другой,  и  я уже
приготовилась провести без сна эту разделявшую их ночь, лихорадочно наблюдая
за тем, как совершается во мне переход от одного периода к другому.
     - Мисс, - сказала горничная, встретив меня в вестибюле, где я металась,
словно беспокойный дух, - вас внизу кто-то спрашивает.
     "Наверно,  носильщик",  -  решила я и тут же побежала в кухню. Я только
что  миновала  маленькую  гостиную,  или  учительскую,  дверь  которой  была
полуоткрыта, как оттуда кто-то выбежал.
     - Она,  она,  я сразу узнала ее!  Я бы ее везде узнала!  -  воскликнула
какая-то особа, загораживая мне дорогу и хватая меня за руку.
     Я взглянула на нее. Передо мною стояла женщина, одетая, как прислуга из
богатого  дома,   полная,   но  еще  молодая  и  красивая,   черноволосая  и
черноглазая, с ярким цветом лица.
     - Ну-ка, кто это, угадайте! - сказала она; ее голос и улыбка показались
мне очень знакомыми. - Вы, наверно, не совсем забыли меня, мисс Джен?
     Через секунду я уже горячо обнимала и целовала ее.
     - Бесси!   Бесси!   Бесси!  -  повторяла  я;  а  она,  смеясь  и  плача
одновременно, тоже обнимала меня; мы обе вошли в гостиную.
     Перед камином стоял маленький мальчик лет трех,  в шотландской курточке
и штанишках.
     - А это мой сынок, - сразу же объяснила мне Бесси.
     - Значит, вы вышли замуж, Бесси?
     - Да,  вот уже почти пять лет, как я замужем за Робертом Ливеном, нашим
кучером;  и у меня,  кроме Бобби,  есть еще маленькая девочка,  я ее назвала
Джен.
     - А вы что же, больше не живете в Гейтсхэде?
     - Мы живем в домике привратника; тот, который был при вас, ушел.
     - Ну,  как они там все поживают?  Расскажите мне все, все о них, Бесси!
Но сначала сядьте. А ты, Бобби, не хочешь ли ко мне на коленки?
     Но Бобби предпочел прижаться к матери.
     - А  вы нельзя сказать,  чтобы очень выросли,  мисс Джен,  и  не так уж
пополнели, - продолжала миссис Ливен. - Видно, не очень-то вас сытно кормили
в школе:  вы на голову ниже старшей мисс Рид,  да и в плечах она шире;  а из
мисс Джорджианы можно было бы выкроить двух таких, как вы.
     - Джорджиана, верно, очень красивая, Бесси?
     - Очень.  В прошлую зиму она со своей мамой ездила в Лондон,  и там все
восхищались ею,  а один молодой лорд влюбился в нее и хотел жениться, но его
родные были против;  и что же вы думаете, они сговорились с мисс Джорджианой
убежать!  Но их выследили и остановили.  Мисс Рид выследила их; я думаю, это
она из зависти;  а  теперь они с  сестрой живут как кошка с  собакой,  вечно
ругаются.
     - Ну, а Джон Рид?
     - О,  дела у него не так хороши,  как бы хотелось его маме. Он поступил
было в университет,  да его оттуда исключили -  так,  что ли, говорят? Потом
его  дяди  хотели,  чтобы он  стал адвокатом и  изучал право,  но  он  такой
беспутный молодой человек, никогда из него толку не выйдет, по-моему.
     - А как он выглядит?
     - Мистер Джон очень высокий.  Некоторые считают, что он хорош собой, но
у него ужасно толстые губы.
     - А миссис Рид?
     - Миссис располнела и  с лица ничего,  но только в душе она неспокойна:
ее огорчает поведение мистера Джона. Он пропасть денег транжирит.
     - Это она вас послала сюда, Бесси?
     - Конечно,  нет!  Мне самой уже давно хотелось повидать вас;  и когда я
узнала, что от вас было письмо и что вы собираетесь уехать куда-то далеко, я
решила - поеду и взгляну на нее, пока она еще близко.
     - Боюсь,  что вы разочаровались во мне,  Бесси. - Я сказала это смеясь,
ибо заметила,  что взгляд Бесси,  хотя и  почтительный,  не выражал никакого
восхищения.
     - Нет,  мисс Джен, не то чтобы... Вы очень элегантны, настоящая леди. А
большего я от вас и не ожидала: вы и ребенком не были красавицей.
     Я  улыбнулась ее искренним словам.  Я чувствовала,  что она права,  но,
сознаюсь, меня немного огорчил этот отзыв: в восемнадцать лет всякая девушка
хочет нравиться,  и  сознание,  что у нее неблагодарная внешность,  не может
быть ей особенно приятно.
     - Но я уверена,  что вы очень умная,  - продолжала Бесси, стараясь меня
утешить. - Чему вы научились? Вы умеете играть на рояле?
     - Немного.
     В  комнате стоял  рояль.  Бесси открыла его  и  попросила меня  сесть и
что-нибудь  сыграть.  Я  исполнила один-два  вальса,  и  она  с  энтузиазмом
заявила:
     - Нашим  барышням так  не  сыграть!  Я  всегда  была  уверена,  что  вы
способнее ко всякому учению, чем они! А рисовать вы умеете? Да?
     - Вот один из моих рисунков, над камином.
     Это  был  пейзаж,  сделанный акварелью.  Я  подарила  его  директрисе в
благодарность за ее любезное посредничество;  она вставила картину в рамку и
под стекло.
     - Но  это же  очень красиво,  мисс Джен!  Лучше не  нарисовал бы и  наш
учитель рисования,  не говоря уже о самих барышнях, которым до этого далеко,
как до неба. А по-французски вы тоже научились?
     - Да, Бесси, я читаю и говорю по-французски.
     - И умеете вышивать и шить?
     - Умею.
     - О, да вы стали действительно настоящей леди, мисс Джен! Я всегда была
уверена,   что  так  будет.   Вы  сами  пробьетесь  в   жизни,   без  всяких
родственников.  Вот о  чем я хотела спросить вас:  вы когда-нибудь слышали о
родных вашего отца, мисс Эйр?
     - Никогда.
     - Вы знаете,  миссис всегда говорила,  что они бедные и простые.  Может
быть,  они и бедные, но я уверена, что они такие же благородные, как и Риды.
Один раз,  лет семь тому назад,  в  Гейтсхэд приезжал какой-то  мистер Эйр и
хотел повидать вас;  миссис сказала,  что вы в  школе,  за пятьдесят миль от
нашего  дома.   Он,  видно,  был  очень  огорчен,  так  как  не  мог  дольше
задерживаться.  Мистер Эйр уезжал куда-то  за границу,  и  судно должно было
уйти из Лондона через день-два.  На вид он настоящий джентльмен,  и я думаю,
что это был брат вашего отца.
     - А куда же он ехал, Бесси?
     - На  какой-то остров,  за тысячу миль,  где вино делают.  Мне буфетчик
объяснил...
     - На Мадейру? - догадалась я.
     - Да, да, вот именно, - он так назвал.
     - Значит, он уехал?
     - Да;  он и  нескольких минут не пробыл у  "ас.  Миссис держалась с ним
очень гордо.  Она потом называла его:  "Этот паршивый торговец".  Мой Роберт
предполагает, что он торгует вином.
     - Очень возможно,  -  ответила я, - а может быть, он агент или служащий
винодельческой фирмы.
     Мы  с  Бесси пробеседовали о  старине больше часа,  затем она  ушла.  Я
виделась с  нею в  течение нескольких минут на другое утро в Лоутоне,  когда
дожидалась  дилижанса.  Мы  окончательно простились перед  дверью  гостиницы
"Герб Брокльхерстов" и разошлись в разные стороны: она направилась к вершине
холма,  чтобы там  дождаться оказии для  возвращения в  Гейтсхэд;  я  села в
дилижанс,  которому предстояло отвезти меня в неведомые окрестности Милкота,
где меня ждали другие обязанности и другая жизнь.



Глава XI

     Новая глава романа похожа на новое действие в пьесе.  И когда я на этот
раз  отдерну  перед  тобой  занавес,   читатель,  вообрази  себе  комнату  в
милкотской гостинице  "Георг",  оклеенную безвкусными обоями,  какие  обычно
бывают  в  гостиницах;  вообрази ковер  под  стать  обоям,  обычную  мебель,
украшения  над  камином,  олеографии на  стенах  и  среди  них  обязательные
портреты Георга III и принца Уэльского, а также картину, изображающую смерть
генерала Вольфа.  Все  это  освещает керосиновая лампа,  висящая  посередине
потолка,  и яркий огонь камина,  возле которого я сижу в плаще и шляпке; моя
муфта и  зонтик лежат на  столе,  и  я  стараюсь распрямить свои  иззябшие и
онемевшие  члены,   скованные  шестнадцатичасовым  путешествием  в  холодный
октябрьский день.  Я  выехала из Лоутона в  четыре утра,  а  часы в  Милкоте
только что пробили восемь.
     Но хотя тебе и покажется,  читатель, что я чувствую себя в этой комнате
очень уютно, на самом деле душа моя неспокойна. Я ожидала, что, когда приеду
на  место,  здесь  меня  кто-нибудь  встретит,  и,  спускаясь по  деревянным
ступенькам лестницы,  которую служитель гостиницы приставил к  дилижансу для
моего удобства,  надеялась,  что услышу свою фамилию и увижу экипаж, готовый
отвезти меня в  Торнфильд.  Однако ничего подобного не случилось,  и когда я
осведомилась у  слуги,  не  спрашивал ли  кто-нибудь мисс  Эйр,  я  получила
отрицательный ответ.  Поэтому мне  оставалось только  попросить в  гостинице
отдельную  комнату.  И  вот  я  ждала  в  тревоге,  осаждаемая всевозможными
сомнениями и страхами.
     Какое  мучительное ощущение  для  юного  существа -  почувствовать себя
совершенно  одиноким  в  мире,   покинутым  на  произвол  судьбы,  терзаться
сомнениями -  удастся ли ему достичь той гавани, в которую оно направляется,
сознавать,  что возвращение, по многим причинам, уже невозможно. Правда, это
ощущение  смягчалось  присущим  каждому  приключению  очарованием,   и  меня
согревало пламя гордости; но затем страх снова заслонял эти чувства; и когда
по  истечении получаса я  все  еще  была  одна,  страх возобладал над  всем.
Наконец я заставила себя позвонить.
     - Есть тут по  соседству имение под названием Торнфильд?  -  спросила я
слугу, который явился на мой звонок.
     - Торнфильд?  Не слыхал,  сударыня.  Я сейчас спрошу в ресторане.  - Он
исчез, но возвратился немедленно.
     - Ваша фамилия Эйр, мисс?
     - Да.
     - Там вас дожидаются.
     Я  вскочила,  взяла свою муфту,  зонтик и  поспешила в  коридор.  Перед
открытой дверью стоял какой-то  человек,  а  на  озаренной уличными фонарями
мостовой я смутно различила очертания одноконного экипажа.
     - Это,  наверно,  ваш багаж?  - сказал человек отрывисто, увидев меня и
указывая на мой чемодан, который стоял на полу коридора.
     - Да.
     Он погрузил мой чемодан в экипаж,  нечто вроде небольшой кареты; я тоже
села  в  нее.  Когда  кучер  закрывал  дверцу,  я  спросила,  далеко  ли  до
Торнфильда.
     - Миль шесть будет.
     - А сколько мы проедем?
     - Примерно часа полтора.
     Он захлопнул дверцу,  взобрался на козлы,  и  мы тронулись в  путь.  Мы
ехали  не  спеша,  и  у  меня  было  достаточно времени для  размышлений.  Я
радовалась,  что  приближается конец  моему путешествию,  и,  откинувшись на
спинку этого удобного, хотя и скромного экипажа, отдалась своим мечтам.
     "Вероятно,  -  думала я,  -  судя по простоте экипажа и кучера,  миссис
Фэйрфакс не очень богатая женщина. Тем лучше; я уже жила среди богатых людей
и  была очень несчастна.  Интересно,  одна ли миссис Фэйрфакс в  доме с этой
девочкой?  Если это так и она хоть сколько-нибудь приветлива, я уверена, что
мы поладим: во всяком случае, я буду стараться. Как жаль, что такие старания
не всегда приводят к  цели.  В Ловуде я приняла решение стараться,  была ему
верна и добилась хороших результатов;  но я слишком живо помню,  как все мои
попытки угодить миссис Рид встречали с ее стороны только насмешки.  Дай бог,
чтобы миссис Фэйрфакс не  оказалась второй миссис Рид;  впрочем,  если это и
случится,  я  не обязана оставаться у  нее.  В  самом крайнем случае я снова
поищу себе места. Интересно, далеко ли мы отъехали?"
     Я опустила окно и выглянула наружу.  Милкот был позади;  судя по обилию
огней,  это был большой город,  гораздо больше Лоутона.  Сейчас, насколько я
могла  судить,  мы  проезжали обширный  выгон,  но  кругом  были  разбросаны
отдельные дома.  Я видела, что мы находимся в совершенно иной местности, чем
Ловуд,  - более многолюдной, но менее живописной, более оживленной, но менее
романтической.
     Дороги были грязны,  ночь туманна.  Кучер почти все время ехал шагом, и
полтора часа,  наверно,  растянулись до двух;  наконец он обернулся ко мне и
сказал:
     - Ну, теперь недалеко и до Торнфильда.
     Я снова выглянула в окно;  мы проезжали мимо церкви:  я увидела на фоне
неба очертания приземистой колокольни,  колокола которой как раз вызванивали
четверть.  Я увидела также на склоне холма узкую полоску огней,  -  это был,
вероятно,  поселок или деревенька.  Минут десять спустя кучер слез и  открыл
ворота:  мы въехали,  и  они захлопнулись за нами.  Мы медленно поднялись по
аллее  и  скоро  очутились  перед  домом.  В  одном  окне  сквозь  занавески
пробивался свет, все остальные были темны. Лошадь остановилась у подъезда. Я
вышла из экипажа и вступила в дом.
     Дверь отперла горничная.
     - Прошу вас следовать за мной, сударыня, - сказала она.
     Через  большой  квадратный  холл  со   множеством  высоких  дверей  она
проводила меня в комнату,  ярко освещенную свечами и пламенем камина,  и я в
первую минуту была  почти ослеплена,  таким резким показался мне  этот  свет
после  темноты,  окружавшей меня  в  течение двух  часов;  когда  я  к  нему
привыкла, моим глазам представилась приветливая картина.
     Вообразите себе  маленькую уютную  комнату;  у  жаркого камина  круглый
стол;  в  старинном  кресле  с  высокой  спинкой  сидит  самая  чистенькая и
аккуратная старушка,  какую только можно себе представить,  в чепце,  черном
шелковом платье и белоснежном кисейном переднике,  - в точности такая, какой
я  рисовала себе  миссис  Фэйрфакс,  только менее  представительная и  более
кроткая.  Старушка вязала.  У ее ног, мурлыча, сидела большая кошка. Словом,
это  был  совершенный идеал  домашнего уюта.  Трудно  было  вообразить более
успокаивающую встречу для вновь прибывшей молодой гувернантки;  здесь вас не
угнетало никакое великолепие,  не смущала никакая пышность.  Когда я  вошла,
старая дама торопливо и радушно поднялась мне навстречу.
     - Ну, как вы себя чувствуете, моя дорогая? Боюсь, что вы очень устали с
дороги.  Джон ведь везет так медленно,  и вы,  наверное, озябли? Подойдите к
огню.
     - Миссис Фэйрфакс, вероятно? - спросила я.
     - Да, вы угадали. Садитесь же.
     Она проводила меня к самому креслу, затем начала разматывать мой шарф и
развязывать ленты шляпки; я попросила ее не беспокоиться.
     - О,  какое же тут беспокойство;  ваши руки, наверно, совсем онемели от
холода. Ли, приготовьте поскорей горячий грог и несколько сандвичей; вот вам
ключи от кладовой.
     И  она  извлекла из  кармана чрезвычайно внушительную связку  ключей  и
вручила их горничной.
     - Пододвигайтесь же к камину,  -  продолжала она.  - Вы ведь привезли с
собой ваш багаж, дорогая?
     - Да, сударыня.
     - Я  сейчас прикажу отнести его  к  вам  в  комнату,  -  сказала она  и
суетливо вышла.
     "Она обращается со мной,  как с гостьей, - подумала я. - Вот не ожидала
такого приема! Я предполагала встретить холодность и чопорность! Что-то я не
слышала, чтобы так обходились с гувернанткой; однако радоваться еще рано".
     Она  вернулась,  сама  убрала со  стола свое вязанье и  несколько книг,
чтобы освободить место для подноса,  который принесла Ли,  и  принялась меня
угощать. Я была смущена тем, что оказалась предметом такого внимания, какого
мне до сих пор никто не оказывал,  и притом со стороны особы, в подчинении у
которой я должна была находиться.  Но так как она сама, видимо, не придавала
этому никакого значения, я решила, что лучше спокойно принять ее любезность.
     - Я  буду  иметь удовольствие видеть сегодня вечером мисс  Фэйрфакс?  -
спросила я, подкрепившись.
     - Что вы говорите,  моя дорогая?  Я  глуховата...  -  отозвалась старая
дама, приближая свое ухо к моим губам.
     Я повторила свой вопрос несколько отчетливей.
     - Мисс Фэйрфакс?  О,  вы,  наверно,  имеете в виду мисс Варанс? Фамилия
вашей будущей ученицы - Варанс.
     - Вот как! Значит, это не ваша дочь?
     - Нет, я одинока.
     Я  охотно продолжила бы этот первый разговор,  спросив,  какая же связь
между нею и мисс Варанс,  но вспомнила, что невежливо задавать слишком много
вопросов. Кроме того, я знала, что постепенно все выяснится само собой.
     - Я  так рада,  -  продолжала она,  садясь против меня и  беря кошку на
колени, - я так рада, что вы, наконец, приехали; будет очень приятно жить не
одной.  Жизнь здесь имеет,  конечно,  свои прелести.  Торнфильд - прекрасный
старинный дом,  но он уже давно запущен,  хотя и сохранил прежнее величие; а
все-таки в  зимнее время тоскуешь и  в  самых пышных хоромах.  Ли,  конечно,
хорошая девушка,  а Джон и его жена вполне достойные люди,  - но, видите ли,
ведь это все-таки слуги,  и  с  ними нельзя общаться,  как с равными:  нужно
соблюдать расстояние, иначе потеряешь авторитет. В течение прошлой зимы (это
была очень суровая зима, если помните, - то снег идет, то дождь и ветер), от
ноября до февраля, мы здесь не видели никого, кроме мясника да почтальона, и
я  просто себе места не находила в  одинокие долгие вечера.  Правда,  Ли мне
иногда читала вслух, но, думаю, бедную девушку это только стесняло. Весной и
летом здесь,  конечно,  лучше: совсем другое дело, когда светит солнце и дни
такие длинные.  А потом,  в начале осени,  приехала маленькая Адель Варанс с
няней, ребенок сразу вносит в дом оживление; теперь еще вы приехали, и будет
совсем весело.
     Мне стало тепло на сердце от слов этой достойной старушки; я придвинула
свое  кресло  поближе  к  ней  и  высказала искреннее пожелание,  чтобы  мое
общество оказалось для нее таким приятным, как она надеялась.
     - Но нынче я не дам вам сидеть поздно, - сказала она, - уже двенадцатый
час,  а вы были в пути весь день и,  наверно,  очень устали. Если ноги у вас
согрелись, я провожу вас в вашу спальню. Я приказала приготовить вам комнату
рядом с моей; правда, она небольшая, но, я думаю, вам там будет лучше, чем в
одном из этих больших парадных покоев:  в них только мебель красивая, но они
такие пустые, унылые, я сама там никогда не сплю.
     Я  поблагодарила ее  за  внимание и,  так как действительно чувствовала
себя утомленной после длинного путешествия, выразила готовность уйти к себе.
Она взяла свечу, и я последовала за ней. Проверив, заперта ли входная дверь,
и вынув ключ из замка,  она стала подниматься по лестнице.  Ступени и перила
были дубовые; окно над лестницей - высокое, с цветными стеклами; и это окно,
и  длинный  коридор,  в  который  выходили двери  спален,  напоминали скорее
церковь,  чем  жилой дом.  На  лестнице и  в  коридоре было холодно,  как  в
подвале, и веяло пустотой и одиночеством; поэтому я была рада, когда наконец
очутилась  в  своей  комнате  -  небольшой и  обставленной в  самом  обычном
современном стиле.
     Миссис  Фэйрфакс  пожелала  мне  спокойной  ночи,  я  заперла  дверь  и
осмотрелась;  приветливый вид  этой маленькой комнаты сгладил впечатление от
пустого унылого холла,  огромной неосвещенной лестницы и  длинного холодного
коридора.  И я поняла, что после целого дня физической усталости и душевного
напряжения я,  наконец, достигла безопасной пристани. Сердце мое исполнилось
радости,   и   я  опустилась  на  колени  возле  кровати,   вознося  горячую
благодарность тому, кого надлежало благодарить, и не позабыла, перед тем как
подняться с колен,  попросить,  чтобы он ниспослал мне свою помощь и на моем
дальнейшем пути  и  чтобы  я  оказалась  достойной  дарованной мне  милости,
которой еще ничем не заслужила.  В эту ночь мне представлялось, что мое ложе
не  имеет шипов и  что в  моей комнате не таится никаких страхов.  Усталая и
довольная, я быстро и крепко заснула. Когда я проснулась, был уже день.
     Солнце  светило  сквозь  голубые  ситцевые  занавески,  и  моя  комната
показалась мне особенно веселой и приветливой с ее оклеенными обоями стенами
и ковром на полу; все это было так мало похоже на захватанные оштукатуренные
стены  Ловуда и  голые доски его  полов,  что  я  сразу почувствовала прилив
бодрости.   Ведь  юность  очень  чувствительна  к  внешним  впечатлениям.  Я
подумала,  что новая жизнь для меня уже началась и что в ней будут не только
огорчения и трудности,  но также удовольствия и радости.  Мне казалось,  что
перемена обстановки и  появление новых надежд оживляют во мне все мо