и силы и
способности.  Я  не  могу сказать в  точности,  чего я  ожидала,  но чего-то
приятного:  может быть,  не  сегодня и  не через месяц,  но когда-нибудь,  в
неопределенном будущем.
     Я встала и тщательно оделась.  Несмотря на вынужденную скромность - все
мои туалеты отличались крайней простотой,  -  я от природы любила изящество,
не   в   моих  привычках  было  пренебрегать  своим  внешним  видом  и   тем
впечатлением,  которое я произвожу:  напротив,  я всегда старалась выглядеть
как можно лучше,  чтобы хоть в какой-то мере удовлетворить свое стремление к
красоте.  Иногда я сожалела о том,  что недостаточно красива.  Мне хотелось,
чтобы у меня были румяные щеки, точеный нос и маленький алый ротик, хотелось
быть высокой,  стройной и хорошо сложенной; мне казалось большим несчастьем,
что я  такая маленькая,  бледная,  что черты у  меня неправильные и  резкие.
Откуда взялись эти желания и сожаления?  Трудно сказать,  я и сама не знала,
откуда они.  И  вот я  причесалась как можно тщательнее,  надела свое черное
платье -  увы, оно имело квакерский вид, но зато сидело прекрасно, - пришила
новую  белую  манишку  и  решила,  что  у  меня  достаточно  респектабельная
внешность,  чтобы  предстать перед миссис Фэйрфакс,  и  что  моя  ученица по
крайней мере не испугается меня.  Раскрыв окно и проверив,  все ли в порядке
на моем туалетном столике, я вышла.
     Я миновала длинный, застланный дорожкой коридор и спустилась по гладким
и  скользким дубовым ступеням,  затем вошла в  холл.  Здесь я задержалась на
несколько минут и занялась осмотром картин на стенах (на одной, как я помню,
был изображен угрюмый мужчина в  кирасе,  а на другой -  дама с напудренными
волосами и  жемчужным ожерельем вокруг  шеи),  бронзовой лампы,  свисавшей с
потолка,  и  больших  стенных часов,  потемневших от  времени,  в  футляре с
причудливой резьбой.  Все  казалось  мне  здесь  чрезвычайно торжественным и
внушительным,  -  но ведь я  еще так мало видела в  жизни.  Дверь холла,  до
половины застекленная,  оказалась открытой;  я  переступила ее  порог.  Было
чудесное осеннее утро. Солнце ласково освещало разноцветную листву рощ и все
еще зеленые поля.  Выйдя на лужайку,  я обернулась, чтобы взглянуть на фасад
дома.  Дом был трехэтажный,  не слишком большой,  но внушительный:  не замок
вельможи,  а  усадьба  джентльмена.  Зубчатые стены  придавали ему  особенно
живописный вид. Каменный серый фасад четко выделялся на фоне деревьев парка,
унизанных черными грачиными гнездами, обитатели которых носились вокруг. Они
летали над лужайкой и  деревьями и опускались на большую поляну,  отделенную
от  парка только разрушенной оградой.  Вдоль нее стоял ряд огромных,  мощных
деревьев - ветвистых, узловатых и величественных, точно дубы; это был особый
вид боярышника,  и  я  сразу поняла,  почему Торнфильд [Thorntree (англ.)  -
боярышник] назван так.  Дальше тянулись холмы,  они  были  не  так  высоки и
круты,  как  в  Ловуде,  и  не  казались  барьером,  отделяющим  усадьбу  от
остального мира;  все же их склоны были тихи и пустынны, и цепь этих холмов,
окружая  Торнфильд,  придавала ему  ту  уединенность,  которой  нельзя  было
ожидать в местности,  столь близкой к оживленному Милкоту.  По склону одного
из  холмов  карабкалась деревенька,  крыши  которой  были  осенены  большими
деревьями.   Церковь  стояла  ближе  к  усадьбе.   Ее  старинная  колокольня
выглядывала из-за небольшого пригорка между домом и воротами.
     Я все еще наслаждалась этим мирным видом и приятной свежестью утреннего
воздуха,  все  еще  прислушивалась к  крику  грачей  и  любовалась старинным
фасадом дома,  размышляя о  том,  как  должна  была  чувствовать себя  здесь
одинокая скромная старушка,  какой  была  миссис Фэйрфакс,  когда  она  сама
появилась на пороге.
     - Вы уже встали? - сказала она. - Да вы, я вижу, ранняя птичка.
     Я подошла к ней, она приветливо поздоровалась со мной и поцеловала меня
в щеку.
     - Ну,  как вам нравится Торнфильд? - спросила она. Я сказала, что очень
нравится.
     - Да,  -  продолжала она, - красивое место; но я боюсь, что если мистер
Рочестер не надумает окончательно здесь поселиться или хотя бы чаще наезжать
сюда,   все  придет  в  упадок:  такие  дома  и  парки  требуют  постоянного
присутствия хозяина.
     - Мистер Рочестер? - воскликнула я. - Кто же это?
     - Владелец Торнфильда,  - спокойно отозвалась она. - Разве вы не знали,
что его зовут Рочестер?
     Конечно,  не знала, я никогда о нем не слышала. Но старая дама, видимо,
считала, что это должно быть известно всем и каждому.
     - А я думала, что Торнфильд принадлежит вам.
     - Мне?  Господь с вами,  дитя мое!  Что это вам вздумалось!  Мне!  Да я
только экономка,  домоправительница.  Правда,  я  в родстве с Рочестерами по
женской линии,  или,  вернее, муж был с ними в родстве; он был священником в
Хэе -  вон в той маленькой деревушке на холме - и служил в церкви, что возле
ворот.  Мать мистера Рочестера была урожденная Фэйрфакс и  троюродная сестра
моего мужа.  Но я никогда не злоупотребляла этим родством, - для меня это не
имеет никакого значения,  я считаю себя обыкновенной домоправительницей. Мой
хозяин всегда вежлив, а больше мне ничего не нужно.
     - А девочка, моя ученица?
     - Мистер Рочестер ее опекун;  он поручил мне найти для нее гувернантку.
Он,  видимо, хочет, чтобы девочка воспитывалась здесь. Да вон и она со своей
bonne, как она называет няню.
     Итак,  вот решение загадки:  приветливая и добрая вдова вовсе не важная
дама, а такая же подчиненная, как и я. От этого она не стала мне менее мила.
Наоборот, я ощутила еще большую радость. Равенство между нами было подлинным
равенством,  а  не  только результатом ее снисходительности;  тем лучше -  я
могла чувствовать себя еще свободнее.
     В  то время,  как я размышляла об этом открытии,  на лужайке показалась
маленькая девочка,  за  ней  спешила ее  няня.  Я  стала  рассматривать свою
воспитанницу,  которая сначала,  видимо,  не заметила меня;  она была совсем
дитя, хрупкая, не старше семи-восьми лет; бледное, с мелкими чертами личико,
и необыкновенно густые локоны, спадающие до пояса.
     - С добрым утром,  мисс Адель,  -  сказала миссис Фэйрфакс. - Подойдите
сюда и  познакомьтесь с  мисс Эйр;  она будет учить вас,  чтобы вы  стали со
временем образованной молодой особой.
     Девочка приблизилась.
     - Это моя гувернантка? - спросила она по-французски, указывая на меня и
обращаясь к своей няне, которая ответила:
     - Ну да, конечно.
     - Они иностранки? - спросила я с изумлением, услышав французскую речь.
     - Няня француженка,  а  Адель родилась во Франции и,  насколько я знаю,
впервые уехала оттуда шесть  месяцев назад.  Когда  девочка появилась здесь,
она совсем не умела говорить по-английски,  но теперь уже немного научилась.
Я-то плохо понимаю ее,  она слишком путает французский с  английским,  но вы
ее, наверно, поймете.
     К  счастью,  я имела возможность учиться французскому языку у настоящей
француженки, - я никогда не упускала случая поболтать с мадам Пьеро, - кроме
того,  все последние семь лет каждый день учила наизусть французские стихи и
всячески трудилась над  приобретением правильного произношения,  так что мне
удалось достичь известных успехов.  Все  это давало мне основание надеяться,
что я смогу свободно беседовать с мадемуазель Аделью.  Узнав, что я ее новая
гувернантка,  девочка подошла и подала мне руку.  Когда мы шли завтракать, я
обратилась к  Адели с  несколькими фразами на ее родном языке.  Она отвечала
неохотно,  но после того, как мы уселись за стол и девочка, по крайней мере,
минут  пять  внимательно рассматривала меня  своими  большими  светло-карими
глазами, вдруг принялась оживленно болтать.
     - А,  -  воскликнула Адель по-французски,  - вы говорите на моем родном
языке не хуже мистера Рочестера;  я могу разговаривать с вами, как с ним и с
Софи.  То-то она обрадуется! Ведь никто ее здесь не понимает, мадам Фэйрфакс
знает только свой английский.  Софи -  это моя няня, она приехала со мною на
большом корабле с  трубой,  которая дымила,  -  ну  уж  и  дымила!  Меня все
тошнило, и Софи тоже, и мистера Рочестера... Мистер Рочестер лежал на диване
в  красивой комнате,  которая называется салон,  а мы с Софи лежали на таких
чудных кроватках в  каюте.  Я чуть не вывалилась из своей:  она как полочка.
Мадемуазель... а как вас зовут?
     - Эйр. Джен Эйр.
     - Эйр?  Ну,  я не выговорю.  Так вот,  наш корабль остановился один раз
утром -  еще даже не рассвело -  в большом городе.  Огромный город! Дома там
были  темные и  такие  закоптелые;  он  ни  капельки не  похож  на  красивый
чистенький город,  откуда я приехала.  Мистер Рочестер на руках перенес меня
на берег.  А сзади шла Софи,  и все мы сели в карету,  которая отвезла нас в
замечательный огромный дом,  еще лучше этого и  красивей.  Называется отель.
Там мы прожили почти целую неделю.  Мы с Софи ходили каждый день в большущий
зеленый сад,  где  много деревьев,  называется сквер;  там  было очень много
детей и пруд, где плавали красивые птицы, и я кормила их хлебными крошками.
     - Неужели  вы  понимаете что-нибудь,  когда  она  вот  так  болтает?  -
спросила меня миссис Фэйрфакс.
     Я понимала ее прекрасно, так как привыкла к быстрой речи мадам Пьеро.
     - Мне хотелось бы,  -  продолжала добрая старушка, - чтобы вы задали ей
несколько вопросов относительно ее родителей: интересно, помнит она их?
     - Адель,  -  сказала я, - а с кем же вы жили в этом красивом чистеньком
городе, про который ты говоришь?
     - Раньше,  давно,  я жила там с мамой;  но она ушла к святой деве. Мама
учила меня танцевать,  петь и  декламировать стихи.  К маме приходили гости,
очень много дам и  мужчин,  и  я  танцевала перед ними или садилась к ним на
колени и пела. Мне это очень нравилось. Хотите я вам спою?
     Так как она кончила завтрак,  я позволила ей блеснуть своими талантами.
Она  слезла  со  стула,  подошла  и  взобралась  ко  мне  на  колени;  затем
благоговейно сложила  ручки  и,  откинув кудри,  подняла глаза  к  потолку и
начала петь арию из какой-то оперы.  В этой арии женщина, покинутая коварным
любовником,  изливает свою тоску и  призывает на помощь гордость;  она велит
служанке надеть на нее самые великолепные,  сверкающие драгоценности и самое
нарядное платье,  решив появиться вечером на  балу,  где  будет обманщик,  и
доказать ему своим весельем, как мало ее трогает его вероломство.
     Странно было слышать это из уст ребенка;  но я поняла,  что,  вероятно,
весь  комизм исполнения и  заключался в  том,  что  слова  любви и  ревности
произносились маленькой девочкой; и это было, на мой взгляд, признаком очень
дурного вкуса.
     Адель  спела  канцонетту вполне  верно  и  с  наивностью,  присущей  ее
возрасту. Кончив, она соскочила с моих колен и сказала:
     - А теперь, мадемуазель, я вам прочту стихи!
     Встав в позу, она начала читать басню Лафонтена "Союз крыс". Она читала
с  таким  точным  соблюдением  пауз  и  оттенков,  с  такими  выразительными
интонациями и  верными жестами,  каких  было  трудно  ожидать от  ребенка ее
возраста; видимо, кто-то тщательно занимался с ней, показывал ей.
     - Это мама научила тебя так читать? - спросила я.
     - Да,  она говорила эти слова вот так: "Qu'avez-vous donс? - lui dit un
de ces rats.  -  Parlez!" ["Что с вами? - сказала одна из крыс. - Говорите!"
(фр.)], и она заставляла меня поднять руку вот так, чтобы я не забыла в этом
месте повысить голос. А теперь я потанцую, хотите?
     - Нет, пока довольно. Но когда твоя мама, как ты сказала, ушла к святой
деве, с кем же ты жила?
     - Я жила у мадам Фредерик и ее мужа. Она заботилась обо мне, но она мне
не родная.  Она,  верно,  бедная, у нее не было такого красивого дома, как у
мамы.  Я недолго жила у них. А потом мистер Рочестер спросил меня, хочу ли я
поехать с  ним и  жить в  Англии,  и  я  согласилась.  Я  ведь знала мистера
Рочестера раньше,  чем мадам Фредерик;  он очень добрый, он всегда дарил мне
красивые платья и  игрушки.  Только видите -  он  все-таки не сдержал своего
обещания: меня привез в Англию, а сам опять уехал, и я его никогда не вижу.
     После  завтрака мы  с  Аделью  удалились в  библиотеку,  которую мистер
Рочестер,  видимо, предназначал нам в качестве классной комнаты. Большинство
книг стояло в запертых стеклянных шкафах. Но один шкаф был отперт и содержал
в  себе все,  что  нужно для  первоначальных занятий,  а  также ряд книг для
легкого чтения:  поэзия,  несколько биографий,  путешествия,  романы  и  так
далее.  Мистер Рочестер,  должно быть,  решил,  что  всего этого гувернантке
хватит.  И  действительно,  это пока вполне удовлетворяло меня в сравнении с
тем скудным выбором книг,  которыми я  время от времени могла пользоваться в
Ловуде,   эти  книги  открывали  передо  мной  богатые  возможности  и   для
развлечения  и  для  приобретения  знаний.  В  комнате  стоял,  кроме  того,
кабинетный рояль,  совершенно новый и превосходного тона, а также мольберт и
несколько глобусов.
     Моя  ученица  оказалась довольно  послушной,  однако  очень  рассеянной
девочкой;   она  была  совершенно  не  приучена  к  регулярным  занятиям.  Я
почувствовала,  что  не  следует  на  первых  порах  слишком  принуждать ее;
поэтому,  когда мы вдоволь наговорились и  немного позанимались,  -  кстати,
наступил полдень,  - я позволила ей вернуться к няне, а сама решила до обеда
сделать несколько набросков, которые были нужны мне для занятий с нею.
     Когда  я  поднималась наверх,  чтобы  взять папку и  карандаши,  миссис
Фэйрфакс окликнула меня.
     - Вероятно, ваши утренние занятия кончились? - спросила она.
     Старушка находилась в комнате,  двустворчатые двери которой были широко
открыты.  Услышав ее голос,  я вошла. Это был большой и величественный зал с
пунцовыми креслами и занавесками, турецким ковром, с обшитыми дубом стенами,
огромным окном  из  цветного стекла и  высоким потолком,  украшенным лепкой.
Миссис  Фэйрфакс как  раз  протирала стоявшие на  серванте высокие  вазы  из
прекрасного пурпурного камня.
     - Какая чудесная комната! - воскликнула я, озираясь, ведь я не видела в
своей жизни ничего похожего на такое великолепие.
     - Да,  это  столовая.  Я  открыла окно,  чтобы впустить немного свежего
воздуха и солнца:  ужасная сырость заводится в помещении,  где мало живут, -
рядом, в гостиной, прямо как в погребе.
     Она указала мне на широкую арку в  том же стиле,  что и  окно,  и также
задрапированную восточной тканью. Поднявшись по двум ступенькам, я заглянула
в  нее,  и  мне  почудилось,  что  я  попала  в  сказочный чертог,  -  такой
великолепной показалась эта комната моему неискушенному взору.  На  самом же
деле это была просто нарядная гостиная с  будуаром;  там и  тут лежали белые
ковры, на которых, казалось, брошены были гирлянды ярких цветов; белоснежный
потолок, украшенный лепными виноградными гроздьями, прекрасно гармонировал с
пунцовыми диванами  и  оттоманками;  на  камине  бледного паросского мрамора
стояли сверкающие хрустальные вазы цвета темного рубина,  а  большие зеркала
между окнами отражали это ослепительное сочетание снега и пламени.
     - В каком порядке вы содержите эти комнаты,  миссис Фэйрфакс! - сказала
я. - Ни пыли, ни чехлов. Если бы не сырость, можно было бы думать, что в них
и сейчас живут.
     - Видите ли,  мисс Эйр,  хотя мистер Рочестер и навещает нас редко, его
приезды всегда неожиданны.  Я заметила, что его раздражает, когда он находит
все в чехлах и при нем начинается уборка; поэтому я решила, что лучше всего,
если комнаты будут постоянно готовы к его приезду.
     - Разве мистер Рочестер такой требовательный?
     - Нет,  не  скажу;  но  у  него  вкусы  и  привычки настоящего барина и
аристократа, и все в доме должно делаться так, как он привык.
     - А нравится он вам? Его вообще любят в округе?
     - О  да.  Эта семья была всегда очень уважаема.  С  незапамятных времен
вое,  что  вы  здесь видите,  вся  земля,  насколько можно окинуть взглядом,
принадлежала Рочестерам.
     - Но, не касаясь вопроса о его богатстве, сам он вызывает симпатию? Как
человека его любят?
     - У меня нет причины не любить его; и, по-моему, арендаторы считают его
справедливым и щедрым хозяином. Но ведь он никогда подолгу здесь не живал.
     - А  нет ли  у  него каких-нибудь особенностей?  Словом,  каков у  него
характер?
     - О,   это  человек  безукоризненный.  Правда,  он  немного  чудак.  Он
постоянно путешествует и многое перевидал. Вероятно, он умен; но мне никогда
не приходилось подолгу с ним разговаривать.
     - А в каком смысле он чудак?
     - Да не знаю,  трудно объяснить,  -  ничего такого,  что бросалось бы в
глаза, но когда говоришь с ним, это чувствуется: никогда не знаешь, шутит он
или серьезен,  доволен или наоборот; никак его не поймешь. Во всяком случае,
я не понимаю его; но это не имеет значения, он очень хороший хозяин.
     Вот и  все,  что мне удалось узнать от  миссис Фэйрфакс об ее хозяине и
моем.   Есть   люди,   которые,   должно  быть,   вовсе  лишены  способности
характеризовать человека или явление,  обрисовать то, что наиболее бросается
в глаза.  Видимо,  добрая старушка принадлежала именно к этой категории. Мои
вопросы смущали ее, но не наводили на размышления. Для нее мистер Рочестер -
это был мистер Рочестер,  аристократ и крупный землевладелец, вот и все. Она
не спрашивала и не допытывалась ни о чем больше и,  должно быть,  удивлялась
моему желанию получить более точные сведения о его личности.
     Когда  мы  вышли из  столовой,  она  предложила показать мне  остальные
комнаты,  и  я  последовала за ней;  мы обошли весь дом сверху донизу,  и  я
восхищалась тем,  что  видела,  ибо  все  здесь было  устроено разумно и  со
вкусом.  Большие парадные залы показались мне особенно величественными, зато
некоторые из  комнат  на  третьем этаже,  хотя  они  были  темные и  низкие,
привлекали тем,  что от них веяло духом старины.  Мебель,  стоявшая раньше в
нижних этажах,  постепенно переправлялась сюда,  по  мере того как  менялась
мода.  При неверном свете,  падавшем в узкие окна, я видела кровати, которым
было  не  меньше ста  лет,  лари из  дуба или  орехового дерева,  украшенные
причудливой резьбой в виде пальмовых веток и толстых херувимов, напоминавшие
ковчег  завета,  ряды  старинных  стульев  с  узкими  сиденьями  и  высокими
спинками,   еще  более  старинные  кресла,  сохранившие  на  своих  подушках
полустертые следы вышивки, сделанной руками, которые уже два поколения назад
стали  прахом.  Благодаря всем  этим  реликвиям третий  этаж  Торнфильдхолла
казался олицетворением прошлого,  хранилищем воспоминаний.  Днем  мне  очень
нравился полумрак,  тишина и своеобразная обстановка этих комнат, но я бы ни
за  что  не  согласилась провести ночь  на  одной из  этих широких массивных
кроватей.  Некоторые из  альковов имели стены и  дубовые двери,  другие были
завешены  старинными гобеленами с  изображением странных цветов,  еще  более
странных птиц и  уж совсем странных человеческих существ,  -  все это вместе
должно было казаться поистине фантастическим при бледном свете луны.
     - В этих спальнях спят слуги? - спросила я.
     - Нет,  они помещаются в  маленьких комнатах на  той стороне дома;  тут
никто не спит.  Если бы в Торнфильде были привидения, они являлись бы именно
здесь.
     - Я тоже так думаю. Но у вас, значит, нет привидений?
     - Во всяком случае,  я  о них никогда не слышала,  -  отозвалась миссис
Фэйрфакс, улыбаясь.
     - И  на  этот счет не  существует никаких преданий,  никаких легенд или
рассказов?
     - Мне кажется, нет. А вместе с тем говорят, что все Рочестеры были люди
бурного и беспокойного нрава; может быть, поэтому они так мирно спят в своих
могилах.
     - Да...  "После жизни огневой их крепок сон..." -  пробормо