ете?
   Отвела глаза.
   - Сестра куда способнее меня,  но...  элементарного  здравого  смысла  ей
недостает. Я-то, хоть и не понимаю, что именно тут происходит, чую подвох. А
Жюли вроде все на ура принимает.
   - Почему вы спросили про полицейских?
   - Да потому, что здесь мы как в тюрьме. Тюрьма, конечно,  вполне  уютная.
Ни камер, ни решеток... она ведь вам говорила, он уверяет, что  мы  в  любой
момент можем отправиться домой. Вот только мы  все  время  ощущаем  какой-то
надзор или опеку.
   - Но сейчас-то мы в безопасности?
   - Надеюсь. Но скоро мне надо идти.
   - Сообщить в полицию ничего не стоит. Было бы желание.
   - Это радует.
   - Ну, а вы как думаете, что здесь на самом деле происходит?
   Кислая улыбка.
   - Я у вас о том же хотела спросить.
   - На мой взгляд, в психиатрии он что-то смыслит.
   - Он часами расспрашивает Жюли, когда вы уходите. Что  вы  говорили,  как
вели себя, как она вам врала... и тому  подобное.  Впечатление,  его  так  и
подмывает влезть в чужую шкуру - каждую подробность выпытывает.
   - И гипнотизирует ее?
   - Он нас обеих гипнотизировал - меня всего один раз. Такое  немыслимое...
вам тоже довелось?
   -Да.
   - А Жюли - не один. Чтоб тверже выучила роль. Биографию Лилии. А потом  -
повадки шизофреников, настоящий спецкурс.
   - И под гипнозом выспрашивает?
   - По правде - нет. Всякий раз печется, чтоб та, кого он не гипнотизирует,
присутствовала на сеансе. Я сижу и слушаю, с начала до конца.
   - И все-таки дело нечисто?
   Снова замялась.
   - Кое-что нас смущает. Момент соглядатайства, что  ли.  Кажется,  он  все
подсматривает, как вы тут с ней кадритесь.
   - Взглянула на меня. - Жюли вам рассказывала про сердца трех? - И по лицу
моему догадалась, что нет. - Ну, расскажет еще. Завтра.
   - Что за сердца трех?
   - По первоначальному плану мне тоже полагалось вступить в игру.
   - А дальше?
   - Пусть она вам расскажет.
   - Мы с вами...? - предположил я.
   Помедлила.
   - Он уже от этого отказался. С учетом того, как все  повернулось.  Но  мы
подозреваем, что первоначальный план он вообще  не  собирался  выполнять.  И
потому непонятно, зачем я-то здесь болтаюсь.
   - Подлость какая. Мы ж ему не пешки.
   - Это ему лучше, чем вам, Николас, известно. Дело не в том, что ему  надо
поставить нас в тупик. Ему надо, чтоб мы сами его в тупик поставили.  -  Она
улыбнулась и прошептала: - Кстати, я лично так и не решила,  радоваться  или
плакать, что прежний план отменен.
   - Позволите передать это вашей сестре?
   Усмехнулась, отвела взгляд.
   - Вы меня всерьез не принимайте.
   - Я уж понял, что не стоит.
   Сделала короткую паузу.
   - У Жюли был очень тяжелый роман, Николас. Совсем недавно  он  закончился
разрывом. Это одна из причин того, что она уехала из Англии.
   - Как я ее понимаю!
   - Да, вы должны понимать ее. Но  я  к  тому,  что  ей  и  старых  мучений
достаточно.
   - Я не собираюсь ее мучить.
   Подалась вперед.
   - У нее просто талант - цеплять не тех мужиков. Вас я не имею в  виду,  я
вас почти не знаю. Но последнее ее достижение  оптимизма  не  внушает.  -  И
добавила: - У меня одна мысль: во что бы то ни стало ее уберечь.
   - От меня ее беречь не требуется.
   - Беда в том, что она всю жизнь ищет поэзии, страсти, отзывчивости - всей
этой романтической дребедени. Мой рацион не в пример грубее.
   - Проза и пудинг?
   - Я не жду, что у красивого мужчины и душа будет красивая.
   Она произнесла это с тоскливой горечью, какая пришлась мне  по  вкусу.  Я
исподтишка взглянул на ее профиль и на миг вообразил иной спектакль, где  их
роли схожи, где обе, и темная и светлая, принадлежат мне одному;  скабрезные
новеллы Возрождения, где девушки меняются местами, пока не наступит рассвет.
Я представил, что в будущем, ладно, так и быть, я  женюсь  на  Жюли,  но  не
менее привлекательная и абсолютно не похожая на нее свояченица  присутствует
в нашей семейной жизни, пусть всего лишь в  качестве  эффектного  контраста.
Близнецы - всегда  оттенки,  соблазны,  диффузия  двух  "я";  тела  и  души,
отражающиеся друг в друге, неразделимые.
   - Мне пора, - шепнула она.
   - Успокоил я вас?
   - Вы были на высоте.
   - Можно проводить вас до места, где вы прячетесь?
   - Внутрь вам нельзя.
   - Хорошо. Но мне тоже не мешает успокоиться. Замялась.
   - Только обещайте повернуть назад, как только я попрошу.
   - Согласен.
   Мы поднялись и направились туда, где высился в свете  звезд  Посейдон.  И
лишь поравнявшись со статуей, поняли, что не одни в урочище. Замерли.  Ярдах
в двадцати пяти, из-за кустарника, росшего по нижнему,  обращенному  к  морю
краю поляны, выступила белая фигура. Говорили мы слишком  тихо,  чтобы  быть
услышанными на таком расстоянии, но все-таки растерялись.
   - Черт бы его подрал, - прошептала Джун.
   - Кто это?
   Она схватила меня за руку и потянула назад.
   - Наш обожаемый надзиратель. Оставайтесь на месте. Дальше я пойду одна.
   Обернувшись, я всмотрелся пристальней: человек в белом халате врача,  как
бы санитар, на лице - темная маска, черты которой невозможно различить. Джун
сжала мне пальцы и уставилась в глаза таким же серьезным  взглядом,  как  ее
сестра.
   - Я вам верю. И вы нам верьте, прошу вас.
   - Что теперь будет?
   - Не знаю. Не вступайте в пререкания. Просто возвращайтесь в дом.
   Подалась вперед, притянула меня к себе, чмокнула в щеку. И устремилась  к
белому халату. Выждав, пока она подойдет к нему вплотную,  я  последовал  за
ней. Человек молча посторонился, пропуская ее в лесную тьму, но затем  опять
загородил собою брешь в кустарнике. Вздрогнув куда сильнее, чем в  тот  миг,
когда впервые заметил его, вблизи я понял, что маски на  нем  нет.  Это  был
негр: крупный, высокий, лет на пять старше меня. Он бесстрастно наблюдал  за
мной.  Меж  нами  осталось  шагов  десять.  Он  выбросил  руки  в   стороны,
предостерегая: проход закрыт. Кожа  его  была  светлее,  чем  у  большинства
негров,  лицо  гладкое,  внимательные  глаза,  блестящие,   как   у   зверя,
механически фиксировали каждое мое движение. Он стоял грузно, но напряженно,
точно атлет или боксер.
   - В шакальей маске ты гораздо красивее, - сказал я, остановившись.
   Он не шевельнулся. Но из-за его плеча возникло лицо Джун,  встревоженное,
умоляющее.
   - Николас! Возвращайтесь в дом. Пожалуйста. - Я вновь уставился на негра.
- Он не может говорить. Он немой, - сказала она.
   - А я думал, черные евнухи вымерли вместе с Оттоманской империей.
   В лице его ничто не дрогнуло, мне почудилось даже, что он не  понял  моих
слов. Но тут он сложил руки на груди и  расставил  ноги  шире.  Под  халатом
виднелась водолазка. Ясно было, что он ожидает моего нападения, и я с трудом
удержался, чтобы не броситься на него.
   Пусть решает Джун. Я взглянул на нее.
   - Вам ничего не угрожает?
   - Нет. Пожалуйста, уходите.
   - Я подожду у статуи.
   Кивнув, она скрылась. Я  вернулся  к  морскому  божеству  и  сел  на  его
естественный пьедестал; зачем-то, не  знаю  зачем,  ухватился  за  бронзовую
лодыжку. Негр стоял со скрещенными руками, будто снулый музейный служитель -
нет, скорее сабленосец-янычар  у  врат  султанова  гарема.  Я  оторвался  от
лодыжки и закурил, чтобы  приструнить  бушующий  адреналин.  Прошла  минута,
другая. Я вслушивался: не раздадутся ли из тайника голоса сестер, не зарычит
ли моторка. Полная тишина. Во мне, кроме мужского достоинства, униженного на
глазах красивой девушки, саднило чувство  тревоги  и  вины.  Теперь  Кончис,
несомненно, узнает о нашем тайном свидании. А  может,  и  сюда  заявится.  Я
боялся не столько того, что откроется мое двуличие  в  идиотской  истории  с
шизофренией,  сколько  того,  что,  демонстративно  нарушив  оговоренные  им
условия, я буду немедленно выдворен из Бурани. Я поразмыслил, не удастся  ли
перетянуть негра на свою сторону, убедить его, упросить. Но тот  стоял  себе
во мраке деревьев, дважды неподвластный моей логике - как представитель расы
и как персона.
   Откуда-то с берега донесся свист. С  этого  момента  события  развивались
стремительно.
   Белая фигура заскользила вверх по склону, ко мне. Вскочив, я  проговорил:
- А ну постой-ка. - Однако негр был силен и быстр, точно леопард, выше  меня
на целых два дюйма. Физиономия сосредоточенная и злая. Самое неприятное, - я
здорово струхнул, - что в глазах его  светилось  яростное  безумие;  у  меня
мелькнула догадка - не Хенрика ли Нюгора заменяет тут этот чернокожий? Он  с
налету смачно плюнул мне в лицо и засадил  в  грудь  растопыренной  ладонью.
Край  скального  выступа  ударил  мне  под  коленки.  Я  шмякнулся  к  ногам
Посейдона. Глядя в удаляющуюся спину негра, смахнул харкотину с носа и  щек.
Хотел было заорать ему вслед,  но  передумал.  Вытащил  платок  и  тщательно
протер липкое, опоганенное лицо. Подвернись мне сейчас Кончис, я просто убил
бы его.
   Но Кончис не подвернулся, и я побрел к воротам, а затем - по  тропинке  к
Муце; прочь от обиталища старика. На пляже содрал с себя одежду и бросился в
море; ополоснул лицо соленой водой, отплыл на  сто  ярдов  от  берега.  Море
кишело светящимися водорослями, каждое движение  оставляло  в  воде  длинный
замысловатый след. Я нырнул, на глубине по-тюленьи  перевернулся  на  спину;
звезды растекались в водной толще белыми  кляксами.  Прохладное,  остужающее
море нежно поглаживало мне пах.  Я  был  волен  телом  и  душою,  далеко  за
пределами досягаемости с берега.
   Я давно подозревал, что в рассказе о де Дюкане с его коллекцией автоматов
таится скрытый смысл. Именно в такую кунсткамеру Кончис  и  превращал  -  по
крайней мере, тщился превратить - Бурани, делал себе кукол из живых людей...
и я не  намерен  больше  потакать  ему  в  этом.  Здравые  рассуждения  Джун
подействовали на меня отрезвляюще. Я - единственный мужчина, на которого они
тут могут положиться; в первую очередь им не амуры мои  нужны,  а  помощь  и
сила. Но я понимал, что врываться в дом и скандалить со стариком  бесполезно
- тот опять примется лгать напропалую. Как  засевшую  в  пещере  тварь,  его
предстоит выманить чуть подальше на дневной свет и  лишь  затем  скрутить  и
уничтожить.
   На востоке над морем вздымался темный мыс;  стоя  в  воде  вертикально  и
медленно перебирая ногами, я понемногу успокаивался. Схлопотав плевок, я еще
дешево отделался; не надо было оскорблять этого типа.  Расизм  не  входит  в
число моих грехов... точнее, хотелось бы надеяться, что не  входит.  Правда,
теперь старику не удастся  сделать  вид,  будто  ничего  не  случилось;  ему
волей-неволей  придется  раскрыть  еще  несколько  карт.  Посмотрим,   какие
изменения он внесет в завтрашний сценарий. Меня охватило прежнее нетерпение:
пусть все напасти, даже черный Минотавр, обрушатся на меня,  коль  скоро  их
так и так не минуешь; коль скоро близок центр лабиринта, где  ждет  желанная
награда.
   Я поплыл к берегу, вытерся рубашкой. Натянул брюки и туфли, отправился  к
вилле. Дом спал. У комнаты Кончиса я замер и прислушался, не  смущаясь,  что
кто-то, возможно, тоже прислушивается к моим шагам по ту сторону  двери.  Ни
звука.



   46

   Пробудился я непривычно квелым и разбитым - следствие местной жары.  Было
около десяти. Я смочил волосы холодной водой, через силу оделся и  спустился
под  колоннаду.  Заглянул  под  муслиновую  салфетку:  на  столе  завтрак  и
спиртовка, чтоб подогреть непременную турку кофе. Я чуть помешкал, но  никто
не появлялся. Мертвое спокойствие  виллы  ошеломляло.  Я-то  думал,  сегодня
Кончис продолжит комедию, а сцена пуста. Я сел завтракать.
   Покончив с едой, отнес посуду к хижине Марии - вот-де какой я заботливый;
но дверь оказалась на замке. Первая неудача. Я поднялся, постучал к Кончису,
подергал ручку - вторая неудача. Обошел весь первый  этаж.  Даже  разворошил
полки в концертной в поисках Кончисовых трудов по психиатрии  -  безуспешно.
Мной овладела паника: из-за того, что я натворил  ночью,  всему  конец.  Они
навсегда исчезли.
   Я поплелся к статуе, обогнул территорию виллы, точно посеял ключ где-то в
траве у забора, и через час вернулся к дому. Все так же пусто. Я  чувствовал
себя преданным, одураченным. Что предпринять? Бежать в деревню,  сообщить  в
полицию? Наконец я спустился на частный пляж. Лодки у  мостков  не  было.  Я
выплыл из бухточки, завернул за стрелку, ограничивающую ее с востока. Здесь,
меж хаоса валунов и каменных обломков, круто обрывались в море  скалы  более
сотни футов высотой - крупнейшие  на  острове.  В  полумиле  к  востоку  они
образовывали неглубокую впадину, нечто вроде залива, надежно заслоняя  собою
берег с тремя домишками. Я тщательно осмотрел скалы: ни удобного спуска,  ни
заводи, где  могла  бы  пришвартоваться  самая  захудалая  лодочка.  Однако,
похоже, именно в эти места  удалялись  сестры,  говоря,  что  идут  "домой".
Поверху, над кромкой обрыва, тянулись у подножия сосен низкорослые  кусты  -
укрыться  там  немыслимо.  Оставалась  единственная   возможность:   девушки
пробирались  по  краю  обрыва,  а  затем  поворачивали  в  глубь  острова  и
спускались в лес мимо селеньица.
   Я заплыл чуть дальше от берега,  но  попал  в  струю  холодного  течения,
отпрянул - и сразу увидел ее. На краю скалы ярдах  в  ста  восточнее  стояла
девушка в светло-розовом летнем платье; даже в  густой  древесной  тени  она
приковывала взгляд с какой-то роскошной неотвратимостью. Помахала  рукой,  я
махнул в ответ. Она сделала  несколько  шагов  вдоль  зеленой  стены  сосен,
солнечные полосы побежали по нежно-алому платью; у меня перехватило дыхание:
я заметил второе розовое пятно, вторую девушку. Они застыли,  повторяя  одна
другую; ближняя снова призывно помахала рукой. Обе повернулись и скрылись из
виду, будто намереваясь идти мне навстречу.
   Минут через пять-шесть я, запыхавшись,  обернув  рубахой  мокрые  плавки,
перебрался через овраг. У скульптуры их не оказалось, и я с досадой подумал,
что меня опять дразнят, что мне дали полюбоваться  на  них  для  того  лишь,
чтобы окончательно упрятать. Мимо рожкового дерева я спустился к скалам. Меж
стволов нестерпимо заблистала морская голубизна. И тут я отыскал их. Девушки
сидели в тени на восточном склоне  маленького,  покрытого  дерном  каменного
утеса. Не спуская с них глаз,  я  замедлил  темп.  На  них  были  совершенно
одинаковые простенькие платья с короткими,  чуть  присобранными  рукавами  и
глубокими вырезами у горла, гольфы в синюю крапинку,  светло-серые  туфли  с
низким  каблуком.  Они  смотрелись   женственно   и   очаровательно,   будто
девятнадцатилетние  барышни,  вырядившиеся  на   воскресный   пикник...   но
вырядившиеся, на мой  вкус,  слишком  тщательно,  по-городскому  -  особенно
некстати была плетеная корзинка, что лежала у ног Джун и придавала им  обеим
вид вечных кембриджских студенток.
   При моем приближении Джун встала и пошла мне навстречу. Волосы у нее, как
и у сестры, были распущены; золотистая кожа, загоревшая  даже  сильнее,  чем
мне показалось ночью; переводя взгляд с одной  на  другую,  я  отметил,  что
внешне она куда прямодушнее сестры; в ней то и дело сквозили повадки бойкого
мальчишки.  Жюли  пристально  наблюдала  за  нами.  Она  явно   намеревалась
держаться строго и отчужденно. Джун усмехнулась.
   - Я ей сказала, что вам все равно, с кем сегодня гулять,  с  ней  или  со
мной.
   - Мило с вашей стороны.
   Взяла меня за руку, подвела к утесу.
   - Вот он, рыцарь наш в лучистых латах.
   Жюли посмотрела холодно.
   - Привет.
   - Она все знает, - сообщила ее сестра.
   Жюли искоса взглянула на нее.
   - И знаю, кто во всем виноват.
   Но затем встала и спустилась к нам. Укор сменился состраданием.
   - Как вы добрались до дому?
   Я рассказал им про плевок. Сестры и думать забыли о своих размолвках.  На
меня  с  тревогой  уставились  две  пары  серо-голубых   глаз.   Потом   они
переглянулись, будто моя история подтверждала их  собственные  выводы.  Жюли
заговорила первой.
   - Вы Мориса сегодня видели?
   - Ни следа.
   Они вновь переглянулись.
   - И мы не видели, - сказала Джун.
   - Все вокруг точно вымерло. Я вас все утро искал. Джун посмотрела мне  за
спину, в глубину леса.
   - Это с виду вымерло. Как бы не так.
   - Что это за гнусный чернокожий?
   - Морис называет его своим слугой. В ваше отсутствие он  даже  за  столом
прислуживает. Его обязанность - опекать нас, пока мы в укрытии. Нас от  него
уже воротит.
   - Он правда немой?
   - А шут его знает. Мы считаем, что нет. Все время сидит и пялится. Словно
вот-вот откроет рот.
   - Не пытался он...?
   Жюли покачала головой.
   - Он навряд ли соображает, какого мы пола.
   - Ну, тогда он еще и слепой вдобавок.
   Джун поморщилась.
   - Да, не везет ему, зато нам с ним повезло.
   - Старику-то он настучал про ночные дела?
   - Тем более странно, почему тот не показывается.
   - Собака, не залаявшая ночью(1), - вставила Джун.
   ---------------------------------------(1) Крылатая фраза Шерлока  Холмса
из новеллы Артура Конан-Дойла "Серебряная метка".
   Я взглянул на нее.
   - По плану нам ведь не полагалось знакомиться.
   -  Это  до  сегодняшнего  дня  не  полагалось.  А  нынче  мне  предстояло
вкручивать вам мозги вместе с Морисом.
   - После очередной моей выходки - убогая, что с меня возьмешь, -  добавила
Жюли.
   - Но теперь-то...
   - Да мы и сами озадачены. Беда в том,  что  он  не  сказал,  какой  будет
следующий этап. Кем нам надо притвориться, когда  вы  раскусите  вранье  про
шизофрению.
   - И мы решили стать самими собой, - заявила Джун.
   - Посмотрим, что из этого выйдет.
   - А сейчас пора рассказать мне все без утайки.
   Жюли холодно взглянула на сестру. Джун нарочито изумилась:
   - Выходит, я вам тут ни к чему?
   - У тебя есть шанс еще часок покоптиться на солнышке. За обедом мы, так и
быть, стерпим твое общество.
   Присев в реверансе, Джун сходила за корзинкой; удаляясь в сторону  пляжа,
погрозила пальцем:
   - Все, что меня касается, потом перескажете.  Я  рассмеялся  и  запоздало
перехватил прямой, угрюмый взгляд Жюли.
   - Было темно. И одежда такая же, так что я...
   - Я очень на нее сердита. Все и без того запуталось.
   - Она совсем не похожа на вас.
   - Мы с детства стремились друг от друга отличаться.
   - Тон ее потеплел, стал искреннее. - На самом деле мы не разлей вода.
   Я взял ее за руку.
   - Вы лучше.
   Но она отстранилась, хоть руки не отняла.
   - Там, в скалах, есть удобное место. И мы наконец  побеседуем  без  чужих
глаз.
   Мы пошли меж деревьев на восток.
   - Вы что, по-настоящему злитесь?
   - Сладко было с ней целоваться?
   - Я ж думал, что она - это вы.
   - И долго вы так думали?
   - Секунд десять.
   Рванула мою руку вниз.
   - Врун.
   Но в углах ее губ появилась улыбка. Мы очутились у естественной  скальной
стены; одинокая сосенка, крутой спуск к обрыву. Стена надежно  укрывала  нас
от соглядатаев с острова. Под сенью жидкого,  потрепанного  ветрами  деревца
был расстелен темно-зеленый коврик, на котором  стояла  еще  одна  корзинка.
Оглядевшись, я заключил Жюли в объятия. На сей раз она позволила  поцеловать
себя, но почти сразу же отвела лицо.
   - Мне так хотелось выбраться к вам вчера.
   - Жаль, что не вышло.
   - Пришлось отпустить ее одну. - Сдавленный вздох.
   - Все время ноет, что мне самое интересное и важное достается.
   - Ну ничего. Теперь у нас весь день впереди.
   Поцеловала сырой рукав моей рубашки.
   - Нам надо поговорить.
   Сбросила туфли и, подогнув под себя ноги, уселась на коврик. Над  кромкой
синих гольфов торчали голые коленки. При ближайшем рассмотрении  выяснилось,
что платье у нее  белое,  но  покрытое  частым  мелким  узором  из  розочек.
Глубокий вырез приоткрывал ложбинку меж грудей. В этом одеянии она  казалась
доверчивой, как школьница. Бриз трепал пряди волос за ее плечами,  точно  на
пляже в день, когда она звалась Лилией, - н