ательно, и наслаждаться богатством. Вы не можете
себе представить,  какой вес  вам придадут эти двадцать тысяч фунтов,  какое
положение вы  займете в  обществе благодаря им,  какие перспективы откроются
перед вами, вы не можете...
     - А вы,  -  перебила я его, - ни на столько не можете себе представить,
до какой степени я  жажду братской и  сестринской любви.  У  меня никогда не
было своего дома,  у меня никогда не было братьев и сестер;  я хочу и должна
их иметь; скажите, вам, может быть, неприятно назвать меня сестрой?
     - Джен,  я  и  без  того буду вашим братом,  а  мои сестры будут вашими
сестрами,  -  для  этого  вам  вовсе  не  нужно  жертвовать своими законными
правами.
     - Брат? Да - за тысячи миль. Сестры? Да - на работе у чужих. Я богачка,
купающаяся в золоте,  которого не зарабатывала и ничем не заслужила. Вы же -
без  гроша.   Замечательное  равенство  и  братство!   Тесный  союз!  Нежная
привязанность!
     - Но,  Джен,  ваша  жажда семейных связей и  домашнего очага может быть
удовлетворена и иначе, чем вы предполагаете: вы можете выйти замуж.
     - Опять вздор. Замуж? Я не хочу выходить замуж и никогда не выйду.
     - Вы  слишком много  берете  на  себя;  такое  опрометчивое утверждение
только доказывает, насколько вы сейчас взволнованы.
     - Я  не беру на себя слишком много:  я знаю свои чувства,  и мне претит
самая мысль о замужестве. Никто не женится на мне по любви, а быть предметом
денежных расчетов я  не  желаю.  И  я  не хочу иметь возле себя постороннего
человека -  несимпатичного,  чужого, непохожего на меня, - я хочу, чтобы это
были родные, те, с кем у меня общие чувства и мысли. Скажите еще раз, что вы
будете моим братом;  когда вы произнесли эти слова, я была так довольна, так
счастлива; повторите их, и, если можете, повторите искренне.
     - Мне кажется,  я  могу;  я  всегда любил своих сестер и  знаю,  на чем
основана моя любовь к  ним:  на уважении к  их достоинствам и  восхищении их
способностями. У вас также есть ум и убеждения; ваши вкусы и привычки сродни
привычкам и  вкусам Дианы и  Мери;  ваше присутствие мне  всегда приятно;  в
беседе с вами я с некоторых пор нахожу утешение и поддержку. Я чувствую, что
легко и  естественно найду в  своем сердце место и для вас -  моей третьей и
младшей сестры.
     - Благодарю вас;  на сегодня с  меня этого достаточно.  А  теперь лучше
уходите, - если вы останетесь, вы, пожалуй, снова рассердите меня сомнениями
или недоверием.
     - А школа, мисс Эйр? Вероятно, ее теперь придется закрыть?
     - Нет. Я останусь в ней учительницей до тех пор, пока вы не найдете мне
заместительницу.
     Он улыбнулся, видимо, одобряя это решение; мы пожали друг другу руку, и
он ушел.
     Нет  нужды подробно рассказывать о  борьбе,  которую мне затем пришлось
выдержать, о доводах, которые я приводила, чтобы разрешить вопрос наследства
так,  как  мне хотелось.  Задача оказалась не  легкой,  но  решение мое было
непоколебимо, и мои новые родственники вскоре убедились, что я действительно
твердо намерена разделить наследство на четыре равные части;  в глубине души
они,  вероятно,  чувствовали справедливость этого  желания  и  не  могли  не
сознавать,  что на моем месте поступили бы точно так же.  Они в конце концов
сдались и согласились поставить вопрос на решение третейского суда.  Судьями
были избраны мистер Оливер и  один опытный юрист;  оба они высказались в мою
пользу.  Моя  цель  была  достигнута;  акты  о  введении  в  наследство были
составлены.  Сент-Джон, Диана, Мери и я получили вполне достаточное средство
к жизни.



Глава XXXIV

     К  рождеству все формальности были закончены.  Приближалась праздничная
пора.  Я отпустила своих учениц и позаботилась о том,  чтобы на прощание они
не остались без подарков.  Удача делает нас щедрыми, и дать хоть что-нибудь,
когда мы  получили много,  значит лишь открыть клапан для  избытка кипящих в
нас чувств. Я давно уже с радостью замечала, что многие из моих учениц любят
меня;  при расставании с  ними я  еще больше в этом убедилась,  так просто и
искренне  они  выражали  мне  свою  привязанность.   Меня  глубоко  радовало
сознание,  что я  завоевала какое-то место в  их бесхитростных сердцах,  и я
обещала им на будущее время каждую неделю заглядывать в школу и заниматься с
ними по часу.
     Мистер Риверс пришел как раз тогда, когда я пропустила перед собой всех
школьниц -  их было теперь уже шестьдесят, - заперла дверь и стояла с ключом
в руке, обмениваясь прощальными словами кое с кем из моих лучших учениц; это
были вежливые, скромные и неглупые молодые девушки.
     - Не кажется ли вам, что вы вознаграждены за эти долгие месяцы упорного
труда? - спросил мистер Риверс, когда они ушли. - Не радует ли вас сознание,
что вы принесли реальную пользу вашим ученицам?
     - Безусловно.
     - А  ведь вы трудились всего несколько месяцев.  Так разве целая жизнь,
посвященная служению людям,  совершенствованию ближних,  не  будет правильно
прожитою жизнью?
     - Да,  -  сказала я, - но я не могла бы всецело посвятить себя этому. Я
хочу развивать и  свои дарования,  а не только дарования других.  Теперь мне
это удастся.  Не напоминайте же мне больше о школе; все это позади, теперь я
буду праздновать.
     Лицо его стало серьезным.
     - Что это? Чем это вы внезапно загорелись? Что вы собираетесь делать?
     - Действовать,  действовать как можно энергичней! И прежде всего я хочу
попросить вас отпустить Ханну и поискать себе другую служанку.
     - Она вам нужна?
     - Да,  пусть отправится со мной в Мурхауз.  Диана и Мери вернутся домой
через неделю, и я хочу, чтобы все было в порядке к их приезду.
     - Понимаю,  а  я  было подумал,  что вы  затеяли какое-то  путешествие.
Конечно, я отпущу Ханну.
     - Скажите ей,  чтобы она  была готова к  завтрашнему дню;  вот  ключ от
школы, а утром я передам вам ключ от моего домика.
     Сент-Джон взял ключ.
     - Вы отдаете его с легким сердцем, - сказал он. - Мне не совсем понятно
ваше веселое настроение,  так как я  не знаю,  какое занятие вы избрали себе
взамен того,  которое оставляете.  Какая у  вас  будет теперь цель в  жизни,
какие задачи, к чему будет влечь вас честолюбие!
     - Моя ближайшая задача -  вычистить (понимаете ли вы все значение этого
слова?), вычистить весь Мурхауз, начиная с чердака до погреба; моя следующая
задача - при помощи воска, олифы и бесчисленных суконок привести его в такой
вид,  чтобы все в нем блестело,  как новое; моя третья задача - разместить с
математической точностью каждый стул,  стол,  кровать, ковер; затем я разорю
вас на уголь и торф,  чтобы основательно протопить все комнаты,  и, наконец,
два  последних дня  перед  приездом ваших сестер мы  с  Ханной будем сбивать
яйца,  чистить изюм,  толочь  пряности,  печь  сладкие рождественские булки,
приготовлять  начинку  для  пирогов  и  торжественно  совершать  ряд  других
кулинарных обрядов,  о которых слова могут дать таким непосвященным, как вы,
лишь  приблизительное представление,  -  короче говоря,  моей конечной целью
будет приведение всего в полный порядок к ближайшему четвергу -  дню приезда
Дианы и  Мери;  а  мои  честолюбивые стремления сводятся к  тому,  чтобы эта
встреча была идеалом всех встреч.
     Сент-Джон слегка улыбнулся, однако он не был удовлетворен.
     - Все это хорошо сейчас, - сказал он, - но в самом деле я надеюсь, что,
когда пройдет первый порыв увлечения,  вы  направите ваш взор на нечто более
высокое, чем домашние радости и удовольствия.
     - Это лучшие вещи на свете, - перебила я его.
     - Нет,  Джен,  нет,  земная жизнь дана  вовсе не  для  наслаждения,  не
пытайтесь сделать ее такой; и не для отдыха, - не предавайтесь лени.
     - Наоборот, я намерена действовать.
     - Джен,  сейчас,  конечно,  все это вполне простительно;  я даю вам два
месяца,  чтобы насладиться в  полной мере вашим новым положением и прелестью
столь  поздно  обретенных  родственных связей;  но  затем,  я  надеюсь,  вам
наскучит Мурхауз,  Мортон и  общество сестер,  вас  перестанут удовлетворять
эгоистическое спокойствие и комфорт обеспеченной жизни.  Я верю, что живущая
в вас энергия не даст вам покоя.
     Я удивленно посмотрела на него.
     - Сент-Джон, - сказала я, - с вашей стороны очень дурно так говорить. Я
собираюсь быть счастливой,  точно королева,  а  вы стараетесь посеять в моем
сердце тревогу. Зачем?
     - Затем,  чтобы вы не зарыли в землю дарованные вам богам таланты;  вам
придется когда-нибудь дать в них богу отчет.  Джен, предупреждаю вас, я буду
наблюдать за  вами неотступно и  постараюсь обуздать тот  чрезмерный пыл,  с
каким вы отдаетесь ничтожным домашним радостям.  Не цепляйтесь так крепко за
плотские  узы;  сберегите свой  пыл  и  упорство для  более  достойной цели;
остерегайтесь растрачивать их на ничтожное и преходящее. Вы слышите, Джен?
     - Да,  но  с  таким  же  успехом вы  могли бы  обращаться к  стенке.  Я
чувствую, что у меня есть все основания быть счастливой, и я буду счастлива!
До свиданья!
     И я была счастлива в Мурхаузе;  я усиленно работала,  и Ханна тоже;  ей
нравилось,  что я  так весела среди этой суматохи,  в  доме,  где все стояло
вверх дном,  что я умею чистить,  выколачивать пыль, прибирать и стряпать. С
какой  радостью  после  одного-двух  дней  отчаянного  беспорядка мы  начали
постепенно восстанавливать порядок из  созданного нами же  хаоса.  Незадолго
перед тем я совершила поездку в С...  , чтобы купить кое-какую новую мебель,
так  как  кузен и  кузины предоставили мне  право менять в  доме все,  что я
захочу,  и для этой цели была отложена известная сумма. Гостиную и спальни я
оставила почти без изменений, так как знала, что Диане и Мери будет приятнее
вновь увидеть старые столы,  стулья и кровати,  чем самую изысканную мебель.
Однако  кое-какие  новшества  были   все   же   необходимы,   чтобы  придать
праздничность возвращению  сестер.  Я  приобрела  красивые  темные  ковры  и
занавески  неярких  оттенков,   тщательно  подобранный  фарфор  и  бронзовые
статуэтки,  покрывала, зеркала и туалетные принадлежности, - все это вносило
новую ноту в  убранство комнат и  вместе с тем не слишком бросалось в глаза.
Комнату для гостей и спальню,  примыкавшую к маленькой гостиной, я обставила
заново  мебелью  красного  дерева  с  малиновой обивкой;  в  коридоре  и  на
лестницах расстелила ковры.  Когда все было закончено, я решила, что Мурхауз
внутри является образцом веселого, непритязательного уюта, хотя снаружи он в
это время года был мрачен и неприветлив.
     Наконец наступил знаменательный четверг. Сестер ожидали к вечеру, и еще
до сумерек были затоплены камины наверху и  внизу;  кухня блистала идеальной
чистотой и порядком. Мы с Ханной приоделись, и все было готово.
     Сент-Джон прибыл первым. Я попросила его не бывать в Мурхаузе, пока все
не  будет устроено;  но  одной мысли о  происходящей в  его стенах возне,  о
грязной и  будничной работе было  достаточно,  чтобы  держать Сент-Джона  на
расстоянии.  Он застал меня в  кухне,  где я  наблюдала за тем,  как пеклись
особые булочки к чаю.  Подойдя,  он спросил, удовлетворена ли я результатами
своей  неблагодарной работы.  Я  ответила приглашением произвести вместе  со
мной генеральный осмотр всего дома и не без труда его уговорила.  Он едва ли
заглядывал в  открываемые мною двери.  Осмотрев верхний и  нижний этажи,  он
заявил,  что я,  должно быть,  положила немало сил и  забот,  чтобы в  столь
короткое время произвести такие удивительные перемены,  однако не выразил ни
единым  словом  хоть  какого-нибудь  удовольствия по  случаю  обновления его
жилища.
     Его  молчание омрачило мою  радость.  Мне  пришло  в  голову,  что  эти
новшества, быть может, нарушили дорогие ему воспоминания. Я спросила, так ли
это. Разумеется, мой тон был довольно уныл.
     Вовсе нет,  напротив, он заметил, как внимательно и бережно я отнеслась
ко всему, чем он мог дорожить; он даже опасается, что я уделила этим мелочам
больше внимания,  чем они заслуживают.  Сколько драгоценных минут, например,
потратила я на обдумывание убранства вот этой комнаты.  Кстати, не могу ли я
сказать, где стоит такая-то книга?
     Я  сняла томик с  полки;  он взял его и,  направившись в свой привычный
уголок у окна, сел и начал читать.
     Право же,  дорогой читатель,  мне  это  не  понравилось.  Сент-Джон был
прекрасный человек,  но я почувствовала, что, пожалуй, он прав, называя себя
черствым и холодным. Ни обычные человеческие чувства, ни домашние радости не
привлекали его,  мирные удовольствия жизни его не пленяли.  Он действительно
жил  только  ради  самых  высоких и  благородных стремлений,  ради  благой и
достойной цели, но при этом он и сам не знал отдыха и бывал недоволен, когда
отдыхали другие.  Глядя на его открытый лоб, холодный и бледный, как мрамор,
на прекрасные черты сосредоточенного лица,  я  вдруг поняла,  что он едва ли
будет  хорошим мужем и  что  быть  его  женой нелегко.  Я  вдруг постигла по
какому-то наитию истинный характер его любви к  мисс Оливер и  согласилась с
ним,  что это лишь чувственная любовь.  Мне стало ясно, что Сент-Джон должен
был презирать себя за  то смятение чувств,  которое она в  нем вызывала.  Он
должен был стремиться к  тому,  чтобы задушить и уничтожить эту любовь,  так
как сомневался,  что она принесет им обоим прочное счастье.  Я увидела,  что
Сент-Джон  сделан  из  того  же  материала,   из  которого  природа  создает
христианских и языческих подвижников.
     "Гостиная  не  его  сфера,   -  размышляла  я.  -  Гималайский  хребет,
африканские джунгли,  даже  зачумленное гнилое  Гвинейское побережье  больше
подходит для такой натуры. Как же ему не избегать домашнего очага? Здесь все
ему чуждо,  его силы скованы, они не могут развернуться и проявиться во всей
полноте.  На  трудном и  опасном поприще,  там,  где  проверяется мужество и
необходимы энергия и отвага,  он будет говорить и действовать как признанный
глава  и  начальник.  Но  даже  беспечный  ребенок  будет  иметь  перед  ним
преимущество у этого очага.  Он прав,  что избрал деятельность миссионера, -
теперь я это понимаю".
     - Едут!  Едут!  -  закричала Ханна, распахивая дверь гостиной. В тот же
миг старый Карло радостно залаял.
     Я выбежала из дома.  Было уже темно,  но явственно слышался стук колес.
Ханна зажгла фонарь.  Экипаж остановился у калитки;  кучер открыл дверцу,  и
одна за другой оттуда вышли две знакомые мне фигуры.
     Я  бросилась к ним на шею и прижалась лицом сначала к нежной щеке Мери,
затем к струящимся локонам Дианы.  Обе девушки смеялись, они целовали меня и
Ханну, гладили Карло, который обезумел от восторга; взволнованно спрашивали,
все ли благополучно, и, успокоенные, наконец вошли в дом.
     Обе они устали от долгой и  тряской езды,  продрогли на морозном ветру;
но их милые лица быстро расцвели у веселого огня. Пока кучер и Ханна вносили
вещи, они спросили, где Сент-Джон. В эту минуту он вышел из гостиной. Сестры
кинулись  ему  на  шею.  Он  спокойно поцеловал каждую  из  них,  вполголоса
произнес несколько приветственных слов, постоял немного, отвечая на вопросы,
а  потом заявил,  что будет ожидать их в  гостиной,  и удалился туда,  как в
укромное убежище.
     Я  зажгла свечи,  чтобы  идти  наверх,  но  Диана сначала распорядилась
покормить их возницу, а затем обе девушки последовали за мной. Сестры были в
восторге от отделки и убранства своих комнат,  от новых драпировок, ковров и
расписных  фарфоровых ваз  и  горячо  благодарили меня.  Я  радовалась,  что
угодила им  и  что  мои труды придали дополнительную прелесть их  радостному
возвращению домой.
     Это был восхитительный вечер.  Мои кузины были так веселы и  оживленны,
так  много и  увлекательно рассказывали,  что молчаливость Сент-Джона меньше
бросалась в  глаза,  он  искренне  радовался возвращению сестер,  однако  их
шумное оживление,  их  веселая болтовня явно его раздражали.  Приезд Дианы и
Мери был  ему приятен,  но  сопровождавшие это событие суматоха и  оживление
сердили его. Ему, видимо, хотелось, чтобы поскорее наступило более спокойное
завтра.  В  самый  разгар  нашего веселья,  примерно через  час  после  чая,
раздался стук в дверь.  Вошла Ханна и сказала,  что, хотя время уже позднее,
пришел  какой-то  бедный парень и  просит,  чтобы  мистер Риверс посетил его
мать, которая умирает.
     - Где они живут, Ханна?
     - У самого Уиткросс-Брау, добрых четыре мили отсюда, а идти все кочками
да болотами.
     - Скажите, что я приду.
     - Поверьте мне, сэр, лучше бы вам не ходить. В темноте хуже нет дороги;
через болото вам не пробраться. И потом ночь-то какая ненастная: ветер так и
валит с ног. Лучше передать ей, сэр, что вы придете поутру.
     Но Сент-Джон был уже в  коридоре и надевал свой плащ;  без ропота,  без
возражений он вышел.  Было девять часов вечера.  Вернулся он около полуночи,
проголодавшийся и усталый, но казался счастливее, чем при уходе. Он выполнил
свой долг, одержал над собою новую победу, проявил силу воли и самоотречения
и был теперь доволен собою.
     Боюсь, что всю последующую неделю мы испытывали его терпение. Наступило
рождество;  мы не занимались ничем определенным,  проводили время в  веселых
домашних развлечениях. Целебный аромат вересковых зарослей, непринужденность
домашней жизни,  заря  благополучия действовали на  душу  Дианы и  Мери  как
живительный эликсир;  они были веселы с  утра и  до полудня,  и с полудня до
ночи. Они могли без умолку говорить, и их речи, остроумные, содержательные и
оригинальные,  так очаровывали меня,  что я предпочитала участие в их беседе
всяким другим занятиям.  Сент-Джон не порицал нашего оживления, но уклонялся
от участия в  нем и редко бывал дома;  его приход был велик,  население жило
разбросанно,  и  ему  каждый день приходилось навещать больных и  бедняков в
разных концах прихода.
     Однажды  утром,   за  завтраком,  Диана,  просидев  несколько  минут  в
раздумье, спросила брата, не изменились ли его планы.
     - Не изменились и не изменятся,  -  последовал ответ. И он сообщил нам,
что его отъезд из Англии теперь окончательно намечен "а будущий год.
     - А Розамунда Оливер? - спросила Мери. Эти слова, казалось, против воли
сорвались с ее уст; видно было, что она с удовольствием взяла бы их обратно.
Сент-Джон,  державший в  руках книгу (у  него была дурная привычка читать за
столом), закрыл ее и поднял глаза на сестру.
     - Розамунда Оливер, - сказал он, - выходит замуж за мистера Гренби; это
один из самых родовитых и  уважаемых жителей С...  ,  внук и  наследник сэра
Фредерика Гренби; я вчера узнал об этом от ее отца.
     Мы  невольно обменялись взглядом,  потом все  трое посмотрели на  него;
лицо его было неподвижно.
     - Этот брак кажется мне  чересчур поспешным,  -  сказала Диана,  -  они
только что познакомились.
     - Всего два месяца;  они встретились в  октябре на  традиционном балу в
С... Но там, где нет препятствий, где брак во всех отношениях желателен, нет
нужды в  отсрочках,  они  поженятся,  как  только замок С...  ,  который сэр
Фредерик отдает им, будет готов для их приема.
     В  первый  же  раз,  что  я  осталась наедине с  Сент-Джоном после  его
сообщения,  у меня явилось сильное желание спросить у него, не огорчен ли он
этим событием;  но,  казалось,  он так мало нуждался в сочувствии,  что я не
решалась его выказать и  даже устыдилась при воспоминании о  том,  на  что я
однажды дерзнула.  К тому же я отвыкла разговаривать с ним: он снова облекся
в   ледяную   броню   своей   замкнутости,   которая   замораживала  и   мою
непосредственность. Несмотря на свое обещание, Сент-Джон относился ко мне не
так,  как к  своим сестрам.  Он  по  мелочам то  и  дело холодно подчеркивал
разницу в отношении к нам,  и это мало способствовало развитию нашей дружбы;
словом,  теперь,  когда я была его признанной родственницей и жила