о  тот  ее  облик  уже  отхлынул,
будто волна с галечного берега. Я сел рядом, она  потянулась  за  корзинкой.
Ткань обрисовала линию груди, хрупкую талию. Повернулась лицом ко мне,  наши
глаза встретились; гиацинтово-серая радужка, скошенные уголки - засмотрелась
на меня, забылась.
   - Ну, приступим. Спрашивайте о чем хотите.
   - Что вы изучали в Кембридже?
   - Классическую филологию. - И, видя мое удивление:
   - Специальность отца. Он, как и вы, был учителем.
   - Был?
   - Погиб на войне. В Индии.
   - Джун тоже классичка?
   Улыбнулась.
   - Нет, это меня принесли в жертву, а ей  разрешили  выбирать  занятие  по
вкусу. Иностранные языки.
   - Какого года выпуск?
   - Прошлого. -  Хотела  что-то  добавить,  но  передумала,  подсунула  мне
корзинку. -  Взяла  что  успела.  Жутко  тряслась,  что  они  заметят.  -  Я
обернулся; стена наглухо отрезала нас от острова. Увидеть  нас  можно  было,
лишь вскарабкавшись на самый верх утеса. Жюли вынула из корзины  потрепанную
книжечку в черном, наполовину кожаном переплете, с зеленым мраморным  узором
в "окошечках". Титульный лист гласил: Quintus Horatius Flaccus, Parisiis.
   - Это Дидо Эне.
   - Кто таков? - Издана в 1800 году.
   - Знаменитый французский печатник.
   Перелистнула  страничку.  На  форзаце  -   каллиграфическая   дарственная
надпись: "Любимой учительнице мисс Джулии Холмс от "балбесок." из 4-го  "Б".
Ниже следовало около пятнадцати  подписей:  Пенни  О  Брайен,  Сьюзен  Смит,
Сьюзен Маубрей, Джейн Уиллингс, Лия Глюкстайн, Джин Энн Моффат...
   - Что это за школа?
   - Сперва посмотрите сюда.
   Шесть или семь писем. Адресованы  "Морису  Кончису,  эсквайру,  для  мисс
Джулии и мисс  Джун  Холмс,  Бурани,  Фраксос,  Греция".  Штемпеля  и  марки
английские, современные; посланы из Дорсета.
   - Прочтите какое-нибудь.
   Я   вынул   из   верхнего   конверта   листочек.    Типографский    бланк
"Эйнсти-коттедж, Серн-Эббес, Дорсет". Торопливые каракули:
   Милочки, я  аж  запарилась  с  этой  праздничной  суматохой,  а  вдобавок
ввалился мистер Арнольд, ему не терпится дорисовать портрет. Кстати,  звонил
догадайтесь кто - Роджер! он в Бовингтоне, напросился в гости  на  выходные.
До того расстроился, что вы за границей - ему никто не сказал.  По  мне,  он
стал гораздо обходительней, а был такой надутый. И произведен в капитаны!! Я
просто не знала, чем бы его занять, и пригласила на ужин  дочку  Дрейтона  с
братом, получилось чудесно. Билли вконец разжирел, старый Том  говорит,  это
трава виновата, и я попросила дочку Д. пару раз проехаться на нем,  надеюсь,
вы не против...
   Я заглянул в конец. Подписано: "Мама". Жюли состроила гримаску:
   - Извиняюсь.
   Протянула еще три письма. Первое, очевидно, от школьной коллеги - сплетни
о  знакомых,  об  учебных  мероприятиях.  Второе  -  от   подруги,   которая
подписывалась  "Клэр".  Третье  -  для  Джун,  из   лондонского   банка,   с
уведомлением, что "перечисленные 100 фунтов стерлингов" получены 31  мая.  Я
запомнил обратный  адрес:  банк  Баркли,  Ингландслейн,  Лондон  С.-З.  III.
Управляющего звали П. Дж. Фирн.
   - И вот.
   Ее паспорт. Мисс Дж. Н. Холмс.
   - Что значит "Н"?
   - Нилсон. Фамилия предков по материнской  линии.  На  развороте  рядом  с
фотографией  были  указаны  анкетные  данные.  "Профессия:   учитель.   Дата
рождения:
   16.01.1929. Место рождения: Уинчестер."
   - Отец ваш в Уинчестере служил?
   - Старшим преподавателем в тамошней классической школе.
   "Страна проживания: Англия. Рост: 5 ф. 8 д. Глаза: серые. Волосы:  русые.
Особые приметы: на левом запястье шрам  (имеет  сестру-двойняшку)".  В  низу
страницы - образец подписи:  аккуратный  наклонный  почерк.  Я  заглянул  на
листки с заграничными визами. Прошлым летом дважды была во Франции, один раз
- в Италии. Разрешение на въезд в Грецию выдано в апреле; отметка  о  въезде
от 2 мая, через Афины. В прошлом году в Грецию не ездила. 2 мая, повторил  я
про себя; значит, он уже тогда начал готовиться.
   - В каком колледже вы учились?
   - В Джертоне.
   - Вы должны знать старую мисс Уэйнрайт. Доктора Уэйнрайт.
   - По Джертону?
   - Знаток Чосера. Из Ленгленда. - Она потупилась, потом,  слабо  улыбаясь,
подняла голову: ее на мякине не проведешь. - Простите. Ладно, вы  учились  в
Джертоне. А работали где?
   Она назвала известную женскую классическую школу в Северном Лондоне.
   - Что-то не верится.
   - Почему?
   - Не престижно.
   - Я за престижем не гналась. Хотела жить в Лондоне. -  Ткнула  пальцем  в
рисунок платья. - Не думайте, что это мой стиль.
   - Зачем вам нужно было в Лондон?
   - В Кембридже мы с Джун участвовали во множестве спектаклей. У нас  обеих
была работа, но...
   - А у нее какая?
   - Реклама. Автор текстов. Эта среда мне не по нраву. Особенно мужчины.
   - Я вас перебил.
   - Я к тому, что мы с Джун не слишком-то свою работу любили. Записались  в
столичную любительскую труппу "Тависток". У них маленький зал в Кэнонбери...
   - Да, я слыхал.
   Я облокотился на коврик, она сидела прямо, подпираясь вытянутой рукой. За
ее спиною лизало небесную лазурь темно-синее море. Над  головой  шелестел  в
сосновой кроне ветерок, поглаживал кожу, точно  теплое  течение.  Ее  новое,
истинное "я", простое и строгое, было упоительнее прежних. Я понял, чего мне
до сих пор недоставало: сознания, что она такая, как все, что она доступна.
   - Ну, и в ноябре они поставили "Лисистрату".
   - Сперва объясните, почему вам не нравилось учить детей.
   - А вам нравится?
   - Нет. Хотя с тех пор, как познакомился с вами - нравится.
   - Не мое это... призвание,  что  ли.  Чересчур  уж  суровых  правил  надо
придерживаться?
   Я улыбнулся, кивнул:
   - "Лисистрату".
   - Вы, может, читали рецензия? Нет? Словом, режиссер,  очень  талантливый,
по имени Тони Хилл, отдал нам,  мне  и  Джун,  главную  роль.  Я  стояла  на
авансцене и декламировала текст, иногда по-гречески, а Джун  изображала  все
жестами. Многие газеты... ну, откликнулись, на спектакль валила  театральная
публика. Не из-за нас, из-за постановки.
   Порывшись в корзинке, отыскала пачку сигарет. Я дал ей прикурить, закурил
сам, и она продолжала.
   - На одном из последних представлений за кулисами возник какой-то  тип  и
сказал, что он как театральный агент подрядился нас кое с кем познакомить. С
кинопродюсером. - Я вскинул брови, она усмехнулась. - Ага.  Имя  клиента  он
хранил в такой тайне, что все казалось ясным и пошлым, и разговаривать не  о
чем. Но через два дня мы обе получаем  по  огромному  букету  и  приглашению
отобедать у Клариджа от человека, который подписался...
   - Не трудитесь. Догадываюсь как.
   Хмуро кивнула.
   - Мы долго это обсуждали, а потом  -  из  чистого  любопытства  -  решили
пойти.  -  Пауза.  -  Помню,  он  нас  ошеломил.   Мы-то   ожидали   увидеть
какого-нибудь прощелыгу, с понтом из Голливуда.  И  вдруг...  он  производил
впечатление честного дельца.  Явно  очень  богат,  деньги,  как  он  сказал,
вложены во множество европейских предприятий. Вручил нам визитную  карточку,
адрес швейцарский, но заявил, что  живет  большей  частью  во  Франции  и  в
Греции. Даже описал виллу и остров. До мельчайших подробностей. Все  как  на
самом деле... я имею в виду, зрительно.
   - АО прошлом своем рассказывал?
   - Мы спросили,  где  он  поднаторел  в  английском.  Он  ответил,  что  в
молодости собирался стать врачом и  изучал  медицину  в  Лондоне.  -  Пожала
плечами.  -  Я  понимаю,  что  тогда  он  наплел  кучу  околесицы,  но  если
сопоставить факты, о которых нам стало известно впоследствии - он  все-таки,
должно быть, провел юные годы в Англии. Может, и в средней  школе  учился  -
как-то принялся издеваться над британской системой  пансионов.  Ее  он  явно
знал не понаслышке. - Потушила сигарету. - Уверена, что в какой-то момент он
взбунтовался против власти денежного мешка. И против своего отца.
   - Вы так и не выяснили...?
   - При первой же встрече. Мы вежливо поинтересовались  его  родителями.  Я
точно помню, что  он  ответил.  "Отец  мой  был  ничтожнейшим  из  смертных.
Миллионер с душой лавочника". Конец цитаты. Ничего существеннее мы  из  него
так и не вытянули. Правда, раз признался, что родился он в Александрии -  не
отец, а сам Морис. Там процветающая греческая колония.
   - Полная противоположность истории де Дюкана?
   - У меня подозрение, что в этой истории  рассказано  об  искусе,  который
Морис некогда претерпел. О  том,  как  он  мог  бы  распорядиться  отцовским
наследством.
   - Я ее так и воспринял. Но вы не досказали про обед у Клариджа.
   -  Там  все  шло  гладко,  не  подкопаешься.  Он   стремился   произвести
впечатление образованного космополита, а не просто миллионера. Спросил,  что
мы изучали  в  Кембридже  -  и  это,  естественно,  позволило  ему  выказать
собственную эрудицию. Затем - современный театр, который он,  видимо,  знает
досконально. В  курсе  всех  новейших  европейских  тенденций.  Уверял,  что
финансирует экспериментальную труппу в Париже. - Перевела дыхание. - Как  бы
там ни было, высота его культурных запросов не подлежала сомнению. Причем до
такой степени, что неясно было, чем мы-то ему можем сгодиться. Наконец  Джун
в своей обычной манере спросила об этом в лоб. После чего  он  объявил,  что
обладает контрольным пакетом акций некой ливанской киностудии. - Серые глаза
распахнулись. - И тут.  Без  всякой  подготовки.  Совершенно  неожиданно.  -
Помолчала.
   - Предложил нам летом сняться в главных ролях в одном фильме.
   - Но вы, должно быть...
   - С  нами  чуть  истерика  не  сделалась.  Мы  ведь  ждали  совсем  иного
предложения - того, что вычислили с самого начала. Но  он  сразу  перешел  к
условиям. - На лице ее и сейчас читалось изумление. - Тысячу  фунтов  каждая
получает после оформления контракта. Еще тысячу - по окончании съемок.  Плюс
по сто фунтов в месяц на личные расходы. Которых, как теперь ясно, почти  не
предвиделось.
   - О господи. Вы хоть сколько-то получили?
   - Задаток. И деньги на расходы... помните то письмо?
   - Потупилась, словно  боясь  показаться  меркантильной;  разгладила  ворс
коврика. - Потому-то мы сюда и угодили,  Николас.  Дикость  какая-то.  Мы  ж
палец о палец не ударили, чтоб их заработать.
   - И о чем был этот пресловутый фильм?
   -  Съемки  должны  были  проходить  тут,  в  Греции.  Сейчас  объясню.  -
Искательно заглянула мне в глаза. - Не считайте нас полными растяпами. Мы не
завопили  "Да!"  в  первый  же  день.  Скорее  наоборот.  А  он  повел  себя
безупречно. Прямо отец родной. Конечно, ничего нельзя решать с наскока,  нам
нужно время, чтобы навести справки, посоветоваться с агентом - а на самом-то
деле никакого агента у нас тогда не было.
   - И дальше что?
   - Нас отвезли домой - в наемном "роллсе" -  обдумывать  свое  решение.  В
чердачную квартирку в Белсайз-парк, смекаете? Точно  двух  Золушек.  Он  был
очень хитер, открыто на нас не давил. Мы с ним встретились еще дважды
   - или трижды. Он вывозил нас в  свет.  В  театр.  В  оперу.  Ни  малейшей
попытки уломать нас порознь. Я столько всего пропускаю. Но вы знаете, на что
он способен, если хочет вас очаровать. Точно ему доподлинно известно, где  в
жизни белое, а где черное.
   - А что думали на сей счет окружающие? Ваши друзья
   - и тот режиссер?
   - Считали, что надо проявлять осторожность. Мы нашли себе агента.  Он  не
слыхал ни о Морисе, ни о бейрутской студии. Но вскоре собрал о ней сведения.
Она поставляет коммерческие ленты на арабский рынок.  В  Ирак  и  в  Египет.
Морис нам так и сказал. Объяснил, что они жаждут  пробиться  к  европейскому
зрителю. Ливанская студия согласилась финансировать картину затем лишь, чтоб
уменьшить налоговые отчисления.
   - Как она называется?
   - Киностудия "Полим". - Она произнесла название по буквам. -  Включена  в
список кинокомпаний, как его там. Биржевой реестр. Весьма уважаемая и вполне
преуспевающая, как выяснил наш агент. И контракт, когда до него дошло  дело,
не вызвал подозрения.
   - А Морис не мог подкупить агента?
   Вздохнула.
   - Нам это приходило в голову. Но, думаю, подкуп тут был ни к чему.  Дело,
видимо,  в  деньгах.  Деньги  лежали  в  банке,  рукой  подать.  Они-то   не
поддельные. Нет, мы понимали, что рискуем. Другой вопрос, если б речь шла об
одной из нас. Но мы же вдвоем. - Пытливо взглянула на меня исподлобья. -  Вы
вообще верите тому, что я рассказываю?
   - А что, зря?
   - Похоже, я не слишком доходчиво объясняю.
   - Очень доходчиво.
   Но она бросила на меня еще один взгляд, сомневаясь, верно  ли  я  понимаю
причины их явного лопоушества; и опустила глаза.
   - Был и другой момент. Греция. Я  ведь  изучала  классику.  И  всю  жизнь
мечтала сюда попасть. Устоять было  невозможно.  Морис  твердо  обещал,  что
между съемками мы все вокруг объездим. И сдержал слово. Знаете, здесь -  это
здесь, а остальное было сплошным праздником. - Она снова  смутилась,  поняв,
что для меня-то тут никаких праздников не предвидится. -  У  него  сказочная
яхта. Там чувствуешь себя принцессой.
   - А ваша мать?
   - О, Морис и это учел. Когда она приехала в Лондон нас навестить, настоял
на встрече. Запудрил ей мозги своей обходительностью. - Горькая усмешка. - И
богатством.
   - Она знает о том, что происходит?
   - Мы пишем ей, что  продолжаем  репетировать.  Незачем  ее  волновать.  -
Состроила рожицу. - Психовать без толку она горазда.
   - А фильм?
   -  Экранизация  повести  на  народном  греческом,  фамилия   писателя   -
Теодоритис, вы о нем слыхали? "Сердца трех"?  -  Я  покачал  головой.  -  На
английский,  очевидно,  эта  повесть  не  переведена...  Написана  в  начале
двадцатых. Там про двух англичанок, кажется,  дочерей  британского  посла  в
Афинах, хотя в книге они не двойняшки, во время первой  мировой  в  выходной
день они отправляются на остров и...
   - Одну из них, случайно, не Лилией Монтгомери кличут?
   - Нет, слушайте дальше. Так вот, остров. Там они знакомятся  с  греческим
литератором - он поэт, болен туберкулезом, одной  ногой  в  могиле...  и  он
влюбляется в сестер по очереди, а они в него, все страшно несчастны,  а  чем
кончается, можете сами  догадаться.  На  самом  деле  повесть  не  такая  уж
дурацкая. В ней есть аромат эпохи.
   - Вы ее прочли?
   - Кое-как. Она довольно короткая.
   - Ксерете кала та неа элиника? - спросил я по-гречески.
   На народном, гораздо более беглом и правильном, нежели  мой  собственный,
она ответила, что изучала и  начатки  новогреческого,  хотя  древнегреческий
похож на него куда меньше, чем принято считать; и гордо посмотрела на  меня.
Я почтительно притронулся рукой ко лбу.
   - Он и сценарий нам в Лондоне показал.
   - По-английски?
   - Он намеревался сделать два варианта картины. Греческий и английский.  С
параллельным дубляжем. - Дернула плечиком. - Сценарий был  составлен  вполне
профессионально. Отличная уловка, дабы усыпить нашу бдительность.
   - Каким же образом...
   - Подождите-ка. Вот вам еще доказательства.
   Пошарила в сумке, изогнула талию так, чтоб видеть выражение  моего  лица.
Вытащила бумажник; достала  оттуда  две  газетных  вырезки.  На  первой  обе
сестры, в плащах и шерстяных шапочках, заливались смехом на фоне  лондонской
улицы. Я узнал газету по шрифту, но к вырезке была  приклеена  еще  и  серая
карточка информационного бюро: "Ивнинг стандард", 8 января 1953". Под фото -
заметка:

   И ГОЛОВА РАБОТАЕТ!
   Везучие близняшки Джун и Жюли (справа) Холмс,  занятые  в  главных  ролях
кинофильма, который будет сниматься  в  Греции  этим  летом.  Обе  закончили
Кембридж, играли в студенческих спектаклях,  болтают  на  восьми  языках.  К
огорчению холостяков, замуж пока не собираются.

   - Заголовок не мы придумали.
   - Я так и понял.
   Вторая вырезка - из "Синема трейд ньюс" - на  американский  лад  излагала
то, что Жюли уже успела мне рассказать.
   - Да, раз уж я его достала. Это мама. - В  бумажнике  лежал  моментальный
фотоснимок; в каком-то саду, в шезлонге, сидит женщина со взбитой прической,
рядом - крупный спаниель. Заметив другую фотографию, я заставил  Жюли  и  ее
показать: мужчина в спортивной рубашке, лицо умное и нервное,  на  вид  чуть
старше тридцати.
   - Это и есть...?
   - Да. - И поправилась: - Бывший.
   Отобрала снимок. Судя по ее выражению,  расспрашивать  об  этом  человеке
сейчас не стоило. Она торопливо продолжала:
   - Теперь-то нам ясно, какое  отличное  прикрытие  Морис  себе  обеспечил.
Предстояло сыграть светских  дам  1914  года,  дочерей  посла...  и  мы  как
миленькие брали уроки тогдашних манер. Бегали  на  примерки.  Весь  гардероб
Лилии в Лондоне сшит. В мае мы полетели в Афины. В аэропорту он сообщил, что
целиком группа соберется  только  через  две  недели.  Он  заранее  об  этом
предупреждал, и мы не насторожились. Устроил нам морское путешествие.  Родос
и Крит. На "Аретузе". Это его яхта(1).
   - Сюда она не заходит?
   - Стоянка у нее в Нафплионе.
   - В Афинах вы у него дома останавливались?
   - Похоже, у  него  нет  своего  дома  в  Афинах.  Он  уверяет,  что  нет.
Останавливались в гостинице "Гран-Бретань".
   - Что, и конторы нет?
   - Ну, правильно, - покаянно сжала губы.  -  Но  ведь  в  Греции,  по  его
словам, должны были проходить только натурные  съемки.  А  павильонные  -  в
Бейруте. Он показал эскизы декораций. - Замялась. - До  этого  мы  не  имели
дела с кино, Николас. И еще наша  наивность.  И  восторг  телячий.  С  двумя
членами съемочной группы он нас познакомил. С актером-греком, который  будет
играть поэта. И с директором картины. Тоже греком.  Мы  вместе  поужинали...
они нам, если честно, понравились. Только и разговору было, что о фильме.
   - Вы не навели о них справки?
   - Мы задержались в Афинах всего на два дня - а потом на яхте  уплыли.  Те
двое должны были приехать сюда.
   - Но так и не приехали?
   - Мы их больше не видели. - Подергала  за  ниточку,  торчащую  из  кромки
ворота. - Естественно, нас смущало, что съемки держат в тайне от публики, но
у них и на это нашлось готовое объяснение. Попробуйте в Греции объявить, что
собираетесь снимать фильм - от безработных не отобьешься.
   У меня уже был случай убедиться в  справедливости  ее  слов.  Месяца  три
назад на  Гидру  нагрянула  греческая  киногруппа.  Парочка  наших  школьных
служащих сбежала туда в
   ---------------------------------------(1) Яхта Кончиса названа  в  честь
Аретузы,  нимфы  из  свиты  богини  Артемиды.  Ее  тезку,  царевну  Аретузу,
греческий стихотворец XVII в. Виценпос Корнарос сделал героиней своей  поэмы
"Эротокритос". Новейшие поэты Греции часто обращались к этому  произведению;
см., например, стихотворение Сефериса "Трэш". надежде наняться к киношникам.
Так скандал целых два дня не утихал. Жюли я ничего говорить не стал,  но  со
значением улыбнулся.
   - Итак, вы прибыли на остров.
   - После чудесного путешествия. И тут  началось  безумие.  Двух  суток  не
прошло. Обе мы сразу почувствовали: Морис как-то  переменился.  Мы  до  того
сблизились во время круиза... наверно, нам не хватало отца, он  же  погиб  в
сорок третьем. Отца заменить Морис нам, конечно, не мог,  но  у  нас  словно
появился добрый дядюшка. Мы дни напролет проводили втроем, он завоевал  наше
полное доверие. А вечера были просто незабываемы.  Жаркие  споры.  О  жизни,
любви,  литературе,  театре...  обо  всем  на   свете.   Правда,   если   мы
интересовались его прошлым, в нем точно  занавес  какой-то  падал.  Вам  это
знакомо. Но по-настоящему все понимаешь только задним числом.  На  яхте  все
было, как бы  сказать,  ну  до  того  культурно.  А  здесь  мы  вдруг  будто
превратились в его  собственность.  Он  перестал  относиться  к  нам  как  к
почетным гостьям.
   Снова заглянула мне  в  лицо,  словно  утверждать,  что  у  старика  есть
какие-то положительные качества, было предосудительно. Откинулась на локоть,
прит