тьсот баронетов  в  темно-зеленых
костюмах - подобающем одеянии  equites  aurati;  {Золотых  рыцарей  (лат.).}
каждый не только о эмблемой, но и с золотой цепью и подпоясанный  шарфом;  у
каждого на груди горит звезда, на белой шляпе - плюмаж из  белых  перьев;  у
каждого, разумеется, меч и золотые шпоры. Не  забыты  кольцо  и  печатка;  у
каждого своя корона с двумя шарами.
     Эгремонт изумленно глядел на возбужденного баронета, который, сам  того
не замечая, все крепче сжимал руку своего собеседника, рисуя перед  ним  сию
восхитительную картину величия, которого его так неправомерно лишили.
     - Потрясающее зрелище, - проговорил Эгремонт.
     - Разве не очевидно, что нам суждено спасти страну? - горячо  подхватил
сэр Вавасур. - Баронеты пользуются всеобщей поддержкой: короны, которую  они
защищают особенно ревностно; аристократии, среди  которой  они  представляют
собой наиболее популярную группу;  народа,  который  признает  в  них  своих
естественных предводителей. Но это еще не все. В процессии  также  участвует
равное нам число доблестных рыцарей - это наши старшие сыновья,  которые  по
достижении совершеннолетия имеют право  требовать  от  короля  посвящения  в
дворянское звание; а их  матери  и  жены,  не  низведенные  более  до  ранга
"супруги  шерифа",  но  вернувшие  себе  законные   почести   и   называемые
"достопочтенная  баронетесса",  которой  полагается  корона  и  мантия,  или
"достопочтенная рыцаресса", которой полагается  золотая  цепь  или  шапочка,
сопровождают процессию или, расположившись  приличествующим  им  образом  на
галереях, царственно взирают на нее сверху.
     - Я бы предпочел, чтобы они участвовали в процессии, - сказал Эгремонт.
     - Вопрос еще не решен, - с глубокой серьезностью отозвался сэр Вавасур.
- Хотя в петициях мы решительно настаиваем на своих законных  требованиях  -
"почетных эпитетах, титулах для наследников, знаках  отличия  и  расширенной
геральдике", я не вижу со стороны правительства готовности  полностью  пойти
нам навстречу, и не склонен настаивать на жестком соблюдении каждого пункта.
Например, я готов даже поступиться требованием вторичных титулов  для  наших
наследников, - я готов даже на эту жертву, если они признают за  нами  право
на ношение корон.
     - Фи, сэр Вавасур, - без тени улыбки упрекнул его Эгремонт, - вспомните
свой девиз - принцип прежде всего, никаких уступок и компромиссов.
     - Вы правы, - отвечал баронет, слегка покраснев, - и, знаете ли, мистер
Эгремонт, вы первый человек вне Ордена, занявший  разумную  позицию  в  этом
важнейшем вопросе, который, в конечном счете, стоит сейчас на первом месте".

                          Аристократические клубы

     "Посещения этого клуба были единственным развлечением, которое позволял
себе Хаттон. Он никогда не был светским человеком,  а  попытаться  стать  им
теперь, когда его привычки так  твердо  устоялись,  потребовало  бы  слишком
мучительного усилия,  хотя,  пользуясь  великолепной  деловой  репутацией  и
считаясь человеком  богатым,  он  имел  все  возможности  на  короткой  ноге
общаться с теми безымянными джентльменами средних лет и  хорошего  достатка,
которые заполняют клубы и без конца ходят  друг  к  другу  обедать,  которые
часто, но понемногу путешествуют и  часто  и  помногу  сплетничают;  которые
ведут легкий беззаботный образ жизни, ничего не делая, но сильно интересуясь
тем, что делают другие; которые с  жаром  критикуют  пустяковые  недостатки;
которые никогда  не  отказывают  себе  в  небольших  удовольствиях  и  имеют
склонность к приличному  и  не  бросающемуся  в  глаза  распутству;  которые
смотрят на внешний мир из окон клуба с таким видом,  точно  открывают  новую
планету, и обычно приходят в  большое  возбуждение  по  поводу  событий,  не
имеющих к ним ни малейшего отношения, и лиц, никогда о них не слышавших".

                             Философ с Пэл-Мэл

     "Лорд Лорейн, человек средних  лет,  добродушного  нрава  и  редкостной
лени, который провел жизнь, поочередно навещая Брукса  и  Будля  и  проверяя
сравнительные достоинства этих  знаменитых  заведений;  человек,  наделенный
незаурядными способностями и получивший весьма основательное образование, но
растерявший свои способности в результате рассеянного образа жизни..."

     Портрет джентльмена с Даунинг-стрит, дающего указания мистеру Хоуксему,
как следует  принимать  депутации,  -  это  поистине  достойное  изображение
достойного государственного деятеля и должен рассмешить сэра  Роберата  Пиля
не меньше, чем его смешили некоторые остроты члена парламента от Шрусбери. А
вот два отрывка, в которых описывается жизнь совсем иного рода.

                           Смерть в семье бедняка

     "- Подавайте мне мои пять шиллингов, и знать ничего не хочу, -  заявила
миссис Маллинс.
     - Не сердитесь, соседка; послушайте, что я вам  скажу,  -  вы  получите
свои пять шиллингов,  только  немного  погодя.  Сегодня  в  хозяйской  лавке
расчет, и мы расплатимся за пять недель; а  послезавтра  мужу,  может  быть,
выплатят пять шиллингов, и вы получите половину.
     - А другую половину? - спросила миссис Маллинс.
     - Ох, - вздохнула Лиза Грей, - другую... У нас в  семье,  видно,  скоро
будет покойник - вряд ли этот бедный малыш еще долго протянет. Он записан  в
две похоронные кассы - и мы получим по  три  фунта  от  каждой.  После  всех
расходов  на  похороны  и  поминки  нам  еще  останется  достаточно,   чтобы
расплатиться со всеми долгами".

                      Политические взгляды мисс Джулии

     "-  Я  никогда  не  выйду  замуж  за  человека,  который   отказывается
поддерживать пять пунктов нашей Хартии, - сказала Каролина.
     - Мне было бы стыдно выйти замуж за человека, лишенного  избирательного
права, - сказала Гарриэт.
     - Он все равно, что раб, - сказала Джулия. Вдова покачала головой.
     - Не нравятся мне все эти разговоры о политике, -  сказала  сия  добрая
женщина. - Не нашего это ума дело.
     - Интересно, почему? -  вопросила  Джулия.  -  Разве  нас  меньше,  чем
мужчин, интересует, какое у нас правительство? И разве мы меньше их  в  этом
понимаем? А вот Дэнди ничего не предпринимает, не посоветовавшись со мной.
     - Тоже мне новости, - сказала Каролина. - Как это можно  говорить,  что
женщины ничего не смыслят в политике, когда на троне у нас сидит королева?
     - У нее есть министры, которые говорят ей, что к чему, - сказала миссис
Кэри, поднося к носу понюшку табаку. - Да и то у меня сердце болит при мысли
о том, каково ей, бедняжке, достается.
     - Ничего, - сказала Джулия. - Когда министры лезут к ней в опочивальню,
она, небось, знает, как их выгнать.
     - И вообще, - сказала Гарриэт, - почему это нам  нельзя  вмешиваться  в
политику, а знатным дамам в Лондоне можно?
     - А помнишь, -  спросила  Каролина,  -  как  на  прошлых  выборах  сюда
приезжали дамы из замка и уговаривали всех голосовать за полковника Розмари?
     - Ах, - вздохнула Джулия, - а по мне, так лучше бы  победил  полковник,
чем этот мерзкий Мадлфист. Если  уж  нельзя  послать  в  парламент  человека
нашего собственного класса, то  я  всегда  предпочту  аристократа  какому-то
буржуа".

     Возможно, что автор теперь склонен разделять взгляды мисс Джулии и тоже
предпочитает "аристократа какому-то буржуа". Тех, кто хочет  убедиться,  что
его  взгляды  именно  таковы  и  что  член  парламента  от  Шрусбери  весьма
последователен в своих убеждениях, я могу  отослать  к  последним  страницам
"Сибиллы", где он излагает свою позицию.
     Но это  не  касается  нашей  статьи,  посвященной  разбору  романа  как
художественного произведения, которое, на наш взгляд,  сильно  выиграло  бы,
если  из  него  изъять  значительную  часть  религиозных,   исторических   и
пророческих рассуждений. Если человек берется писать роман "в легком стиле и
без  претензий",  как  заявляет  наш  автор,  зачем  начинать  его  тяжелыми
материями и претенциозными мудрствованиями? Что  это  за  роман,  в  котором
бедный  лорд  Джон  Рассел  должен  выручать  героиню  из   затруднительного
положения,  в  котором  автор  уповает,  что  королева  освободит   нас   от
"саксонского засилия", и обрушивается на  давно  утративший  у  нас  влияние
католицизм с пылом, может быть, и вполне искренним, но столь же неуместным в
романе, как "Аве Мария" в комедии, и  в  котором  вина  за  нынешнюю  нищету
низших классов возлагается на буржуа, казнивших Карла I.  Подумаешь,  голова
Карла I! Да пусть мистер Гантер хоть подаст ее в засахаренном виде  на  стол
между шарлоткой а-ля рюс и трюфелями!


КОММЕНТАРИИ

     "Сибилла" Дизраэли (Disraeli's Sibil).
     Статья была помещена в газете "Морнинг кроникл" 13 мая 1845 г.  Пародию
на другой роман  Дизраэли  -  "Конингсби"  см.  далее,  глава  "Котиксби"  в
"Романах прославленных сочинителей".

     Сочинения мистера Джеррольда. - Джеррольд Дуглас Уильям  (1803-1857)  -
английский литератор и драматург, постоянный сотрудник "Панча".

     Нортон Каролина Элизабет  Сара  (1808-1877)  -  английская  поэтесса  и
романистка, внучка Шеридана.

     X. Б. - Джон Доил, политический карикатурист.

     ...ключ... к загадке Молодой Англии. -  Группа  молодых  консерваторов,
возглавляемая  Дизраэли  и  объединившаяся   под   демагогическим   лозунгом
"обновления" партии и отказа от части аристократических  привилегий  во  имя
общего блага.

     Гилрей  Джеймс  (1757-1815)  -   мастер   политической   карикатуры   и
гравировщик.

     Голландский штатгальтер. - До Венского конгресса  (1815  г.)  правители
Нидерландов назывались штатгальтерами. Речь идет о Вильгельме  III,  который
после так называемой "славной революции" 1688 г. стал королем Англии.

     ...умиление Эллистона, который разрыдался, исполняя роль Георга  IV.  -
Эллистон Роберт Уильям (1774-1831) - английский актер и импресарио.

     Если  бы  Аристофан  обрушил  свой  гнев  на  Кадма.  -  Кадм  -  герой
древнегреческого эпоса, основатель Фив,  убивший  дракона  и  посеявший  его
зубы, из которых выросли воины в полном вооружении.

     Работы Бэрка и Волинброка,  -  Бэрк  Эдмунд  (1729-1797)  -  английский
писатель, оратор и политический деятель. Автор  "Рассуждений  о  Французской
революции".  Болинброк,  виконт  Генри  Сент-Джон  (1678-1751),   английский
государственный деятель, талантливый оратор и писатель, отличавшийся крайней
беспринципностью и склонностью к авантюризму.

     Кумская Сивилла - прорицательница из Кум, в Италии, вручившая, согласно
преданию, римскому царю Тарквинию Старшему в  VII  в.  до  н.  э.  книги,  в
которых была предсказана вся дальнейшая судьба Рима.

     "Фабричная история" миссис Троллоп. -  Троллоп  Франсес  (1780-1863)  -
английская писательница и общественный деятель.

     Член парламента от Шрусбери - Бенджамен Дизраэли.

                                                      Комментарии Я. Рецкера



    Уильям Мейкпис Теккерей.
    Модная сочинительница


     Перевод А. Поливановой
     Собрание сочинений в 12 томах. М., Издательство "Художественная
     литература", 1975, т. 2
     OCR Бычков М.Н.


     Заглянув на днях  к  моему  другу  Тимсону  -  небезызвестному  публике
издателю прославленной вечерней газеты *** (а  надо  сказать,  что  при  том
положении, которое занимает Тимсон, трудно вообразить  себе  более  выгодное
знакомство, ибо в его кабинете  ежедневно  в  три  часа  дня  вы  непременно
найдете новые книги, завтрак, журналы и  бесчисленное  множество  билетов  в
концерты и театры), - так вот, как я уже сказал, зайдя в кабинет Тимсона,  я
увидел на  столе  букет  или,  точнее,  боскет,  таких  он  был  невероятных
размеров, из редких гераний, душистых магнолий, величественных  георгинов  и
прочей флоры, другими словами - целую копну цветов,  завернутую  в  огромную
бумажную трубу.
     Тимсона не было, и на какой-то миг я  оставался  в  комнате  наедине  с
грандиозным букетом,  наполнявшим  приятным  благовонием  всю  эту  грязную,
пропыленную, испачканную чернилами комнату. "О rus! quando te aspiciam?"  {О
деревня, когда я увижу тебя? (лат.).} - громко произнес я пришедшую  мне  на
ум фразу из латинской грамматики, ибо воображение перенесло меня в  деревню,
и с моих уст уже готово  было  сорваться  столь  же  прекрасное  и  полезное
изречение (из четырнадцатой песни Илиады) по поводу "алых лотосов,  крокусов
и  гиацинтов",  когда  неожиданно  появился  Тимсон.  Его  голова  и   плечи
прямо-таки утопали в цветах, так что в этих зарослях его можно было  принять
за  Купидона,  бабочку  или  пчелу.  Его  лицо,  исполненное  довольства   и
торжества,  было  так  смехотворно,   что   даже   методистский   священник,
совершающий погребальный обряд, не удержался бы от смеха.
     - Чего вы потешаетесь?  -  спросил  мистер  Тимсон,  оглядывая  меня  с
чувством необыкновенного превосходства.
     - Кто вам преподнес эту цветочную беседку, завернутую в белую бумагу, -
уж не сама ли богиня Флора? Или вы получили ее из рук  вон  того  разодетого
лакея, на которого сбежались смотреть все ученики типографии?
     -  Какой  вздор!  -   возразил   Тимсон,   обрывая   лепестки   редкого
экзотического цветка ценою, по крайней мере, в  пятнадцать  пенсов.  -  Этот
букет прислал нам один мой друг, который знает, как мы с миссис Тимсон любим
цветы.
     Тут я все понял.
     - Огастес Тимсон, - произнес я строго, - вы познакомились с  семейством
Пимлико. Бьюсь об заклад, что на этом лакее ливрея Пимлико, если я не  прав,
можете позвонить и выставить меня отсюда, и если  на  треугольном  билетике,
лежащем в вашей табакерке, нет печати  Пимяико,  можете  никогда  больше  не
приглашать меня к обеду.
     - А если это и так, - отвечал мистер Тимсон, покраснев как пион, -  что
тут особенного? Почему леди Фламмери не может посылать цветы своим  друзьям?
Оранжереи Пимлико славятся на весь мир, и, когда я в последний раз обедал  у
них, графиня пообещала прислать мне букет.
     - Уж не тогда ли, когда она подарила коробку конфет вашему  прелестному
маленькому Фердинанду?
     - Нет, это было в другой раз.
     - Или тогда, когда она предложила  вам  свой  экипаж,  чтобы  ехать  на
скачки в Эпсом?
     - Да нет же.
     - Или в тот день, когда она выразила желание познакомить  свою  Люси  с
вашей Барбарой Джейн и послала ей от имени Люси новую  французскую  куклу  и
чайный сервиз?
     - Вздор! - проревел Огастес Тимсон, эсквайр. - Перестаньте же, в  самом
деле! Говорю вам, что леди Пимлико - мои друг, именно  друг,  заметьте  себе
это, и я никому не позволю, повторяю - никому не  позволю  оскорблять  ее  в
моем присутствии!
     Тут мистер Тимсон, строго взглянув на меня, с ожесточением засунул руки
в карманы брюк и начал бряцать ключами и мелочью.
     В эту  критическую  минуту  (около  половины  четвертого  пополудни)  к
редакции *** подъехала одноконная карета (живя в Клепхэме, Тимсон  ездит  на
работу  и  обратно  в  этом  сооружении),  так  вот,  к  редакции  подъехала
одноконная  карета,  и  в  комнату,  сопровождаемая   визгом   прерывающихся
тоненьких голосков, влетела миссис Тимсон в самом лучшем расположении духа.
     - Ну вот и мы, мой милый, - заговорила она, - до Мериуэзерс  мы  дойдем
пешком, а Сэму я приказала  дожидаться  нас  с  каретой  на  Чарльзчугрит  в
двенадцать: а то, сам подумай, мы станем выходить из ложи Пимлико,  прикажут
подать карету миссис Тимсон,  а  тут  вдруг  появится  старый  Сэм  с  нашей
колымагой, - просто неудобно.
     В ответ на это ласковое и фамильярное обращение  своей  супруги  мистер
Тимсон  испуганно  и  раздраженно  посмотрел  на  посетителя,  словно  желая
сказать: "Мы не одни".
     - Ах, мистер Смит,  добрый  день,  простите,  я  вас  не  заметила,  но
понимаете, мы в такой спешке! Огастес получил в театре  ложу  леди  Пимлико,
сегодня вечером дают "Пуритан", и я пообещала непременно взять детей.
     Достаточно  было  взглянуть  на  костюмы  упомянутых  отпрысков,  чтобы
догадаться, что их приготовили  для  необычайного  торжества.  Мисс  Барбара
Джейн, юная леди шести лет, была в  белом  муслиновом  платьице  на  розовом
чехле, а ее прелестная  маленькая  головка  вся  была  усеяна  папильотками,
которые предполагалось снять перед самым спектаклем; юный  Фердинанд  был  в
нанковых панталонах (я очень хорошо помню, как в 1825 году в них еще щеголял
Тимсон), белых  шелковых  чулках  своей  мамаши  и  в  огромной  белоснежной
манишке; в руках он непрерывно теребил белые лайковые перчатки, которые мать
строжайше запретила ему надевать до прихода в театр.
     - Ой! Какая прелесть! Ты только посмотри! - С такими восклицаниями  эти
малютки поочередно брали в руки громадный букет, а миссис Тимсон уткнулась в
него лицом, точно так же как это сделал перед тем ее супруг.
     - Нет, Тимсон, я непременно должна завести оранжереи в Снаггерри,  ведь
я просто обожаю цветы, и как это мило со стороны леди Фанни! Вы знакомы с ее
светлостью, мистер Смит?
     - Простите, сударыня, но я не припомню, чтобы мне довелось когда-либо в
жизни говорить хоть с одним лордом или леди.
     Тимсон презрительно улыбнулся, а миссис Тимсон воскликнула:
     - Как странно!  Огастес  знает  очень  многих...  Постойте,  во-первых,
графиня Пимлико и леди Фанни Фламмери, лорд Трам-Там (вы ведь знаете, Тимсон
редактировал  его  путевые  записки),  лорд  Гастрит  -  старший  сын  лорда
Обжорбери, леди Цап-Цап (говорят, правда, что к ней лучше не ездить),  барон
Брень-Трень-Тринк...
     -  Да  замолчи  же  ты,  Берри,  -  прервал   Тимсон   болтовню   своей
простосердечной супруги, и я так и не узнал имени барона.
     - Бог с тобой, Гэс, разве нельзя  уж  и  упомянуть  твоих  знакомых?  -
кротко оправдывалась эта достойная женщина.
     Ведь только потому, что она так гордилась своим Тимсоном, ей доставляло
удовольствие  перечислять  именитых  особ,  оказывавших  ему   честь   своим
знакомством. Мой друг редактор оказался и впрямь  в  весьма  затруднительном
положении: его  собственная  супруга  выставила  его  дураком  перед  старым
приятелем, разоблачив его несчастную слабость, столь не гармонирующую с  его
честной и простодушной натурой. Тимсон  обожал  аристократию  и  преклонялся
перед  титулами,  что  (как  наблюдательный  читатель,  наверное,  мог   уже
заметить) чрезвычайно свойственно людям такого склада ума, как Тимсон.
     В дни нашей юности, в клубе (который  собирался  в  маленьком  трактире
неподалеку от театра "Кобург", - ибо некоторые из нас имели свободный доступ
в это увеселительное заведение, а иные даже жили, удобства ради,  в  том  же
квартале, в близком соседстве с одной из тюрем его величества), - так вот, в
дни нашей юности в нашем сырно-крекерном клубе, называемом "Фортум", где  мы
предавались излияниям и возлияниям, Тимсона за  его  ярый  республиканизм  и
безграничное презрение и ненависть к напыщенной, праздной аристократии звали
не Огастесом, а Брутом Тимсоном. Все  наши  читатели,  конечно,  помнят  его
корреспонденции за подписью "Ликтор" в "Уикли Сентинель": он требовал отмены
хлебных законов, сожжения машин, предоставления прав рабочим и т.  д.  и  т.
п., писал что-то в защиту Робеспьера и не раз, особенно после рюмки  ликера,
всерьез уверял, что из-за этих статей
     "Ликтора" лорд Каслрей подсылал  к  нему  наемных  убийц  с  поручением
сбросить его с Блекфрайерского моста.
     Мы не станем распространяться здесь о том, каким образом Огастес Тимсон
достиг своего теперешнего высокого положения; достаточно сказать, что  через
два года он уже был связан неразрывными узами  с  теми  самыми  кровожадными
аристократами, потомственными тиранами и т. д. Однажды Тимсон был  приглашен
на обед к министру финансов (его газета вот уже сорок девять  лет  считается
министерской); в доме министра финансов  он  познакомился  с  сыном  некоего
лорда; в следующее