ыние и скука, а его
возвращение всегда давало новый толчок к оживленным разговорам.
     Эту  потребность в  его  животворном влиянии общество ощущало,  видимо,
особенно остро,  в один из тех дней, когда он был вызван по делам в Милкот и
его  ожидали обратно только вечером.  После  полудня пошел дождь.  Прогулку,
которую  гости  намеревались совершить,  чтобы  посмотреть цыганский  табор,
только что расположившийся на выгоне под Хэем, пришлось отменить. Кое-кто из
мужчин  ушел  в  конюшни;  молодежь вместе  с  дамами  отправилась играть на
бильярде;  вдовствующие леди Ингрэм и леди Лин засели с горя за карты. Бланш
Ингрэм,  хранившая высокомерное молчание, несмотря на все усилия миссис Дэнт
и  миссис Эштон  вовлечь ее  в  разговор,  сначала мурлыкала сентиментальную
песенку и наигрывала на рояле,  а затем, достав в библиотеке какой-то роман,
с  надменным равнодушием расположилась на диване,  решив сократить с помощью
интересной книги докучные часы ожидания.  В  гостиной и  во всем доме царила
тишина; только из бильярдной доносились веселые голоса играющих.
     Смеркалось,  и звон часов уже предупредил о том, что пора переодеваться
к обеду,  когда маленькая Адель,  прикорнувшая рядом со мной в оконной нише,
воскликнула:
     - Вон возвращается мистер Рочестер!
     Я обернулась. Мисс Ингрэм вскочила с дивана. Остальные также оторвались
от  своих занятий,  ибо  одновременно раздался скрип колес и  топот копыт по
мокрому гравию. Приближалась карета.
     - Что за фантазия возвращаться домой в  таком экипаже?  -  сказала мисс
Ингрэм. - Ведь он уехал верхом на Мезруре, и Пилот был с ним; куда же он дел
собаку?
     Ее внушительная фигура в  пышных одеждах настолько приблизилась к окну,
что я  вынуждена была откинуться назад,  рискуя сломать себе позвоночник.  В
своем нетерпении она  сначала не  заметила меня,  но  затем с  презрительной
гримасой  поспешила  отойти  к  другому  окну.  Карета  остановилась,  кучер
позвонил у дверей, и из экипажа вышел одетый по-дорожному джентльмен; но это
был не мистер Рочестер. Это был незнакомый высокий элегантный мужчина.
     - Какая досада! - воскликнула мисс Ингрэм. - Вот противная обезьянка! -
обратилась она к  Адели.  -  Кто позволил тебе торчать у окна?  Зачем ты нас
обманула? - И она бросила на меня злобный взгляд, словно это была моя вина.
     В холле послышались голоса,  и приезжий вошел в гостиную. Он поклонился
леди Ингрэм, видимо считая ее старшей из присутствующих дам.
     - Кажется,  я явился не вовремя,  сударыня? - сказал он. - Моего друга,
мистера Рочестера,  нет дома?  Но я приехал издалека и надеюсь, что могу, на
правах  старинной  дружбы,  расположиться в  этом  доме  до  возвращения его
хозяина?
     Манеры джентльмена были очень вежливы;  акцент чем-то поразил меня:  не
иностранный,  но  и  не  вполне английский.  Лет  ему могло быть столько же,
сколько и мистеру Рочестеру,  то есть между тридцатью и сорока.  Цвет лица у
него был необычно смуглый.  И  все же  на  первый взгляд он казался красивым
мужчиной.  Однако при  ближайшем рассмотрении в  его  лице  выступало что-то
неприятное;  черты у  него были тонкие,  но  какие-то  слишком вялые;  глаза
большие,  пожалуй, красивые, но взгляд их был равнодушный, безучастный. Так,
по крайней мере, мне показалось.
     Звон колокола,  призывавшего гостей переодеваться к обеду, заставил все
общество разойтись.  После обеда я  еще раз увидела приехавшего джентльмена.
Казалось,  он чувствует себя, как дома. Его лицо понравилось мне еще меньше.
Оно  поразило меня:  что-то  в  нем  было  неуравновешенное и  вместе с  тем
безжизненное.  Глаза как-то  бесцельно блуждали,  и  это  придавало его лицу
странное выражение;  я  никогда не  видела такого взгляда.  Этот  красивый и
довольно приятный джентльмен чем-то отталкивал от себя.  В  правильном овале
его гладкого лица не ощущалось никакой силы; в очертаниях носа с горбинкой и
маленького вишневого рта не  было никакой твердости;  от ровного низкого лба
не веяло мыслью; в бездушных карих глазах не было ничего располагающего.
     Прячась  в   моем  обычном  уголке  и   рассматривая  гостя  при  свете
жирандолей,  стоявших на камине и ярко освещавших это вялое лицо, - он сидел
в кресле у самого огня,  однако старался придвинуться еще ближе,  словно ему
было холодно,  -  я сравнивала его с мистером Рочестером. Казалось, контраст
между ними был не  меньше,  чем между сонным гусем и  гордым соколом,  между
смирной овцой и  смелой лайкой,  ее  хранительницей.  Он сказал,  что мистер
Рочестер его старинный друг.  Странная это,  вероятно,  была дружба, - более
чем  наглядное  доказательство того,  что,  как  говорят,  противоположности
сходятся.
     Рядом с  ним сидело три джентльмена,  и  до  меня доносились обрывки их
разговора.  Сначала мне было трудно уловить тему их беседы, - болтовня Луизы
Эштон  и  Мери  Ингрэм,  сидевших неподалеку от  меня,  мешала мне  слушать.
Барышни обсуждали приезжего; по их мнению, он был обаятельный мужчина. Луиза
сказала,  что  он  "душка" и  что  она таких "обожает";  а  Мери обратила ее
внимание  на  "его  прелестный рот  и  тонкий  нос",  считая  их  признаками
совершенной красоты в мужчине.
     - А  какой  чудесный лоб!  -  воскликнула Луиза.  -  Такой гладкий,  ни
морщин, ни бугров, - я это просто ненавижу. И какие славные глаза и улыбка!
     Но  вот,  к  моему великому облегчению,  мистер Генри Лин отозвал их на
другой конец  комнаты,  чтобы условиться относительно отложенной экскурсии в
Хэй.
     Теперь я могла сосредоточить все свое внимание на группе перед камином.
Вскоре я  узнала,  что приезжего зовут мистер Мэзон;  он только что прибыл в
Англию из  какой-то  жаркой страны;  вероятно,  поэтому и  лицо у  него было
смуглое и  он сидел так близко к  огню,  кутаясь в  плащ.  Затем я  услышала
названия Ямайка,  Кингстон,  Спаништаун, - это указывало на то, что он жил в
Вест-Индии.  Я  с  немалым изумлением услышала,  что он впервые встретился и
познакомился с  мистером Рочестером именно там.  Мистер Мэзон  рассказывал о
том,  как его друг невзлюбил знойный климат,  ураганы и  дожди в этих краях.
Мне было известно, что мистер Рочестер много путешествовал, об этом поведала
мне миссис Фэйрфакс,  но я полагала,  что он не выезжал за пределы Европы, -
до сих пор я никогда не слышала, чтобы он посещал более отдаленные земли.
     Я  была погружена в  эти  мысли,  когда произошел несколько неожиданный
эпизод.  Мистер Мэзон,  поеживавшийся от  холода всякий раз,  как кто-нибудь
открывал дверь,  попросил подложить углей в  камин,  хотя он  был  еще полон
жара.  Лакей,  явившийся на зов,  проходя мимо мистера Эштона, что-то сказал
ему вполголоса,  причем я  разобрала всего несколько слов:  "старуха",  "так
пристает... "
     - Скажите,  что я  ее в тюрьму посажу,  если она не уберется отсюда,  -
отозвался судья.
     - Нет,  подождите,  -  прервал его полковник Дэнт.  -  Не отсылайте ее,
Эштон.  Может быть,  это будет интересно.  Лучше спросите дам.  -  И  он уже
громко продолжал:  -  Вот,  сударыни, вы хотели отправиться в Хэй посмотреть
цыганский табор.  А  Сэм говорит,  что в  людской столовой находится старуха
цыганка,  она просит, чтобы ее провели к "господам", она им погадает. Хотите
видеть ее?
     - Слушайте, полковник, - воскликнула леди Ингрэм, - неужели вы впустите
сюда какую-то  подозрительную цыганку?  Гоните ее  без всяких разговоров,  и
сейчас же!
     - Но я никак не могу заставить ее уйти,  миледи, - отозвался лакей. - И
никто из слуг не может.  Там миссис Фэйрфакс,  она старается выпроводить ее,
но  старуха взяла стул,  уселась около камина и  говорит,  что не двинется с
места, пока ей не разрешат войти сюда.
     - А что ей нужно? - спросила миссис Эштон.
     - Она хочет погадать господам,  сударыня.  И клянется, что без этого не
уйдет.
     - А какова она собой? - заинтересовались обе мисс Эштон.
     - Отвратительная старая ведьма, мисс, черная, как сажа!
     - Настоящая  ворожея!  -  воскликнул Фредерик  Лин.  -  Конечно,  нужно
привести ее сюда.
     - Разумеется!  -  подхватил  его  брат.  -  Как  можно  упустить  такое
развлечение!
     - Мальчики, вы с ума сошли! - воскликнула миссис Лин.
     - Я   не   могу   допустить  в   своем  присутствии  столь  неприличное
развлечение, - прошипела вдовствующая леди Ингрэм.
     - Ну,  мама, что за глупости! - раздался насмешливый голос Бланш. И она
повернулась на  табуретке перед  роялем.  До  сих  пор  она  сидела,  молча,
рассматривая какие-то ноты. - Я хочу, чтобы мне предсказали мою судьбу. Сэм,
впустите эту красотку.
     - Но, сокровище мое, пойми сама...
     - Понимаю и знаю заранее все, что ты скажешь. Но будет так, как я хочу.
Скорей, Сэм!
     - Да,  да,  да!  -  закричала молодежь,  и дамы, и джентльмены. - Пусть
войдет, очень интересно!
     Слуга все еще медлил.
     - Да это такая скандалистка, - сказал он.
     - Ступайте! - изрекла мисс Ингрэм; и он вышел.
     Гостями овладело волнение.  Когда Сэм  вернулся,  все  еще  продолжался
перекрестный огонь насмешек и шуток.
     - Она не хочет войти,  -  сказал Сэм. - Она говорит, что ей не пристало
показываться перед всей честной компанией (она так выразилась),  и  требует,
чтобы ее  отвели в  отдельную комнату;  если  господа хотят погадать,  пусть
заходят к ней поодиночке.
     - Вот  видишь,   моя  прелесть!   -   начала  леди  Ингрэм.  -  Старуха
фокусничает. Послушайся меня, мой ангел...
     - Проводите ее в библиотеку,  -  отрезал ангел.  -  Я тоже не собираюсь
слушать ее  перед всей  компанией и  предпочитаю остаться с  ней  вдвоем.  В
библиотеке топится камин?
     - Да, сударыня, но только это такая продувная бестия...
     - Ну, довольно разговоров, болван! Делайте, как я приказываю.
     Сэм снова исчез. Гостями овладело еще большее оживление.
     - Она приготовилась,  -  сказал лакей,  появившись вновь. - Спрашивает,
кто будет первым.
     - Мне кажется,  не  мешает сначала взглянуть на нее,  прежде чем пойдет
кто-нибудь из дам,  -  заметил полковник Дэнт. - Скажите ей, Сэм, что придет
джентльмен.
     Сэм вышел и вернулся.
     - Она говорит, сэр, что не желает гадать джентльменам, так что пусть не
беспокоятся и приходить к ней.  И насчет дам тоже, - едва сдерживая усмешку,
продолжал он. - Она просит к себе только молодых и незамужних.
     - Честное слово, она не глупа! - воскликнул Генри Лин.
     Мисс Ингрэм торжественно поднялась.
     - Я  иду  первая,  -  заявила она  таким тоном,  каким бы  мог  сказать
предводитель героического отряда, идущего на верную гибель.
     - О моя дорогая,  о мое сокровище! Остановись, подумай! - взмолилась ее
мать.  Но мисс Ингрэм величественно проплыла мимо нее и  скрылась за дверью,
которую распахнул перед ней  полковник Дэнт.  Мы  услышали,  как она вошла в
библиотеку.
     На минуту воцарилось молчание.  Леди Ингрэм,  решив предаться отчаянию,
картинно ломала руки. Мисс Мери уверяла всех, что у нее ни за что не хватило
бы храбрости пойти в  библиотеку.  Эми и  Луиза Эштон возбужденно хихикали и
явно робели.
     Минуты текли  очень медленно.  Их  прошло не  меньше пятнадцати,  когда
дверь из библиотеки,  наконец,  снова открылась и  под аркой показалась мисс
Ингрэм.
     Будет ли она смеяться?  Отнесется ли к  этому как к шутке?  Все взгляды
обратились на  нее с  жадным любопытством,  но  она встретила их холодно,  с
непроницаемым видом.  Она не казалась ни веселой,  ни взволнованной; держась
чрезвычайно прямо, она проследовала через комнату и непринужденно уселась на
свое прежнее место.
     - Ну, Бланш? - обратился к ней лорд Ингрэм.
     - Что она сказала тебе, сестра? - спросила Мери.
     - Как,  какое у вас впечатление?  Она настоящая гадалка?  - засыпала ее
вопросами миссис Эштон.
     - Не спешите,  не горячитесь,  господа, - отозвалась мисс Ингрэм, - что
означают все эти расспросы?  Поистине,  вы готовы всему верить и изумляться,
судя по  тому,  какой шум  все подняли вокруг этой цыганки,  а  особенно ты,
мама!  Вы,  должно быть,  уверены,  что в доме находится настоящая колдунья,
которая связана с  самим чертом.  Я  же увидела просто нищенку цыганку;  она
гадала мне по руке,  как доморощенная хиромантка,  и сказала то,  что обычно
говорится в таких случаях. Мое любопытство удовлетворено, и, я думаю, мистер
Эштон хорошо сделает, если посадит ее завтра в тюрьму, как и грозился.
     Мисс  Ингрэм взяла книгу и  поглубже уселась в  кресло,  явно  отклоняя
дальнейшие разговоры.  Я  наблюдала  за  ней  с  полчаса.  Она  ни  разу  не
перевернула страницы,  и  на  ее помрачневшем лице все явственнее проступало
раздражение и  разочарование.  Она,  видимо,  не  услышала ничего  для  себя
приятного  и,  судя  по  ее  угрюмой  молчаливости,  находилась под  сильным
впечатлением от  разговора  с  цыганкой,  хотя  не  считала  нужным  в  этом
признаться.
     Мери Ингрэм,  Эми и Луиза Эштон уверяли, что боятся идти одни, и вместе
с  тем всем им хотелось пойти.  Начались переговоры,  причем посредником был
Сэм.  После бесконечных хождений туда  и  сюда Сэм,  которому все  это  уже,
вероятно,  порядком  надоело,  сообщил,  что.  капризная  сивилла,  наконец,
позволила барышням явиться втроем.
     Их беседа с цыганкой оказалась более шумной, чем беседа мисс Ингрэм. Из
библиотеки то и дело доносились нервные смешки и легкие вскрики. Минут через
двадцать барышни, наконец, ворвались в комнату бегом, вне себя от волнения.
     - Она сумасшедшая!  -  кричали они наперебой.  -  Она нам сказала такие
вещи!  Она все знает про нас!  - и, задыхаясь, упали в кресла, подставленные
им мужчинами.
     Когда их начали осаждать вопросами,  они рассказали, что цыганка знает,
что каждая из них говорила и  делала,  когда была еще ребенком;  она описала
книги и украшения,  находящиеся у них дома,  - например, альбомы, подаренные
им  родственниками.  Барышни уверяли,  что  она  даже  угадывала их  мысли и
шепнула каждой на ухо имя того, кто ей всех милей, а также назвала каждой ее
заветное желание.
     Мужчины  потребовали разъяснения относительно последних  двух  пунктов.
Но, возмущенные такой дерзостью, барышни только краснели в ответ. Мамаши тем
временем предлагали им нюхательные соли и обмахивали их веерами, все вновь и
вновь  напоминая  о   том,   что  недаром  же  их  предостерегали  от  этого
необдуманного поступка;  более пожилые джентльмены посмеивались,  а молодежь
усиленно навязывала взволнованным барышням свои услуги.
     Среди всего этого смятения я  почувствовала,  что кто-то коснулся моего
локтя, обернулась и увидела Сэма.
     - Прошу  вас,  мисс,  цыганка заявила,  что  в  комнате есть  еще  одна
незамужняя барышня,  которая у нее не побывала.  Она клянется,  что не уйдет
отсюда,  пока не поговорит со всеми.  Я думаю,  она вас имела в виду, больше
ведь никого нет. Что мне сказать ей?
     - О,  я,  конечно,  пойду,  -  отвечала я, так как мое любопытство было
задето,  выскользнула  из  комнаты,  никем  не  замеченная,  ибо  все  гости
столпились вокруг испуганного трио, и быстро притворила за собою дверь.
     - Хотите,  мисс,  -  предложил Сэм,  -  я подожду вас в холле?  Если вы
испугаетесь, позовите меня, и я войду.
     - Нет, Сэм, возвращайтесь на кухню. Я не боюсь.
     Я и не боялась, но была очень заинтригована.



Глава ХIX

     Когда я вошла в библиотеку, там царила обычная тишина, а сивилла - если
она была сивиллой -  сидела в  кресле в  уютном уголке у камина.  На ней был
красный  плащ  и  черный  чепец,   вернее  -  широкополая  цыганская  шляпа,
подвязанная под  подбородком полосатым платком.  На  столе  стояла  погасшая
свеча.  Цыганка сидела,  склонившись к  огню,  и,  видимо,  читала маленькую
черную книжечку,  напоминавшую молитвенник;  она  бормотала себе что-то  под
нос,  как  обычно при чтении бормочут старухи,  и  не  сразу прекратила свое
занятие при моем появлении.  Казалось,  она намеревалась сначала дочитать до
точки.
     Я подошла к камину, чтобы согреть руки, которые у меня несколько озябли
в  гостиной,  так как я сидела там далеко от огня.  Теперь я вполне овладела
собой;  да  в  облике цыганки и  не было ничего,  что могло бы смутить меня.
Наконец она  закрыла книжечку и  взглянула на  меня.  Широкие поля ее  шляпы
затеняли часть лица,  однако я увидела, когда она подняла голову, что лицо у
нее очень странное:  оно было какое-то и  коричневое и черное.  Растрепанные
космы  волос  торчали из-под  белой  повязки,  завязанной под  подбородком и
закрывавшей массивную нижнюю челюсть.  Ее  глаза сразу встретились с  моими;
они смотрели смело и в упор.
     - Что ж, вы хотите, чтобы я и вам погадала? - сказала она голосом столь
же решительным, как и ее взгляд, и столь же резким, как ее черты.
     - А это уж ваше дело, матушка: хотите - гадайте хотите - нет. Но только
предупреждаю вас, что я в гадание не верю.
     - Вот дерзкая барышня!  Впрочем,  так я  и ожидала!  Я знала это уже по
вашим шагам, только вы порог переступили.
     - Разве? У вас тонкий слух.
     - Да. И тонкое зрение, и ум.
     - Все это вам нужно при вашем ремесле.
     - Нужно, особенно когда попадется такая особа. Отчего вы не дрожите?
     - Мне не холодно.
     - Отчего вы не побледнели?
     - Я не больна.
     - Почему вы не хотите, чтобы я вам погадала?
     - Потому что я не настолько глупа.
     Старая ведьма захихикала под  своей шляпой,  затем извлекла коротенькую
черную  трубку,  и  закурила ее.  Покурив  некоторое время,  она  распрямила
согнутую спину,  вынула трубку изо рта и, пристально глядя на пламя, сказала
очень веско:
     - А все-таки вам холодно. И вы больны и недогадливы.
     - Докажите, - отозвалась я.
     - И докажу,  несколькими словами! Вам холодно оттого, что вы одиноки, -
ваш  огонь не  соприкасается с  другим огнем.  Вы  больны оттого,  что самые
высокие и  сладостные чувства,  дарованные человеку,  не знакомы вам.  И  вы
недогадливы  оттого,  что  предпочитаете страдать,  но  не  хотите  поманить
счастье к себе, да и сами шагу не сделаете ему навстречу.
     Она  снова  сунула  в   рот  коротенькую  черную  трубку  и   энергично
затянулась.
     - Вы  можете это сказать каждой девушке,  которая живет одна в  богатом
доме и зависима.
     - Сказать-то я могу каждой, но будет ли это верно для каждой?
     - Если ее судьба сложилась так же, как моя, - да.
     - Если она  сложилась так  же...  но  найдите мне еще кого-нибудь,  кто
очутился бы в вашем положении.
     - Нетрудно найти тысячи.
     - Ни  одной.  Ваше положение особое,  вы  близки к  счастью,  вам стоит
только протянуть руку.  Все условия в отдельности налицо,  достаточно одного
движения,  и  они  соединятся.  Судьба разъединила их,  но  дайте  только им
сблизиться, и вы узнаете блаженство.
     - Я не понимаю ребусов, я в жизни не отгадала ни одной загадки.
     - Если вы хотите, чтобы я высказалась яснее, покажите мне вашу ладонь.
     - И положить на нее серебро, вероятно?
     - Без сомнения.
     Я дала старухе шиллинг. Она сунула его в старый носок, который вытащила
из кармана,  и,  завязав его узлом,  приказала мне протянуть руку. Я сделала
это. Она наклонилась к моей ладони и принялась рассматривать, не касаясь ее.
     - Все здесь слишком тонко,  -  сказала она. - Я не могу гадать по такой
руке,  на  ней почти нет линий.  Да и  потом -  что такое ладонь?  Не на ней
написана судьба.
     - Я согласна с вами, - сказала я.
     - Нет,  -  продолжала она. - Она написана в чертах лица: на лбу, вокруг
глаз, в самих глазах, в линиях рта. Станьте на колени, поднимите голову.
     - Ага, это уже ближе к делу, - сказала я, исполняя ее приказ. - Скоро я
начну вам верить.
     Я опустилась на колени в двух шагах от нее. Она помешала угли в камине,
вспыхнула багряная струйка огня,  но  ее лицо оказалось еще в  большей тени,
мое же было ярко освещено.
     - Хотела бы я  знать,  с  к