дрожало  в  моих  холодных объятиях и  жалобно хныкало над  моим  ухом.  Мне
казалось,  что вы идете по той же дороге, но только впереди; я напрягала все
силы,  чтобы догнать вас,  и  старалась произнести ваше имя и окликнуть вас,
чтобы вы остановились. Но мои движения были скованы, и я не могла произнести
ни звука. А вы уходили все дальше и дальше.
     - И эти сны все еще угнетают тебя, Джен, теперь, когда я подле тебя? Ты
просто  нервная девочка;  забудь  эти  призрачные угрозы  и  думай  только о
действительном счастье. Ты говоришь, что любишь меня, Дженет. Да, этого я не
забуду,  и  ты  не  можешь отрицать своих слов.  Они были произнесены твоими
устами,  я  слышал  их  мягкое  и  чистое  звучание;  слишком торжественная,
пожалуй,  но сладостная музыка:  "Надежда жить с  вами,  Эдвард,  бесконечно
радует меня оттого, что я люблю вас". Ты любишь меня, Джен? - повторил он.
     - Я люблю вас, сэр, всей силой моего сердца.
     - Как странно,  - сказал он после короткой паузы. - Эти слова почему-то
отозвались  в  моем  сердце  болью.  Отчего?  Может  быть,  оттого,  что  ты
произнесла  их  с  особой,  почти  религиозной  силой  и  что  твой  взгляд,
обращенный ко мне сейчас,  полон бесконечной веры, правды и преданности? Мне
кажется,  рядом со мной не человек,  а дух. Стань лукавым бесенком, Джен, ты
очень  хорошо умеешь делать злые  глаза.  Улыбнись одной  из  своих робких и
дерзких улыбок,  скажи мне,  что ненавидишь меня, дразни меня, оскорбляй, но
не огорчай меня так. Я предпочитаю гнев, чем такую печаль.
     - Я  буду дразнить вас  и  оскорблять сколько вашей душе угодно,  когда
кончу мой рассказ. Но выслушайте меня до конца.
     - Я  думал,  Джен,  ты уже все рассказала.  Я думал,  что нашел причину
твоей грусти в этом сне. Я покачала головой.
     - Как?  Еще что-то?  Но я не верю,  чтобы это было серьезно.  Я заранее
выражаю недоверие. Продолжай.
     Беспокойное выражение его  лица  и  нервная  жестикуляция удивили меня,
однако я продолжала:
     - Мне  приснился еще  один сон:  будто Торнфильд превратился в  угрюмые
развалины,  в обитель сов и летучих мышей.  От величественного фасада ничего
не осталось,  кроме полуразрушенной стены, очень высокой, но готовой вот-вот
упасть.  И  мне снилось,  что я иду в лунную ночь среди этих поросших травой
развалин.  Я  то спотыкаюсь о мраморный обломок камина,  то об упавший кусок
лепного карниза. Кутаясь в шаль, я продолжаю нести неведомого мне ребенка. Я
не  могу его  нигде положить,  как ни  устали мои руки,  -  несмотря на  его
тяжесть,  я должна нести его.  Вдруг с дороги ко мне донесся топот лошади, я
была уверена,  что это вы.  Вы отправлялись на много лет в далекую страну. Я
стала карабкаться по шаткой стене с отчаянной, пагубной поспешностью, мечтая
последний раз  взглянуть на  вас  сверху.  Камни покатились из-под моих ног,
ветки остролиста,  за  которые я  хваталась,  выскальзывали у  меня из  рук,
ребенок,  в ужасе охвативший мою шею,  душил меня. Но все же я вскарабкалась
на стену.  И я увидела вас -  далекую точку на белой дороге;  вы все более и
более удалялись.  Ветер был такой сильный,  что я не могла стоять. Я присела
на край стены и  стала укачивать на руках плачущего ребенка.  Вы скрылись за
изгибом дороги.  Я наклонилась вперед,  чтобы проводить вас взглядом.  Стена
начала осыпаться,  я покачнулась.  Ребенок скатился с моих колен, я потеряла
равновесие, упала и - проснулась.
     - Но теперь, Джен, это все?
     - Это  только  присказка,  сэр,  а  сейчас  последует сказка.  Когда  я
проснулась,  какой-то свет ослепил меня. Я решила, что уже наступил день, но
ошиблась.  Это был только свет свечи. Я подумала, что, вероятно, вошла Софи.
На туалетном столике стояла свеча,  а дверца гардероба, в который я с вечера
повесила свое  венчальное платье и  вуаль,  была  открыта.  До  меня донесся
какой-то шорох.  Я окликнула:  "Софи, что вы там делаете?" Никто не ответил,
но от шкафа отошла какая-то фигура,  она взяла свечу,  подняла ее и осветила
ею мой наряд,  висевший на вешалке.  "Софи!  Софи!" -  закричала я опять. Но
вошедшая безмолвствовала.  Я  приподнялась на постели и  наклонилась вперед.
Сначала я  удивилась,  затем растерялась.  И  вдруг кровь застыла у  меня  в
жилах.  Мистер Рочестер,  это была не Софи,  не Ли,  не миссис Фэйрфакс; это
была даже -  я в этом убедилась и убеждена до сих пор -  это была даже не та
странная женщина, Грэйс Пул!
     - И все-таки это была одна из них, - прервал меня мой хозяин.
     - Нет,  сэр,  я серьезно уверяю вас, что это не так. Существо, стоявшее
передо мной,  никогда до того не появлялось в  Торнфильдхолле,  и рост его и
очертания были мне совершенно незнакомы.
     - Опиши его, Джен.
     - Это была,  видимо,  женщина, сэр, высокая и рослая, с густыми черными
волосами,  спускавшимися вдоль спины. Я не знаю, какое на ней было платье, я
видела,  что оно прямое и белое,  но была ли то рубашка, саван или простыня,
не могу сказать.
     - А ты разглядела ее лицо?
     - Сначала нет,  но вот она сняла с вешалки мою вуаль, долго смотрела на
нее,  затем набросила себе на голову и обернулась к зеркалу.  В эту минуту я
совершенно отчетливо увидела в нем отражение ее лица.
     - И какое же у нее было лицо?
     - Ужасным и  зловещим показалось оно  мне,  сэр.  Я  никогда не  видела
такого лица.  Оно  было  какое-то  страшное,  какое-то  дикое.  Я  хотела бы
навсегда забыть,  как  она  вращала  воспаленными глазами и  какими  странно
одутловатыми, сине-багровыми были ее щеки.
     - Призраки обыкновенно бледны, Джен.
     - Это  лицо,  сэр,  было багрово.  Губы распухли и  почернели,  лоб был
нахмурен,  брови высоко приподняты над налитыми кровью глазами. Сказать, что
это лицо напоминало мне?
     - Скажи.
     - Вампира из немецких сказок.
     - А! И что же она сделала?
     - Она сорвала,  сэр,  мою вуаль со своей головы,  разорвала ее пополам,
бросила на пол и принялась топтать ногами.
     - Потом что?
     - Потом  отдернула  занавеску и  посмотрела в  окно.  Может  быть,  она
увидела,  что близится рассвет, но только, взяв свечу, женщина направилась к
двери.   Возле  моей  кровати  она  остановилась.   Свирепые  глаза  яростно
уставились на меня.  Она поднесла свечу к самому моему лицу и погасила ее. Я
лишь  увидела  эту  страшную фигуру,  склоненную надо  мной,  -  и  потеряла
сознание.  Только второй раз,  второй раз  в  жизни  я  потеряла сознание от
ужаса.
     - Кто был подле тебя, когда ты очнулась?
     - Никого,  сэр,  но на дворе уже стоял день.  Я встала, облила голову и
лицо холодной водой,  выпила воды;  почувствовала, что хотя я и ослабела, но
не больна,  и решила,  что никто,  кроме вас,  не узнает об этом видении.  А
теперь, сэр, скажите мне, кто и что эта женщина?
     - Прежде всего -  создание твоего возбужденного мозга. Это бесспорно. Я
должен быть осторожен с  тобой,  мое  сокровище.  Твои нервы не  созданы для
грубых потрясений.
     - Уверяю вас,  rap,  что  нервы мои тут ни  при чем.  Существо это было
вполне реальное. Все это совершилось в моей комнате.
     - А  твои  предшествующие  сны  -   тоже  реальность?  Разве  Торнфильд
превратился в развалины? Разве я отделен от тебя непреодолимым препятствием?
Разве я покинул тебя без единой слезы, без слова, без поцелуя?
     - Пока еще нет.
     - А разве я собираюсь это сделать? Уже начался день, который свяжет нас
навеки,  и когда мы будем вместе,  эти воображаемые ужасы исчезнут. Я за это
ручаюсь.
     - Воображаемые ужасы,  сэр? Как я хотела бы, чтобы это было так. И хочу
теперь больше,  чем когда-либо,  раз даже вы  не можете объяснить тайну этой
страшной гостьи.
     - А раз даже я не могу, Джен, значит, этого не было.
     - Но,  сэр,  когда я  сказала себе то  же самое,  проснувшись на другое
утро,  и когда обвела взглядом комнату,  чтобы ободрить себя и успокоить при
ярком дневном свете видом знакомых мне предметов,  то  на ковре,  как полное
опровержение моих гипотез, я обнаружила разорванную пополам вуаль.
     Я  почувствовала,  как  мистер  Рочестер  вздрогнул  и  затрепетал.  Он
порывисто обнял меня.
     - Слава богу! - воскликнул он. - Если какое-то злое существо было подле
тебя в прошлую ночь,  то пострадала только вуаль. Подумать только, что могло
случиться!
     Задыхаясь,  он так прижал меня к себе,  что я едва могла перевести дух.
Спустя несколько мгновений он продолжал уже бодрым тоном:
     - А   теперь,   Дженет,   я   тебе  все   объясню.   Это  был  полусон,
полуреальность.  В  твою комнату бесспорно зашла какая-то  женщина.  И  этой
женщиной могла быть только Грэйс Пул. Ты с полным правом назвала ее странным
существом. Вспомни, что она сделала со мной, что сделала с Мэзоном. На грани
сна и  бодрствования видела ее ты,  но так как ты была в лихорадке,  почти в
бреду,  - она показалась тебе фантастическим существом: длинные растрепанные
волосы,  припухшее и почерневшее лицо,  огромный рост -  все это плод твоего
воображения.  Это результат кошмара.  Вуаль была разорвана на самом деле,  и
это на нее очень похоже.  Ты, конечно, спросишь, зачем я держу эту женщину в
доме?  Когда мы будем уже не первый день женаты, я скажу тебе, но не теперь.
Ты удовлетворена, Джен? Ты принимаешь такое объяснение тайны?
     Я задумалась.  Это объяснение казалось единственно возможным. Правда, я
не   была   удовлетворена  им,   но,   чтобы   доставить  мистеру  Рочестеру
удовольствие,  сделала вид,  что вполне согласна с  ним.  Разговор,  однако,
принес мне облегчение,  и я ответила моему хозяину веселой улыбкой.  Был уже
четвертый час ночи, и нам надо было расстаться.
     - Софи,  кажется, спит с Аделью в детской? - спросил он, когда я зажгла
свечу.
     - Да, сэр.
     - В  кроватке  Адели  найдется достаточно места  и  для  тебя.  Проведи
сегодня ночь с ней,  Джен.  Неудивительно,  что все это так подействовало на
тебя,  и  я  предпочел бы,  чтобы ты  спала не  одна.  Обещай мне ночевать в
детской.
     - Я лягу там с удовольствием, сэр.
     - И хорошенько запри дверь изнутри.  Когда поднимешься наверх,  разбуди
Софи,  под  предлогом,  будто  хочешь напомнить ей,  чтобы она  подняла тебя
завтра вовремя.  Ты должна одеться и позавтракать до восьми. А теперь отгони
все мрачные мысли,  Дженет.  Разве ты  не слышишь,  что ветер стих и  только
шепчет в  листьях,  а  дождь уже не  стучит в  оконные стекла?  Посмотри (он
приподнял занавеску), какая чудесная ночь!
     И он был прав. Половина неба была чиста и безбурна. Ветер переменился и
теперь гнал облака на восток,  и  они тянулись длинными серебристыми рядами;
мирно светила луна.
     - Ну,  - сказал мистер Рочестер, вопросительно заглядывая мне в лицо, -
как теперь чувствует себя моя Дженет?
     - Ночь ясна, сэр, и я тоже.
     - И  сегодня ночью тебе не приснится ни разлука,  ни печаль,  а  только
счастливая любовь и блаженный союз.
     Его пророчество исполнилось лишь наполовину.  Я  не  видела в  эту ночь
печальных снов, но мне не снилась и радость, ибо я не спала вовсе. Я держала
маленькую Адель в своих объятиях,  сторожа ее детский сон,  такой спокойный,
такой  бесстрастный,  такой  невинный,  и  ждала приближения утра;  все  мое
существо бодрствовало.  И как только встало солнце, встала и я. Я помню, как
Адель прижалась ко мне,  когда я уходила от нее,  помню, что поцеловала ее и
сняла ее ручки с моей шеи.  Я заплакала от странного волнения и ушла,  чтобы
мои  рыдания не  нарушили ее  тихий покой.  Она  казалась мне  символом моей
прошедшей жизни,  а тот,  кого я теперь готовилась встретить, был прообразом
моего неведомого будущего, которое и привлекало - и страшило меня.



Глава XXVI

     Софи пришла в  семь -  одеть меня;  она возилась так долго,  что мистер
Рочестер,  очевидно,  выведенный из терпения этой задержкой,  послал наверх,
спросить,  отчего я не иду.  Она как раз прикрепляла вуаль к моим волосам, -
это  был тот скромный кусок кружева,  который приготовила я.  Как только она
отпустила маня, я бросилась к двери.
     - Минуточку! - крикнула она по-французски. - Вы хоть посмотрите на себя
в зеркало, вы даже не взглянули.
     Уже у  самой двери я  обернулась.  Я увидела в зеркале фигуру в светлом
платье и вуали и не узнала себя, - она показалась мне какой-то чужой.
     - Джен!  -  раздался внизу голос,  и  я  бросилась на лестницу.  Мистер
Рочестер встретил меня на полдороге.  -  Как ты копаешься,  - сказал он, - у
меня сердце разрывается от нетерпения, а ты так долго не идешь!
     Он привел меня в  столовую,  осмотрел с  головы до ног,  заявил,  что я
прекрасна,  как лилия, и не только гордость его жизни, но и свет очей его, и
затем,  предупредив,  что дает мне всего десять минут на завтрак,  позвонил.
Вошел один из недавно нанятых лакеев.
     - Что, Джон закладывает?
     - Да, сэр.
     - А вещи снесли вниз?
     - Сейчас сносят, сэр.
     - Отправляйтесь  в   церковь  и   посмотрите,   там   ли   мистер   Вуд
(священнослужитель) и причетник. Вернитесь и доложите мне.
     Как читатель уже знает, церковь находилась сейчас же за воротами. Слуга
вскоре вернулся.
     - Мистер Вуд в ризнице, сэр. Он облачается.
     - А коляска?
     - Лошадей запрягают.
     - В церковь мы пойдем пешком, но карета должна быть здесь к той минуте,
как мы вернемся. Вещи погрузить и привязать, и кучер пусть сидит на месте.
     - Слушаю, сэр.
     - Джен, ты готова?
     Я  встала.  Странная это  была свадьба -  ни  шаферов,  ни  подруг,  ни
родственников; никого, кроме мистера Рочестера и меня. В холле нас поджидала
миссис Фэйрфакс.  Мне хотелось сказать ей несколько слов, но мою руку словно
сжали железные тиски;  мистер Рочестер повлек меня вперед так  стремительно,
что я едва поспевала за ним;  заглянув ему мельком в лицо, я увидела, что он
не допустил бы ни секунды промедления.  Я подумала, что для жениха у мистера
Рочестера довольно  странный  вид:  лицо  его  выражало мрачную  решимость и
непреклонную волю, глаза сверкали из-под нахмуренных бровей.
     Я не заметила,  какой был день -  ясный или пасмурный. Когда мы спешили
по  главной аллее к  воротам,  я  не смотрела ни на небо,  ни на землю.  Мое
сердце было в моих взорах,  а они были словно прикованы к мистеру Рочестеру.
Мне  хотелось увидеть то  незримое,  на  что,  казалось,  был  устремлен его
пристальный,  горячий взгляд.  Мне хотелось уловить те мысли, с которыми он,
казалось,   борется  так  упорно  и  непреклонно.   У  церковной  ограды  он
остановился, заметив, что я совсем задохнулась.
     - Я жесток в моей любви,  -  сказал он.  - Отдохни минутку, обопрись на
меня, Джен.
     Как  сейчас помню  старую серую  церковь,  спокойно возвышавшуюся перед
нами;  вокруг ее шпиля летал грач, чернея на фоне румяного утреннего неба. Я
помню также зеленые могилки и  фигуры каких-то  двух незнакомцев,  бродивших
среди  памятников  и  читавших  надписи,  вырезанные на  некоторых  замшелых
плитах.  Я обратила на них внимание потому,  что,  увидев нас,  они зашли за
церковь.  Я  не  сомневалась,  что  они  войдут  в  боковую  дверь  и  будут
присутствовать на  церемонии.  Мистер Рочестер их не заметил;  он пристально
смотрел  мне  в   лицо,   от  которого  внезапно  отхлынула  вся  кровь.   Я
почувствовала на  лбу  капли пота,  мои  губы  и  щеки  похолодели.  Когда я
оправилась, он бережно повел меня по дорожке к церковным дверям.
     Мы вошли в тихий,  скромный храм.  Священник уже ждал нас в своем белом
облачении возле низкого алтаря,  рядом с ним стоял причетник. Все было тихо,
только  в  дальнем углу  шевелились две  тени.  Мое  предположение оказалось
правильным:  незнакомцы проскользнули в церковь раньше нас и теперь стояли у
склепа Рочестеров,  повернувшись к  нам спиной и рассматривая сквозь решетку
старую мраморную гробницу с  коленопреклоненным ангелом,  охранявшим останки
Дэймера Рочестера, убитого при Марстонмуре во время войны Алой и Белой Розы,
и Элизбет Рочестер - его жены.
     Мы заняли свои места.  Услышав позади себя осторожные шаги, я взглянула
через плечо:  один из  незнакомцев приближался к  церковной кафедре.  Служба
началась.  Уже  было дано объяснение того,  что такое брак,  затем священник
подошел к нам и, слегка поклонившись мистеру Рочестеру, продолжал:
     - Я  прошу и  требую от вас обоих (как в страшный день суда,  когда все
тайны сердца будут открыты):  если  кому-либо из  вас  известны препятствия,
из-за  которых  вы  не  можете  сочетаться  законным  браком,  то  чтобы  вы
признались нам,  ибо  нельзя сомневаться в  том,  что  все,  кто соединяется
иначе,  чем  это  дозволяет слово божье,  богом не  соединены и  брак их  не
считается законным.
     Он  замолчал,  как  того  требовал обычай.  Когда  это  молчание бывало
нарушено?  Может быть,  раз в столетие. Священник, не отрывая глаз от книги,
которую держал в руках,  лишь на миг перевел дыхание и хотел продолжать,  он
уже  протянул руку к  мистеру Рочестеру,  и  его  губы уже открылись,  чтобы
спросить:  "Хочешь взять эту  женщину себе в  жены?"  -  когда совсем близко
чей-то голос отчетливо произнес:
     - Брак не может состояться, я заявляю, что препятствие существует.
     Священник стоял онемев,  не  спуская глаз с  говорившего,  растерялся и
причетник. Мистер Рочестер вздрогнул, словно перед ним разверзлась пропасть;
он  крепче уперся в  землю,  чтобы сохранить равновесие,  и,  не  повертывая
головы, не глядя ни на кого, сказал:
     - Продолжайте.
     Когда  он  произнес это  слово  низким  и  глухим  голосом,  воцарилось
глубокое молчание. Затем мистер Вуд сказал:
     - Я не могу продолжать, раз такое заявление сделано. Я должен выяснить,
соответствует ли оно действительности.
     - Бракосочетание должно быть  прервано,  -  снова раздался голос позади
нас. - Я имею возможность доказать справедливость моего заявления: для брака
существует непреодолимое препятствие.
     Мистер Рочестер слышал,  но казался по-прежнему непоколебимым. Он стоял
гордо выпрямившись и  только сжал  мою  руку в  своей.  Как  горячо было это
пожатие и как напоминал его массивный лоб в эту минуту бледный непроницаемый
мрамор! Как горели его глаза, настороженные и полные мятежного огня!
     Мистер Вуд, казалось, растерялся.
     - А каков характер этого препятствия?  -  спросил он. - Может быть, его
можно устранить? Объяснитесь.
     - Едва ли, - последовал ответ. - Я назвал его непреодолимым. И я говорю
не без оснований.
     Незнакомец вышел  вперед  и  облокотился о  балюстраду.  Он  продолжал,
выговаривая каждое Слово отчетливо, спокойно, уверенно, но не громко:
     - Это препятствие состоит в  том,  что мистер Рочестер уже женат и  его
жена жива.
     Мои нервы отозвались на  эти спокойные слова так,  как не отзывались на
самый страшный удар грома;  моя кровь ощутила их коварное вторжение,  как не
ощущала мороза и пламени, - но я крепко держала себя в руках и не собиралась
упасть  в  обморок.  Я  посмотрела на  мистера  Рочестера  и  заставила  его
взглянуть на  меня,  -  его лицо напоминало бескровное изваяние.  Глаза были
мрачны и пылали. Он ничего не отрицал; казалось, он бросал вызов всему миру.
Не говоря ни слова,  без улыбки,  как будто не признавая во мне человеческое
существо, он только обнял меня за талию и привлек к себе.
     - Кто вы? - спросил он незнакомца.
     - Моя фамилия Бриггс, я поверенный из Лондона.
     - И вы мне хотите навязать какую-то жену?
     - Я готов напомнить вам,  сэр,  о существовании вашей супруги,  которая
признана законом, если и не признана вами.
     - Потрудитесь описать ее,  как ее  имя,  кто ее  родственники,  где она
живет?
     - Пожалуйста!  - Мистер Бриггс спокойно извлек из кармана листок бумаги
и торжественно прочел:
     "Я  утверждаю и  могу доказать,  что двадцатого октября такого-то  года
(пятнадцать лет  тому  назад)  Эдвард Фэйрфакс Рочестер из  Торнфильдхолла в
...ширском графстве и  из