ала отверженной  в
глазах общества.
   В последующие годы Труди едва  удавалось  сводить  концы  с  концами.
Чтобы прокормить себя и сына,  она  прибиралась  в  домах  тех  немногих
семейств, которые пускали ее на порог. В конце концов тяжелая  работа  и
презрение окружающих сломали ее. К тому времени когда Уэй пошел в школу,
она стала продавать себя проезжавшим через город  мужчинам.  В  возрасте
тридцати пяти лет Труди заболела воспалением  легких  и  умерла,  а  Уэй
вскоре после этого  поступил  на  службу  в  военно-морской  флот.  Сузи
изучала его, глядя поверх ободка своего бокала, и ее беспокойство росло.
Труди Сойер пала жертвой людской жестокости, и вряд ли ее сын  забыл  об
этом. Как далеко он может зайти в своей мести за мать?
   На ее счастье, появилась служанка с известием, что обед подан, и  Уэй
препроводил  ее  в  столовую.  Предлагая  закуски,  он  делал  вежливые,
незначительные замечания, потом так же обстоятельно, как и  о  живописи,
заговорил о своем бизнесе. Когда подали лососину, нервы ее напряглись до
предела. Почему он молчит о главном? О том, чего он от нее  хочет.  Сузи
терялась в догадках. Если бы она знала, чего ей от него ждать,  она  бы,
возможно, чувствовала себя свободнее.
   Потом наступило молчание, но оно, казалось, не  трогало  его.  Однако
она никогда не выносила игры в молчанку, поэтому первой нарушила тишину:
   - Я заметила в гостиной рояль. Вы музицируете?
   - Нет. Этот инструмент был куплен для моей дочери  Сары.  Я  приобрел
его, когда ей стукнуло десять лет. Мы с Ди как раз развелись. Пианино  -
утешительный приз девочке за утрату матери.
   Это была первая ремарка личного характера, которую он сделал.
   - Вы ведь взяли опеку над ней? Для того времени  это  было  необычным
явлением, не так ли?
   -  Моей  бывшей   женушке   было   хлопотно   исполнять   материнские
обязанности, поэтому она согласилась на мои условия.
   - Часто ли вы теперь видитесь со своей дочерью?
   Он разломил пополам пшеничный рогалик, и впервые за весь вечер  черты
его лица размягчились.
   - Нельзя сказать, что  часто.  Сара  работает  частным  фотографом  в
Сан-Франциско, поэтому мы видимся раз в несколько месяцев. Она  живет  в
каком-то клоповнике, вот почему я все еще храню у себя  этот  рояль,  но
она там независима и счастлива.
   - В наше время это самое главное, чего могут  желать  родители  своим
детям.
   Она подумала о своем сыне, толкая туда-сюда кусок  лососины  в  своей
тарелке. Бобби Том определенно был экономически  независим,  но  она  не
могла бы утверждать, что он счастлив.
   - Хотите еще немного вина?
   - Нет, благодарю вас. Если я выпиваю больше  одного  бокала,  у  меня
начинается головная боль. Хойт обычно говаривал, что я не  разорительная
подружка.
   Он даже не улыбнулся на ее слабую попытку смягчить атмосферу.  Вместо
этого он перестал делать вид, что ест; откинувшись на спинку  стула,  он
смотрел на нее с какой-то настойчивостью, и она вдруг подумала, что люди
редко вот так смотрят друг другу в глаза. Она  внезапно  осознала,  что,
если бы не выросший между ними барьер,  она  могла  бы  найти  его  даже
привлекательным.
   - Вы все еще тоскуете о Хойте?
   - Очень.
   - Мы с ним одного возраста и вместе ходили в школу. Он  был  "золотым
мальчиком" Теларозы, точно так же  как  и  ваш  сын.  -  Его  улыбка  не
вязалась с выражением его глаз. - Он даже встречался с самой хорошенькой
девушкой второго курса.
   - Благодарю за комплимент, но я даже в  первом  приближении  не  была
самой хорошенькой. В тот год у меня еще были скобки на зубах.
   - Я все равно считаю вас самой  хорошенькой  девушкой.  -  Он  сделал
глоток вина. - Я даже прикидывал в уме, как пригласить вас на  свидание,
когда старина Хойт перешел мне дорогу.
   Она была поражена.
   - Я понятия об этом не имела.
   - Впрочем, у меня не было шансов завоевать сердце Сузи  Уэстлайт.  Я,
как сын Труди Сойер, обитал совсем в другом мире, нежели дочь врача.  Вы
появились с "приличной" стороны железной дороги,  и  у  вас  были  такие
красивые платья. Ваша мать  возила  вас  повсюду  в  сверкающем  красном
"олдсмобиле", от вас всегда исходил запах чистоты и свежести.
   Его слова дышали поэзией, но  он  произносил  их  резким,  отрывистым
голосом, что напрочь лишало их какой-либо сентиментальности.
   - Это было так давно, - сказала она. - Больше не осталось ни чистоты,
ни свежести.
   Она провела пальцами по шелковой ткани своих вечерних брюк и  ощутила
небольшую выпуклость на своем бедре, оставшуюся после операции. Еще один
признак того, что жизнь утратила способность обещать,
   - Вас не забавляет мысль, что такой хулиган, как Уэй Сойер, имел виды
на вас?
   - Тот Уэй всегда вел себя так, словно ненавидел меня.
   - Я ненавидел не вас. Я ненавидел тот факт, что вы были  недосягаемы.
Вы и Хойт явились из другого мира, в который мне дорога  была  заказана.
"Золотой мальчик и золотая девочка, они жили долгой счастливо".
   - Больше не живут. - Она наклонила голову и почувствовала, как у  нее
сжимается горло.
   - Простите, - отрывисто произнес он. - Я не хотел расстраивать вас.
   Она подняла голову, и в ее глазах блеснули слезы.
   - В таком случае, зачем вы это делаете? Я понимаю, что вы  ведете  со
мной какую-то игру, но мне неизвестны ее  правила.  Чего  вы  хотите  от
меня?
   - Я полагал, это вам от меня что-то нужно.
   Такой прямой ответ сказал ей, что его ничуть не тронуло ее  волнение.
Она поморгала глазами, стараясь восстановить равновесие.
   - Я не хочу, чтобы вы уничтожили этот  город.  Слишком  многие  жизни
будут загублены.
   - И чем конкретно вы готовы пожертвовать во имя того, чтобы этого  не
случилось?
   Холодные пальцы ужаса прошлись по ее спине.
   - У меня нет ничего такого, что могло бы интересовать вас.
   - Нет, миссис Дэнтон, кое-что есть.
   Твердые ноты в его голосе вывели ее из себя. Скомкав  свою  салфетку,
она бросила ее на стол и поднялась.
   - Я хочу уехать домой.
   - Вы боитесь меня, не так ли?
   - Не вижу необходимости продолжать этот разговор.
   Он встал, резко подвинул стул:
   - Я хочу показать вам мои розы.
   - Думаю, будет лучше, если я уеду.
   Он подошел к ней:
   - Я хочу, чтобы вы на них посмотрели. Пожалуйста,  мне  кажется,  что
они вам понравятся.
   Хотя он не повышал голоса, командные нотки в нем преобладали. Она  не
знала, как воспротивиться этой железной воле. Он властно сжал ее плечо и
повел к французским дверям в конце столовой. Витая медная ручка медленно
повернулась, и южная ночь овеяла Сузи  своим  благоуханным  теплом.  Она
почувствовала буйный аромат роз.
   - Это великолепно.
   Он вел ее  по  мощеной  дорожке,  которая  вилась  среди  глянцевитых
зарослей.
   - Я привозил сюда архитектора из Далласа, чтобы  он  сделал  разбивку
сада, но мы не сошлись во мнениях, и кончилось тем,  что  большую  часть
работы я выполнил сам.
   Ей не хотелось думать о нем как о благодушном садовнике. Это  грозило
разрушить возведенные в ее душе бастионы.
   Они дошли до небольшого искусственного водоема,  окруженного  группой
деревьев.  Прудик  подпитывался  водопадом,  низвергающимся  с  плоского
камня, и скрытые от глаз источники света освещали жирных  рыб,  медленно
ворочавшихся под широкими листьями водяных лилий. Она знала, что  он  не
позволит ей уехать, пока не выскажет того, что намеревается  сказать,  и
опустилась  на  одну  из   двух   окрашенных   охрой   скамеек,   удобно
расположенных у самой дорожки, над ними вились виноградные плети.
   Она скрестила руки на коленях и попыталась собраться с мыслями.
   -  Что  вы  имели  в  виду,  когда  спросили  меня,  чем   я   готова
пожертвовать?
   Он сел на скамью напротив нее и вытянул ноги. Светильники, помещенные
в пруд, освещали скулы и  надбровные  дуги  Уэя,  ужесточая  его  черты.
Однако его голос прозвучал неожиданно мягко:
   - Я хотел  знать,  насколько  велико  ваше  желание  сохранить  здесь
"Розатек".
   - Я прожила в этом городе всю жизнь, и я,  кажется,  готова  на  все,
чтобы отвести от него угрозу вымирания. Но  я  -  всего  лишь  президент
Совета по делам образования; у меня нет реальной власти в графстве.
   - Ваш общественный статус не интересует меня. Речь сейчас идет совсем
о другом.
   - Тогда чего же вы хотите?
   - Возможно, я хочу того, чего не мог бы иметь ублюдок Труди Сойер.
   Она слышала плеск  тонких  струй  водопада  и  доносившееся  издалека
жужжание  кондиционера,  и  эти  мирные  звуки   придавали   его   тихим
бесстрастным словам зловещий смысл.
   - Я не понимаю, что вы имеете в виду.
   - Возможно, я хочу самую красивую девушку со второго курса.
   Ужас закрался в нее,  и  ночь,  которая  нежно  обнимала  все  сущее,
внезапно наполнилась опасностью.
   - О чем это вы толкуете?
   Он откинулся на спинку скамьи и положил ногу  на  ногу.  Несмотря  на
кажущуюся расслабленность  его  позы,  она  ощущала,  что  внутренне  он
свернут тугими кольцами, словно удав перед броском, и это повергло ее  в
ужас.
   - Я принял решение, что мне  нужен  компаньон,  но  я  слишком  занят
управлением фирмой, чтобы тратить время на поиски. Я хочу,  чтобы  таким
лицом стали вы.
   У нее пересохло во рту.
   - Мне нужен такой человек, который  мог  бы  выполнять  специфические
служебные обязанности, сопровождал бы меня в поездках и был  бы  моей...
опорой.
   - Я думала, что у  вас  есть  уже  такой  компаньон.  Я  слышала,  вы
встречаетесь с кем-то в Далласе.
   - Я встречался со множеством женщин за эти годы. Я ищу для себя нечто
иное. Нечто более домашнее. - Он говорил так спокойно,  словно  обсуждал
условия рядовой сделки, но градус настороженности, который она постоянно
ощущала в нем, повысился, и это внушило ей уверенность, что он не так уж
непрошибаем, как притворяется. - Каждый из нас мог  бы  продолжать  жить
своей собственной жизнью, но... - Он замялся - впервые на ее памяти, - и
она невольно поежилась от его  пронзительного  взгляда.  -  Вы  были  бы
полезны мне, Сузи.
   Медлительность, с которой он подбирал слова, бросила ее в холод.
   - Полезна? Уэй, вы ведь не... Это звучит  так,  словно...  -  Она  не
могла скрыть охватившей ее паники. - Вы предлагаете мне спать с вами?
   Какое-то время он молчал.
   - Вам это ненавистно, не так ли?
   Она вскочила:
   -  Вы  безумны?  Я  не  могу  поверить,  что  все  это  происходит  в
действительности. Вам нужен не компаньон - вы говорите о любовнице.
   Он поднял одну бровь, и она подумала, что никогда  еще  не  встречала
такого холодного человека, начисто лишенного каких-либо эмоций.
   - Разве? Не припоминаю, чтобы использовал это слово.
   - Прекратите играть со мной!
   - Мне известно, что вы ведете активную жизнь, и я не жду,  что  вы  с
ней покончите, но иногда, когда мне понадобится, я хотел  бы,  чтобы  вы
шли на уступки.
   Кровь стучала у нее в ушах,  и  ее  голос,  казалось,  шел  откуда-то
издалека:
   - Зачем вы так обращаетесь со мной?
   - Как?
   - Шантажируете меня! Ведь это прямой шантаж, не так ли? Если  я  буду
спать с вами, вы оставите "Розатек" в Теларозе? Если  я  не  буду  этого
делать, вы переведете компанию.
   Он ничего не сказал, и она не смогла подавить симптомов пробудившейся
в ней истерии.
   - Мне пятьдесят два года! Если вы ищете для себя любовницу, почему бы
вам не поступить подобно другим мужчинам  вашего  возраста  и  не  найти
кого-нибудь помоложе?
   - Молодые женщины меня не интересуют. Она повернулась к нему  спиной,
ее ногти впились в ладони.
   - Неужели вы так сильно ненавидите меня?
   - Я вовсе не ненавижу вас.
   - Я знаю, что вы делаете.  Вы  осуществляете  своего  рода  вендетту,
запоздавшую на тридцать лет.
   - Моя вендетта касается города, а не вас.
   - Но я - одна из тех, кто будет наказан.
   - Если вы расцениваете это таким образом, мне  трудно  изменить  ваше
мнение.
   - Я не собираюсь... идти на уступки.
   - Понимаю.
   Она повернулась снова:
   - Вы не можете заставить меня.
   - Я никогда бы не стал заставлять вас. Все  целиком  зависит  от  вас
самой.
   Отсутствие эмоций в его словах делало ситуацию почти  нереальной.  Он
безумен, подумала она. Но его темные глаза смотрели спокойно.
   Молящая нотка, которую она не смогла подавить, закралась в ее голос:
   - Пообещайте мне, что вы не переведете "Розатек"!
   Впервые он заколебался, было почти очевидно,  что  в  нем  происходит
нелегкая внутренняя борьба.
   - Я не буду давать никаких обещаний до той поры, пока вы не обдумаете
наш разговор.
   Она шумно вздохнула:
   - Теперь я хочу уехать домой.
   - Хорошо.
   - Я оставила в доме сумочку.
   - Я принесу ее вам.
   Она стояла в саду одна,  пытаясь  осмыслить  то,  что  произошло,  но
ситуация явно  выходила  за  рамки  ее  личного  жизненного  опыта.  Она
попыталась подумать о чем-нибудь другом, и кровь застыла у нее в  жилах.
Если Бобби Том узнает об этом, он убьет Уэя Сойера.
   - Вы готовы?
   Она вздрогнула, когда он прикоснулся к ее плечу.
   Он мгновенно убрал руку и подал ей сумочку.
   - Машина ждет вас.
   Он кивнул в сторону кирпичной дорожки, которая  огибала  дом,  и  она
направилась к ней прежде, чем он успел взять ее под руку.
   На подъездной аллее стоял "БМВ", и она поняла, что Уэй собирается сам
отвезти ее домой.  Он  открыл  дверцу,  и  Сузи  покорно  скользнула  на
сиденье, но не произнесла ни  слова.  Она  закрыла  глаза  и  попыталась
представить, что рядом с ней Хойт, но на этот  вечер,  похоже,  он  взял
выходной.
   "Почему ты оставил меня? Как мне выдержать это в одиночку?"
   Через пятнадцать минут он остановил машину и, глядя поверх ее головы,
спокойно сказал:
   - Я собираюсь уехать из  страны  примерно  на  три  недели.  Когда  я
вернусь...
   - Пожалуйста, - прошептала она. - Не заставляйте меня мучиться.
   Его голос был холоден и ровен:
   - Когда я вернусь, я позвоню, чтобы узнать ваше решение.
   Она выпрыгнула из машины и бросилась по пешеходной дорожке  к  своему
дому; 'она так бежала, словно все призраки ада мчались за ней по пятам.
   Сидя за рулем своей машины, самый кошмарный человек в Теларозе следил
за тем, как она удаляется.  Как  только  захлопнулась  дверь,  его  лицо
исказилось от гнева и боли.

Глава 12

   Впервые за весь вечер никто не совал  салфетку  ему  под  нос,  чтобы
заполучить автограф, не тащил танцевать и не приставал  с  вопросами  об
устройстве соревнований по гольфу. Наконец-то у него выдалась  свободная
минутка, и он прислонился спиной к доскам перегородки. Этот кабачок  был
любимым местом развлечения жителей  Теларозы,  и  в  эту  субботу  народ
оттягивался здесь вовсю, тем более что Бобби Том оплачивал всем выпивку.
   Он поставил бутылку пива на обшарпанный стол и обрезал одну из тонких
сигар, он время  от  времени  позволял  себе  побаловаться  ими.  Грейси
дурачилась  в  центре  зала,  пытаясь  освоить  мелодию  новой   песенки
"Брукс-энд-Данн".
   Несмотря на все ухищрения,  она  не  тянула  на  высший  класс.  Она,
конечно, была миловидной - этого нельзя отрицать.  Даже  хорошенькой.  В
краю, где в ходу длинные  волосы,  эта  короткая  разлетающаяся  стрижка
производила неотразимое впечатление и была, по всей видимости, последним
писком искусства Ширли, и он невольно восхитился, когда  соблазнительные
завитки внезапно распушились вокруг ее личика, поблескивая всеми теплыми
тонами меди. Но он предпочитал, чтобы его  женщины  были  ослепительными
блондинками с ногами, растущими из-под мышек, и с грудью как два мяча.
   Они являлись достойной наградой за кровь, пролитую на полях  НФЛ,  за
изнурительные, по два раза на дню, тренировки, за выдержку, с которой он
принимал  на  себя  такие  жестокие  удары  соперников,  после   которых
трудненько бывало вспомнить даже свое собственное имя. Отказаться от них
значило отказаться от самого себя.
   Он сделал большой глоток "Шайнера", но пиво, скользнув в желудок,  не
заполнило пустоты в душе. Ему следовало бы сейчас идти в атаку  с  мячом
под рев стадиона и вопли Кэйлбоу, но вместо этого он выламывается  перед
кинокамерой, словно какая-нибудь затраханная  "кисуля",  и  притворяется
обрученным с леди, которую трудно принять даже за утешительный приз.
   Впрочем, нельзя сказать, что маленькая фигурка Грейси  не  смотрелась
соблазнительно в этих веселеньких джинсах, настолько узких, что сам  Лен
Браун вот уже десять минут пялится на ее зад. Бобби Том, конечно,  велел
своей матери проследить, чтобы у Грейси имелась пара джинсов,  но  речь,
естественно, шла не о таких штанцах,  где  промежность  подтягивается  к
пупку.
   Проблема, связанная с дурацкой щепетильностью Грейси,  заставила  его
нахмуриться. Он не поверил своим ушам, когда мать сообщила ему, что  эта
упрямица решила сама платить за свои тряпки, и обе курицы  не  придумали
ничего умнее, чем  отправиться  на  дешевую  распродажу.  Ему  следовало
присмотреть за ними. Он, черт побери, не беден, и  женщина,  на  которой
ему предстоит  жениться,  должна  одеваться  во  все  лучшее!  Он  молча
проглотил эту пилюлю и дал выход своему гневу  только  после  того,  как
Ширли вернула ему деньги за прическу и макияж. Они крепко  поцапались  с
Грейси. Черт возьми, ох, как она упряма! Она заявила, что не  только  не
возьмет у него ни пенни, но даже  заплатит  ему  за  жилье,  как  только
подкопит деньжат.
   Несмотря на все это, он собирался обставить ее  в  следующем  забеге.
Вчера он заскочил в лавочку Милли и  отхватил  там  великолепное  черное
платье.
   Милли обещала выкинуть лозунг "Товар обратно  не  принимается",  если
Грейси вздумает вернуть его ей. Так или иначе он намерен в этом  вопросе
навести флотский порядок.
   Он откупорил бутылку ногтем большого пальца. Может  быть,  ему  стоит
еще раз потолковать с Уиллоу? Ему начинало приходить в голову, что  дело
запахнет  керосином,  если  Грейси  выяснит,  кто  фондирует  ее  жалкую
зарплату. Впрочем, прошло уже две недели, а дна, кажется, так ни о чем и
не подозревает. О чем, черт возьми, думала его мать, когда советовала ей
надеть этот парчовый жилет с перламутровыми застежками? Дураку ясно, что
под ним ничего нет, кроме ее хилей грудной клетки.
   Забойная песенка  "Брукс-энд-Данн"  кончилась,  ее  сменил  медленный
блюз. Он не собирался изображать  из  себя  джентльмена,  однако  встал,
чтобы оказаться рядом с ней до того, как она останется без кавалера.  Он
не успел сделать и трех  шагов,  как  Джонни  Петтибоун  оттащил  ее  от
прежнего партнера,  и  они  начали  танцевать.  Бобби  Том  остановился,
чувствуя себя одураченным, а затем приказал себе улыбнуться Джонни.  Нет
ничего дурного в том, что этот  парень  захотел  немножко  развлечь  ее.
Здесь все относились к Грейси доброжелательно. И вовсе  не  потому,  что
она невероятно мила. Сам факт, что она принадлежит Бобби  Тому  Дэнтону,
гарантировал, что всякий будет обращаться с ней как с королевой.
   Когда Джонни крепко прижал Грейси  к  себе,  он  ощутил  острый  укол
раздражения. Она как-никак обручена, и этому франту не следовало бы  так
забываться, впрочем, Бобби Том не заметил и с ее  стороны  ни  малейшего
признака сопротивления. Более того, она вскинула свое личико вверх,  как
головку подсолнуха, внимая каждому слову Джонни. Для  существа,  которое
постоянно  смущается  и  чувствует  себя  не  в  своей   тарелке,   она,
определенно, вела себя слишком свободно.
   Он  вспомнил  о  проблеме  Грейси,  связанной   с   ее   сексуальными
аппетитами, и вновь нахмурился. Что,  если  она  потеряет  самоконтроль,
переходя из  объятий  в  объятия,  разгоряченная  танцами  и  атмосферой
всеобщего возбуждения? Эта мысль до чертиков обеспокоила его. Он не  мог
осуждать ее за естественную тягу к существам противоположного  пола,  но
ей не следует пускаться во все тяжкие сейчас, когда вся Телароза  знает,
что она обручена с ним. В Теларозе не существует тайн, и,  случись  что,
люди тут ж