразил мадам Аннет благодарность за ее mousse и даже за сыр бри.
     - Мы выпьем кофе в гостиной, - сказал ей Том. - Вы не могли бы подать и коньяк?
     Мадам Аннет растопила камин. Том и Мёрчисон расположились на большом желтом диване.
     - Странно, - начал осаду Том, - но "Человек в кресле" мне нравится ничуть не меньше, чем "Красные стулья". Пусть это даже подделка. Вы не находите, что это любопытно? - Том по-прежнему говорил со среднезападным акцентом. - Он даже занимает у меня в гостиной почетное место, как видите.
     - Да, но вы же не знали, что это подделка! - хмыкнул Мёрчисон. - Интересно было бы выяснить, чья это работа, очень интересно.
     Том, вытянув ноги, попыхивал сигарой. Он решил выложить свой последний и самый сильный козырь:
     - А не правда ли, было бы очень забавно, если бы все картины, которыми владеет Бакмастерская галерея, оказались подделками? Это значит, что существует какой-то художник ничуть не хуже Дерватта. Как вам кажется?
     - Но что же тогда делает Дерватт? - улыбнулся Мёрчисон. - Сидит и наблюдает за этим? Нет, это смешно... А Дерватта, кстати, я таким и представлял себе. Несколько замкнут и старомоден.
     - А вам никогда не хотелось попробовать собирать подделки? Я знаю одного итальянца, который этим занимается. Сначала это была просто забава, хобби, а теперь он продает их другим коллекционерам по очень приличной цене.
     - Да, я слышал о таких вещах. Но, покупая подделку, я должен знать, что это подделка.
     Том чувствовал, что вступает на очень узкий и скользкий путь. Он сделал еще одну попытку.
     - Мне иногда приходят в голову всякие несуразные вещи вроде этой. В конце концов, если человек делает такие хорошие подделки, - так, может быть, пускай себе делает? Я не буду снимать "Человека в кресле" - подделка это или нет.
     Мёрчисон, казалось, даже не слышал Тома и сидел, уставившись на картину, о которой Том говорил.
     - Знаете, - произнес он, - дело не только в сиреневом цвете, а в самой душе живописи... Ваш прекрасный обед и вино настроили меня на сентиментальный лад.
     Они прикончили бутылку марго - лучшую из запасов Тома.
     - Вы не думаете, что владельцы Бакмастерской галереи - жулики? - спросил Мёрчисон. - Я-то практически уверен, что так оно и есть. Если бы они не были жуликами, то не торговали бы подделками наряду с подлинниками.
     Том понял, что Мёрчисон считает подлинниками все выставленные в галерее картины, кроме "Ванны".
     - Да, - сказал он, - если ваши "Часы" и некоторые другие в самом деле подделки. Но вы меня пока еще не убедили.
     - Это потому, что вы так любите своего "Человека в кресле", - ухмыльнулся Мёрчисон. - Но если ему четыре года, а моей картине не меньше трех, то, значит, эта афера началась уже давно. Возможно, в Лондоне есть и другие подделки, не попавшие на выставку. А если быть откровенным до конца, то я подозреваю и самого Дерватта. Я думаю, что он в сговоре с Бакмастерской галереей, - ради того, чтобы побольше заработать. И что еще странно - вот уже несколько лет не появлялось новых рисунков Дерватта. Очень странно.
     - Правда? А почему это странно? - спросил Том с притворным удивлением. На самом деле он знал, что это так и есть, и понимал, что имеет в виду Мёрчисон.
     - Рисунок раскрывает личность художника, - объяснил Мёрчисон. - Я додумался до этого сам, а потом уже прочел об этом где-то и убедился, что прав. - Он рассмеялся. - Люди думают, что раз я выпускаю трубы, то мне недоступны тонкие материи. Но рисунок для художника - это все равно что подпись, причем очень сложная. Пожалуй, подпись или картину подделать даже легче, чем рисунок.
     - Никогда не думал об этом, - сказал Том и затушил остаток сигары в пепельнице. - Так вы говорите, что встречаетесь с экспертом из Галереи Тейт в субботу?
     - Да. Там есть парочка старых картин Дерватта - как вы, вероятно, знаете. И если Ример подтвердит мои подозрения, я нагряну в Бакмастерскую галерею без предупреждения и выведу их на чистую воду.
     Мозг Тома начал лихорадочно искать выход. Суббота - это послезавтра. Возможно, Ример захочет сравнить "Часы" и "Человека в кресле" с картинами из своей галереи и с теми, что выставлены в Бакмастерской. Выдержат ли работы Бернарда Тафтса этот экзамен? А если нет? Том подлил Мёрчисону коньяка и плеснул себе, хотя вовсе не хотел пить его. Он сложил руки на груди.
     - А знаете, я, пожалуй, не стану предъявлять кому-либо претензий, даже если это подделка.
     - Ха! Это дело ваше. Я же придерживаюсь общепринятой морали. Возможно, я старомоден. Но уж какой есть. А что если Дерватт действительно в сговоре с ними?
     - О нем говорят