странно,  -  продолжала она. - Но, очевидно, это так,
раз вы говорите.  Не знаю только, что из этого выйдет; тут трудно что-нибудь
сказать.  В таких случаях скорее желательно равенство положения и состояния;
и потом между вами двадцать лет разницы. Он вам в отцы годится.
     - Ну,  уж нет,  миссис Фэйрфакс!  -  воскликнула я, задетая за живое. -
Какой он  мне отец!  Да это никому,  кто увидит нас вместе,  и  в  голову не
придет!  Мистеру Рочестеру по виду можно дать двадцать пять лет, и он так же
молод.
     - И он действительно женится на вас по любви? - спросила она.
     Я  была так оскорблена ее холодностью и недоверием,  что слезы невольно
выступили у меня на глазах.
     - Мне не хочется огорчать вас,  -  продолжала вдова,  -  но вы молоды и
мало  знаете  мужчин,  а  потому  я  обязана  предостеречь вас.  Есть  такая
пословица:  не все то золото,  что блестит, - так вот, я боюсь, что в данном
случае не все окажется таким, как надеемся вы и я.
     - Отчего?  Разве я урод? - спросила я. - Разве невозможно, чтобы мистер
Рочестер искренне привязался ко мне?
     - Нет,  вы очень хорошенькая,  а за последнее время стали еще лучше.  И
мистеру Рочестеру вы пришлись по душе,  это видно. Я всегда замечала, как он
вас  балует.  Меня крайне беспокоило,  что  он  оказывает вам такое заметное
предпочтение; и, любя вас, я все собиралась поговорить с вами. Но мне трудно
было коснуться этого даже намеком. Я знала, что такое предположение поразит,
да,  пожалуй,  и  обидит  вас.  А  вы  держались настолько скромно,  умно  и
тактично,  что  я  надеялась -  вы  сами  сможете за  себя постоять.  Вы  не
представляете себе,  что я пережила вчера вечером, когда искала вас по всему
дому и нигде не могла найти,  а тут и хозяина тоже нигде не было;  а затем в
полночь вы явились вместе.
     - Ну,  теперь это не важно,  -  прервала я ее нетерпеливо. - Достаточно
того, что все в порядке.
     - Я надеюсь,  что все и будет в порядке до самого конца, - сказала она.
- Но поверьте мне,  тут нужна большая осторожность. Старайтесь не подпускать
мистера Рочестера слишком близко,  не  доверяйте ни себе,  ни ему:  люди его
положения обычно не женятся на гувернантках.
     Я начинала по-настоящему сердиться, но, к счастью, вбежала Адель.
     - Возьмите меня,  возьмите меня с  собой в  Милкот!  -  кричала она.  -
Мистер  Рочестер не  хочет,  хотя  в  новой  коляске  места  сколько угодно.
Попросите его, мадемуазель, чтобы он позволил мне ехать с вами.
     - Хорошо,  Адель!  -  и  я  поспешила вместе с ней к мистеру Рочестеру,
радуясь возможности поскорей уйти от  своей мрачной наставницы.  Коляску как
раз подавали к подъезду. В ожидании ее мой хозяин расхаживал перед дверью, и
Пилот следовал за ним по пятам.
     - Ведь можно Адель поехать с нами, не правда ли, сэр?
     - Я сказал ей, что нет. Никаких ребят! Едете только вы.
     - Позвольте ей  поехать,  мистер Рочестер.  Очень прошу вас.  Так будет
лучше.
     - Ничего подобного. Она только помешает.
     Тон и  взгляд у него были самые повелительные.  Тяжелый гнет сомнений и
неприятный холодок, которым веяло от предостережений миссис Фэйрфакс, успели
уже  отравить  мою  радость.   Я   вдруг  почувствовала  всю  эфемерность  и
неосновательность  своих   надежд.   Сознание  моей   власти  над   мистером
Рочестером,  которое мне  давала его  любовь,  исчезло.  Я  готова была  без
дальнейших возражении подчиниться ему,  но,  подсаживая меня  в  экипаж,  он
заглянул мне в лицо.
     - Что  случилось?  -  спросил он.  -  Почему  мы  так  насупились?  Вам
действительно хочется, чтобы девчонка поехала? Вам будет неприятно, если она
останется?
     - Я предпочла бы, чтобы вы взяли ее, сэр.
     - Тогда скорей беги за шляпой, как стрела! - крикнул он Адели.
     Она  послушалась его  и  помчалась со  всей  быстротой,  на  какую была
способна.
     - В конце концов одно потерянное утро уж не так много значит,  - сказал
он,  -  если я собираюсь в ближайшем будущем овладеть навеки вашими мыслями,
беседой и вашим обществом.
     Когда Адель очутилась в  экипаже,  она  прежде всего бросилась целовать
меня,  выражая этим  свою  благодарность за  мое  посредничество.  Однако ее
тотчас усадили в уголок,  рядом с мистером Рочестером,  и она только жалобно
поглядывала оттуда на меня.  Строгий сосед пугал ее;  когда он бывал в таком
настроении,  она  не  решалась поверять ему свои наблюдения или обращаться с
каким-нибудь вопросом.
     - Пусть Адель сядет возле меня,  -  предложила я,  -  она,  может быть,
мешает вам, сэр? А тут места совершенно достаточно.
     Он передал ее мне, словно комнатную собачку.
     - Я обязательно отправлю ее в школу, - сказал он, но уже улыбаясь.
     Адель,   услышав  это,   спросила  его,  поедет  ли  она  в  школу  без
мадемуазель?
     - Да,  -  ответил он, - без мадемуазель. Я собираюсь увезти мадемуазель
на луну,  я  отыщу пещеру среди белых долин и вулканических кратеров,  и там
мадемуазель будет со мной, и только со мной.
     - А что же она будет есть? Вы уморите ее голодом, - заметила Адель.
     - Я буду утром и вечером собирать для нее манну небесную. На луне холмы
и долины сплошь белые от манны, Адель.
     - А если ей захочется согреться, где она найдет огонь?
     - Огонь есть в огнедышащих горах:  когда ей станет холодно, я отнесу ее
на какую-нибудь вершину и положу на краешек кратера.
     - Ой,  как ей там будет плохо,  совсем неудобно!  А кто ей даст платье,
когда она износит его? Там ведь не достанешь нового.
     Мистер Рочестер прикинулся смущенным.
     - Гм...  - сказал он, - а что бы ты придумала, Адель? Ну-ка, поразмысли
хорошенько.  Может быть,  белое или розовое облако сойдет ей за платье, а из
радуги можно выкроить недурной шарф?
     - Она гораздо лучше так,  - заявила Адель после некоторого размышления.
- И потом ей,  наверное,  скоро надоест жить на луне только с вами одним. Я,
на месте мадемуазель, ни за что не согласилась бы ехать.
     - А вот она согласилась, она дала мне слово.
     - Но ведь вы не можете туда подняться? Ведь нет дороги на луну - только
по воздуху; а ни вы, ни она не умеете летать.
     - Посмотри,  Адель, на поле! - Мы выехали за ворота Торнфильда и быстро
катили в  Милкот по  гладкой дороге;  пыль была прибита вчерашней грозой,  а
низкие изгороди и  стройные сосны  по  обеим  сторонам сияли яркой и  свежей
зеленью.  -  По этому полю,  Адель, я шел однажды вечером, две недели назад,
как раз в тот день,  когда ты помогала мне в саду сгребать сено.  Я устал от
работы и,  присев отдохнуть на  каменную ступеньку,  вынул записную книжку и
карандаш и  начал писать.  Я писал об одном несчастье,  которое случилось со
мной давным-давно,  и  о  том,  как бы мне хотелось,  чтобы для меня настали
счастливые дни.  Я  писал очень быстро,  несмотря на  то,  что  дневной свет
угасал и  едва освещал страницы,  когда вдруг на тропинке появилось какое-то
существо  и  остановилось в  двух  шагах  от  меня.  Я  взглянул:  оно  было
небольшого роста,  с  легкой вуалью на голове.  Я поманил его к себе,  и оно
подошло совсем близко и стало у моего колена.  Ни я, ни оно не произнесли ни
слова, но мы ясно читали в глазах друг друга, и вот что выяснилось из нашего
немого разговора.
     Это была фея, она пришла из страны эльфов, пришла с тем, чтобы дать мне
счастье.  Я  должен уйти с  этой феей от  обыкновенной жизни в  какое-нибудь
совершенно уединенное место,  вроде луны. Фея кивнула головой, показывая мне
на рог месяца,  который как раз поднимался над деревьями. Она рассказала мне
о  серебряной долине и  алебастровой пещере,  где  мы  можем  поселиться.  Я
ответил,  что охотно отправился бы туда, но напомнил, как и ты мне, что ведь
у меня нет крыльев и я не умею летать.  "О,  -  ответила мне фея,  -  это не
важно!  Вот тебе талисман,  который устранит все трудности, - и она дала мне
красивое золотое кольцо.  -  Надень его, - сказала она, - на четвертый палец
левой руки,  и я буду твоей,  а ты моим. Мы покинем землю и создадим себе на
луне собственный рай".  Она снова указала мне на  луну.  Это кольцо,  Адель,
лежит у меня в кармане под видом соверена,  но я надеюсь, что он скоро опять
превратится в золотое кольцо.
     - Но  какое ко всему этому имеет отношение мадемуазель?  Какое мне дело
до феи? Вы сказали, что возьмете с собой на луну мадемуазель.
     - А  мадемуазель и  есть  фея,  -  сказал  мистер Рочестер таинственным
шепотом.
     Тут я  посоветовала девочке не обращать внимания на его шутки,  в ответ
на  что она со свойственным ей здравым смыслом француженки заявила,  что она
ни  на минуту не поверила его рассказу о  феях,  так как никаких фей нет.  А
если бы они и  были,  то ни одна фея не стала бы являться мистеру Рочестеру,
не подарила бы ему кольца и не поселилась бы с ним на луне.
     Этот  час,  проведенный в  Милкоте,  был  для  меня довольно тягостным.
Мистер Рочестер заставил меня  зайти  в  один  из  лучших магазинов шелковых
товаров.  Там мне было приказано выбрать с  полдюжины шелковых платьев.  Мне
очень  этого не  хотелось,  и  я  умоляла отложить покупку до  другого раза.
Однако он  и  слушать не  хотел моих возражений.  Наконец,  после энергичных
уговоров вполголоса,  мне удалось свести шесть к  двум,  но  зато эти два он
поклялся выбрать сам.  С тревогой следила я за тем,  как скользили его глаза
вдоль полок с  яркими кусками материй.  Наконец он  остановил свой  выбор на
роскошном шелке  аметистового цвета и  великолепном темно-розовом атласе.  Я
снова начала шептать ему,  что  уж  лучше пусть он  купит мне  сразу золотое
платье  и  серебряную шляпу,  ибо  я,  конечно,  никогда  не  решусь  надеть
выбранные им туалеты.  После бесконечных уговоров, так как он был упрям, как
пень,  я  убедила его  обменять эти  две материи на  скромный черный атлас и
серебристо-серый шелк.  "Ну, уж ладно", - сказал он. Но он еще заставит меня
сверкать, как цветочная клумба!
     И  рада же  я  была выбраться из магазина шелковых тканей,  а  затем из
ювелирной лавки!  Чем  больше он  покупал мне,  тем  ярче пылали мои щеки от
досады и какого-то странного чувства унижения.  Когда мы снова сели в экипаж
и я,  изнемогая,  откинулась на спинку сиденья,  то вспомнила -  о чем среди
всех  последних событий,  и  печальных и  радостных,  совершенно забыла -  о
письме моего дяди Джона Эйр к  миссис Рид,  о его намерении усыновить меня и
сделать своей наследницей.  "Вот  будь  у  меня  хоть  небольшое собственное
состояние -  это было бы действительно кстати, - пронеслось в моих мыслях. -
Я не могу вынести,  чтобы мистер Рочестер наряжал меня,  как куклу;  я же не
Даная,  чтобы меня осыпали золотым дождем.  Как только мы вернемся домой,  я
напишу на Мадейру дяде Джону,  что собираюсь выйти замуж,  и сообщу за кого.
Если бы я была уверена, что в один прекрасный день принесу мистеру Рочестеру
в приданое хоть небольшое состояние,  мне было бы легче переносить то, что я
живу  пока  на  его  средства".   Эта  мысль  меня  несколько  успокоила  (я
действительно в тот же день написала дяде),  и я,  наконец, решилась поднять
Голову  и  встретиться взглядом  с  моим  хозяином и  возлюбленным,  который
настойчиво засматривал мне в глаза.  Он улыбнулся. И мне показалось, что так
улыбнулся бы расчувствовавшийся султан, глядя на свою рабыню, удостоенную им
богатых подарков.  Я изо всех сил стиснула его руку,  искавшую мою,  так что
она покраснела, и отбросила ее.
     - Пожалуйста, не смотрите так на меня, - сказала я, - а не то я клянусь
не носить ничего до самой смерти,  кроме моих старых школьных платьев. Я так
и  поеду венчаться в  этом бумажном лиловом платье,  а  вы можете сшить себе
халат из серого шелка и целый десяток черных атласных жилетов.
     Он засмеялся и потер себе руки.
     - Ну,  разве она  не  удивительна!  -  воскликнул он.  -  Разве она  не
оригинальна,  ни пикантна!  Да я не отдал бы одной этой маленькой английской
девочки за целый сераль одалисок с  их глазами газели,  формами гурий и тому
подобное.
     Это экзотическое сравнение еще больше уязвило меня.
     - Я ни на одну минуту не собираюсь заменять вам сераль, сударь, так что
ваше  сравнение  неуместно.  Если  вам  это  нравится,  сделайте  милость  -
отправляйтесь немедленно на базары Стамбула и употребите деньги, которые вам
не удалось здесь истратить, на приобретение рабынь оптом и в розницу.
     - А  что вы станете делать,  Дженет,  пока я  буду приценяться к грудам
пышной плоти и целому ассортименту черных глаз?
     - Я   буду  готовиться  в   миссионеры,   чтобы  проповедовать  свободу
порабощенным,  и в первую очередь - обитательницам вашего гарема. Я проникну
туда и  подниму там бунт.  Вы,  паша и  деспот,  попадете к нам в руки.  И я
соглашусь отпустить вас на  волю только при условии,  что вы подпишете самый
либеральный манифест, когда-либо выпущенный тираном.
     - Я отдамся на вашу милость, Джен.
     - Не надейтесь на мою милость,  мистер Рочестер, раз вы позволяете себе
смотреть на меня такими глазами.  А то мне кажется, что, какой бы вы указ ни
издали в силу необходимости,  первое,  что вы сделаете, освободившись, - это
начнете нарушать его условия.
     - Однако чего же вы хотите,  Джен? Я боюсь, вы заставите меня совершить
церемонию брака не только перед алтарем,  но еще и  в конторе нотариуса.  Вы
собираетесь выговорить особые условия. Каковы же они?
     - Я хочу только сохранить спокойствие духа,  сэр,  и не быть под гнетом
обязательств.  Вы помните,  что вы говорили о Селине Варанс, о бриллиантах и
шелках,  которыми задаривали ее?  Ну, так я не буду вашей английской Селиной
Варанс.  Я  останусь по-прежнему гувернанткой Адели,  буду зарабатывать себе
содержание и  квартиру и  тридцать фунтов в год деньгами.  На эти средства я
буду одеваться, а от вас потребую только...
     - Чего же?
     - Уважения. И если я буду платить вам тем же, мы окажемся квиты.
     - Ну,   знаете,   в  смысле  непревзойденной  дерзости  и  несравненной
природной заносчивости нет равной вам,  -  сказал он.  Мы уже приближались к
Торнфильду.  -  Не соблаговолите ли вы пообедать со мной сегодня?  - спросил
он, когда мы въехали в ворота.
     - Нет, благодарю вас, сэр.
     - А отчего "нет, благодарю вас", смею спросить?
     - Я  с  вами никогда не обедала,  сэр,  и  не вижу причины отступать от
этого, пока...
     - Пока что? Как вы любите не договаривать.
     - Пока иначе уже будет нельзя.
     - Вы,  может быть,  воображаете,  что я  ем,  как людоед или обжора,  и
боитесь быть моей соседкой за столом?
     - Я  вовсе не предполагала этого,  сэр.  Но я хотела бы жить этот месяц
так, как жила.
     - Вы сейчас же прекратите этот рабский труд гувернантки.
     - Отнюдь нет!  Прошу прощения,  сэр,  не прекращу.  Я  буду делать свое
обычное дело.  Мы  с  вами не  будем видеться весь день,  как и  до сих пор.
Вечером вы можете присылать за мной,  когда захотите меня видеть, и я приду.
Но ни в какое другое время дня.
     - Мне  необходимо покурить,  Джен,  или  взять  понюшку  табаку,  чтобы
немножко прийти в  себя от  всего этого,  -  pour me  donner une  contenance
[чтобы приободриться (фр.)],  как сказала бы Адель, - а у меня, к несчастью,
нет с  собой ни  моих сигар,  ни моей табакерки.  Но послушайте,  что я  вам
шепну. Сейчас ваша власть, маленький тиран, но скоро будет моя, и тогда я уж
вас схвачу и  посажу,  выражаясь фигурально,  вот на такую цепь (при этом он
коснулся своей часовой цепочки).
     Он  сказал это,  помогая мне выйти из экипажа.  Пока он извлекал оттуда
Адель, я поспешила к себе наверх.
     Вечером он  пригласил меня  к  себе.  Но  я  уже  приготовила для  него
занятие,  так как твердо решила не проводить все время в нежных разговорах с
глазу на глаз.  Я помнила о его прекрасном голосе и знала, что он любит себя
слушать,  как любят обычно хорошие певцы. Сама я не обладала голосом и была,
на его строгий вкус,  плохой музыкантшей, но прекрасное исполнение слушала с
радостью. Как только спустились романтические сумерки и раскинули над лугами
свое синее звездное покрывало,  я  встала,  открыла рояль и попросила его во
имя всего святого спеть что-нибудь.  Он сказал, что я волшебница с причудами
и  что  лучше он  споет в  другой раз.  Но  я  уверила его,  что время самое
подходящее.
     - Нравится вам мой голос? - спросил он.
     - Очень.
     Мне  не  хотелось поддерживать в  нем тщеславие,  которое было,  кстати
сказать, его слабой стороной, но, в виде исключения, по некоторым причинам я
была готова польстить ему.
     - Ну, тогда, Джен, вы должны аккомпанировать.
     - Хорошо, сэр. Я попробую.
     И я попробовала,  но он в ту же минуту стащил меня с табуретки, обозвав
маленьким сапожником. Затем, бесцеремонно отстранив меня, - я только этого и
хотела, - уселся на мое место и начал сам себе аккомпанировать: он играл так
же хорошо,  как и пел. Я взобралась на подоконник и смотрела оттуда на тихие
деревья и  туманные луга,  в то время как он своим бархатным голосом напевал
чувствительный романс:

     Любовь, какую ни один,
     Быть может, человек
     Из сердца пламенных глубин
     Не исторгал вовек, -

     Примчалась бурною волной
     И кровь мою зажгла,
     И жизни солнечный прибой
     Мне в душу пролила.

     Ее приход надеждой был,
     И горем был уход.
     Чуть запоздает - свет не мил,
     И в бедном сердце - лед.

     Душою жадной и слепой
     Я рвался к небесам -
     Любимым быть любовью той,
     Какой любил я сам.

     Но, наши жизни разделив.
     Пустыня пролегла -
     Как бурный штормовой прилив,
     Безжалостна и зла.

     Она коварна, как тропа
     В глуши, в разбойный час;
     Закон и Злоба, Власть, Толпа
     Разъединяли нас.

     Сквозь тьму преград, сквозь мрак обид,
     Зловещих снов, скорбей,
     Сквозь все, что мучит и грозит,
     Я устремлялся к ней.

     И радуга легка, светла,
     Дождя и света дочь,
     Как в полусне, меня вела,
     Пресветлая, сквозь ночь.

     На облаках смятенной тьмы
     Торжественный рассвет,
     И нет тревог, хоть бьемся мы
     В кольце нещадных бед.

     Тревоги нет. О светлый миг!
     Все, что я смел с пути,
     Примчись на крыльях вихревых
     И мщенья возвести!

     Поставь, Закон, свой эшафот,
     Низвергни, Злоба, в прах!
     О власть, где твой жестокий гнет? -
     Мне уж неведом страх.

     Мне руку милая дала
     В залог священных уз,
     Две жизни клятвою сплела -
     И нерушим союз.

     Она клялась мне быть женой,
     И поцелуй пресек
     Ей путь иной: она со мной
     На жизнь, на смерть - навек.

     О, наконец вслед за мечтой
     Взлетел я к небесам:
     Блажей, любим любовью той,
     Какой люблю я сам.
     [Перевод Б.Лейтина]

     Едва закончив, мистер Рочестер встал и подошел ко мне; меня смутило его
взволнованное лицо и блестящий соколиный взгляд, нежность и страсть в каждой
черте. Я растерялась, затем овладела собой. Нет, я не желала ни идиллических
сцен,  ни пылких объяснений, а тут мне угрожало и то и другое. Я должна была
приготовить оружие защиты.  Я  отточила свой язычок,  и  когда он подошел ко
мне, спросила задорно, на ком он собственно собирается жениться.
     Что за странный вопрос задает ему его любимая Джен?
     Ничуть не странный,  наоборот,  совершенно естественный и  необходимый.
Ведь он только что пел о  том,  что его любимая должна умереть вместе с ним.
Так  что  же  он  хочет  сказать этой  чисто  языческой идеей?  Я  отнюдь не
собираюсь умирать вместе с ним, пусть не надеется.
     О,  единственно о чем он просит, чего он жаждет, это чтобы я любила его
живого. Смерть не для таких, как я.
     Вот  еще!  Я  так же  умру,  как и  он,  когда настанет мой час,  но  я
собираюсь ждать этого часа, а не спешить ему навстречу.
     Прощу ли я  ему это эгоистическое желание и  не докажу ли свое прощени