в  моем сердце любовь и  не
тверды мои решения?  Это все искупит перед богом.  Я знаю, что мои создатель
разрешает мне это. А что мне земной приговор! Суд людей я презираю!
     Но что случилось с небом?  Луне еще рано было садиться, а между тем все
вокруг  погрузилось во  мрак.  Как  ни  близко было  от  меня  лицо  мистера
Рочестера,  я с трудом различала его черты.  И что случилось с каштаном?  Он
шумел и стонал, а по лавровой аллее с воем проносился ветер.
     - Надо уходить, - сказал мистер Рочестер. - Погода меняется, а я бы мог
здесь просидеть с тобою до утра, Джен.
     "И я, - пронеслось у меня в голове, - я тоже". Может быть, я сказала бы
вслух эти слова,  но тут из тучи,  на которую я смотрела, внезапно вырвалась
бледная сверкающая стрела,  раздались грохот и треск совсем поблизости,  и я
прижалась головой к плечу мистера Рочестера.
     Хлынул дождь.  Мы  побежали второпях через парк в  дом.  Но  не  успели
добежать до дверей, как оказались мокрыми насквозь. В холле он быстро снял с
меня  шаль  и  только стал выжимать воду из  моих распустившихся волос,  как
миссис Фэйрфакс появилась на пороге своей комнаты.  Ни я, ни мистер Рочестер
вначале ее не заметили. Горела лампа, часы показывали полночь.
     - Ступай сними скорей мокрую одежду,  -  сказал он. - И спокойной ночи,
спокойной ночи, моя голубка!
     Он несколько раз поцеловал меня.  Когда я,  наконец,  вырвавшись из его
объятий, подняла глаза, я увидела вдову - бледную, оскорбленную, негодующую.
Я  только улыбнулась ей  и  побежала наверх.  "Объяснения можно  отложить до
завтра",  -  решила я. Все же, когда я очутилась у себя в комнате, мне стало
неприятно  при  мысли,   что  старушка  хотя  бы  на  минуту  может  неверно
истолковать то,  чему она была свидетельницей.  Но  радость вскоре заглушила
все другие чувства.  И несмотря на то, что ветер выл, гром гремел чуть ли не
над самой крышей дома и то и дело яростно вспыхивали молнии, а дождь лил как
из ведра,  -  я  не испытывала ни страха,  ни робости.  За те два часа,  что
длилась буря,  мистер Рочестер трижды подходил к моей двери и спрашивал, как
я себя чувствую. А это могло придать мне спокойствие и уверенность при любых
обстоятельствах.
     Я  еще не успела встать на другое утро,  когда ко мне прибежала Адель и
сказала,  что  в  большой каштан  в  конце  плодового сада  ударила молния и
расколола его надвое.



Глава XXIV

     Пока  я  вставала и  одевалась,  я  обдумывала все,  что  произошло,  и
спрашивала себя:  не сон ли это? Я не могу окончательно поверить до тех пор,
пока снова не  увижу мистера Рочестера и  он  не  повторит мне слова любви и
своего обещания.
     Причесываясь, я посмотрела на себя в зеркало и увидела, что сейчас лицо
мое не бесцветно -  оно сияло надеждой,  на щеках горел румянец,  а в глазах
моих,  казалось,  заглянувших в  самый источник радости,  словно остались ее
блистающие лучи.  Как часто я опасалась смотреть на своего хозяина,  так как
думала,  что ему будет неприятен мой вид.  А сейчас я была уверена, что если
он взглянет в мое лицо,  это не охладит его любви. Я выбрала простое, чистое
и  светлое летнее платье и надела его.  Казалось,  еще ни одно платье так не
шло ко мне, ибо ни одного я не надевала в таком блаженном настроении.
     Когда я  сбежала вниз в холл,  я не удивилась,  что ночную бурю сменило
сияющее июньское утро  и  что  до  меня в  открытую стеклянную дверь донесся
свежий и благоухающий ветерок.  Природа должна радоваться, если я счастлива!
По дороге к дому шла нищенка с маленьким мальчиком, бледные, оборванные, - я
подбежала к ним и отдала все, что было в моем кошельке, что-то около четырех
шиллингов.  Все люди,  и дурные и хорошие, должны были участвовать сегодня в
моем ликовании.  Грачи кричали, и распевали птички, но веселее всего звучала
музыка моего сердца.
     Из  окна  выглянула миссис  Фэйрфакс и  сказала с  видом  оскорбленного
достоинства:
     - Мисс Эйр, вы придете завтракать?
     За  столом она была спокойна,  но  холодна.  Однако я  ничего не  могла
сказать ей. Приходилось ждать, пока мой хозяин даст ей нужные объяснения; уж
пусть она потерпит.  Я  проглотила,  что была в  силах,  и поспешила наверх.
Навстречу мне из классной комнаты выбежала Адель.
     - Куда ты идешь? Пора заниматься.
     - Мистер Рочестер отправил меня в детскую.
     - А где он?
     - Вот там.  - И она указала на комнату, откуда вышла. Я вошла и увидела
его.
     - Поди сюда и поздоровайся со мной, - сказал он.
     Я с радостью подошла.  И теперь я была встречена не холодными словами и
даже не  пожатием руки,  -  он обнял меня и  поцеловал.  И  это мне казалось
вполне естественным - быть так любимой и ласкаемой им.
     - Джен,  у тебя сегодня цветущий вид. Ты улыбаешься, ты прехорошенькая,
- сказал он.  -  Ты действительно сегодня прехорошенькая.  Я просто не узнаю
моего  бледного  маленького эльфа.  Разве  это  мое  горчичное семечко?  Эта
девушка с  сияющим личиком,  румяными щеками и розовым ртом,  с шелковистыми
каштановыми волосами и карими глазами?  (У меня зеленые глаза,  читатель, но
вы уж извините его за ошибку. Для него они сегодня имели другой цвет.)
     - Это все-таки Джен Эйр, сэр.
     - Скоро это будет Джен Рочестер,  -  добавил он. - Через четыре недели,
Дженет, и ни на один день позднее! Ты слышишь меня?
     Я слышала,  и все еще не вполне понимала. У меня кружилась голова. Меня
пронизало странное ощущение:  оно  даже не  так  обрадовало,  как поразило и
оглушило меня; оно было подобно страху.
     - Ты была такая румяная и вдруг побледнела, Джен. Что с тобой?
     - Оттого что вы назвали меня новым именем -  Джен Рочестер.  И  оно мне
кажется ужасно странным.
     - Да,  миссис Рочестер,  -  сказал он.  - Молодая миссис Рочестер, жена
Фэйрфакса Рочестера.
     - Этого не может быть, сэр. Это звучит слишком невероятно. Человеческим
существам не дано переживать в  этом мире полного счастья,  а  я родилась не
для  того,  чтобы  моя  судьба отличалась от  судьбы моих  ближних.  Когда я
представляю себе  счастье,  выпавшее на  мою  долю,  мне  кажется,  что  это
волшебная сказка, сон наяву.
     - Который я  могу и хочу превратить в действительность.  И займусь этим
сегодня же.  Я  утром написал моему банкиру в  Лондон,  чтобы он мне прислал
кое-какие драгоценности,  которые у  него  хранятся,  -  это  наследственные
драгоценности всех хозяев Торнфильда.  Через день-два я  надеюсь Положить их
тебе на колени.  Я  хочу,  чтобы ты пользовалась всеми преимуществами и всем
тем вниманием,  какое я  оказал бы  дочери пэра,  если бы  собирался на  ней
жениться.
     - О  сэр,   не  надо  драгоценностей!  Я  не  хочу  и  слышать  о  них.
Драгоценности и Джен Эйр - несовместимы. Лучше не дарите их мне!
     - Я  сам надену на  твою шею бриллиантовое ожерелье и  золотой обруч на
твою  голову:  он  тебе  очень пойдет,  природа отметила твое  лицо  чертами
аристократизма,  Джен. И я надену браслеты на эти тонкие кисти и отягощу эти
пальчики феи золотыми кольцами.
     - Нет, нет, сэр! Давайте говорить о другом! Не обращайтесь со мной так,
словно я красавица. Я ваша простенькая гувернантка, ваша квакерша.
     - Для меня ты красавица,  и красавица,  желанная моему сердцу. Нежная и
воздушная.
     - Скромная и  ничтожная,  хотите  вы  сказать.  Вы  грезите,  сэр,  или
насмехаетесь. Ради бога, не нужно иронии.
     - Я заставлю мир признать тебя красавицей,  -  продолжал он, в то время
как  я  испытывала все  большую неловкость от  его  странного тона,  так как
чувствовала,  что он или сам обманывается, или обманывает меня. - Я разодену
мою Джен в  кружева и  шелк и  украшу ее волосы розами.  И я покрою головку,
которую люблю, бесценной вуалью.
     - А  тогда вы и не узнаете меня,  сэр.  Я уже не буду больше вашей Джен
Эйр,  а обезьянкой в шутовском кафтане,  вороной в павлиньих перьях. Мне так
же  странно было бы видеть себя в  платье придворной дамы,  как вас,  мистер
Рочестер,  в  каком-нибудь театральном костюме.  И  я  вовсе  не  считаю вас
красавцем,  сэр, хотя люблю вас глубоко, слишком глубоко, чтобы льстить вам.
Так не льстите и вы мне.
     Но он продолжал все в том же духе, невзирая на мои возражения:
     - Я  сегодня же повезу тебя в Милкот,  и ты должна выбрать себе материй
на платья.  Говорю тебе,  через месяц мы поженимся.  Свадьба будет скромная,
вон в той церкви, затем я тут же умчу тебя в город, а через несколько дней я
увезу  мое  сокровище  в  страны,   где  ярче  светит  солнце;   ты  увидишь
виноградники Франции и равнины Италии,  увидишь все, что было замечательного
в  прошлом и  есть в настоящем;  ты познакомишься с жизнью больших городов и
научишься ценить себя, сравнивая себя с другими.
     - Я буду путешествовать? И с вами, сэр?
     - Ты увидишь Париж,  Рим и  Неаполь,  Флоренцию,  Венецию и Вену -  все
дороги,  по которым бродил я, мы снова пройдем вместе. И везде, где побывало
мое копыто, оставит свой след и твоя ножка сильфиды. Десять лет прошло с тех
пор,  как  я,  словно безумный,  бежал  в  Европу,  и  моими спутниками были
презрение,  ненависть и  гнев.  Теперь я побываю там исцеленный и очищенный,
вместе с моим ангелом-хранителем.
     Когда он сказал это, я засмеялась.
     - Да я вовсе не ангел,  -  воскликнула я, - и не стану им, пока жива! Я
буду сама собой.  Мистер Рочестер,  пожалуйста,  не  ждите и  не требуйте от
меня,  чтобы я  была похожа на ангела.  Это так же мало пристало мне,  как и
вам. Ведь я жду от вас вовсе не этого.
     - Чего же ты ждешь от меня?
     - Некоторое время вы,  может быть,  будете таким,  как сейчас, но очень
недолго;  затем  вы  остынете,  начнете  капризничать,  а  потом  сделаетесь
раздражительным,  и  мне будет очень трудно угождать вам.  Но  когда вы  как
следует привыкните ко  мне,  вы,  может быть,  опять ко  мне привяжетесь.  Я
говорю:  привяжетесь,  не  полюбите.  Я  думаю,  что  вашей  любви хватит на
полгода,  и то еще хорошо. Я читала в книгах, написанных мужчинами, что этот
срок  считается предельным для  пылкости мужа.  Но  думаю,  что  как  друг и
товарищ я никогда окончательно не наскучу своему дорогому хозяину.
     - Наскучишь?  Привяжусь опять?  Конечно,  я  буду  все  больше  к  тебе
привязываться.  И  заставлю тебя признать,  что я  не только привязан,  но и
люблю тебя истинной, горячей и постоянной любовью.
     - Но разве вы не капризны, сэр?
     - В отношении женщин,  которые нравятся мне только лицом,  я становлюсь
дьяволом, когда убеждаюсь, что в них нет ни души, ни сердца. Тогда мне в них
вдруг открывается пошлость, банальность, а может быть, и тупость, грубость и
дурной нрав;  но  чистый взгляд и  живая речь,  пламенная душа  и  характер,
который гнется,  но не ломается,  восприимчивый и устойчивый,  - в отношении
такого существа я всегда буду нежен и верен.
     - А  вы когда-нибудь встречали такое существо,  сэр?  И вы любили такую
женщину?
     - Я люблю ее сейчас.
     - Но до меня, - если я действительно отвечаю вашим высоким требованиям?
     - Я никогда не встречал никого,  похожего на тебя, Джен. Ты покоряешься
мне и  ты  владеешь мной.  Ты  как будто уступаешь мне и  очаровываешь своей
мягкостью.  И  когда я  наматываю на палец эту шелковистую нить,  я чувствую
трепет в  руке и в сердце.  Ты зачаровываешь меня и побеждаешь.  Но эти чары
слаще,  чем я  могу выразить,  и  эта победа,  одержанная тобой,  дороже мне
всякой моей победы.  Отчего ты улыбаешься,  Джен? Что значит это непонятное,
коварное выражение твоего лица?
     - Я вспомнила,  сэр (вы извините мою мысль,  она возникла невольно),  я
вспомнила о Геркулесе и Самсоне...
     - Ты вспомнила, маленький лукавый эльф...
     - Тише,  сэр, вы сейчас рассуждаете не очень разумно. Не более разумно,
чем действовали эти джентльмены.  Но  если бы  они женились,  то супружеской
строгостью,  наверно,  возместили бы  все  упущенное  ими  во  время  своего
жениховства.  Я  хотела бы  знать,  как  вы  мне ответите через год,  если я
попрошу у  вас  какой-нибудь  милости,  которую вам  будет  неудобно или  не
захочется оказать мне.
     - Ну,  попроси у меня сейчас, Дженет. Ну, хоть какой-нибудь пустяк, мне
хочется, чтобы ты попросила...
     - И попрошу, сэр. Моя просьба уже готова.
     - Говори!  Но  если ты  будешь так  смотреть на  меня и  так улыбаться,
клянусь, я соглашусь на все заранее, и ты одурачишь меня.
     - Ничуть,  сэр. Я прошу вас об одном: не посылайте за драгоценностями и
не  украшайте меня розами.  Это  все равно,  что обшить золотым кружевом вот
этот простой носовой платок, который вы держите в руке.
     - Может быть,  ты хочешь сказать, что золото не нуждается в позолоте? Я
знаю  это.   Ну,  хорошо.  Твоя  просьба  будет  исполнена:  пока  я  отменю
приказание,  данное банкиру. Но ты еще ничего у меня не попросила, ты просто
отменила мой подарок. Попробуй еще раз.
     - Тогда, сэр, будьте так добры, удовлетворите мое любопытство по одному
интересующему меня вопросу. Он смутился.
     - Что, что такое? - сказал он торопливо. - Любопытство - опасный порок.
Хорошо, что я не дал клятвы исполнить твою просьбу...
     - Но тут не может быть никакой опасности, сэр.
     - Говори скорей,  Джен. Я предпочел бы вместо вопроса о какой-то тайне,
чтобы ты попросила у меня половину моего состояния.
     - Послушайте,  царь  Артаксеркс,  что  мне  делать  с  половиной вашего
состояния?  Уж не думаете ли вы, что я еврей-ростовщик, который ищет, как бы
повыгодней поместить свои деньги? Я предпочла бы, чтобы вы подарили мне ваше
доверие целиком. Ведь я не лишусь вашего доверия, раз уж вы допустили меня в
свое сердце?
     - Нет,  вы не лишитесь моего доверия, Джен. Но ради бога, не стремитесь
брать на себя ненужное бремя, не тянитесь к яду.
     - А  почему бы и нет,  сэр?  Вы только что сказали мне,  как вы жаждете
быть  покоренным и  как  вам  приятно подчиняться.  Так  почему  бы  мне  не
воспользоваться вашим признанием?  Я  начну настаивать и требовать,  а может
быть, даже плакать и дуться - чтобы испытать мою власть над вами.
     - Ну-ну! Попробуйте только! Настаивайте, требуйте - и конец игре.
     - Уже  конец  игре?  Не  надолго же  вас  хватило!  Но  отчего  вы  так
помрачнели? Ваши брови теперь толще моего пальца, а ваш лоб напоминает образ
из  одного  замысловатого  стихотворения,  где  лоб  был  назван  "крепостью
громов". Вероятно, вы будете таким, когда женитесь?
     - Если вы будете такая,  как сейчас,  то я, как христианин, должен буду
отказаться от общения с  эльфом или саламандрой.  Ну что вы хотели спросить,
дерзкая девчонка? Говорите скорей
     - Ну,  вот. Теперь вы стали невежливы. Но резкость мне нравится гораздо
больше,  чем лесть.  И я предпочту быть дерзкой девчонкой,  чем ангелом. Вот
что я хотела спросить: отчего вы так старались убедить меня, что собираетесь
жениться на мисс Ингрэм?
     - И все?  Ну,  это еще куда ни шло!  - Морщины на его лбу разгладились.
Улыбаясь,  он  посмотрел на  меня и  потрепал мои  волосы,  словно был очень
доволен,  что  избежал какой-то  опасности.  -  Что ж,  я,  пожалуй,  рискну
сознаться,  -  продолжал он,  -  хотя и вызову твое негодование,  Джен.  А я
видел, какая ты горячка, когда негодуешь. Ты вчера вечером в холодном лунном
свете буквально пылала,  когда взбунтовалась против судьбы и утверждала свое
равенство со мной. Кстати, Дженет, ведь это ты сделала мне предложение!
     - Разумеется,  я.  Но,  пожалуйста,  к  делу,  сэр.  Что же насчет мисс
Ингрэм?
     - Ну, я потому притворялся, будто ухаживаю за мисс Ингрэм, чтобы ты так
же без памяти влюбилась в меня,  как я влюбился в тебя. Я знал, что ревность
в этом деле лучший мой союзник.
     - Замечательно!  А теперь я вижу,  что вы еще и мелкий эгоист!  Стыдно,
недостойно вести себя таким образом!  Как же вы не подумали о  чувствах мисс
Ингрэм, сэр?
     - Все ее чувства сводятся к одному - к гордыне. Гордыню надо смирять. А
ты ревновала, Джен?
     - Дело не в этом, мистер Рочестер. Вас это ни в какой мере не касается.
Ответьте мне еще раз с полной правдивостью:  вы уверены,  что мисс Ингрэм не
будет страдать от  вашего легкомыслия?  Она не  почувствует себя обманутой и
покинутой?
     - Ни в какой мере! Я же говорил тебе, как она, наоборот, презрела меня.
Мысль  о  грозящем мне  разорении сразу  охладила или,  вернее,  погасила ее
пламя.
     - У  вас коварный ум,  мистер Рочестер.  И  я боюсь,  что ваши принципы
несколько эксцентричны.
     - Моими принципами никто не занимался,  Джен. И, может быть, они слегка
одичали от недостаточного внимания к ним.
     - Нет, серьезно, могу ли я наслаждаться радостью, выпавшей мне на долю,
не  опасаясь,  что  кто-то  будет  испытывать ту  горечь и  боль,  которую я
испытывала еще так недавно?
     - Можешь,  моя добрая девочка. Нет на свете ни одного существа, которое
бы любило меня такой чистой любовью,  как ты, ибо я, как бальзам, приложил к
моей душе, Джен, эту веру в твою любовь.
     Я  прижалась губами к  его руке,  лежавшей на моем плече.  Я любила его
очень сильно -  сильнее,  чем  могла высказать,  сильнее,  чем  вообще можно
выразить словами.
     - Попроси еще что-нибудь,  - сказал он. - Мне приятно, когда ты просишь
и я уступаю.
     У меня была готова новая просьба.
     - Сообщите о  ваших намерениях миссис Фэйрфакс,  сэр.  Она  видела меня
вчера  вечером вместе с  вами  в  холле  и  была  оскорблена в  своих лучших
чувствах.  Объясните ей  все до  того,  как мы снова с  ней встретимся.  Мне
тяжело, что эта добрая женщина судит обо мне превратно.
     - Ступай к себе в комнату и надень шляпу.  Сегодня ты поедешь со мной в
Милкот;  а пока ты одеваешься, я все объясню старушке. Вероятно, она решила,
Дженет, что ты очертя голову всем пожертвовала ради любви?
     - Вероятно, она думает, что я забыла и свое положение и ваше, сэр.
     - Положение,   положение!  Твое  положение  в  моем  сердце,  и  дорого
поплатятся те, кто посмеет оскорбить тебя теперь или потом. Ступай.
     Я  быстро оделась.  И когда я услышала,  что мистер Рочестер выходит из
гостиной от миссис Фэйрфакс,  я  поспешила туда.  Старушка только что читала
свою утреннюю порцию Библии.  Перед ней еще лежала раскрытая книга, а на ней
поблескивали ее очки.  Казалось,  она позабыла о  своем занятии,  прерванном
сообщением мистера Рочестера. Взгляд, устремленный на противоположную стену,
выражал изумление безмятежной души, встревоженной неожиданной вестью. Увидев
меня,  она  поднялась,  сделала  усилие,  чтоб  улыбнуться,  и  пробормотала
поздравление.  Но и улыбка и поздравление как-то не вышли.  Она надела очки,
захлопнула Библию и отодвинула кресло от стола.
     - Я так удивлена,  -  начала она,  - я просто не знаю, что вам сказать,
мисс Эйр.  Не во сне ли мне это приснилось? Случается, что я задремлю, когда
сижу одна,  и мне мерещится то,  чего никогда не было. Не раз, например, мне
снилось,   когда  я  так  дремала,  что  мой  дорогой  супруг,  скончавшийся
пятнадцать лет назад, входит и садится рядом со мной, и я даже слышу, как он
зовет меня  по  имени Алиса,  как  звал обычно.  А  теперь скажите мне,  это
действительно  правда,  что  мистер  Рочестер  сделал  вам  предложение?  Не
смейтесь надо мной,  но мне показалось,  что он был здесь пять минут назад и
сказал, будто через месяц вы станете его женой.
     - Он сказал мне то же самое, - ответила я.
     - Сказал? И вы поверили ему? И вы согласились?
     - Да.
     Она растерянно посмотрела на меня.
     - Вот уж  никогда не подумала бы.  Он такой гордый.  Все Рочестеры были
гордые,  а  его отец к  тому же любил деньги.  Самого мистера Рочестера тоже
считают расчетливым. И он собирается жениться на вас?
     - Так он сказал мне.
     Миссис Фэйрфакс окинула меня взглядом.  По ее глазам я видела,  что она
не находила во мне тех чар, которые помогли бы ей разрешить эту загадку.
     - Странно,  очень