кольной оградой. Я в гневе обернулся. Барба Василий, хромая, спешил ко мне от учительского корпуса.
     - Где же она?
     Он лет пятьсот возился со щеколдой боковой калитки. Наконец мы вышли на улицу. Старик махнул рукой в сторону, противоположную деревне.
     - Туда пошла?
     - Вроде.
     Я кожей ощутил очередной подвох. Улыбался дед как-то странно; предгрозовая ночь, безлюдная дорога... а впрочем, будь что будет, лишь бы что-нибудь.
     - Барба, вы мне свой ключ не дадите?
     Но он отдернул руку, отправился в сторожку разыскивать запасной. Нарочно тянет резину? В конце концов вынес мне ключ, и я нетерпеливо схватил его.
     Заспешил по дороге параллельно морю. Восточный небосклон прорезала молния. Ярдов через семьдесят - восемьдесят стена поворачивала под прямым углом. Наверно, Жюли там, за ее выступом. Ни души. До конца проселка оставалось не более четверти мили; за школьной оградой он чуть забирал в глубь острова, утыкался в пересохший ручей. Через русло ручья был перекинут мостик, а ярдах в ста левее и выше по течению виднелась одна из бесчисленных местных
часовен; от дороги туда вела тропа, обсаженная стройными кипарисами. Луна едва выглядывала из-за клубящейся в вышине тучи, тускло, как на картинах Палмера(1), освещая ландшафт. У моста я в нерешительности замедлил шаг: идти дальше или повернуть к деревне? Именно туда Жюли, скорей всего, и направилась. Но тут она окликнула меня.
     Голос ее доносился из глубины кипарисовой аллеи. Я поспешил к часовне. На полпути слева кто-то зашевелился. Жюли стояла в десяти шагах от меня, меж двух неохватных стволов. Темное летнее полупальто, косынка, брюки, кофточка, в темноте угольно-черная; мерцающий овал лица. Уже открыв рот, я почуял в том, как она стояла, выжидательно засунув руки в карманы, нечто чуждое.
     - Жюли?
     - Это я. Джун. Слава богу, явились.
     Я подошел ближе.
     - Где Жюли?
     Окинув меня долгим взглядом, театрально ссутулилась.
     - А мне казалось, вы просекли.
     - Что просек?
     - Что происходит. - Вскинула глаза. - Между нею и Морисом.
     Я не ответил, и она вновь опустила голову.
     - За кого вы меня держите, черт подери? - Она промолчала. - Вся эта комедия с любовницей миллионера давным-давно накрылась, к вашему сведению.
     Покачала головой.
     - Я не то имела в виду. Просто она... его орудие. Эротика тут ни при чем.
     Глядя на ее склоненное чело, я принял решение. Сейчас развернусь, отправлюсь обратно в школу, к себе в комнату, к письменному столу, к непроверенным сочинениям; фабула домашнего спектакля, как и положено, описала замкнутый круг. По сути, об этой девушке мне сегодня известно не больше, чем в тот вечер, когда я впервые увидел с террасы
    ----------------------------------------
    (1) Сэмюэл Палмер - художник-пейзажист, ученик Уильяма Блей-ка, типичный представитель английского романтизма.
     Бурани ее скользящую сквозь мрак нагую фигуру. И все же вернуться в школу я не в силах, как камень не в силах вернуться в бросившую его ладонь.
     - Ну, допустим. А вы тогда что тут забыли?
     - Я подумала - так нечестно.
     - Что нечестно?
     Взглянула на меня.
     - Все было подстроено заранее. Что ее от вас умыкнут. Она знала, что так и случится.
     - А этот ваш визит разве не подстроен?
     Задумчиво уставилась во тьму над моим плечом.
     - Не удивительно, что вы не верите.
     - Вы так и не ответили, где Жюли.
     - С Морисом. В Афинах.
     - И вы из Афин приехали? - Кивнула. - Но пароход еще днем пришел.
     - Я ждала в деревне, пока стемнеет.
     Я впился в нее взглядом. И на лице, и во всей позе - наглое выражение оскорбленной невинности, безусловной правоты. Явно переигрывает.
     - А у ворот меня почему не дождались?
     - Психанула. Старика слишком долго не было. Вспышка молнии. В лицо пахнуло близким дождем; с востока донесся тягучий, угрожающий рокот.
     - Что здесь психовать?
     - Я сбежала от них, Николас. Куда - они быстро сообразят.
     - Почему ж не пошли в полицию? Или в посольство?
     - Закон не преследует девушек за то, что те играют с мужчинами как кошка с мышкой. А эта девушка - моя сестра к тому же. - И добавила: - Дело не в том, что Морис вас обманывает. А в том, что вас обманывает Жюли.
     В перерывах между ее фразами повисали многозначительные паузы, точно она всякий раз ждала, пока я усвою ее предыдущую мысль. Я не сводил с нее глаз. В ночной темноте иллюзия сходства сестер достигла невероятной силы
     - Я пришла, чтоб вас предостеречь, - сказала она. - Только ради этого.
     - Предостеречь - и утешить?
     Ответить на сей неприятный вопрос ей помешал чей-то приглушенный голос, донесшийся до нас с проселка. Мы выглянули из-за дерева. К мосту не спеша приближались три расплывчатые мужские фигуры, переговаривавшиеся по-гречески. Перед сном сельчане и преподаватели, бывало, любили прогуляться до конца дороги и обратно. Джун посмотрела на меня с деланным испугом. Но я и на это не клюнул.
     - Вы прибыли с полуденным пароходом?
     Она не дала поймать себя с поличным:
     - Я посуху добиралась. Через Краниди.
     Изредка этот маршрут избирали родители, страдающие морской болезнью, - в Афинах садишься на поезд, в Коринфе пересаживаешься, в Краниди ловишь такси, а на побережье нанимаешь лодочника, чтоб перевез тебя на Фраксос; поездка съедает целый день, и, не владея разговорным греческим, в путь лучше не пускаться.
     - Почему так сложно?
     - У Мориса всюду шпионы. Тут, в деревне.
     - Вот с этим я, пожалуй, спорить не стану.
     Я снова выглянул из-за ствола. Троица невозмутимо миновала поворот к часовне и теперь удалялась; сероватая лента дороги, черный кустарник, темное море. Идущие, несомненно, были теми, кем и представлялись со стороны: случайными прохожими.
     - Слушайте, мне все это надоело до чертиков, - сказал я. - Любая игра хороша до тех пор, пока не коснется нежных чувств.
     - Да я, может, с вами согласна.
     - Слыхали, слыхали. Извините, не впечатляет.
     - Но ведь она вас вправду одурачила, - понизив голос, сказала Джун.
     - Причем куда ловчее, чем это пытаетесь сделать вы. И всю эту проблематику мы с ней, кстати, уже обсудили. Лучше ответьте-ка, где она?
     - В данный момент? Очевидно, в постели, со своим постоянным любовником. У меня перехватило дух.
     - С Морисом?
     - Нет; с тем, кого вы называете Джо.
     Я рассмеялся; это уж слишком.
     - Ладно, - сказала она. - Не хотите верить, не надо.
     - А вы придумайте что-нибудь поубедительней. А не то заскучаю и пойду домой. - Молчание. - Вот, оказывается, почему он так внимательно наблюдал, как мы с ней друг друга ласкаем.
     - Если вы по-настоящему ласкаете женщину каждую ночь, вполне это зрелище стерпите. Тем более коли соперник ваш - дутый.
     Она с поразительным упорством тщилась всучить кота в мешке клиенту, который уже имел случай его приобрести.
     - Как вам самой не тошно. Прекратите.
     Я повернулся и пошел прочь, но она схватила меня за руку.
     - Ну пожалуйста, Николас... кроме всего прочего, мне негде переночевать. В деревенском доме нельзя показываться.
     - Обратитесь в гостиницу.
     Никак не отреагировав на мою грубость, зашла с другого боку:
     - Завтра они сюда непременно заявятся, и, когда меня припрут к стенке, неплохо б вам быть рядом. Авось выручите. Больше мне от вас ничего не надо. Честно.
     В какой-то миг ее голос зазвучал искренне, а последнее слово она выговорила с улыбкой, в которой счастливо сочетались раскаянье и мольба о помощи. Я чуть-чуть смягчился.
     - Зря вы рассказали мне сюжет "Сердец трех".
     - А что, сюжет неправдоподобный?
     - Неправда начинается, когда на сюжет книги натягивают действительные события. И вы это прекрасно знаете.
     - Не пойму, чего такого необычного в том, что мы вами повстречались... - Избегая смотреть на меня, замотала головой.
     - Я должен переспать с вами. Так задумано?
     - Да нет, но на случай, если вам доведется узнать о Жюли всю правду и... - Снова покачала головой.
     - Зачем так долго тянуть?
     - Затем, что... вижу, вы мне так и не поверили.
     - Больно уж сладко вы поете.
     Я уже не заботился о том, чтоб спрятать иронию. Вдруг она подняла на меня глаза, распахнутые, ровно у доверчивого дитяти.
     - Принимаю ваш вызов; не будем тянуть. Может, хоть тогда вы перестанете сомневаться.
     - Чем дольше я знаком с вами обеими, тем беззастенчивей вы врете.
     - Вы и ей, и мне по сердцу пришлись - это, что ли, вранье? Или - что мне жаль вас? И себя жаль. Но это к слову.
     Я глядел на нее, прикидывая, как расставить ловушку похитрее. Впрочем, яснее ясного, что я нынче не охотник, а дичь.
     - Жюли рассказала, что я написал вашей маме?
     -Да.
     - Пару дней назад пришел ответ. Любопытно, что она скажет, когда я еще раз напишу ей и сообщу, чем занимаются ее дочурки вместо того, чтоб в кино сниматься.
     - Ничего не скажет. Потому что ее в природе не существует.
     - А, так у вас просто случайно обнаружился в Серн-Эббес знакомый, который шлет вам свои весточки и пересылает чужие?
     - Я вообще не бывала в Дорсете. И фамилия моя настоящая не Холмс. И зовут меня не Джун, кстати.
     - Конечно-конечно. Опять двадцать пять. Роза и Лилия?
     - Не Роза, а Рози. Но в общем, да.
     - Бред.
     Оглядела меня, что-то быстро прикинула.
     - Дословно не припомню, но мифическая мамочка написала вам примерно следующее: дорогой мистер Эрфе, я вручила ваше письмо мистеру Вэльями, директору начальной школы. Потом что-то вроде того, что переписываться с французскими и американскими школьниками детям навязло в зубах. А дочки ее совсем забыли. Так или нет?
     Тут уже я осекся; почва под ногами мгновенно обернулась зыбучим песком.
     - Извините, - сказала она, - но есть такая штука под названием "универсальный штемпель". Письмо сочинили здесь, наклеили английскую марку, и - р-раз... - Движение, каким экспедитор метит конверт. - Теперь поверили?
     Охваченный паникой, я попытался заново осмыслить все со мной происшедшее: коли они вскрывали отправляемые письма...
     - А письма, адресованные мне, вы тоже читали?
     - Увы - читали.
     - Значит, вам известно о...
     - О чем?
     - О моей австралийской подружке.
     Передернула плечами: конечно, известно. Однако я каким-то наитием понял, что она ничего не знает. Попалась!
     - Что ж, расскажите.
     - О чем?
     - О том, что с нею сталось.
     - У вас был роман.
     - А потом? - Снова повела плечами. - Вы ж просматривали всю мою почту. И не можете не знать.
     - Знаем.
     - И то знаете, что во время каникул мы все-таки встретились с ней в Афинах?
     Она опешила, стараясь разобраться, когда я говорил правду, а когда лгал. Помедлила, ответила на мою улыбку, но не проронила ни слова. Письмо ее матери я бросил на письменный стол - Димитриадис или кто-то другой мог забраться в комнату и прочесть его. Но письмо Энн Тейлор вместе со всем содержимым я надежно припрятал - запер в чемодан.
     - Мы действительно все про вас знаем, Николас.
     - Докажите. Встречались мы с ней в Афинах или нет?
     - Вам отлично известно, что нет.
     Я без промедления вкатил ей пощечину. Не в полную силу, дабы не вышло синяка, только поболело немножко, но она все равно закаменела.
     - Зачем вы это сделали?
     - Еще не так, т-твою, получите, если дальше будете вилять. Вы всю мою почту вскрываете?
     Секунду подумала; затем, не отнимая руки от лица, созналась:
     - Только те письма... в которых что-нибудь важное, по конверту судя.
     - Халатность какая. Основательней надо работать. - Молчание. - Если б вы вскрывали почту, знали бы, что в Афинах я виделся с этой несчастной шалавой.
     - Не пойму, что...
     - Из-за вашей сестры я попросил ее отлипнуть от меня подобру-поздорову. - Джун слушала с нескрываемым испугом, ошеломленно, не в силах предугадать, куда все повернется. - Через пару недель она не только от меня отлипла, но и от всего на свете. Покончила с собой. - Я выдержал паузу. - Вот цена ваших забав и фейерверков.
     Она так широко открыла глаза, что я возликовал: дошло наконец! Но тут Джун отвела взгляд.
     - Морису такие розыгрыши лучше удаются. Я схватил ее за плечи, встряхнул:
     - Да не разыгрываю я вас, дегенератка вы этакая! Она по-кон-чила с собой.
     Джун никак не желала мне верить - и все же поверила.
     - Но... почему вы нам не сказали?
     Я отпустил ее.
     - Как-то жутко становилось...
     - Да кто ж кончает с собой из-за...
     - Видимо, некоторым дано относиться к жизни слишком серьезно, до того серьезно, что вам и не снилось.
     Воцарилось молчание. Затем Джун простодушно-застенчиво поинтересовалась:
     - Она вас... любила?
     Я замялся.
     - Я не хотел ей врать. Может, и зря не хотел. Если б вы тогда не уехали на выходные, написал бы все это в письме. А встретил ее и решил, что подло молчать, раз она... - Пожал плечами.
     - Вы рассказали ей о Жюли?
     В ее тоне слышалась неподдельная тревога.
     - Не бойтесь. Она стала пеплом и унесла вашу тайну с собой.
     - Я не то имела в виду. - Потупила чело. - Она что... сильно расстроилась?
     - Но постаралась это скрыть. Если б я знал заранее... а ведь думал, что поступаю как честный человек. Освобождаю ее от прежних обязательств.
     Помолчав еще, пробормотала:
     - Если это правда, не понимаю, как вы... позволили нам продолжать в том же духе.
     - Да я по уши втрескался в вашу сестру!
     - Морис ведь вас предупреждал.
     - Морис меня всю дорогу обманывал.
     Вновь замолчала, что-то просчитывая в уме. Поведение ее изменилось; она больше не играла роль перебежчицы. Заглянула в глаза:
     - Тут дело серьезное, Николас. Вы не солгали мне?
     - Доказательства у меня в комнате. Желаете, чтоб я их предъявил?
     - Если можно.
     Теперь она говорила неуверенным, заискивающим тоном.
     - Договорились. Выждите минуты две и подходите к воротам. Не подойдете - сами будете виноваты. Я-то вас всех в гробу видал.
     Не дав ей ответить, я повернулся и зашагал восвояси, умышленно не оглядываясь, точно меня не трогало, идет ли она следом. Но когда я вставил ключ в скважину боковой калитки, сверкнула очередная молния - ослепительный ветвистый разряд почти над самой головой, - и я краем глаза заметил, что Джун медленно движется по дороге ярдах в ста позади.
     За письмом Энн Тейлор и газетными вырезками я сбегал как раз за две минуты. Джун стояла на виду, напротив ворот, у дальней обочины. В освещенном прямоугольнике двери топтался барба Василий; я не обратил на него ни малейшего внимания. Она шагнула навстречу, и я молча сунул ей в руки
конверт. Джун так разнервничалась, что, достав оттуда письмо, выронила его, и мне пришлось нагибаться. Повернув бумагу к свету, углубилась в чтение. Дойдя до конца записки Энн, быстро перечла ее; перевернула листок, пробежала глазами вырезки. Вдруг ресницы ее опустились, голова поникла - молится? Не спеша сложила листочки вместе, сунула в конверт, вернула мне. Голова все так же опущена.
     - Мне очень жаль. Не могу подыскать слов.
     - В кои-то веки!
     - Об этом мы правда не знали.
     - Зато теперь знаете.
     - Надо было сказать.
     - Чтоб услышать от Мориса новое резюме типа "Смерть, как и жизнь, не стоит принимать близко к сердцу"?
     Встрепенулась как ужаленная.
     - Ох, знай вы, что к чему... до чего ж все гнусно, Николас.
     - Ох, знай я, что к чему!
     Скорбно уставилась на меня; отвела глаза.
     - У меня действительно нет слов. Для вас это, наверное, было...
     - Не "было", а "есть".
     - Да, могу себе... - И, внезапно: - Простите меня, простите.
     - Вам-то, в общем, не за что извиняться.
     Покачала головой.
     - В том и штука. Есть за что.
     Но за что конкретно, объяснять не стала. Мы помолчали - два незнакомца на похоронах. Снова блеснула молния, и в момент удара Джун приняла решение. Слабо, сочувственно улыбнулась мне, тронула за рукав.
     - Подождите минуточку.
     Шмыгнула в калитку, приблизилась к барбе Василию, что тупо наблюдал за нами с порога сторожки.
     - Барба Василий... - и затараторила по-гречески - куда свободнее, чем изъяснялся на этом языке я сам. Я расслышал только имя старика; Джун говорила понизив голос. Вот он согласно кивнул, вот еще и еще, выслушав
некие указания. Джун вышла на дорогу и остановилась в пяти шагах от меня; маска чистосердечья.
     - Пойдемте.
     - Куда?
     - В дом. Жюли там. Ждет.
     - Какого ж дьявола...
     - Теперь это неважно. - Метнула взгляд вверх, на сгущавшиеся тучи. - Партия закончена.
     - Быстро же вы выучили греческий.
     - Не слишком быстро. Я третий год сюда приезжаю. Видя мою неуклюжую ярость, мирно улыбнулась; порывисто схватила за руки, притянула к себе.
     - Забудьте все, что я наболтала. Меня зовут Джун Холмс. Ее - Жюли. И мамочка у нас с придурью, хоть и не в Серн-Эббес проживает. - Я все еще трепыхался. - Стиль-то ее, - сказала Джун. - Но письмо мы подделали.
     - А Джо?
     - Жюли к нему... неровно дышит. - В глазах ее проступила строгость. - Но не спит с ним, будьте покойны. - Теперь она из кожи лезла, не зная, как еще убедить меня и умилостивить. Молитвенно воздела руки. - Ну же, Николас. Прошу вас, отбросьте подозрения. Хоть ненадолго - пока не доберемся до дома. Всем святым клянусь, мы не знали, что ваша подружка умерла. Иначе сразу перестали бы вас мучить. Поверьте, это именно так. - В ней откуда-то взялись и сила воли, и красноречие; совсем другая девушка, совсем другой человек. - Едва вы увидите Жюли, вам станет ясно, что ревновать не к кому; а не станет - разрешаю утопить меня в ближайшем резервуаре.
     Я не поддавался:
     - Что вы сказали привратнику?
     - У нас имеется чрезвычайный пароль: прекратить эксперимент.
     - Эксперимент?
     -Да.
     - Старик на острове?
     - В Бурани. Пароль ему передадут по радио.
     Я увидел, как барба Василий запер калитку и отправился
через сад к учительскому корпусу. Джун взглянула на него через плечо, потянула меня за руку.
     - Пошли.
     Ее ласковое упорство сломило мою нерешительность. Я покорно поплелся рядом; ладонь Джун наручником охватывала запястье.
     - В чем суть эксперимента?
     Сжала пальцы, но отвела не сразу.
     - Морис лопнет от огорчения.
     - Почему лопнет?
     - Ну, ваша подружка сделала то, против чего он всю жизнь искал лекарство.
     - Кто он такой?
     Чуть помявшись, отважилась на откровенность:
     - Почти тот, за кого себя выдавал на одном из этапов. - Ободряюще пожав мою кисть, отняла руку. - Отставной профессор психиатрии, живет во Франции. Еще пару лет назад был светилом сорбоннской медицины. - Посмотрела искоса. - Я не в Кембридже училась. Закончила психфак Лондонского университета. Потом поехала в Париж в аспирантуру, Морис мой научный руководитель. Джо из Америки, тоже его аспирант. С остальными вы скоро познакомитесь... Да, кстати, у вас, конечно, правда к ложь в голове перепутались, но уж будьте добры, не обижайтесь на Джо за его тогдашнее поведение. В жизни он парень душевный я добрый. - Я внимательно посмотрел на нее; Джун явно смутилась, развела руками: чего тут скрывать. - Его обаянию не одна Жюли подвержена.
     - Кошмар какой-то.
     - Не волнуйтесь. Сейчас поймете. Тут вот в чем дело. Жюли вам правду сказала, она здесь впервые. Точно-точно. Она была почти в том же положении, что и вы.
     - Однако понимала, кто есть кто?
     - Да, но... в лабиринте ей приходилось блуждать самостоятельно. Мы все через это прошли. Каждый в свой срок. Джо. Я. Остальные. Мы прочувствовали, что это такое. Неприкаянность. Отверженность. Исступление. Но мы знаем и то, что игра стоит свеч.
     В вышине вовсю трепетали узкие крылья молний. На востоке - в десяти, в пятнадцати милях от нас - бледно высвечивались и меркли соседние острова. Воздух был напоен свежестью, пронизан заполошными сырыми порывами. Мы быстро шли