,
              Сзади пэры, камергеры, шествует за лордом лорд,
              Адъютанты, капелланы, и пажи, и весь эскорт.

              То тревогу, то веселье отражают их черты:
              Чуть король гримасу скорчит - все кривят проворно рты,
              Улыбнется - и от смеху надрывают животы.

              На челе Канута нынче мрачных дум лежит печать:
              Внемля песням менестрелей, соизволил он скучать,
              На вопросы королевы крикнул строго: "Замолчать!"

              Шепчет канцлер: "Государь мой, не таись от верных слуг:
              Что владыке повредило - бок бараний иль индюк?"
              "Чушь! - звучит ответ гневливый. - Не в желудке мой недуг.

              Разве ты не видишь, дурень, в сердце мне недуг проник.
              Ты подумай только, сколько дел у нас, земных владык!
              Я устал". - "Скорее кресло!" - крикнул кто-то в тот же миг.

              Два лакея здоровенных побежали во весь дух,
              Принесли большое кресло, и Канут, сказавши "Ух!",
              Томно сел - а кресло было мягко, как лебяжий пух.

              Говорит король: "Бесстрашно на врагов я шел войной,
              Одолел их всех - так кто же может вровень стать со мной?"
              И вельможи вторят: "Кто же может вровень стать с тобой?"

              "Только прок ли в славе бранной, если стар и болен я,
              Если сыновья Канута, словно стая воронья,
              Ждут Канутовой кончины, нетерпенья не тая?

              В грудь вонзилось угрызенье, мне его не превозмочь,
              Безобразные виденья пляшут вкруг меня всю ночь,
              Дьявольское наважденье и заря не гонит прочь.

              Лижет пламя божьи храмы, дым пожаров небо скрыл,
              Вдовы плачут, девы стонут, дети бродят средь могил..."
              "Слишком совестлив владыка! - тут епископ возгласил.

              Для чего дела былые из забвенья вызывать?
              Тот, кто щедр к святейшей церкви, может мирно почивать:
              Все грехи ему прощает наша благостная мать.

              Милостью твоей, монахи без забот проводят дни;
              Небу и тебе возносят славословия они.
              Ты и смерть? Вот, право, ересь! Мысль бесовскую гони!"

              "Нет! - Канут в ответ. - Я чую - близок мой последний час".
              "Что ты, что ты! - И слезинку царедворцы жмут из глаз. -
              Ты могуч, как дуб. С полвека проживешь еще меж нас."

              Но, воздевши длань, епископ испускает грозный рев:
              "Как с полвека? Видно, канцлер, ум твой нынче нездоров:
              Люди сто веков живали - жить Кануту сто веков.

              Девять сотен насчитали Енох, Лемах, Каинан, -
              Так неужто же владыке меньший срок судьбою дан?"
              "Больший, больший!" - мямлит канцлер, в страхе горбя гордый стан.

              "Умереть - ему? - Епископ мечет пламя из очей. -
              От тебя не ждал я, канцлер, столь кощунственных речей:
              Хоть и omnibus communis {*}, он - избранник средь людей.

              Дар чудесный исцеленья небом дан ему в удел:
              Прокаженного лишь тронет - тот уже и чист, и цел.
              Он и мертвых воскрешал бы, если б только захотел!

              Иудейский вождь однажды солнца бег остановил,
              И, пока врагов разил он, месяц неподвижен был:
              Повторить такое чудо у Канута хватит сил".

              "Значит, солнце подчинится моему приказу "стой!"? -
              Вопросил Канут, - И властен я над бледною луной?
              Значит, должен, усмирившись, мне покорствовать прибой!

              Так иль нет? Признать готов ли власть мою морской простор?"
              "Все твое, - твердит епископ, - суша, море, звездный хор".
              И кричит Канут: "Ни с места! - в бездну вод вперяя взор. -

              Коль моя стопа монаршья попирала этот брег,
              Для тебя, прибой, священен и запретен он навек.
              Прекрати же, раб мятежный, свой кощунственный набег!"

              Но ревет осатанело океан, валы бегут,
              С диким воем брег песчаный приступом они берут.
              Отступает свита, канцлер, и епископ, и Канут.

              С той поры речам холопским положил Канут конец,
              И в ларец бесценный запер он монарший свой венец,
              Ибо люди все ничтожны, а велик один творец.

              Нет давным-давно Канута, но бессмертен раб и льстец {**}.

     {* Участь всех (живущих) (лат.).}
     {** Перевод Э. Линецкой.}

                              Лекция четвертая

           Эдуард Исповедник. - Гарольд. - Вильгельм Завоеватель

     Король Канут, чьи приключения на курорте описал  на  прошлой  неделе  в
столь изысканных стихах мой молодой друг мистер Симко (боюсь, что  поведение
на курортах далеко не всегда высоконравственно), вскоре  после  этого  умер,
горько  раскаявшись  в  своих   грехах.   По-моему,   эти   глубокомысленные
размышления посетили короля уже на Грейвсендском кладбище.
     (Здесь мисс Т. была весьма разочарована, что никто не засмеялся над  ее
шуткой; дело в том, что мисс Бадж, привратнице, было приказано засмеяться  в
этом месте, но она, как всегда, прозевала момент.)
     Перед кончиной он удивительным образом искупил  все  грехи,  грабежи  и
убийства, которые совершил, - возложил свою корону на голову статуи  святого
в Кентербери  и  щедро  одарил  множество  монастырей.  Надо  полагать,  для
родственников убитых было величайшим утешением увидеть королевскую корону на
голове святого, а ограбленные с отрадой узнали,  что  король  отдал  все  их
деньги монахам.
     О его преемниках мало что можно сказать, так же как  о  короле  Эдуарде
Исповеднике, саксонце по происхождению, который вступил  на  престол,  когда
датская династия оборвалась, и был причислен папой  Римским  к  лику  святых
через двести лет после смерти - а почему, только его святейшество и ведает.
     Есть, дорогие мои, довольно крепкое слово  "болван",  которое  разумная
женщина должна употреблять лишь в самых крайних случаях, но только болваном,
я это подчеркиваю (бурное оживление), и можно назвать последнего из  истинно
саксонских королей. Все свое время он молился в церкви, а королевство предал
на поток и разграбление. У него была хорошенькая жена, к которой он так и не
осмелился подойти близко, а когда  он  умер,  королевство  было  брошено  на
произвол судьбы.
     И тогда выступил вперед молодой  и  храбрый  юноша  по  имени  Гарольд,
возложил корону себе на голову и поклялся носить ее, как  подобает  мужчине.
Гарольд был сыном графа  Годвина,  мы  говорили  о  нем  в  прошлой  лекции,
отважного и решительного человека, который бил врагов короля Эдуарда,  в  то
время как сам  король  распевал  псалмы  и  молил  святых  избавить  его  от
недругов, он выходил на поле брани с мечом в руке и в кольчуге, пока  глупый
король сидел дома во власянице, бичуя и  умерщвляя  свою  никому  не  нужную
старую плоть.
     Итак, на престол взошел Гарольд (хотя,  конечно,  он  не  имел  на  это
права, потому что у покойного короля был племянник,  который  был  первым  в
очереди), но ему не долго дали царствовать спокойно, ибо  некто  другой  уже
зарился на престол.
     Вы все знаете, кто  это  был,  -  сам  Вильгельм,  герцог  Нормандский,
великий и храбрый государь (хотя,  должна  сказать,  матушка  его  оставляла
желать  лучшего  {Затаенная  злоба  мисс  Тиклтоби  против  Эдуарда  за  его
обращение с женой и ее насмешка над матерью  Завоевателя  вообще  характерны
для особ нежного пола.}), который жаждал завладеть прекрасной Англией с  тех
самых? пор, как глупого  Исповедника  не  стало.  И  когда  Гарольд  был  за
границей, Вильгельм сказал ему это и заставил его поклясться  помочь  ему  в
этом деле. Гарольд поклялся - что еще ему оставалось? Ведь  иначе  Вильгельм
грозил отрубить ему голову, - но при первой же возможности нарушил клятву.
     Так вот, месяцев через девять после восшествия Гарольда на  трон,  едва
он вернулся из похода, убив одного из  своих  братьев  (в  те  времена,  мои
дорогие, в семьях часто ссорились), который явился  в  Англию  развлечься  и
пограбить, Гарольду доложили, что  герцог  Нормандский  с  огромным  конным,
пешим и морским войском высадился в Англии и, как это всегда  бывало,  решил
остаться здесь.
     Гарольд сел в карету и поскакал во всю прыть  (ведь  Кентская  железная
дорога еще не была готова) и застал герцога Вильгельма в Гастингсе, где  обе
стороны приготовились к битве.
     Вы, мои дорогие, сами знаете исход битвы, и хотя  я  женщина  мягкая  и
добрая, а битва при  Гастингсе  произошла...  постойте-ка,  от  1842  отнять
1066... ровно семьсот семьдесят шесть лет назад, все же я невольно выхожу из
себя, когда вспоминаю, что эти  презренные  французские  головорезы  разбили
наших добрых англичан. (Крики: "Ничего! Мы им потом задали перцу!") Да,  мои
дорогие, мне нравится ваш боевой дух: с тех пор  мы  задали  им  перцу,  это
могли, бы подтвердить герцог Веллингтонский  в  Бадохосе  и  мой  несчастный
бр-бр-брат прапорщик Сэмюел Т-т-тиклтоби в Б-б-банхилл Роу...  (Здесь  голос
лектора пресекся от избытка чувств при воспоминании о  безвременной  кончине
бедного героя.) Но не будем  слишком  жаждать  военной  славы,  друзья  мои.
Посудите сами. Мы сердимся на французов за то, что они разбили нас восемьсот
лет назад! А думаете, они не сердятся на нас за то, что мы разбили их  всего
двадцать пять лет назад? Увы! И еще раз - увы!  Так  всегда  бывает  в  этих
войнах: невозможно 5 удовлетворить обе стороны, и я  искренне  надеюсь,  что
когда-нибудь в Европе не останется ни одного солдата. (Голос:  "А  заодно  и
полисмена!")
     Гарольд был убит, и  его  величество  король  Вильгельм  -  о  котором,
поскольку  он  стал  нашим  законным  повелителем,  каждому  верноподданному
надлежит говорить с почтением, - завладел Англией и, само собой, все  лучшие
места, какие только  у  него  были,  отдал  своим  приближенным.  Он  выгнал
английских дворян из их замков и водворил туда нормандских воинов и рыцарей.
Он и его люди делали что им вздумается; и хотя англичане  часто  восставали,
король подавлял беспорядки и правил нами двадцать один год. Он был  воистину
храбрый воин - суровый,  мудрый,  благоразумный,  когда  дело  касалось  его
интересов, и все другие короли почитали этого прославленного монарха.
     Но хотя как государь он был велик, семейные его дела  шли  плохо  из-за
целого  выводка  непокорных  сыновей  -  их  королевские  высочества   вечно
ссорились между собой. Рассказывают, что однажды, когда  он  пил  чай  с  ее
величеством королевой  и  молодыми  принцами  в  одном  из  своих  замков  в
Нормандии (нашу страну он только грабил  и  почти  никогда  не  жил  здесь),
вспыхнула ссора,  которая,  разумеется,  была  ужасным  позором.  Вообразите
только, мои дорогие, как три юных принца сидят за чайным столом  с  папой  и
мамой и ведут себя ужасно, - вдруг начинают обливать друг друга водой.  Двое
младших, е. та., в. принц Вильгельм  и  е.  к.  в.  принц  Генри,  буквально
швырнули полоскательницу или еще что-то в этом роде в лицо  своему  старшему
брату е. к. в. принцу Роберту.
     Его королевское высочество пришел в неописуемый  гнев,  и  хотя  братья
стали уверять, что просто пошутили, заявил, что он  оскорблен,  что  папа  и
мама любят их, а его не любят, и, обнажив шпагу, поклялся лишить  их  жизни.
Его величество с немалым  трудом  утихомирил  принцев;  но  ничто  не  могло
успокоить Роберта, он покинул замок, пылая жаждой мести.  Этого  горячего  и
своевольного юношу прозвали Courthose, что  по-французски  значит  "Короткие
Штаны", и говорят, что он ходил в коротких невыразимых, потому что у него  и
ноги были короткие.
     Принц Коротконогий бежал в замок французского короля, который завидовал
принцу Роберту и очень  обрадовался  раздору  в  его  семье;  молодой  принц
принялся грабить отцовские владения, и тогда король со своим войском  осадил
его замок.
     Тут произошел случай, который свидетельствует,  что  у  принца  Роберта
(несмотря на его короткие ноги) было доброе и  отважное  сердце,  и  который
должен показать моим возлюбленным ученикам, какие опасности - какие  ужасные
опасности влечет за собой непослушание. Однажды принц Роберт  и  его  рыцари
предприняли вылазку против осаждающих и вступили в бой со всадниками.  Видя,
что один из вражеских рыцарей разит всех  подряд  направо  и  налево,  принц
Роберт поскакал на него с обнаженным мечом и завязал с ним бой. Забрала были
опущены, и они сшиблись как... как храбрые воины! (Вот здорово!)
     В конце концов принц Роберт нанес противнику такой удар, что вышиб  его
из седла, и этот могучий человек, падая, воскликнул: "Проклятие!", или  "Ах,
я умираю", или что-то в таком роде.
     Вообразите ужас принца Роберта, когда он узнал голос родного  отца!  Он
спрыгнул с коня так быстро, как только позволили ему короткие ноги, подбежал
к отцу, упал перед ним на колени, просил прощения и умолял взять его коня  и
ехать домой. Король взял коня, но тут я с сожалением должна сказать, что  он
только обругал сына и уехал домой мрачнее тучи.
     Однако вскоре он смилостивился, признал, что его сын принц Коротконогий
честный малый, и простил его, после  чего  они  вместе  храбро  сражались  в
нескольких битвах, но уже не друг против друга, а плечом к плечу.
     Так славный король Англии, сильно растолстев под старость, преуспел  во
всех своих деяниях, стал великим государем  и  уже  собирался  начать  войну
против короля Франции, который его  оскорбил  и  чьи  владения  он  поклялся
предать огню, но упал с коня и так сильно ушибся,  что  сразу  отказался  от
планов истребления французов, ибо почувствовал, что пришел его смертный час.
     Как это обычно бывает, тот, кто всю жизнь  совершал  насилия,  проливал
кровь  и  грабил  людей,  на  смертном  одре  предался  раскаянью,  произнес
несколько набожных слов, записанных  летописцами,  и  роздал  немалую  часть
награбленных у народа денег монастырям и духовенству.
     Как только король испустил последний вздох, все придворные  разбежались
по своим замкам,  ожидая  войны.  Все  аббаты  уехали  в  свои  аббатства  и
затворились там. Все лавочники заперли свои лавки, боясь мятежа и  грабежей,
а усопший король остался без присмотра, - слуги разграбили дворец и  бросили
тело почти голым на кровати. Вот как  служили  они  величайшему  человеку  в
христианском мире!
     (Общее волнение, среди которого лектор покидает аудиторию.)

                                Лекция пятая

                              Вильгельм Рыжий

     Перед тем как Завоеватель испустил последний  вздох,  Вильгельм  Рыжий,
его второй сын (у которого ноги  были  куда  длиннее,  чем  у  его  славного
старшего брата Роберта),  прибыл  в  Англию,  захватил  несколько  замков  и
отцовские деньги и, укрепившись таким образом, преспокойно провозгласил себя
королем Англии. А честный Роберт так и остался герцогом Нормандским. Что  же
до третьего сына, принца Генриха, он, хоть и не был  так  хорошо  обеспечен,
как его старшие братья, все же умудрился сводить концы с концами,  грабя  на
свой страх и риск.
     Завладев короной, Вильгельм так рьяно взялся за дело, что некоторые  из
дворян, которых он ограбил, раскаялись, что признали его королем вместо  его
старшего брата, честного Коротконогого. И они подняли мятеж,  который  Рыжий
подавил без труда, - он призвал  народ  поддержать  его  и  посулил  за  это
множество всяких благ. Народ ему поверил и сражался за него,  а  когда  цель
его была достигнута, то есть народ  подавил  мятеж  и  помог  ему  захватить
несколько замков и городов Роберта Нормандца, - верите ли? - Вильгельм  стал
обращаться с ним ничуть не лучше прежнего. (Возгласы: "Позор!")
     Услышав эти возгласы, мисс Тиклтоби строго оглядела присутствующих. Ах,
молодые люди, молодые люди! - воскликнула она. - Вы меня удивляете. Разве не
знаете вы, что  подобные  возгласы  с  вашей  стороны  крайне  неприличны  и
нелояльны? Разве не знаете вы, что, крикнув "позор", вы оскорбили не  только
всякого монарха, но и всякое правительство, какое  когда-либо  существовало?
Воистину  позор!  Позор  вам,  ибо  вы  осмелились  оскорбить  наш   прежний
великолепный кабинет вигов, наш теперешний замечательный кабинет тори,  сэра
Роберта, лорда Джона и всякое правительство, какое когда-либо  у  нас  было.
Они все сулят нам всяческие блага и никогда  не  выполняют  своих  обещаний.
Научитесь уважать стоящих выше вас, молодые люди, и не торопитесь бунтовать.
(Дети молчали, и мисс Т., смягчив выражение лица, продолжала.)	-
     Я расскажу вам про одну милую шутку, которую учинил этот весельчак, его
покойное величество король Вильгельм  Рыжий.  Он  заставил  своих  подданных
воспылать ненавистью к нормандцам и, уверяю вас, наговорил с три короба  про
то, что они наши извечные враги,  после  чего  созвал  огромное  войско  для
похода на нормандцев, дабы покончить с ними. Войско обязано было  собраться,
потому что по законам страны каждый дворянин, рыцарь,  тан  и  землевладелец
обязан был, в зависимости от размеров своих владений,  выставить  столько-то
воинов - они знали, что иначе король напал бы на их владения; и  вот,  когда
все они собрались и приготовились к переправе,  король  обратился  к  ним  с
речью.
     "Друзья, соотечественники, соратники (сказал он), товарищи моих трудов,
разделившие со  мной  надежды  и  славу,  на  вас  смотрит  вся  Европа.  Вы
готовитесь отправиться в крайне опасный поход, вам придется подвергнуть себя
невзгодам плаванья, превратности которого мне  незачем  вам  описывать  (при
этом бойцы заметно опечалились). Вы высадитесь во враждебной стране, которая
уже опустошена моими прежними вторжениями, равно как  и  мерзким  правлением
повелевающего ею деспота. (Крики: "Смерть  Роберту  Коротконогому!",  "Долой
тиранию!", "Долой нормандцев!".) В этой многострадальной, разоренной  стране
большинство из  вас  неизбежно  умрет  голодной  смертью;  многих  и  многих
разорвут на куски свирепые нормандские воины; и если даже небу будет  угодно
увенчать успехом мое правое дело, что принесет моя победа вам,  друзья  мои?
Вам от этого будет ничуть не лучше; многие из вас вернутся без рук  или  без
ног и не станут хоть на пенни богаче, чем ушли. (Сильнейшее волнение.)
     И вот я спрашиваю вас, как мужчин, как англичан, как отцов семейств, не
лучше ли пойти на мирное и почетное  соглашение,  чем  ввязываться  в  такое
дело? Да! Я знал, что вы скажете  -  да,  как  и  подобает  разумным  людям,
честным  людям,  одним  словом,  англичанам.  (Правильно!  Правильно!)  И  я
спрашиваю вас - ваш монарх и отец вас спрашивает, не лучше ли  вам  уплатить
мне по десять шиллингов с носа и разойтись по домам к счастливым  семьям,  к
красавицам женам, которые, таким образом, избавятся от риска  потерять  тех,
кто делит с ними ложе, к улыбающимся детям, которых их отцы еще долгие  годы
смогут благословлять, кормить и воспитывать? Эй, сборщики, обойдите  всех  с
шапкой, и пусть войско решит дело голосованием".
     Утирая  глаза  платком,  монарх-благодетель  сел,  и  каковы  же   были
последствия его трогательной речи? Шапка пошла по кругу -  вся  армия  сразу
поняла разумность его предложения - пятнадцать  тысяч  фунтов  были  собраны
прямо  на  месте,  кровавая  война  предотвращена,  и,  таким  образом,  как
выразился король, все стороны остались довольны.
     Тем не менее он в скором времени снова созвал войско и отобрал у своего
брата Роберта множество городов и замков. В конце концов  он  завладел  всем
его герцогством, воспользовавшись тем, что Европа в то время  была  охвачена
странным припадком  безумия  и  ненависти  к  туркам;  некий  Петр-Отшельник
отправился в чужие земли, пропов