стоящим невеждой! - ввернул Таг.
     - Ты дерзкий неслух! - сказала Джемми. -  Этому  ты  выучился  в  своей
благородной школе?
     - Я еще кое-чему там выучился, сударыня. Можете справиться у мальчишек,
- проворчал Таг.
     - Ты готова была торговать родной дочерью и чуть не выдала ее замуж  за
мошенника.
     - И прогнала бедного Орландо, - всхлипнула Джемайма Энн.
     - Молчать, мисс! - рыкнула Джемми.
     - Ты оскорбляла человека,  от  отца  которого  получила  наследство,  и
довела меня до тюрьмы, и у меня нет теперь надежды отсюда  выбраться,  -  не
станет же он меня вызволять после всех твоих оскорблений!
     Все это я выложил довольно-таки решительно, потому  что  очень  уж  она
меня допекла, и я вознамерился как следует задать моей душеньке.
     - О Сэмми! - воскликнула она, заливаясь  слезами  (ибо  упрямство  моей
бедняжки было вконец сломлено). -  Все  это  правда.  Я  была  ужасно-ужасно
глупой и тщеславной и из-за моих прихотей пострадали мой любимый муж и дети,
и теперь я так горько раскаиваюсь.
     Тут Джемайма Энн тоже залилась слезами и кинулась в объятия  матери,  и
обе они минут десять подряд совместно рыдали и плакали.  Даже  Таг  выглядел
как-то чудно, а что до меня, то... Просто диву даешься, но  только  клянусь,
что, видя их такими расстроенными, я радовался от всей души. Пожалуй, за все
двенадцать месяцев роскошной жизни я ни разу не был так счастлив, как в этой
жалкой каморке, в которой меня содержали.
     Бедный Орландо Крамп навещал нас каждый день, и мы, те самые, кто в дни
жизни на Портленд-Плейс совершенно пренебрегали им и на  празднике  в  Бьюла
так жестоко с ним обошлись,  ныне  куда  как  радовались  его  обществу.  Он
приносил моей дочери книжки, а мне бутылочку хереса. Он брал домой  Джеммины
накладные волосы и причесывал  их,  а  когда  часы  свиданий  заканчивались,
провожал обеих дам в их чердачную комнатенку в Холборне, где они теперь жили
вместе с Тагом.
     -  Забыть  ли  птице  свое  гнездо?  -  говаривал   Орландо   (он   был
романтический юноша, уж это точно: играл на флейте и читал лорда Байрона без
передышки со дня разлуки с Джемаймой Энн). - Забыть ли птице свое гнездо, на
волю пущенной в краях восточных? Забудет ли роза возлюбленного соловья?  Ах,
нет! Мистер Кокс! Вы сделали меня тем, что я есть  и  кем  надеюсь  быть  до
гробовой доски, - парикмахером. До вашей  парикмахерской  я  и  в  глаза  не
видывал щипцов для завивки и не мог отличить простого  мыла  от  туалетного.
Разве вы мне не отдали ваш дом, вашу мебель, ваш набор парфюмерии и двадцать
девять клиентов? Разве все это - пустяки? Разве Джемайма Энн - пустяк?  Если
только она разрешит называть себя по имени...  О  Джемайма  Энн!  Твой  отец
нашел меня в работном доме и сделал меня тем, что я есть. Останься  со  мной
до конца моих дней, и я никогда-никогда не изменюсь.
     Высказав все это, Орландо в страшном  волнении  схватил  свою  шляпу  и
кинулся прочь.
     Тут и Джемайма Энн ударилась в слезы.
     - О па! - воскликнула она. - Ведь правда же он... он... славный молодой
человек?
     - Еще какой славный! - объявил Таг. - Вчера  он  дал  мне  восемнадцать
пенсов и бутылочку лавандовой воды для Маймы Энн, - что ты на это скажешь?
     - Не мешало бы ему вернуть тебе парикмахерскую, - вставила Джемми.
     - Что?! Для уплаты судебных издержек  Таггериджа?  Дорогая  моя!  Да  я
лучше помру, чем этак ему потрафлю.

                         Декабрь. Семейные хлопоты

     Когда Таггеридж засадил меня в тюрьму, он поклялся, что там я и  окончу
свои  дни.  Похоже,  у  нас  были  причины  стыдиться  самих  себя.  И   мы,
благодарение господу, устыдились! Я вскоре пожалел о  своем  дурном  к  нему
отношении, а от него получил письмо, в котором было сказано следующее:

     "Сэр, я полагаю, Вы достаточно пострадали за поступки, в  коих  повинны
не столько Вы, сколько Ваша супруга, а посему я прекратил все иски, поданные
на Вас, пока Вы  незаконно  владели  имуществом  моего  отца.  Вы,  конечно,
помните, что, когда после обследования его бумаг завещания найдено не  было,
я с полной готовностью уступил его собственность тем, кого полагал законными
наследниками. В ответ на это Ваша жена, вкупе с Вами (ибо  Вы  ей  потакали)
осыпала меня всевозможными оскорблениями; а когда завещание,  подтверждавшее
мой справедливый иск, нашли в Индии,  Вы  не  можете  не  помнить,  как  это
известие было встречено Вашим семейством и к каким прискорбным действиям  Вы
прибегли.
     Счет Вашего адвоката оплачен, и  так  как  я  полагаю,  что  Вам  лучше
заниматься тем ремеслом, каким Вы занимались ранее, то  я  дам  Вам  пятьсот
фунтов  на  покупку  товара  и  парикмахерской,  как  только  Вы  приглядите
что-нибудь подходящее.
     При сем посылаю двадцать фунтов на Ваши насущные расходы. Мне известно,
что у Вас есть сын, как я наслышан - бойкий юноша. Если он захочет  попытать
счастья  за  границей  и  отправиться  в  плавание  на  одном  из   кораблей
Ост-Индской компании, я могу его устроить.

                             Ваш покорный слуга

                                                            Джон Таггеридж".

     Не кто иной, как миссис Бредбаскет, экономка, доставила  это  письмо  и
вручила его мне с самым что ни на есть надменным видом.
     - Надеюсь, голубушка,  ваш  хозяин  хоть  отдаст  мои  личные  вещи!  -
вскричала Джемми. - Семнадцать шелковых и атласных  платьев  да  целую  кучу
побрякушек, которые ему вовсе не нужны.
     - Никакая я вам не голубушка, мэм! Мой хозяин  сказал,  что  при  вашем
положении вы в них будете как ворона  в  павлиньих  перьях.  Голубушка!  Еще
чего! - И она выплыла за дверь.
     Джемми смолчала. Она вообще совсем притихла с тех пор, как мы попали  в
беду. Зато дочь моя сияла, как королева,  а  сын,  услышав  о  корабле,  так
подпрыгнул, что чуть не сшиб беднягу Орландо.
     - Теперь вы меня забудете? - проговорил тот со вздохом; он единственный
из всей компании выглядел огорченным.
     - Вы сами понимаете, мистер Крамп, - с важностью отвечала моя  жена,  -
при наших связях, человек, родившийся в работном...
     - Женщина! - гаркнул я  (ибо  наконец  решил  повернуть  по-своему).  -
Придержи свой глупый язык! Твоя никчемная гордыня довела нас  до  разорения.
Впредь я этого не потерплю.  Ты  слышишь,  Орландо?  Если  ты  хочешь  взять
Джемайму Энн в жены, бери ее! И если  ты  примешь  пятьсот  фунтов  как  мою
половинную долю за парикмахерскую - они твои. Так-то, миссис Кокс!
     И вот мы снова дома. Я пишу эти строки в нашей старой гостиной, где  мы
все собрались встречать Новый год. Поодаль сидит Орландо,  ладит  парик  для
лорда Главного судьи, довольный-предовольный. А Джемайма Энн  и  ее  матушка
хлопотали без устали целый день и теперь  заканчивают  последние  стежки  на
подвенечном платье, ибо послезавтра мы  справляем  свадьбу.  Сегодня  я  уже
успел, как я выражаюсь, отстричь семнадцать голов; а что касается Джемми, то
я теперь принимаю ее в расчет не более, чем китайского императора  со  всеми
его мордаринами. Вчера вечером в кругу старых друзей  и  соседей  мы  славно
отпраздновали наше возвращение и веселились напропалую. У нас  был  отменный
скрипач, так что бал затянулся до поздней ночи. Мы начали с кадрили, но  мне
она никогда не удавалась, а уж потом, ради мистера  Крампа  и  его  суженой,
попробовали галопард, который для меня тоже оказался трудноват,  ибо  с  тех
пор как я вернулся к мирной и  спокойной  жизни,  просто  диво,  до  чего  я
раздобрел. И тогда мы принялись за наш с Джемми коронный  танец  -  сельскую
польку, что само по себе удивительно, потому как мы с ней выросли в  городе.
Ну а Таг отплясывал матросский танец, что миссис Кокс сочла вполне уместным,
раз уж мальчик решил идти в море. Но пора кончать! Вот несут пунш, и кому же
радоваться, как не нам? Да, видно, я  как швейцарец:  без  родного  воздуха,
что рыба без воды!


КОММЕНТАРИИ

     "Cox's Diary" - впервые напечатан в "Комическом альманахе" Крукшенка  в
1840 г.

     ...обмолвился насчет веточки омелы. - По английскому обычаю, комнаты на
Рождество украшают ветками омелы, и под такой веткой молодой  человек  может
поцеловать девушку.

     Парк (с прописной буквы) - Хайд-парк в Лондоне.

     К. А., К. В., К. В. и т. д. - Теккерей пародирует буквенные обозначения
степеней, орденов и проч., которые ставятся после имени.

     Синяя книга - свод парламентских отчетов  и  правительственных  указов;
Кокс имеет в виду Красную книгу - справочник английской титулованной знати.

     Феспид - поэт VI в. до н. э., считается родоначальником древнегреческой
трагедии.

     Вестрис Лючия (1797-1856)-оперная певица; в 20-х годах XIX в.  блистала
в лондонских театрах.

     Квадрант  -  изогнутый  дугой   отрезок   Риджен-стрит,   фешенебельной
лондонской улицы.

     Лаблаш  Луи  (1794-1858)  -  итальянский  певец,  бас;   Гризи   Джулия
(1811-1869) - итальянская певица. Оба много выступали в Англии.
     Оперы, которые Кокс называет, как умеет, -  "Пуритане"  Беллини,  "Анна
Волейн" Доницетти, "Свадьба Фигаро"  Моцарта,  "Сорока-воровка"  ("La  gazza
ladra") Россини.

     Гантер - лондонский ресторатор.

     Дюкроу Эндрю - главный наездник в лондонском цирке Астли; мисс  Вулфорд
- наездница в том же цирке.

     В  Эддискомском  военном  училище  (близ  Кройдона)  Теккерей  бывал  в
детстве, когда начальником этого училища был его отчим майор Кармайкл-Смит.

     К. О. Б. - кавалер ордена Бани.

     ...шест  над   дверью...   парикмахерской...   -   Шест,   раскрашенный
красно-белой спиралью (эмблема руки,  забинтованной  перед  кровопусканием),
служил вывеской парикмахерских еще с тех пор, когда профессии  цирюльника  я
хирурга объединялись в одном лице.

     ...друг мистера Невлла из "Пиквика" - см. Диккенс, "Пиквик", гл. 43.

     Монумент - колонна, воздвигнутая в память лондонского пожара 1666 г.  В
1681 г. на пьедестале ее была  высечена  надпись,  лживо  утверждавшая,  что
город подожгли католики.