жа ей под хвост попала. - Погрузился в воспоминания. - Ну, обозвала меня фашистом.
     - Фашистом?!
     - Мы поспорили относительно Мосли.
     - Ты же не хочешь сказать, что...
     - Ну что ты, старичок. Побойся бога. - Рассмеялся, искоса взглянул на меня. - Но, без балды, Мосли иногда и дело говорит. Я тебе скажу, наша страна и вправду здорово распустилась. - Приосанился. - Порядка нам не хватает. Национальный характер...
     - Согласен, но Мосли...
     - Старик, ты не понял. С кем я, по-твоему, на войне сражался? Не в этом суть... Ну вот возьми Испанию. Посмотри, сколько сделал для нее Франко.
     - Наоткрывал в Барселоне десятки тюрем, только и всего.
     - Ты в Испании-то бывал, старичок?
     - Честно говоря, нет.
     - Так съезди, а я пока помолчу о том, что Франко сделал, а чего не сделал.
     Я сосчитал про себя до пяти.
     - Извини. Оставим это. На чем ты остановился?
     - Мне как-то попались сочинения Мосли, и там я прочел много дельного, - настырно чеканил он. - Очень много дельного.
     - Не сомневаюсь.
     Почистив таким образом перышки, он продолжал:
     - Моя близняшка вернулась, старый хрен отлучился ненадолго, и она вела себя ну просто как киска. Я времени не терял и намекнул, что прийти в норму мне поможет небольшая прогулка под луной. Прогулка? - говорит. А почему не купанье? Если бы ты слышал, как она это сказала! Сразу ясно, что от купания до других делишек, поинтереснее, рукой подать. В полночь на условленном месте, у ворот. Ладно, ложатся там в одиннадцать, я сижу, готовый к старту. Выхожу на цыпочках. Все спокойно. К воротам. Минут через пять является. И знаешь, старина, хоть мне и не впервой, но чтоб так, с полоборота... Ну, думаю, операция "Ночное купание" отменяется, приступим к делу. Но она говорит: хочу освежиться.
     - Хорошо, что ты не рассказал мне все это перед
отъездом. Я бы умер от зависти.
     Он покровительственно улыбнулся.
     - Спустились к воде. Она: я без купальника, идите первым. То ли стесняется, то ли в кустики захотелось. Ну ладно. Разоблачаюсь. Она - в лес. Я мальчик послушный, отплыл ярдов на пятьдесят, барахтаюсь, жду две минуты, три, четыре, наконец, десять, замерз как цуцик. А ее и в помине нет.
     - И одежды твоей тоже?
     - Соображаешь, старик. В чем мать родила. Стою на этом чертовом пляже и шепотом ее кличу. - Я расхохотался, и он нехотя улыбнулся углом рта. - Такая вот хохма. Тут до меня доходит. Представляешь, как я рассвирепел? Ждал ее полчаса. Искал. Пусто. Почапал к дому. Чуть ноги не переломал. Прихватил сосновую ветку, причиндалы прикрыть в случае чего.
     - Потрясающе.
     Я сочувственно кивал, с трудом сдерживая ухмылку.
     - Ворота, дорожка, дом. Заворачиваю за угол. И как ты думаешь, что я там вижу? - Я пожал плечами. - Висельника!
     - Шутишь?
     - Нет, старина. Это они пошутили. Чучело, конечно. Как на штыковых учениях. Внутри солома. Петля на шее. В моих шмотках. И морда нарисована: Гитлер.
     - Силы небесные. А ты что?
     - А что мне оставалось? Отцепил, снял одежду.
     - А потом?
     - Все. Сбежали. Чистая работа.
     - Сбежали?
     - На каике. Я слышал шум на берегу. Может, рыбачий. Сумка моя на месте. В целости и сохранности. И я поперся в школу: четыре мили.
     - Ты, наверно, был вне себя.
     - Психанул слегка. Не без этого.
     - Но ты же не мог все это так оставить.
     Самодовольная улыбка.
     - Правильно. Я сделал просто. Сочинил донесеньице.
     Во-первых, про историю с немцами. Во-вторых, кое-что о теперешних убеждениях нашего друга, господина Кончиса. И послал куда следует.
     - Написал, что он коммунист? - С 1950-го, со времен гражданской войны, коммунистам в Греции спуску не давали.
     - Знавал их на Крите. Доложил, что парочку встретил на Фраксосе и проследил, что они пошли к нему. Большего им не требуется. Коготок увяз - всей птичке пропасть. Теперь понимаешь, почему тебя никто не морочил?
     Поглаживая ножку бокала, я думал, что, похоже, благодаря этому невозможному человеку, сидящему рядом, меня, напротив, как раз и "морочили". "Джун" сама призналась, что в прошлом году они жестоко просчитались и вынуждены были отступить; лисица не проявила нужной хитрости, и они свернули охоту в самом начале. Кажется, Кончис говорил, что, останавливая выбор на мне, они доверялись чистой случайности. Что ж, я сполна оправдал их ожидания. Я улыбнулся Митфорду.
     - Значит, ты смеялся последним?
     - Я иначе не умею, старик. Такой уж у меня характер.
     - Но зачем им это понадобилось, черт возьми? Ну хорошо, ты пришелся им не ко двору... ведь можно было сразу указать тебе на дверь.
     - Вся эта болтовня про крестных дочерей - полная чушь. Я, как дурак, поверил. Какие там крестницы! Первоклассные шлюхи. Когда эта Жюли начала чертыхаться, все стало ясно. И эта их манера смотреть на тебя... с поощрением. - Быстрый взгляд. - Такой балаган в Средиземноморье часто устраивают - особенно в Восточном. Я с этим не в первый раз сталкиваюсь.
     - То есть?
     - Ну, грубо говоря, старина, богатей Кончис сам-то уже не фурычит, но, что ли, кайф ловит, глядючи, как другие этим занимаются.
     Я снова исподтишка посмотрел на него; лабиринт нескончаемых отражений. Неужели он...
     - Но ведь они тебе ничего такого не предлагали?
     - Намекали. Я потом сообразил. Намекали.
     Он принес еще джина.
     - Ты должен был предупредить меня.
     - Я предупреждал, старина.
     - Не слишком вразумительно.
     - Знаешь, как поступал Ксан, Ксан Филдинг, с новичками, которых сбрасывали к нам в Левкийские горы? Сразу отправлял в дело. Ни советов, ни напутствий. "Не зевай", и все. Понял?
     Митфорд был мне неприятен не так своей ограниченностью и подловатостью, как тем, что в нем я видел шарж на самого себя, гипертрофию собственных недостатков; раковая опухоль, которую я заботливо прятал внутри, у него находилась снаружи, открытая взору. Даже знакомое болезненное подозрение, что он - очередной "саженец", проверка, урок, во мне не пробуждалось; при его непроходимой тупости не верилось, что он такой искусный актер. Я подумал о Лилии де Сейтас; видно, я для нее - то же, что он для меня. Варвар.
     Мы вышли из "Мандрагоры".
     - В октябре еду в Грецию, - сказал он.
     - Да что ты?
     - Фирма хочет будущим летом и там экскурсии наладить.
     - Странная идея.
     - Грекам это на пользу. Выбьет дурь у них из головы. Я обвел глазами людную улицу Сохо.
     - Надеюсь, сразу по прибытии Зевс поразит тебя молнией.
     Он решил, что я шучу.
     - Эпоха толпы, старичок. Эпоха толпы.
     Он протянул руку. Знай я приемы, выкрутил бы ее и перебросил его через себя. Долго еще перед глазами маячила его темно-синяя спина, удаляющаяся к Шефтсбери-авеню; вечный триумфатор в схватке, где побеждает слабейший.
     Через несколько лет я выяснил, что тогда он действительно блефовал, хоть и не в том вопросе. Я наткнулся на его имя в газете. Его арестовали в Торки за подделку эмиссионных
чеков. Он гастролировал по всей Англии под видом капитана Александра Митфорда, кавалера ордена "За безупречную службу" и Военного креста.
     "Хотя, - гласило обвинительное заключение, - подсудимый и находился в Греции в составе освободительной армии после поражения Германии, в движении Сопротивления он участия не принимал". И далее: "Выйдя в отставку, Митфорд вскоре вернулся в Грецию и получил там место учителя, предъявив фальшивые рекомендации. Уволен за профнепригодность".
     Ближе к вечеру я позвонил в Мач-Хэдем. Долго слушал длинные гудки. Наконец - голос Лилии де Сейтас. Она запыхалась.
     - Динсфорд-хаус.
     - Это я. Николас Эрфе.
     - А, привет, - как ни в чем не бывало произнесла она.
     - Простите. Я была в саду.
     - Мне нужно с вами увидеться.
     Короткая пауза.
     - Но мне нечего добавить.
     - Все равно нужно.
     Скова тишина; я чувствовал, как она улыбается.
     - Когда? - спросила она.



     74

     На следующий день я ушел рано. Вернувшись около двух, обнаружил под дверью записку от Кемп: "Заходил какой-то янки. Говорит, ты ему срочно нужен. В четыре будет тут". Я спустился к ней. Она большим пальцем размазывала поверх грязных, янтарно-черных риполиновых(1) пятен жирных червяков зеленого хрома. Вмешиваться в "творческий процесс" обычно воспрещалось.
     - Что за тип?
     - Сказал, ему надо с тобой поговорить.
    ----------------------------------------
    (1) Риполин - фирменное название бытового красителя.
     - О чем?
     - Собирается в Грецию. - Отступила назад, критически изучая свою мазню; во рту - папироса. - Туда, где ты работал, по-моему.
     - Как же он меня разыскал?
     - А я откуда знаю?
     Я перечитал записку.
     - Какой он из себя?
     - Боже, да потерпи ты час-другой! - Повернулась ко мне. - Не мельтеши.
     Он явился без пяти четыре, тощий верзила с типично американской стрижкой. В очках, на пару лет младше меня; приятное лицо, улыбка, само обаяние, свежий, зеленый, как салатный лист. Протянул руку.
     - Джон Бриггс.
     - Привет.
     - Николас Эрфе - это вы? Я правильно произношу? Эта дама внизу...
     Я впустил его.
     - Обстановочка тут подгуляла.
     - Так уютно. - Он оглядывался, ища нужное слово.
     - Атмосфера. - Мы двинулись наверх.
     - Не ожидал, что они возьмут американца.
     - Взяли. Понимаете... ну, на Крите неспокойно.
     - Вот оно что.
     - Я два семестра учился в Лондонском университете. И все пытался устроить себе годик в Греции, перед тем как отправиться домой. Вы не представляете, как я рад. - Мы замешкались на лестничной площадке. Он заглянул в дверь, к швеям. Кто-то из них присвистнул. Он помахал им рукой.
     - Какая прелесть. Настоящий Томас Гуд.
     - Как вы нашли эту работу?
     - В "Тайме эдьюкейшнл саплмент". - Привычные названия английских учреждений он произносил неуверенным тоном, словно полагал, что я о них впервые слышу.
     Мы вошли в квартиру. Я закрыл дверь.
     - А мне казалось. Британский совет теперь не занима-
ется вербовкой.
     - Разве? Видимо, подкомиссия решила, что раз мистер Кончис все равно здесь, он может заодно со мной побеседовать. - В комнате он подошел к окну и залюбовался унылой Шарлотт-стрит. - Потрясающе. Знаете, я просто влюблен в ваш город.
     Я предложил ему кресло поприличнее.
     - Так это... мистер Кончис Дал вам мой адрес?
     - Конечно. Что-нибудь не так?
     - Нет. Все в порядке. - Я сел у окна. - Он рассказывал обо мне?
     Он поднял руку, будто успокаивая.
     - Ну да, он... то есть я понимаю, он говорил, учителя просто погрязли в интригах. Чувствую, вы имели несчастье... - Он не закончил фразу. - Вам до сих пор неприятно об этом вспоминать?
     Я пожал плечами.
     - Греция есть Греция.
     - Уверен, они уже потирают руки при мысли, что к ним едет настоящий американец.
     - Непременно потирают. - Он покачал головой, убежденный, что втянуть настоящего американца в левантийскую школьную интригу просто невозможно. - Когда вы виделись с Кончисом? - спросил я.
     - Три недели назад, когда он был тут. Я бы раньше к вам зашел, но он потерял адрес. Прислал уже из Греции. Только утром.
     - Только утром?
     - Угу. Телеграммой. - Усмехнулся. - Я тоже удивился. Думал, он и забыл об этом. А вы... вы с ним близко знакомы?
     - Ну... встречались несколько раз. Я так и не понял, какой пост он занимает в педкомиссии.
     - По его словам, никакого. Просто содействует им. Господи, как же виртуозно он владеет английским!
     - Не говорите.
     Мы приглядывались друг к другу. Он сидел с беззаботным видом, в котором угадывалась не природная непринуж-
денность, а тренировка, чтение книг типа "Как разговаривать с незнакомыми". Чувствовалось, что все в жизни ему удается; но завидовать его чистоте, восторженности, энергии было совестно.
     Я напряженно размышлял. Мысль, что его появление совпало с моим звонком в Мач-Хэдем случайно, казалась столь абсурдной, что я готов был поверить в его неведение. С другой стороны, из нашего телефонного разговора г-жа де Сейтас могла заключить, что я сменил гнев на милость; самое время аккуратно проверить, насколько мои намерения искренни. Он сказал о телеграмме: еще один довод в его пользу; и, хотя я знал, что выбор "объекта" производится на основе случайностей, может быть, Кончис по какой-то причине, подведя итоги последнего лета, решил приготовить себе кролика заблаговременно. Глядя на бесхитростного, ничего не подозревающего Бриггса, я начал понимать Митфорда, его злобное ликование; в данном случае оно осложнялось злорадством европейца при виде американца-воображалы, которого вот-вот окоротят; и еще человеколюбивым нежеланием - я не признался бы в нем ни Кончису, ни Лилии де Сейтас - портить ему удовольствие.
     Они, конечно, понимают (если Бриггс не лжет), что я могу все ему рассказать; но они понимают также, что мне известно, чего это будет стоить. Для них это значило бы, что я так ничего и не усвоил; а следовательно, не заслуживаю снисхождения. Опасная игра; что я выберу: сладкую месть или дарованное блаженство? Мне снова сунули в руку плеть, и я снова не решался размахнуться и ударить.
     Бриггс вынул из кейса блокнот.
     - Можно, я задам вам несколько вопросов? Я приготовил список.
     Очередное совпадение? Он вел себя так же, как я в Динсфорд-хаусе несколько дней назад. Открытая, добродушная улыбка. Я улыбнулся в ответ.
     - Огонь!
     Он оказался невероятно предусмотрительным. Программа, пособия, одежда, климат, спортивные принадлежности, выбор лекарств, стол, размеры библиотеки, достопримеча-
тельности, будущие коллеги - он хотел знать о Фраксосе абсолютно все. Наконец он отложил свой список, карандаш и подробный конспект моих ответов, принялся за пиво, которым я его угостил.
     - Тысяча благодарностей. Просто превосходно. Мы не упустили ни одной детали.
     - За исключением той, что жить там надо еще научиться.
     Кивнул.
     - Мистер Кончис предупреждал.
     - По-гречески говорите?
     - Плохо. По-латыни - получше.
     - Ничего, навостритесь.
     - Я уже беру уроки.
     - Придется обходиться без женщин.
     Кивок.
     - Тяжело. Но я обручен, так что меня это мало волнует. - Вытащил бумажник и показал мне фото. Брюнетка с волевой улыбкой. Рот маловат; уже вырисовываются контуры лика развратной богини по имени Самовлюбленность.
     - С виду англичанка, - сказал я, возвращая снимок.
     - Да. Точнее, валлийка. Сейчас она здесь, учится на актрису.
     - Вот как.
     - Надеюсь, будущим летом она выберется на Фраксос. Если я до тех пор не соберу чемоданы.
     - А БЫ... говорили о гей Кончису?
     - Говорил. Он был очень любезен. Предложил, чтобы она остановилась у него.
     - Интересно, где именно. У него ведь два дома.
     - Кажется, в деревне. - Усмешка. - Правда, предупредил, что возьмет с меня плату за комнату.
     - Да что вы?
     - Хочет, чтоб я помог ему, ну, в... - махнул рукой: да вы и сами знаете.
     - В чем?
     - А вы разве не... - По моему лицу он понял, что я действительно "не". - В таком случае...
     - Господи, какие от меня могут быть тайны? Поколебавшись, он улыбнулся.
     - Ему нравится держать это в секрете. Я думал, вы знаете, но если вы редко виделись... про эту ценную находку в его владениях?
     - Находку?
     - Вы ведь знаете, где он живет? На той стороне острова.
     - Знаю.
     - Так вот, кажется, летом там отвалился кусок скалы и обнажился фундамент дворца - он считает, микенской эпохи.
     - Ну, этого ему скрыть не удастся.
     - Конечно, нет. Но он хочет немного потянуть время. Пока что замаскировал все рыхлой землей. Весной начнет раскопки. А то народу набежит - никакого покоя.
     - Понятно.
     - Так что скучать мне не придется.
     Я представил себе Лилию в облике кносской богини-змеи; в облике Электры; Клитемнестры; талантливого молодого археолога, доктора Ванессы Максвелл.
     - Да, похоже, не придется.
     Он допил пиво, взглянул на часы.
     - Ох, я уже опаздываю. Мы с Амандой встречаемся в шесть. - Он пожал мне руку. - Вы сами не знаете, как помогли мне. Честное слово, я напишу и сообщу вам, как идут дела.
     - Напишите. Буду ждать с нетерпением. Спускаясь по лестнице, я разглядывал его флотскую стрижку. Я начал понимать, почему Кончис выбрал именно его. Возьмите миллион молодых американцев с высшим образованием, извлеките из них общее, и вы получите нечто вроде Бриггса. Конечно, грустно, что вездесущие американцы добираются до самых сокровенных уголков Европы. Но имя у него гораздо более английское, чем у меня. И потом, на острове уже есть Джо, трудолюбивая доктор Маркус. Мы вышли на улицу.
     - Последние напутствия?
     - Да нет, пожалуй. Просто добрые пожелания.
     - Что ж...
     Мы еще раз пожали друг другу руки.
     - Все будет хорошо.
     - Вы правда так считаете?
     - Приготовьтесь, кое-что вам покажется странным.
     - Я готов. Вы не думайте, у меня широкие взгляды. Я ничего не стану отвергать. Спасибо вам.
     Я медленно улыбнулся; хотелось, чтобы он запомнил эту улыбку, что красноречивее слов, на которые я не смог отважиться. Он вскинул руку, повернулся. Через несколько шагов посмотрел на часы, перешел на бег; и я затеплил в сердце свечку во здравие Леверье.



     75

     Она опоздала на десять минут; скорым шагом приблизилась к почтовому киоску, где я ждал ее; на лице - вежливая, извиняющаяся улыбка досады.
     - Простите. Такси еле ползло.
     Я пожал ее протянутую руку. Для женщины, у которой за плечами полвека, она удивительно хорошо сохранилась; одета с тонким вкусом - в то хмурое утро посегители музея Виктории и Альберта рядом с ней казались тусклее, чем были на самом деле; с вызывающе непокрытой головой, в бело-сером костюме, подчеркивавшем загар и ясные глаза.
     - И как мне могло прийти в голову назначить вам встречу именно здесь! Вы не сердитесь?
     - Нисколько.
     - Я тут купила блюдо XVIII века. А здесь прекрасные эксперты. Это не отнимет много времени.
     В музее она себя чувствовала как дома; направилась прямо к лифтам. Пришлось ждать. Она улыбалась; родственная улыбка; взыскующая того, к чему я еще не считал себя подготовленным. Намереваясь лавировать меж ее мягкостью и своей твердостью, я запасся дюжиной подходящих фраз, но ее быстрые шаги и чувство, что я отнимаю ее
драгоценное время, все обратили в прах.
     - В четверг я виделся с Джоном Бриггсом, - сказал я.
     - Как интересно. Я с ним не знакома. - Мы как будто нового дьякона обсуждали. Приехал лифт, мы вошли в кабину.
     - Я все ему рассказал. Все, что ждет его в Бурани.
     - Мы предполагали, что вы это сделаете. Потому и послали его к вам.
     Оба мы слабо улыбались; напряженное молчание.
     - Мог ведь и правда рассказать.
     - Да. - Лифт остановился. Мы очутились на мебельной экспозиции. - Да. Могли.
     - А если это была просто проверка?
     - Проверять вас ни к чему.
     - Вы так убеждены в этом?
     Взглянула на меня в упор - так же она смотрела, протягивая второй экземпляр письма Невинсона. Мы уткнулись в дверь с надписью "Отдел керамики". Она нажала кнопку звонка.
     - По-моему, мы начали не на той ноте, - сказал я. Она опустила глаза.
     - Пожалуй. Попытаемся еще раз? Подождите минутку, будьте добры.
     Дверь открылась, ее впустили. Все - в спешке, все скомкано, некогда передохнуть, хотя, войдя, она оглянулась почти виновато; словно боялась, что я сбегу.
     Через две минуты она вернулась.
     - Удачно?
     - Да, я не прогадала. Бау.
     - Значит, вы не во всем полагаетесь на интуицию? Задорный взгляд.
     - Если б я знала, где находится отдел молодых людей...
     - То нацепили бы на меня бирку и поставили в витрину? Она снова улыбнулась и окинула взглядом зал.
     - Вообще-то я не люблю музеи. Особенно - устаревших ценностей. - Двинулась вперед. - Они говорят, тут выставлено похожее блюдо. Вот сюда.
     Мы попали в длинный безлюдный коридор, уставленный фарфором. Я начал под