n'est pas mal, ma foi {Не дурна, что и  говорить  (франц.).},  -
произнес князь де Бородино, нахмурив сумрачное чело. -  Mon  Dieu,  que  ces
cigares sont mauvais! {Бог мой, как плохи эти сигары! (франц.).}  -  добавил
он, тоже отшвырнув свою гавану.
     - Попробуйте моих  пиквиков,  -  насмешливо  предложил  Франклин  Фокс,
протягивая молодому французу свой золотой портсигар. - Лучший сорт от Понтэ,
князь. Как? Вы все еще в обиде? Полно, будем друзьями, -  сказал  веселый  и
беспечный молодой патриций; но француз в  ответ  только  посмотрел  на  него
исподлобья.
     - Хотите знать, кто она, Кюрдюк? - продолжал проказник Фокс. - Бородино
с нею знаком.
     Тут все сгрудились вокруг мсье де Бородино - маркиз Аликомпань, молодой
де Бутс из лейб-гвардейского полка, Том Протокол из министерства иностранных
дел, веселые юные пэры Фаринтош и Полдуди и все остальные; и  среди  прочих,
на диво всем, - Кюрдюк, так же живо заинтересованный, как и другие.
     - Да нет, он ничего про нее не скажет, -  продолжал  Франклин  Фокс.  -
Разве вы не видите, он взбешен? Стало быть, у него есть на то  свои  резоны.
Он ничего вам не скажет, но  я  скажу.  Я  ведь,  вы  знаете,  au  mieux  {В
наилучших отношениях (франц.).} со старой герцогиней.
     - Говорят, Фрэнк,  вы  с  ней  повенчаетесь,  когда  помрет  герцог?  -
воскликнул Полдуди.
     - А я всегда думал, что старина Фрэнк - герцогов незаконный правнук,  -
протянул де Бутс.
     - Я слышал, он лечит ее собачку и  привозил  ей  парики  из  Парижа,  -
сказал язвительный Том Протокол, чьи mots {Остроты  (франц.).}  известны  во
всех дипломатических салонах от Петербурга до Палермо.
     - Да гори огнем ее парики и сдохни ее пудель! - воскликнул де Кюрдюк. -
Что насчет красавицы, Франклин Фокс?
     - Во-первых, у нее  есть  пять  тысяч  огороженных  акров  в  Норфолке,
графство в Шотландии, замок в Уэльсе,  вилла  в  Ричмонде,  угловой  дом  на
Белгрейв-сквер и восемьдесят тысяч в трехпроцентных бумагах.
     - Apres? {Затем? (франц.).} - спросил Кюрдюк, не сдержав зевок.
     - Во-вторых, Бородино lui fait la cour {За  ней  ухаживает  (франц.).}.
Они двоюродные, ее мать была в девичестве Арманьяк,  из  эмигрантов.  Старый
маршал, его отец, был женат на второй сестре. Он, кажется, был у них лакеем,
до того как Наполеон возвел его в князья.
     - Да  нет,  не  лакеем,  вторым  кучером,  -  добродушно  поправил  Том
Протокол. - Он же кавалерист, Фрэнк, а не пехотинец.
     - Видели б вы сегодня его ярость (я  имею  в  виду  Бородино-младшего),
когда он застал меня в герцогининой гостиной tete-a-tete {Наедине (франц.).}
с наследницей, которая соблаговолила даже принять  букет  из  этих  рук.  Он
стоит мне три гинеи, - добавил бедняга Фрэнк, вздохнув и пожав плечами. -  А
этот негодяй на ковент-гарденском рынке не дает в  кредит.  Однако  цветы-то
она взяла, а, Кюрдюк?
     - Да, и кинула их Альбони, - отозвался юный пэр с надменной усмешкой. И
бедняжка Франклин Фоке вынужден был признать, что так оно и было.
     Тут maitre d'hotel объявил, что ужинать подано. Все заметили, что  даже
гузка молочного индюшонка не произвела в тот вечер на Кюрдюка ровно никакого
впечатления.

II

     Появление в свете юной Аметисты Пимлико, впервые заблиставшей на приеме
во дворце, а затем и в лучших салонах  бомонда,  произвело  сенсацию,  какую
редко вызывает восход на светском небосводе новой красавицы. Мужчины сходили
с ума от любви, а женщины от ревности. Ее глаза, ее красота, ее ум,  ее  ton
{Манера держаться (франц.).} произвели настоящий фурор восторга и зависти.
     Ее вывозила ее светлость герцогиня Фиц-Томмагавк вместе с  собственными
дочерьми леди Гвендолиной и леди Гвиневерой Амбразур, но царственная красота
наследницы совершенно затмила простые  прелести  ее  кузин,  ибо  сияла  так
ослепительно, что "малым светочам" оставалось лишь чуть заметно мерцать. Дня
не прошло, как весь бомонд, недели не прошло, как уже и весь остальной город
гудел от разговоров о ее красоте; светские дамы и денди в Мэйфэре сходили по
ней с ума или  жаждали  ее  крови,  но  и  миссис  Добс  на  Блумсбери-сквер
(ходившая в "киятр" в своем зеленом тюрбане  и  мятом  ярко-желтом  атласном
платье) судачила со своим благоверным насчет "наследницы".
     Толпы устремлялись к "Сквобу и Линчу", что в Лонг-Эйкре, смотреть,  как
для  нее  там  мастерят   кареты,   такие   безупречно   прекрасные,   такие
великолепные, такие покойные, такие вызывающе непритязательные и  потрясающе
простые! Помимо наследственного столового золоченого  и  чеканного  серебра,
хранящегося  в  семидесяти  кованых  сундуках  у  Чайлдса,  Рамбл  и   Бригз
изготовили для нее золотой  сервиз,  а  Гэрревей  из  Хеймаркета  -  сервиз,
воспроизводящий чеканку Бенвенуто  Челлини  и  вызывавший  восхищение  всего
Лондона. И вот вам истинный факт:  не  прошло  и  месяца,  как  посрамленные
городские галантерейщики выставили на продажу узкие  голубые  панталоны  под
названием "Смерть наследницам, самый скромный  покрой,  по  два  шиллинга  и
шесть пенсов", а еще задолго до этого  весь  высший  свет  ринулся  к  мадам
Кринолин или же отправил курьеров в Париж к мадам Марабу, желая во что бы то
ни стало скопировать ее туалеты. Но, как заметил бард из Мантуи, "Non quivis
contigit" {Не каждому  подходит  (лат.).}  -  не  на  всякую  ножку  годится
Золушкина chaussure {Обувь (франц.).}.
     При  всем  этом  великолепии,  поклонении  и  красоте,  среди  всеобщих
восторгов, среди толп, склоняющихся к ее ногам, была ли счастлива  Аметиста?
Ах, нет! Не под драгоценнейшим колье от "Рамбла и Бригза",  не  в  воздушном
кабриолете от Линча обретает сердце радость. "Que  je  me  ruinerai,  -  как
говорит Фронсак в письме к Боссюэ, - si je savais ou  acheter  le  bonheur!"
{"Как бы я разорился, если бы знал, где купить счастье" (франц.).}
     Со всем ее  богатством  и  великолепием  Аметиста  была  несчастлива  -
несчастлива, ибо одинока, несчастлива, ибо ее любящему сердцу не к чему было
прилепиться. Ее роскошный особняк был монашеской обителью - ни один  мужчина
не входил сюда, за исключением Франклина Фокса (который в счет не  шел),  да
родственников герцогини, да старого лорда  Сплина  и  его  друга,  не  менее
старого сэра Джона Хандрина, и ее кузена - противного, противного Бородино.
     Князь Бородино открыто  объявил,  что  она  с  ним  помолвлена.  Ничего
удивительного, что будучи crible de dettes {По уши в долгах  (франц.).},  он
задумал  воспользоваться  такой  возможностью,  чтобы  refaire  sa   fortune
{Поправить  свои  дела  (франц.).}.  Он  угрожал,  что  убьет  всякого,  кто
осмелится бросить взгляд на наследницу. И чудовище выполнило  угрозу.  Майор
Григг из лейб-гвардейского полка уже пал  от  его  руки  в  Остенде.  О'Тул,
который познакомился с нею на Рейне, получил в Кобленце пулю в плечо  и  был
не склонен продолжать столь опасное ухаживание. Бородино попадал в  туза  со
стапятидесяти шагов. На шпагах он мог  одолеть  графа  Бертрана  или  самого
Александра Дюма. Это был дракон, сторожащий драгоценное pomme d'or  {Золотое
яблоко (франц.).}, и мало кто еще отважился бы потягаться силой с врагом  si
redoutable {Столь грозным (франц.).}.
     Сидя   за   Salmis   d'escargot   {Рагу   из   улиток   (франц.).}    в
"Ковентри-клубе",  молодые  денди,  которых  мы   представили   читателю   в
предыдущем томе, разговаривали о наследнице. Франклин Фокс описывал ее жизнь
лорду де Кюрдюку, который - о чудо! - слушал его с интересом. Были обсуждены
посягательства  Бородино   и   затворничество   прекрасной   Аметисты.   Дом
Фиц-Томмагавков на Белгрейв-сквер расположен, как известно всякому, вплотную
к особняку, в котором жила Аметиста. Из дома в дом можно было  попадать,  не
выходя на улицу. Она никуда не выезжала иначе как под охраной  герцогини,  и
прорвать такое ограждение было невозможно.
     - Невозможно? Все возможно, - сказал лорд Кюрдюк.
     - Пари на что вам будет угодно,  вы  к  ней  не  проникнете,  -  сказал
молодой маркиз Мартингейл.
     - Ставлю тысячу пони {В жаргоне игроков "пони"  -  билет  в  25  фунтов
стерлингов.}, что проведу неделю в доме наследницы до  окончания  сезона,  -
ответил лорд Кюрдюк с легким зевком, и пари было заключено под одобрительные
возгласы.
     Но, казалось, сама судьба  ополчилась  против  лорда  Кюрдюка,  ибо  на
следующий же день, когда он катался верхом в Парке, под ним упала лошадь,  и
он был принесен домой с  раздробленной  кистью  руки  и  вывихнутым  плечом.
Доктора объявили его состояние серьезным.
     Мартингейл  был  женат,  и  потому   мог   на   прогулках   невозбранно
сопровождать верхом карету Томмагавков. Две недели  спустя  после  описанных
выше событий маркиз скакал рядом с большой семейной каретой ее  светлости  и
беседовал с леди Гвиневерой о своем необыкновенном цари.
     - Вы знаете, что такое пони, леди Гвиневера? - спросил он. Ее светлость
ответила, что знает, у нее есть пони кремовой масти в замке Эскарп.  Но  она
была потрясена, когда лорд Мартингейл  сообщил  ей,  что  в  скором  времени
сделается обладателем тысячи пони, ценою  в  двадцать  пять  фунтов  каждый,
которые сейчас пока находятся у банкира Кутса. Вот тут-то он и рассказал про
пари с Кюрдюком.  Через  десять  дней  соберется  парламент  и  сезон  будет
окончен. Кюрдюк лежит больной chez  lui  {У  себя  (франц.).}.  Стало  быть,
двадцать пять тысяч фунтов, можно сказать, у него, Мартингейла, в кармане. И
он поклялся, что купит яхту  у  лорда  Компасса  -  с  капитаном,  командой,
пушками и всеми причиндалами.
     В тот вечер,  возвратившись  от  леди  Кикимоур,  Мартингейл  нашел  на
золотом  plateau  {Подносе  (франц.).}  у  себя  в   antichambre   {Прихожей
(франц.).} среди множества billets  {Записок  (франц.).}  следующую  краткую
записку, приведшую его в изумление:

     "Дорогой Мартингейл, не будьте так уж уверены насчет яхты Компасса.  До
конца сезона еще десять дней; может быть, мои пони еще постоят у Кутса.

                                                                     Ваш
                                                                     Кюрдюк.

     P. S. Пишу левой рукой, так как правая у меня все еще не срослась после
падения".

III

     Новый рослый лакей четвертый номер, который  поступил  на  место  Джона
(уволенного за недостаточную полноту икр, а также из-за того, что его волосы
плохо держали пудру), как нельзя более  удовлетворял  помощника  дворецкого,
который аттестовал его положительно дворецкому, а тот с похвалой упомянул  о
нем в докладе самому главному домоправителю. Это был такой  обходительный  и
такой красивый молодой человек, что дамы - приближенные главной  экономки  -
не раз удостаивали  его  своим  вниманием.  Всеобщее  расположение  особенно
возросло после небольшой стычки, которая у него произошла с  мсье  Анатолем,
могучим валлонцем-посыльным, когда тот был однажды застигнут обнимающим мисс
Фестончик - камеристку собственной горничной самой Аметисты. Как только мисс
Фестончик увидела, что в лакейскую, где в это время  мсье  Анатоль  как  раз
"оскорблял ее", входит мистер Джиме, она в  тот  же  миг  завизжала  -  а  в
следующий миг великан-бельгиец оказался распростертым  на  ковре,  и  мистер
Джимс стоял над ним с таким грозным лицом, что  несчастный  chasseur  {Лакей
(франц.).} и думать не посмел о дальнейшем  сражении.  Весть  об  одержанной
победе достигла даже  слуха  главного  домоправителя,  который,  будучи  сам
несколько неравнодушен к мисс  Фестончик,  похвалил  Джимса  за  доблесть  и
распил с ним у себя в комнате по стакану мадеры.
     Кто же был этот Джимс? Он пришел с рекомендациями из дома  Кюрдюков.  У
них, по его рассказам, он  прожил  два  года.  "Но  там,  где  нет  хозяйки,
джентльмен на службе только руку испортит", - объяснял он. А у  Джимса  рука
была на редкость нежная, мисс Фестончик ею вострогалась, и,  разумеется,  он
ее не портил грубой  работой:  к  нему  приходил  молодой  человек,  который
говорил ему "сэр" и делал за него всю тяжелую работу, а Джимс сидел и  читал
дамам в лакейской  газеты,  да  не  по  складам,  с  запинками,  как  другие
джентльмены, а легко и  непринужденно,  выговаривая  длиннейшие  слова  безо
всякого затруднения. Умел он и по-французски, как обнаружила мисс Фестончик,
изучавшая этот язык под руководством мадемуазель, grande fille-de-chambre de
confiance; {Старшей приближенной камеристки (франц.).} потому что когда  она
у него спросила: "Полли ву Фрэнси, мусью Джиме?" - он с готовностью ответил:
"Вуй, мадемуазель, же пассе боко де тонг а Парри. Комон ву  порти  ву?"  {"Я
долго жил в Париже. Как вы поживаете?" (Искаж. французская  фраза).}  А  как
восхищалась им мисс Фестончик после того, как он спас в Парке мисс Аметисту,
когда ее лошади вдруг понесли!
     Бедняжка, бедняжка Фестончик! Джимс и недели  не  пробыл  на  службе  у
Аметисты, а уж нежное сердце маленькой горничной похищено  у  нее  навсегда.
Бедняжка, бедняжка Фестончик! Ведь он думает не о тебе.
     Случилось это так. Мисс  Аметиста  приняла  приглашение  своего  кузена
князя Бородино покататься с ним в его фаэтоне. Поэтому ее собственный экипаж
был отправлен в Парк только с ее компаньонкой, попечению которой был доверен
Фидо - прелестнейший в мире малютка спаниель. Фредерик и  Джимс  застыли  на
запятках в своих темных  модных  ливреях;  лошади  стоили  по  тысяче  гиней
каждая, а кучер служил прежде подполковником кавалерии - во  всем  Парке  не
было выезда элегантнее.
     Князь сам правил лошадьми, и  судьба  его  очаровательной  кузины  была
всецело в его руках. И то ли красные фески  в  карете  турецкого  посланника
спугнули его караковых, или же виноваты новые желтые ливреи  на  запятках  у
миссис Шампиньон, а может, причиной всему -  противоестественное  безобразие
леди Горгоны, проезжавшей  в  это  время  в  низкой,  запряженной  шестеркой
лохматых лошадок карете, или же, наконец, все дело  тут  в  неумении  самого
князя; но так или иначе, а только лошади  его  вдруг  чего-то  испугались  и
понесли, расшвыривая экипажи, фаэтоны, коляски и кареты.  Аметиста  визжала,
князь без кровинки в лице сидел, потеряв всякое присутствие духа,  а  лошади
неслись как раз мимо того места, где стоял выезд мисс Аметисты.
     - Помереть мне, - сказал товарищу Фредерик, - если это не князь катит с
нашей госпожой. Быть им в Серпентайне, а то и вовсе на том  свете,  коли  не
остерегутся.
     Между тем вспугнутые кони вихрем неслись на них. Но если  кони  неслись
со скоростью вихря, то Джимс действовал еще быстрее.  Соскочить  с  запяток,
догнать кренящийся, из стороны в сторону бросаемый фаэтон, вспрыгнуть в него
с помощью длинной лакейской булавы, опершись на нее как на шест для прыжков,
выхватить вожжи из рук презренного  Бородино,  жалостно  возопившего,  когда
бесстрашный лакей с разлету угодил ему прямо на мозоли и вытеснил с козел, -
все это было делом одного мгновенья. Еще несколько минут, и бешеная,  слепая
скачка взмыленных коней сменилась быстрым, но ровным галопом, лошади  бежали
медленнее, перешли на рысь, и вот уж они, дымясь и вздрагивая, но совершенно
усмиренные,  останавливаются,  послушные  удилам,  возле  экипажа  Аметисты,
выехавшего им навстречу.
     - Отдавай вожжи, malappris! Tu m'ecrases les cors, manant! {Невежа!  Ты
отдавил мне мозоли, хам!  (франц.).}  -  воскликнул  взбешенный  аристократ,
извиваясь под каблуком неустрашимого колесничего.
     - Tant pis pour toi, nigaud {Тем хуже для тебя,  болван  (франц.).},  -
прозвучал ответ. Прелестная Аметиста была, разумеется, в обмороке. Но  когда
ее переносили в ее карету, она пришла в себя и наградила того, кто  спас  ей
жизнь, небесной улыбкой.
     Гнев, ярость, проклятья взбешенного  Бородино,  когда  он  увидел,  что
какой-то лакей изогнулся в изящном,  поклоне  и  поцеловал  ручку  Аметисты,
легче вообразить, нежели описать. Но  Джимс  словно  не  слышал  его  брани.
Поместив свою обожаемую  госпожу  в  ее  экипаж,  он  невозмутимо  встал  на
запятки. Страсти и опасности никак не отразились на  его  бледном  мраморном
челе.
     Бородино возвратился домой вне себя; и ярость его отнюдь не  убавилась,
когда, явившись в тот же вечер в дом  своей  кузины  на  обед  -  изысканный
банкет, сервированный в лучшем стиле "Эклер", он спросил себе еще  puree  la
bisque aux ecrevisses {Суп-пюре с вареными  раками  (франц.).},  и  неловкий
лакей,  прислуживавший  ему  за  столом,  уронил  тарелку  vermeille  eisele
{Чеканного позолоченного серебра (франц.).} со всем  ее  горячим  содержимым
его сиятельству на подбородок, на кружевное жабо  и  большую  cordon  {Ленту
(франц.).} Почетного легиона, которую он носил.
     - Infame! - взвыл Бородино. - Tu Fas fait expres!  {Подлец!  Ты  сделал
это нарочно! (франц.).}
     - Qui, je l'ai fait expres {Да, я  это  сделал  нарочно  (франц.).},  -
ответил лакей с безупречным парижским выговором. Это был Джимс.
     Подобная дерзость не могла, разумеется, остаться без  последствий  даже
для утрешнего спасителя, Джимс был тут же изгнан. Он прослужил в доме  всего
одну неделю.
     Через  месяц  в  газетах  появилась  заметка,   проливавшая,   пожалуй,
некоторый свет  на  вышеописанное  загадочное  происшествие.  Содержание  ее
таково:
     "НЕОБЫКНОВЕННОЕ ПАРИ. Как-то вечером в конце минувшего сезона молодой и
эксцентричный      граф      К-р-юк      заключил       с       разорившимся
аристократом-коннозаводчиком маркизом  М-рт-нг-лом  пари  на  двадцать  пять
тысяч фунтов, что проведет неделю в доме  знаменитой  и  прелестной  богатой
наследницы, которая проживает не далее, чем в сотне миль  от  Б-лгр-в-сквер.
Пари было заключено, и граф, сказавшись больным и получив несколько уроков у
собственного лакея (мистера Джеймса Плюша, чье имя он также  позаимствовал),
посвятившего его в профессиональные секреты, в самом деле сумел проникнуть в
особняк мисс П-мл-ко, где и провел ровно неделю, успев за этот срок выиграть
пари и спасти жизнь юной леди, которую,  как  мы  слышали,  он  в  ближайшем
будущем поведет к венцу. Он обезоружил князя де Бородино на дуэли  в  песках
близ Кале и однажды, как рассказывают, явился в "К-и-клуб" в плюшевой ливрее
под плащом, предъявив  ее  в  качестве  доказательства  того,  что  пари  им
действительно выиграно".
     Так оно все на самом деле и было. У молодой  четы  не  более  девятисот
тысяч годового дохода, но они живут,  не  падая  духом,  и  даже  выкраивают
кое-что на благотворительные цели. Эмилия  де  Пентонвиль,  которая  обожает
свою невестку и маленьких внучат, счастлива, что  видит,  наконец,  любимого
сына un homme range {Остепенившимся (франц.).}.

                                 "Синебрад"

                    Роман Г.П.Р. Джимса, эсквайра, и пр.

     Был один из тех благоуханных ноябрьских вечеров, какие случаются только
в долинах Лангедока или в горах Эльзаса,  когда  в  одном  из  романтических
скалистых ущелий, опоясывающих плоскогорье между Марной  и  Гаронной,  можно
было невооруженным глазом различить двух движущихся всадников. Розовые  лучи
склоняющегося светила золотили обрывы и вершины вдоль тропы, по которой  они
пробирались медленным шагом; и в то время как вечные бастионы,  кои  Природа
воздвигла над ущельем, по которому ехали  наши  всадники,  алели  последними
отсветами меркнущего дня, долина внизу  лежала  в  сумраке  тени,  и  тяжек,
извилист был их суровый путь. Кое-где  меж  гор,  едва  видимые  для  глаза,
щипали скудную растительность редкие козы. Букцины пастухов, сзывающих стада
на пути домой, в какую-нибудь горную деревушку, будили жалобное эхо, которое
стонало среди пустынных  каменных  круч;  звезды  зажигались  на  фиолетовых
безоблачных небесах, раскинувшихся  над  головой;  и  бледный  серп  месяца,
сначала едва заметно выглядывавший из лазури, с каждой  минутой  светил  все
ярче, пока наконец не засия