ьно произнес  последнюю  фразу,  что  ошибиться  было
невозможно. Все было кончено, еще не успев начаться.
   Софрония вылетела из комнаты, содрогаясь от  негодования.  Как  смеет
Магнус лезть в ее дела?!
   Она сама себе не признавалась, что боится за  него.  Здесь,  в  Южной
Каролине,  всякого  негра,  посмевшего  ударить  белого,  ждет  жестокое
наказание!
   Она почти не спала, каждую минуту ожидая появления дьяволов  в  белых
балахонах, но ничего не случилось. Назавтра Магнус и Кейн работали бок о
бок,  очищая  поле  от  кустарника.  Страх  мгновенно  сменился   жгучей
ненавистью. Он не имел никакого права лезть в ее жизнь!
   Вечером  Кейн  велел  ей  оставить  бренди  на  столике   за   дверью
библиотеки.

Глава 6

   Темплтонская академия для молодых  леди  утопала  в  свежих  весенних
цветах. Камины прятались за  пирамидами  белых  тюльпанов,  на  каминных
полках стояли хрустальные вазы с  букетами  сирени.  Даже  зеркала  были
задрапированы гирляндами белоснежных азалий.
   Глаза собравшихся в бальном зале гостей были устремлены на возвышение
с очаровательной, увитой розами  аркой,  откуда  должны  были  появиться
выпускницы 1868 года.
   Кроме счастливых  родителей,  сюда  были  приглашены  члены  наиболее
выдающихся нью-йоркских семей. Ни одна из  родовитых  маменек  не  могла
позволить своему сыну пропустить такое событие, как первый выход в  свет
девушек из Темплтона, и тем более выпускной бал:  лучшего  места,  чтобы
найти достойную невестку, в городе просто не существовало.
   Мужчины помоложе излучали, беззаботную уверенность в  себе,  несмотря
на  то  что  у  некоторых  пустые  рукава  безупречно  скроенных  фраков
бессильно свисали с широких плеч, а многие, еще не отпраздновавшие  свой
двадцать пятый день рождения,  тяжело  опирались  на  трости.  Бумажники
холостяков  постарше  лопались  от  прибылей,  приносимых   процветающей
послевоенной промышленностью,  и  видимыми  знаками  их  успеха  служили
бриллиантовые запонки и тяжелые золотые цепочки от часов.
   Сегодня джентльмены  из  Бостона,  Филадельфии  и  Балтимора  впервые
получили  привилегию  встретиться  с  самыми   блестящими   дебютантками
нынешнего сезона. В отличие от нью-йоркских соперников  эти  джентльмены
не  имели  времени  посещать  утренники  и  дневные  воскресные  приемы,
предшествующие    сегодняшнему    балу.    Поэтому    они    внимательно
прислушивались, как местные  женихи  обсуждают  победительниц  нынешнего
турнира невест. Чьи ставки выше в этих скачках породистых кобылок?
   Прелестная Лилит Шелтон украсит гостиную любого мужчины и к  тому  же
получит от папаши десять тысяч долларов.
   У Маргарет Стоктон кривые зубы, но она  принесет  в  брачную  постель
восемь тысяч, к тому же  она  хорошо  поет  -  очень  милое  качество  в
супруге.
   Элсбет Вудуард стоит всего пять тысяч, зато она мила, добра  и  очень
хорошенькая - из тех женщин, которые не доставят  супругу  ни  малейшего
огорчения. Определенная фаворитка.
   Фанни Дженнингс вне игры. Младший сын Вандервельтов уже говорил с  ее
отцом. Жаль, поскольку ее цена - восемнадцать тысяч.
   Все это продолжалось до бесконечности: одна, вторая, третья...  Когда
беседа незаметно перешла к результатам последнего матча по боксу, кто-то
из бостонцев не выдержал:
   - Как насчет той, о которой я слышал? Южанке? Старше всех  остальных?
Вроде бы ей уже двадцать один.
   Нью-Йоркцы дружно отвели взгляды. Наконец кто-то неловко откашлялся.
   - Ах да. Это, должно быть, мисс Уэстон.
   В этот момент оркестр  заиграл  мелодию  новомодного  вальса  "Сказки
Венского леса" - сигнал к появлению выпускниц. Мужчины замолчали.
   Одна за другой в проеме  арки  появлялись  девушки  в  белых  бальных
платьях. Каждая на миг замирала и приседала  в  изящном  реверансе.  Под
громкие аплодисменты они спускались  по  усыпанным  розовыми  лепестками
ступенькам и брали под руку отцов и  братьев.  Элсбет  так  ослепительно
улыбнулась лучшему другу брата, что тот, до  этой  минуты  считавший  ее
занудливой надоедой, вдруг изменил свое мнение. Лилит  Шелтон  наступила
на подол платья и  чуть  не  умерла  от  стыда,  но  она  была  истинной
темплтонской девушкой и на лице ее  по-прежнему  играла  легкая  улыбка.
Маргарет Стоктон, несмотря на кривые зубы, все же  выглядела  достаточно
привлекательной,  чтобы  удостоиться  внимания  члена  одной  из   менее
процветающих ветвей семейства Джей.
   - Катарина Луиза Уэстон!
   Среди нью-йоркских джентльменов  словно  пробежала  неуловимая  рябь:
незаметный  наклон  головы,  легкое  движение,  едва  слышный   шепоток.
Джентльмены из Бостона, Филадельфии и Балтимора, учуяв,  что  происходит
нечто необычное, устремили взоры в направлении арки.
   Она медленно вышла из  тени  и  остановилась  на  верхней  ступеньке.
Мужчины сразу  увидели,  как  разительно  отличается  она  от  остальных
девушек. Да, это не ручная кошечка, которая  сворачивается  клубочком  у
мужских ног или греет домашние туфли к приходу повелителя.  Эта  женщина
предназначена  зажигать  огонь  в  крови.  Настоящая   пантера,   гибкая
обитательница джунглей.  Блестящие  черные  волосы,  схваченные  наверху
серебряными гребнями, падали на плечи буйными темными  локонами.  Широко
расставленные  фиалковые  глаза  обрамлены  такими  густыми  и  длинными
ресницами,  что,  кажется,  под  их  тяжестью  веки  должны  сами  собой
закрываться. Рот, несколько шире, чем требовали каноны красоты, но такой
спелый и влажный, что любой мужчина мечтал лишь  об  одном:  припасть  к
этим коралловым губам.
   Модное платье из белого атласа тяжелыми складками ниспадало до  пола.
Широкая верхняя юбка была подхвачена бантами  в  цвет  ее  глаз.  Лиф  с
вырезом сердечком мягко обрисовывал контуры груди;  расширявшиеся  книзу
рукава заканчивались широкими воланами  алансонского  кружева.  Но  она,
похоже, совсем не заботилась о  производимом  ею  впечатлении.  Один  из
бантов развязался, а рукава, должно быть, мешали, потому что  она  то  и
дело их поддергивала, обнажая тонкие запястья.
   Вперед выступил младший сын Гамильтона  Вудуарда,  чьей  обязанностью
сегодня было провести ее по залу. Наиболее  критично  настроенные  гости
отмечали, что ее шаги чуть-чуть широковаты -  не  так,  чтобы  опозорить
академию, но все же...
   Сын  Вудуарда  что-то  шептал  ей.   Девушка   наклонила   голову   и
рассмеялась, показав маленькие белые зубки. Каждый мужчина, видевший эту
сцену, страстно желал, чтобы этот смех предназначался только ему одному,
хотя при этом твердил себе,  что  хорошо  воспитанная  молодая  дама  не
должна смеяться так дерзко. Только вот отец Элсбет,  Гамильтон  Вудуард,
отказывался взглянуть на Катарину Луизу Уэстон.
   Музыка играла так громко, что джентльмены из Бостона,  Филадельфии  и
Балтимора, не  опасаясь  быть  услышанными,  попытались  узнать  немного
больше о  таинственной  мисс  Уэстон.  Сначала  Нью-Йоркцы  отделывались
весьма туманными фразами, вроде тех, что Эльвире Темплтон  не  следовало
принимать южанку в академию так скоро после  войны.  Она  и  согласилась
только потому, что опекуном девушки был герой Мишинери-Ридж.
   Постепенно комментарии становились более откровенными.  Есть  на  что
посмотреть... Вернее, трудно  отвести  глаза.  Но  такую  брать  в  жены
опасно, не находите? Не так уж и юна.  Необузданна.  Можно  побиться  об
заклад, что на такую узду не наденешь. И  как  может  мужчина  думать  о
делах, когда подобная женщина ждет его дома?
   Если она соизволит ждать.
   Постепенно джентльмены из Бостона,  Филадельфии  и  Балтимора  узнали
все. За последние шесть недель мисс Уэстон  ухитрилась  покорить  сердца
дюжины самых завидных женихов Нью-Йорка, но отвергла всех.  А  ведь  это
были члены богатейших  семейств,  те,  что  в  ближайшем  будущем  будут
править этим городом, а может, и страной. Но похоже, ей  это  совершенно
все равно.
   Что же до тех, к кому она благосклонна... Это-то и  задевало  сильнее
всего. Она выбрала  наименее  подходящих  поклонников.  Скажем,  Бертран
Мейхью, происходивший из хорошей семьи, но без единого цента в кармане и
после смерти матери не  способный  самостоятельно  принять  даже  самого
простого решения. Или Хобарт  Чини,  заика,  не  имеющий  ни  денег,  ни
сколько-нибудь приличной внешности. Причина, побудившая прелестную  мисс
Уэстон предпочесть этих двоих, так и осталась  загадкой.  Ради  Бертрана
Мейхью и Хобарта Чини она отказалась от Ван Ренсселеров, Ливингстонов  и
Джеев.
   Зато мамаши не скрывали облегчения. Им очень нравилось общество  мисс
Уэстон: она не только их смешила, но и сочувственно относилась,  жалобам
на болезни и непослушание детей. Однако признайтесь: разве она  обладает
качествами, необходимыми  для  невестки?  Вечно  рвет  оборки  и  теряет
перчатки. Да и волосы всегда растрепаны: какой-нибудь локон нет-нет да и
выбьется над ухом или на виске. А уж дерзкая  манера  смотреть  людям  в
глаза... ничего не скажешь, занятно, но в то же время выводит  из  себя.
Нет, из мисс Уэстон никак не выйдет достойной жены для их сыновей.

***

   До Кит, разумеется, уже успело дойти общее мнение светских матрон,  и
она их не винила. Пожалуй, как воспитанница Темплтонской академии,  даже
понимала. Но она  не  позволяла  такой  мелочи  помешать  ей  развлекать
партнеров беззаботным щебетом в лучших традициях  Юга.  Она  старательно
припоминала  кокетливые  ужимки   радерфордских   дам   и   успешно   их
использовала. Однако в данный момент ее  партнером  был  бедняга  Хобарт
Чини, едва способный поддерживать беседу, не говоря уже о  том,  что  он
громко и усердно отсчитывал такт. Кит по большей части молчала.
   Мистер Чини споткнулся,  но  Элсбет  за  три  года  хорошо  вышколила
подругу, и, прежде чем кто-то успел заметить  досадную  оплошность,  Кит
незаметно повела его  в  танце,  ослепив  сверкающей  улыбкой,  так  что
недотепа даже не понял, в чем  дело.  Ах,  несчастный  мистер  Чини,  он
никогда не узнает, что едва не стал ее мужем! Будь Хобарт чуточку  менее
умен, она могла бы выбрать его,  потому  что,  в  сущности,  человек  он
неплохой. А так... придется остановиться на Бертране Мейхью.
   Она оглянулась на Бертрана, стоявшего в стороне в ожидании  обещанных
ею двух танцев, и ощутила знакомую тяжесть в груди,  возникавшую  каждый
раз, когда она смотрела на него, говорила с ним и даже думала о нем.
   Бертран был ненамного выше ее, и солидный животик нависал над  поясом
брюк. Сорокалетний холостяк, он большую часть жизни прожил под крылышком
матери и теперь, после ее кончины, отчаянно нуждался в женщине,  готовой
занять ее место. Кит решила стать этой женщиной.
   Расстроенная Элсбет доказывала, что Кит могла бы заполучить любого из
дюжины куда более подходящих женихов,  которые  были  не  только  богаче
Бертрана, но и куда  менее  отвратительны.  Но  в  то  же  время  Элсбет
понимала мотивы подруги. Для того  чтобы  вернуть  "Райзен  глори",  Кит
нуждалась не в деньгах, а в самом факте брака, и муж, который ожидал  от
жены беспрекословного повиновения, ей никак не подходил.
   Кит знала, что убедить Бертрана истратить деньги из трастового  фонда
на покупку плантации будет  нетрудно.  А  потом...  потом  он  наверняка
согласится  жить  там  постоянно.  Поэтому  она  старалась  не   слушать
назойливый внутренний голос, упорно  твердивший,  что  стоило  бы  найти
менее отталкивающего жениха. После полуночного ужина она отведет  его  в
холл посмотреть новейшую коллекцию стереоскопических видов  Ниагарского,
водопада, а потом умело натолкнет на мысль о предложении.  Вряд  ли  это
будет так уж сложно. В последнее время она обнаружила, что способна  без
особых трудностей справиться с  любым  мужчиной.  Уже  через  месяц  она
отправится в "Райзен глори", к сожалению, в  качестве  супруги  Бертрана
Мейхью.
   Она старалась не думать о письме, полученном вчера от  Бэрона  Кейна.
Кит вообще редко получала от него послания, и, как  правило,  содержание
их сводилось к  тому,  что  он  давал  ей  нагоняй  до  поводу  отчетов,
присылаемых раз в три месяца Эльвирой Темплтон. Тон писем  обычно  бывал
таким диктаторским, что она не рисковала читать их в присутствии Элсбет,
поскольку немедленно возвращалась к старой привычке выражаться... как бы
это сказать... не слишком прилично.
   Спустя три  года  мысленный  список  ее  обид  вырос  до  невероятных
размеров. В последнем письме ей было приказано оставаться в Нью-Йорке до
дальнейших указаний. Но Кит не намерена его слушаться! Впереди ее  ждала
свобода, и она больше никогда не позволит Кейну встать на своем пути!
   Музыка закончилась бравурным  аккордом,  и  рядом  с  Кит  немедленно
возник Бертран.
   - Мисс... мисс Уэстон? Я хотел сказать... то есть... вы помните...
   - Как! Да ведь это мистер Мейхью! - пропела  Кит,  склонив  голову  и
глядя на него сквозь частокол ресниц - этот взгляд она практиковала  под
руководством Элсбет так долго и  старательно,  что  он  стал  ее  второй
натурой. - Мой дорогой, дорогой мистер Мейхью!  Я  опасалась...  вернее,
смертельно боялась, что вы забыли меня  и  увлеклись  какой-нибудь  юной
леди.
   - О Боже, нет! Ах, мисс  Уэстон,  как  вы  могли  вообразить,  что  я
совершу столь неджентльменский поступок?!  О  небо,  конечно,  нет!  Моя
милая матушка никогда бы...
   - Уверена, что это  так,  мистер  Мейхью,  -  перебила  Кит  и,  мило
извинившись перед Хобартом Чини, взяла под руку Бертрана, хотя при  этом
сознавала,  что  ведет  себя  недопустимо  фамильярно.  -  Нет-нет,   не
мрачнейте. Я всего лишь пошутила.
   - Пошутили?
   Он  так  недоуменно  захлопал  глазами,  словно  она  объявила,   что
собирается голой проехаться по Пятой авеню. Кит подавила вздох.
   Оркестр заиграл быстрый галоп, и она  позволила  ему  увести  себя  в
центр зала, честно  стараясь  унять  тоску,  но  при  виде  отца  Элсбет
брезгливо поморщилась.
   Напыщенный осел! Как-то на Пасху один из адвокатов, работавших в  его
конторе,  напился  и  попытался  облапить  Кит  в   музыкальном   салоне
Вудуардов. Одно прикосновение этих слюнявых губ - и  она  всадила  кулак
ему в  брюхо.  На  этом  бы  все  и  закончилось,  но  мистера  Вудуарда
угораздило в этот момент появиться в салоне. Его  партнер  солгал  и  во
всем обвинил Кит. Девушка все отрицала, но чем  сильнее  сердилась,  тем
больше мистер Вудуард убеждался в ее вине. Он так и не поверил  ей  и  с
тех пор безуспешно пытался разорвать их дружбу с Элсбет.  Вот  и  сейчас
весь вечер бросал на нее уничтожающие взгляды.
   Но она мгновенно забыла об адвокате, едва в зал вошла новая  пара.  В
мужчине было что-то до того знакомое, что девушка на  миг  остановилась.
Вновь прибывшие подошли поздороваться  с  миссис  Темплтон,  и  тут  она
узнала, кто это. Кровь прихлынула к ее лицу.
   - Мистер Мейхью, не проводите ли меня к миссис Темплтон? Она как  раз
говорит с одним моим знакомым, которого я не видела много лет.
   Джентльмены из Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии и Балтимора  заметили,
что мисс Уэстон прервала танец,  и  все  как  один  повернули  головы  и
вытянули шеи, спеша узнать, в чем дело. Многие с  нескрываемой  завистью
наблюдали за человеком, только что появившимся в  бальном  зале.  Что  в
этом бледном худом незнакомце привлекло внимание неуловимой мисс  Уэстон
и вызвало столь красноречивый румянец на ее щеках?

***

   Брэндон Парселл, бывший  кавалерийский  офицер  знаменитого  в  Южной
Каролине  Легиона  Хэмптона,  чем-то  напоминал  художника,  хотя,   как
истинный плантатор по  рождению  и  воспитанию,  не  знал  об  искусстве
ничего. Его любовь к  прекрасному  выражалась  лишь  в  том,  что  он  с
удовольствием рассматривал работы того парня, который рисует лошадей.
   Не слишком высокий, с зачесанными набок прямыми каштановыми волосами,
аккуратно подстриженными усиками  и  бачками,  он  отчего-то  производил
впечатление  на  женщин,  хотя   с   мужчинами   дело   обстояло   хуже.
Представители сильного пола отнюдь не спешили  заводить  с  ним  дружбу.
Зато  дамам  при  виде  стройного  офицера  мгновенно  приходили  на  ум
сентиментальные романы, изящные сонеты, соловьи и греческие вазы.
   Рядом с ним шла Элеонора Бэрд, некрасивая, безвкусно  разодетая  дочь
его работодателя. Брэндон завершил  свое  приветствие  Эльвире  Темплтон
поклоном и уместным  к  случаю  комплиментом.  Всякий,  кто  слышал  его
тягучий южный выговор, не подозревал о ненависти, которую  он  испытывал
ко  всему  блестящему  обществу,  представительной   хозяйке,   даже   к
засидевшейся в девицах северянке, которую его  обязали  сопровождать  на
сегодняшний бал,
   И вдруг... вроде бы непонятно почему... в сердце ударила острая тоска
по родине, тенистым садикам Чарльстона в воскресный полдень, мучительное
желание вдохнуть чистый ночной воздух "Холли гроув", его бывшего дома. И
хотя вроде бы не было причин для наплыва  эмоций,  сжимавших  грудь,  не
было... кроме слабого сладкого аромата Каролинского жасмина,  возникшего
одновременно с шорохом белого атласа.
   - Ах, Катарина, дорогая, -  окликнула  миссис  Темплтон,  чей  резкий
северный выговор нестерпимо резал слух Брэндона. - Хочу тебя кое  с  кем
познакомить. Оказывается, мистер Парселл - твой соотечественник.
   Влекомый почти неуловимым запахом, он повернулся и... пропал.  Навеки
утонул в фиолетовых озерах, глядевших на него с прелестного своевольного
личика. Незнакомая девушка ослепительно улыбнулась.
   - Мы с мистером Парселлом уже знакомы, хотя, судя  по  выражению  его
лица, он вряд ли меня помнит. Не стыдно, мистер Парселл? Неужели  забыли
одну из своих самых преданных обожательниц?
   Хотя Брэндон, как ему казалось, впервые видел собеседницу, голос  был
знакомым, родным, потому что знал тягучие гласные и сглаженные согласные
так же хорошо, как звук  своего  дыхания.  Голос  его  матери,  теток  и
сестер. Голос, который четыре долгих года утешал умирающих, бросал вызов
янки и посылал южан на борьбу. Голос,  который  звал  мужей,  братьев  и
сыновей в бой за правое дело.
   Голос аристократок Юга.
   Голос, который ободрял его в битве при  Булл-Ране  и  Фредериксберге,
голос, который вселял спокойствие  все  долгие  недели,  проведенные  на
утесах Виксберга, голос, обладательницы которого лили  горькие  слезы  в
надушенные лавандой  платочки,  а  потом  шептали:  "ничего,  все  будет
хорошо", когда Твердокаменный Джексон пал при Чанселлорсвилле.
   Тот самый голос, который поддерживал людей  Пикетта  в  их  отчаянной
атаке при Геттисберге,  голос,  который  зазвучал  для  них,  когда  они
погибали в болотах  Чикамоги,  голос,  который  они  не  позволяли  себе
слышать в то Вербное воскресенье, день, когда в здании суда  Алпоматокса
их мечты разлетелись в прах .
   И все же, несмотря на голос,  женщина,  стоявшая  перед  ним,  чем-то
отличалась от тех, которые  ждали  дома.  Белый  бальный  наряд  сверкал
новизной. Ни броши, искусно заколотой в том месте, где красовалась почти
невидимая штопка. Никаких сборок - верного признака того, что  под  юбку
когда-то надевали кринолин, а позже переделывали, чтобы  придать  платью
более модный силуэт. И еще  одно,  весьма  немаловажное  различие  между
стоявшей перед ним женщиной и теми,  кто  ждал  его  дома:  в  фиалковых
глазах не крылся тайный, невысказанный упрек.
   Наконец Брэндон вернулся к реальности, и собственный голос донесся до
него словно откуда-то издалека.
   - Боюсь, тут у вас передо мной преимущество,  мэм.  Трудно  поверить,
что я способен забыть столь необычное лицо, но если вы так  утверждаете,
спорить не стану и умоляю простить меня за плохую память. Может, окажете
одолжение и просветите несчастного?
   Эльвира Темплтон, привыкшая к незатейливым  изъяснениям  нью-йоркских
бизнесменов,  растерянно  моргнула,  прежде  чем  вспомнить  о   хороших
манерах.
   - Мистер Парселл, позвольте представить мисс Катарину Луизу У