ленно подняв брови,
прислушивалась к нашему странному разговору.
     - Что ж,  -  продолжал мистер Рочестер.  - Если у вас нет родителей, то
должны быть какие-нибудь родственники - дяди и тети?
     - Нет. По крайней мере я о них ничего не знаю.
     - А где ваш дом?
     - У меня нет дома.
     - Где живут ваши братья и сестры?
     - У меня нет братьев и сестер.
     - Кто же посоветовал вам приехать сюда?
     - Я дала объявление в газетах, и миссис Фэйрфакс написала мне.
     - Да,  -  сказала добрая старушка,  для  которой последние вопросы были
гораздо понятнее,  -  и  я  каждый день благодарю провидение за то,  что оно
помогло мне сделать этот выбор.  Общество мисс Эйр для меня неоценимо,  а  в
отношении Адели она оказалась доброй и внимательной воспитательницей.
     - Пожалуйста,   не  трудитесь  превозносить  ее,   -  отозвался  мистер
Рочестер,  -  похвалы меня не убедят,  я буду сам судить о ней. Она начала с
того, что заставила упасть мою лошадь.
     - Сэр?! - удивилась миссис Фэйрфакс.
     - Я ей обязан этим вывихом. Вдова, видимо, растерялась.
     - Мисс Эйр, вы когда-нибудь жили в городе?
     - Нет, сэр.
     - Вы бывали в обществе?
     - Нет,  только  в  обществе учениц  и  учительниц Ловуда,  а  теперь  -
обитателей Торнфильда.
     - Вы много читали?
     - Только те книги,  которые случайно попадали мне в руки, да и тех было
не слишком много и не очень-то ученые.
     - Вы жили,  как монахиня,  и,  без сомнения,  хорошо знаете религиозные
обряды.   Ведь  Брокльхерст,   который,  насколько  мне  известно,  является
директором Ловуда, священник? Не так ли?
     - Да, сэр.
     - И вы, девочки, наверное, обожали его, как монашки в монастыре обожают
своего настоятеля?
     - О нет!
     - Как  равнодушно вы  об  этом говорите.  Подумайте -  послушница и  не
обожает своего настоятеля! Это звучит почти кощунственно!
     - Мистер Брокльхерст был мне антипатичен,  и  не я  одна испытывала это
чувство.  Он  грубый человек,  напыщенный и  в  то  же  время  мелочный;  он
заставлял нас  стричь волосы и  из  экономии покупал плохие нитки и  иголки,
которыми нельзя было шить.
     - Это  очень  плохая  экономия,   -  заметила  миссис  Фэйрфакс,  снова
почувствовавшая себя в своей сфере.
     - И это главное, чем он обижал вас? - спросил мистер Рочестер.
     - Когда он один ведал провизией, еще до того, как был назначен комитет,
он   морил  нас  голодом,   а   кроме  того,   изводил  своими  бесконечными
наставлениями и  вечерними  чтениями  книг  его  собственного сочинения -  о
грешниках,  пораженных внезапной смертью или  страшными карами,  так  что мы
боялись ложиться спать.
     - Сколько вам было лет, когда вы поступили в Ловуд?
     - Около десяти.
     - И вы пробыли там восемь лет. Значит, вам теперь восемнадцать.
     Я кивнула.
     - Как видите, арифметика вещь полезная; без нее я едва ли угадал бы ваш
возраст.   Это   трудное  дело,   когда  детский  облик  и   серьезность  не
соответствуют одно другому,  -  как  у  вас,  например.  Ну,  и  чему же  вы
научились в Ловуде? Вы умеете играть на рояле?
     - Немножко.
     - Конечно, всегда так отвечают. Пойдите в библиотеку... я хочу сказать:
пожалуйста.  (Извините мой тон,  я привык говорить "сделайте" и привык,  что
все делается по моему приказанию. Я не могу менять своих привычек ради новой
обитательницы моего дома.)  Итак,  пойдите в  библиотеку,  захватите с собой
свечу, оставьте дверь открытой, сядьте за рояль и сыграйте что-нибудь.
     Я встала и пошла исполнять его желание.
     - Довольно!  -  крикнул он спустя несколько минут.  -  Вы действительно
играете "немножко",  я  вижу.  Как  любая английская школьница.  Может быть,
чуть-чуть лучше, но не хорошо.
     Я закрыла рояль и вернулась. Мистер Рочестер продолжал:
     - Адель показывала мне сегодня утром рисунки и сказала, что это ваши. Я
не знаю,  принадлежат ли они только вам Вероятно,  к ним приложил руку и ваш
учитель?
     - О нет! - воскликнула я.
     - А, это задевает вашу гордость! Ну, пойдите принесите вашу папку, если
вы  можете  поручиться,  что  ее  содержимое принадлежит только вам;  но  не
давайте слова, если не уверены, я сейчас же отличу подделку.
     - Тогда я ничего не скажу,  а вы судите сами,  сэр. Я принесла папку из
библиотеки.
     - Пододвиньте стол, - сказал он, и я подкатила столик к дивану. Адель и
миссис Фэйрфакс тоже подошли.
     - Не мешайте,  - сказал мистер Рочестер, - вы получите от меня рисунки,
когда я их посмотрю. О господи! Да не заслоняйте мне...
     Он   неторопливо  принялся  рассматривать  каждый  набросок  и   каждую
акварель. Три из них он отложил, остальные после осмотра отодвинул.
     - Возьмите их на тот стол, миссис Фэйрфакс, - сказал он, - и посмотрите
вместе с Аделью.  А вы,  -  он взглянул на меня,  - садитесь на свое место и
отвечайте на мои вопросы.  Я  вижу,  что эти рисунки сделаны одной и  той же
рукой Это - ваша рука?
     - Да.
     - А  когда  вы  это  успели?  Ведь  тут  понадобилось немало  времени и
кое-какие мысли.
     - Я  сделала их во время последних двух каникул в Ловуде.  У меня тогда
не было других занятий.
     - Откуда вы взяли сюжеты?
     - Я сама их придумала.
     - Вот эта самая голова придумала, которая сидит на ваших плечах?
     - Да, сэр.
     - И там есть еще такие же мысли?
     - Думаю, что есть, вернее - надеюсь.
     Он   разложил  перед  собой  наброски  и   снова  стал  по  очереди  их
рассматривать.
     Пока он занят ими,  я вам расскажу, читатель, их содержание. Во-первых,
должна предупредить,  что в  них не было ничего примечательного.  Эти образы
возникли в моем воображении,  и когда я видела их умственным взором,  еще до
того,  как перенесла их на бумагу,  они поражали меня своей живостью; но моя
рука была бессильна,  она не  поспевала за  моей фантазией,  и  я  набросала
только слабое подобие представшего мне видения.
     Рисунки были сделаны акварелью.  На первом -  низкие, синевато-багровые
тучи  клубились  над  бурным  морем.   Все  морское  пространство  тонуло  в
полумраке,  сквозь мглу проступал лишь передний план,  или  вернее ближайшие
волны,  так  как  земли не  было видно.  Луч света падал на  полузатопленную
мачту,  на  которой сидел баклан,  большой и  темный,  с  обрызганными пеной
крыльями;  в клюве он держал золотой браслет с драгоценными камнями, которым
я  придала всю ту яркость,  какую могла извлечь из своей палитры,  и  всю ту
выпуклость и  четкость,  на которую был способен мой карандаш.  Под мачтой и
сидевшей на  ней  птицей сквозь зеленую воду  просвечивало тело утопленницы.
Отчетливо виднелась только прекрасная стройная рука,  с  которой был  сорван
или смыт браслет
     На переднем плане второй картины выступал высокий горный пик,  поросший
травой,  по  которой ветер как  будто гнал сухие листья.  Над ним и  за  ним
широко раскинулось небо -  темно-голубое,  каким оно бывает в сумерках. А на
фоне этого неба,  со всей той мягкостью и воздушностью, какую только я могла
ей  придать,  я  набросала фигуру  женщины,  видную по  пояс.  Туманное чело
венчала  звезда;  черты  лица,  казалось,  были  затянуты дымкой,  но  глаза
светились каким-то темным огнем,  а волосы, подобно черной туче, разорванной
бурей или молнией,  окутывали плечи. На шее лежал бледный отблеск, как бы от
лунного света.  Тот же легкий отблеск озарял и прозрачные облака, из которых
вставало это видение вечерней звезды.
     На третьей была изображена вершина айсберга,  вздымавшаяся к  полярному
зимнему  небу.  Сноп  северного  сияния  разбросал свои  туманные  копья  по
горизонту.    На    переднем   плане   вырисовывалась   гигантская   голова,
прислонившаяся к айсбергу, две прозрачных руки закрывали лицо черным вуалем.
Были видны только бескровный лоб,  белый,  как кость,  и  тускло блестевший,
лишенный всякого выражения глаз. Над висками, среди складок черного тюрбана,
смутное и прозрачное, как облако, светилось кольцо белого пламени, служившее
оправой для  нескольких более ярких искр.  Это кольцо было как бы  "подобьем
царственной короны", и оно венчало "ту форму, что формы не имеет".
     - Вы чувствовали себя счастливой,  когда рисовали эти картины?  - вдруг
спросил меня мистер Рочестер.
     - Я  была целиком поглощена ими,  сэр;  да,  я была счастлива.  Словом,
когда я их рисовала, я испытывала самую сильную радость в своей жизни.
     - Ну,  это  еще  немного.  Как вы  рассказывали,  ваша жизнь не  богата
радостями,  но мне кажется,  что когда вы запечатлевали эти странные образы,
вы  жили в  том фантастическом мире,  в  котором живет художник.  Вы подолгу
сидели над ними каждый день?
     - Мне нечего было делать во время каникул,  и  я просиживала над ними с
утра до ночи. Этому благоприятствовали и длинные летние дни.
     - И  вы  чувствовали  себя  удовлетворенной результатом вашей  усердной
работы?
     - О  нет.  Меня все время мучил контраст между замыслом и  выполнением.
Каждый раз я представляла себе то, что была бессильна воплотить.
     - Не совсем:  вам все же удалось закрепить на бумаге хотя бы тень ваших
видений;  но,  вероятно,  не  больше.  Чтобы довести дело до  конца,  вам не
хватало ни мастерства,  ни знаний; все же для девушки, только что окончившей
школу, это странные рисунки. Что касается замысла, то он принадлежит царству
фей.  Эти  глаза вечерней звезды вам,  вероятно,  приснились?  Как  могли вы
придать.  им эту ясность,  и притом без всякого блеска? Ведь звезда над ними
затмевает их  лучи.  И  что таится в  их суровой глубине?  А  кто научил вас
рисовать ветер?  Чувствуешь,  что в небе над горой настоящая буря.  И где вы
видели. Латмос? Ибо это Латмос! Нате, возьмите ваши рисунки..
     Едва я  успела завязать папку,  как он  взглянул на  часы и  откровенно
сказал:
     - Уже девять часов. О чем вы думаете, мисс Эйр? Адели давно пора спать.
Пойдите и уложите ее.
     Перед тем  как выйти из  комнаты,  Адель подошла и  поцеловала его.  Он
терпеливо принял эту ласку,  но,  видимо,  она не произвела на него большого
впечатления. Пилот и то ответил бы приветливее.
     - Ну,  я  вам  всем  пожелаю спокойной ночи.  -  Он  сделал рукой жест,
указывая на  дверь и  как  бы  говоря этим,  что устал от  нашего общества и
отпускает нас.  Миссис Фэйрфакс сложила вязанье,  я  взяла  свою  папку.  Мы
поклонились ему - он ответил нам коротким кивком - и вышли.
     - Вы сказали,  что в  мистере Рочестере нет никаких бросающихся в глаза
особенностей,  миссис Фэйрфакс,  -  заметила я, войдя к ней в комнату, после
того как уложила Адель.
     - А по-вашему, есть?
     - Мне кажется, он очень непостоянен и резок.
     - Верно.  Он  может показаться таким новому человеку,  но  я  настолько
привыкла к  его манере,  что просто не  замечаю ее.  Да если и  есть у  него
странности в характере, то их можно извинить.
     - Чем же?
     - Отчасти тем, что у него такая натура, - а кто из нас в силах бороться
со  своей натурой?  Отчасти,  конечно,  тем,  что тяжелые мысли мучают его и
лишают душевного равновесия.
     - Мысли о чем?
     - Прежде всего о семейных неприятностях.
     - Но ведь у него нет семьи?
     - Теперь нет, но была, по крайней мере были родные. Он потерял старшего
брата всего несколько лет назад.
     - Старшего брата?
     - Да.  Наш мистер Рочестер не так давно стал владельцем этого поместья,
всего девять лет.
     - Девять лет -  срок немалый.  Разве он так любил своего брата,  что до
сих пор не может утешиться?
     - Ну,   это  вряд  ли;  насколько  я  знаю,  между  ними  часто  бывали
недоразумения.  Мистер  Роланд Рочестер был  не  совсем справедлив к  нашему
мистеру Эдварду.  Возможно,  он  восстановил против него отца.  Старик очень
любил  деньги и  старался сохранить семейную собственность неприкосновенной.
Ему не хотелось делить имение,  но все же он мечтал о  том,  чтобы и  мистер
Эдвард был богат и  поддерживал их имя на должной высоте.  И едва сын достиг
известного возраста,  как  отец  предпринял кое-какие  меры  -  не  очень-то
красивые  -  и  в  результате натворил кучу  бед.  Старик  и  мистер  Роланд
действовали заодно ради того, чтобы приобрести богатство, и из-за них мистер
Эдвард попал в затруднительное положение.  В чем там было дело, я толком так
и не знаю,  но он не мог вынести всего того,  что на него свалилось.  Мистер
Рочестер не очень-то легко прощает. Вот он и порвал с семьей и уже много лет
скитается по  свету.  Мне кажется,  он никогда не живал в  Торнфильде больше
двух недель сряду,  с  тех  пор  как  сделался владельцем этого имения после
смерти брата,  не  оставившего завещания.  Неудивительно,  что он  ненавидит
старый дом и избегает его.
     - А почему бы мистеру Рочестеру избегать его?
     - Может быть, он кажется ему слишком мрачным.
     Этот  ответ не  удовлетворил меня.  Мне  хотелось знать больше;  однако
миссис Фэйрфакс или  не  желала,  или  не  могла  дать  мне  более подробных
сведений о  происхождении и  причинах этих  горестей мистера Рочестера.  Она
утверждала,  что  они  тайна для  нее  самой и  все  ее  сведения сводятся к
догадкам.  Мне  было ясно,  что она не  намерена продолжать разговор на  эту
тему, и я прекратила расспросы.



Глава XIV

     В  последующие дни я  мало видела мистера Рочестера.  По  утрам он  был
занят всевозможными делами,  а  во вторую половину дня приезжали джентльмены
из Милкота и  из соседних поместий и  нередко оставались обедать.  Когда его
нога  зажила и  можно было  садиться на  лошадь,  он  стал  много выезжать -
очевидно, отдавал визиты - и возвращался домой только поздно вечером.
     В  эти  дни  он  даже Адель вызывал к  себе только изредка,  а  я  лишь
случайно встречалась с  ним в  холле,  на  лестнице или в  коридоре,  причем
иногда он проходил мимо с холодным и надменным видом,  отвечая на мой поклон
только кивком или равнодушным взглядом,  -  а иногда приветливо кланялся,  с
чисто светской улыбкой.  Эти перемены в  его настроениях не обижали меня,  я
чувствовала, что все это ко мне не имеет отношения. Тут действовали какие-то
иные причины.
     Однажды,  когда у  него были гости к обеду,  он прислал за моей папкой:
видимо,  хотел показать мои рисунки.  Джентльмены уехали рано;  в Милкоте, -
так  сообщила  миссис  Фэйрфакс,   -   предполагалось  какое-то  многолюдное
собрание.  Так как вечер оказался дождливым и  холодным,  мистер Рочестер не
поехал.  Едва гости отбыли,  как он позвонил, - Адель и меня позвали вниз. Я
пригладила ей волосы щеткой,  одела поизящнее и,  убедившись,  что сама, как
обычно,  несколько напоминаю квакершу и  в  моем  туалете нечего поправлять,
настолько было все просто и скромно,  включая и гладкую прическу, спустилась
с  Аделью  вниз,  причем  маленькая француженка оживленно обсуждала вопрос о
том,  пришел ли,  наконец,  ее  "ящик",  который вследствие какой-то  ошибки
задержался в пути.  На этот раз ее надежды оправдались:  когда мы вошли,  то
увидели на  столе долгожданную картонную коробку.  Адель словно инстинктивно
угадала, что это ее коробка.
     - Ma boite,  ma boite!  [Моя коробка, моя коробка! (фр.)] - воскликнула
она, подбегая к столу.
     - Да,  это твоя boite наконец-то! Садись с ней в уголок, о ты, истинная
дочь Парижа,  и  открой ее,  -  услышала я  низкий насмешливый голос мистера
Рочестера,  донесшийся из глубины огромного кресла возле камина. - И смотри,
- продолжал  он,  -  не  надоедай  мне  подробностями  этого  увлекательного
процесса  или  какими-нибудь  замечаниями  относительно содержимого коробки.
Словом,  производи все  операции в  полном молчании.  Tiens toi  tranquille,
enfant comprends tu? [Сиди смирно, дитя, понимаешь? (фр.)]
     Но Адель,  видимо,  не нуждалась в  этом предупреждении.  Она забралась
вместе  со  своим  сокровищем  на  диван  и  торопливо  развязывала бечевку,
придерживавшую крышку.  Открыв коробку и  развернув покровы шелковой бумаги,
она только тихо воскликнула:
     - Oh  ciel!  Que  c'est beau!  [О  боже!  Какая прелесть!  (фр.)]  -  и
предалась восхищенному созерцанию своих сокровищ.
     - А  мисс  Эйр  здесь?  -  спросил  хозяин,  приподнимаясь в  кресле  и
оглядываясь на дверь, возле которой я стояла.
     - Так вот вы где!  Идите сюда,  садитесь.  -  Он подвинул стул к своему
креслу.  -  Я не люблю детской болтовни,  - продолжал он, - так как я старый
холостяк и  у  меня нет никаких приятных воспоминаний,  связанных с  детским
лепетом.  Я был бы не в состоянии провести целый вечер наедине с малышом. Не
отодвигайте ваш стул,  мисс Эйр.  Пусть он стоит там, где я его поставил, то
есть -  пожалуйста...  Черт побери все эти вежливости! Я постоянно забываю о
них...  Не  испытываю я  также особой симпатии и  к  простодушным старушкам.
Однако о своей мне приходится помнить.  Я не имею права забывать о ней,  она
все-таки  носит  фамилию Фэйрфакс,  или  была  замужем за  Фэйрфаксом,  -  а
говорят, что родственниками нельзя пренебрегать.
     Он позвонил,  прося пригласить миссис Фэйрфакс,  которая вскоре явилась
со своей корзиночкой для вязанья.
     - Добрый  вечер,  сударыня!  Я  послал  за  вами,  рассчитывая на  ваше
милосердие:  я запретил Адели разговаривать со мной о своих подарках,  а она
жаждет излиться перед кем-нибудь.  Будьте столь добры, возьмите на себя роль
публики и собеседницы. Это будет истинным благодеянием.
     И действительно,  едва Адель увидала миссис Фэйрфакс, как усадила ее на
диван и  тотчас же выложила ей на колени все те вещицы из фарфора,  слоновой
кости и воска,  которые нашла в своей boite. Она засыпала ее объяснениями на
ломаном английском языке, на котором тогда говорила.
     - Теперь я выполнил свой долг внимательного хозяина, - продолжал мистер
Рочестер,  -  то  есть  предоставил гостям занимать друг  друга,  и  могу на
свободе подумать о собственных удовольствиях.  Мисс Эйр,  подвиньте ваш стул
еще  немного вперед,  вы  все-таки сидите слишком позади меня.  Чтобы видеть
вас,  я  должен переменить свое положение в  удобном кресле,  а  я отнюдь не
собираюсь этого делать.
     Я исполнила его требование, хотя гораздо охотнее осталась бы в тени; но
мистер Рочестер так умел приказывать, что вы поневоле ему повиновались.
     Мы сидели,  как я уже упоминала, в столовой; люстра, зажженная к обеду,
заливала комнату праздничным светом.  Ярко  пылал камин,  красные драпировки
тяжелыми пышными складками свисали с  высокого окна и  с  еще  более высокой
арки;  все  было  тихо,  слышалась только сдержанная болтовня Адели (она  не
смела говорить слишком громко) да во время пауз доносился шум зимнего дождя,
хлеставшего в оконные стекла.
     Сейчас мистер Рочестер,  сидевший в  своем  роскошном кресле,  выглядел
иначе,  чем обычно.  Он  был не  такой строгий,  не такой угрюмый.  Его губы
улыбались,  глаза блестели,  может быть от  выпитого вина,  -  в  чем  я  не
уверена,  но  что было весьма вероятно.  Словом,  после обеда его настроение
слегка  поднялось.  Он  стал  гораздо  общительнее  и  откровеннее,  гораздо
снисходительнее и  добродушнее,  чем казался по  утрам.  И  все же  лицо его
оставалось довольно мрачным,  голова была откинута на  мягкую спинку кресла;
словно высеченные из гранита черты и темные глаза озаряло пламя камина,  - а
глаза у него были действительно прекрасные - большие, черные, и в их глубине
что-то все время менялось,  в  них на мгновение вспыхивала какая-то мягкость
или что-то близкое к ней.
     Минуты две  он  смотрел на  огонь,  а  я  смотрела на  него.  Вдруг  он
обернулся и перехватил мой взгляд, прикованный к его лицу.
     - Вы рассматриваете меня,  мисс Эйр,  - сказал он. - Как вы находите, я
красив?
     Если бы у  меня было время подумать,  я бы ответила на этот вопрос так,
как  принято  отвечать  в  подобных  случаях:  что-нибудь  неопределенное  и
вежливое, но ответ вырвался у меня до того, как я успела удержать его:
     - Нет, с