вещении. - Она  имела  в  виду  Робби
Леффертса,  однако  перед  ее  глазами  всплыл  услужливо   подсунутый
сознанием образ Билла Штайнера в его синем шелковом  жилете,  Билла  с
его красивыми глазами. Однако это смешно. На данном  этапе  жизненного
пути новые любовные увлечения нужны ей не больше, чем рак горла. Кроме
того, она ведь сама определила, что он по меньшей мере лет на семь  ее
моложе, не так ли? Просто малыш по сравнению с ней. -  Этот  старик  и
предложил мне работу. Его зовут Робби  Леффертс.  Но  давай  не  будем
сейчас о нем - хочешь посмотреть мою картину?
     - Ну, давай же, смелее! -  раздался  голос  Герт,  подбадривающей
соперницу  в  центре  комнаты.  В  нем  ощущалось  и   дружелюбие,   и
раздражение. - Что это тебе, школьные танцульки? Активнее, милая.
     Синтия бросилась вперед; свободная фуфайка трепыхалась за спиной,
словно на ветру. Герт быстро повернулась боком,  подхватила  худенькую
девушку за локти и швырнула через  бедро.  Пятки  Синтии  мелькнули  в
воздухе, и она с громким шлепком приземлилась на маты.
     - Ух ты-ы-ы! - произнесла она, вскакивая на ноги,  как  резиновый
мячик.
     - Нет, не хочу я смотреть на твою {картинку}. Разве  что  на  ней
изображен {мужчина}. Слушай, тот мужик, с которым ты познакомилась,  -
ему действительно шестьдесят пять? Что-то я {сомневаюсь}!
     - Может, и  больше,  -  пожала  плечами  Рози.  -  Если  говорить
начистоту, был и {другой}. Вот он-то как  раз  и  рассказал  мне,  что
бриллиант в  кольце  фальшивый.  Вернее,  это  цирконий.  А  потом  мы
поменялись с ним - Картину за кольцо. - Она  опять  сделала  паузу.  -
{Ему}, между прочим, далеко до шестидесяти пяти.
     - Как он выглядит?
     - Орехового цвета  глаза,  --  проговорила  Рози,  склоняясь  над
картиной. - Больше ничего не скажу, пока не услышу твое мнение вот  об
этом.
     - Рози, не будь {занудой}!
     Рози усмехнулась - она почти  забыла,  какое  удовольствие  может
доставлять маленькое безобидное  подразнивание,  -  продолжая  снимать
бумагу, в которую Билл Штайнер аккуратно завернул первое  сознательное
и значительное приобретение в ее новой жизни.
     - Ну хорошо, - произнесла Герт, обращаясь к Синтии, которая снова
начала описывать круги вокруг наставницы. Герт  легонько  подпрыгивала
на мощных коричневых ногах. Ее груди под белой футболкой вздымались  и
опадали, как океанские волны. - Итак, ты  видела,  как  это  делается.
Теперь попробуй сама. Не  забывай,  швырнуть  меня  ты  не  сумеешь  -
малявка вроде тебя заработает массу переломов, если попытается бросить
такой дерьмовоз, как я, - но ты можешь помочь мне упасть. Готова?
     - Готова, готова, тетя корова, -  откликнулась  Синтия.  Ее  губы
раздвинулись еще шире, обнажая мелкие неровные белые  зубы.  Рози  они
напомнили зубы маленького, но опасного животного, например мангуста. -
{Гер} труда К и ншоу, {нападай}!
     Герт  пошла  в  атаку.  Синтия  ухватилась  за   ее   мускулистые
предплечья, с уверенностью, которой Рози не видать, сколько бы она  ни
тренировалась, подставила по-мальчишески тощее бедро под медвежий  бок
Герт...  и  та  неожиданно  взлетела  вверх  тормашками  в  воздух   и
кувыркнулась  в  полете  -  привидение  в  белой  футболке   и   серых
тренировочных штанах.  Футболка  задра-ласьг  открывая  самый  большой
бюстгальтер, который когда-либо видела Рози; бежевые чашечки смахивали
на артиллерийские снаряды времен Первой мировой войны. Когда тело Герт
соприкоснулось с полом, стены комнаты заметно содрогнулись.
     - Да-а-a! - закричала  Синтия,  исполняя  безумный  танец  вокруг
поверженной соперницы и потрясая сжатыми в кулачки худыми  руками  над
головой. - Да-а-а-а! {Большая мама  оказывается  на  полу}!  ДА-А-А-А!
{Начинаю счет! Большая мама, мать твою}, в нок...
     С улыбкой - удивительно, но улыбка, редко  появлявшаяся  на  лице
Герт, придавала ему довольно печальный вид - Герт  подхватила  Синтию,
подняла ее над головой, широко  расставив  ноги,  похожая  на  крепкое
дерево, затем начала вращать ее, словно пропеллер самолета.
     - Э-э-э-э-э-и-и-и-й,  {меня  щас  стошнит}!  -  запросила  пощады
Синтия, захлебываясь от смеха. От быстрого вращения она превратилась в
круг,  в  котором  мелькали  зелено-оранжевые  полосы  волос  и  пятна
психоделической фуфайки. - Э-э-э-э-э-и-и-и-й, я щас {КОНЧУ}!
     - Герт, достаточно, - произнес тихий голос. У основания  лестницы
стояла Анна Стивенсон. Она в очередной раз оделась в  черное  с  белым
(Рози  видела  на  ней  и  другие  сочетания  цветов,  но  не  часто):
сужающиеся книзу черные брюки  и  белую  шелковую  блузку  с  длинными
рукавами и высоким воротником. Рози позавидовала элегантной  внешности
Анны. Элегантность Анны Стивенсон {всегда} вызывала у нее зависть.
     С выражением легкого смущения на  лице  Герт  осторожно  опустила
Синтию и поставила на ноги.
     - Я в порядке, Анна, - сказала  Синтия.  Сделав  четыре  неверных
шага по матам, она зацепилась за собственную ногу, шлепнулась на пол и
захихикала.
     - Вижу, - сухо заметила Анна.
     - Зато я швырнула Герт, - заявила она. - Жаль, что вы не  видели.
По-моему, это мой самый большой подвиг в жизни. Честное слово.
     - Я в этом не сомневаюсь, однако Герт скажет вам,  что  она  сама
себя бросила. Вы просто помогли  ее  телу  сделать  то,  что  оно  уже
собралось сделать.
     - Наверное,  вы  правы,  -  согласилась  Синтия.   Она   боязливо
поднялась с матов и тут же опять шлепнулась  на  задницу  (вернее,  ту
часть тела, где она должна располагаться) и снова захихикала.  -  Черт
возьми, как будто кто-то поставил всю комнату на проигрыватель!
     Анна пересекла комнату и приблизилась к сидевшим на стульях  Рози
и Пэм.
     - Что это у вас? - спросила она Рози.
     - Картина. Я купила ее сегодня днем. Для  новой  квартиры,  когда
получу ее. Повешу в своей комнате. - Затем с опаской добавила:  -  Что
вы о ней скажете?
     - Не знаю - давайте поднесем ближе к свету. Анна взяла картину  с
двух сторон, перенесла на противоположный край комнаты и установила на
стол для пинг-понга. Пять женщин полукругом сгрудились  вокруг  стола.
Нет, оглянувшись, заметила Рози, теперь  их  уже  семеро.  К  пятерке,
спустившись по лестнице, присоединились Робин Сент-Джеймс  и  Консуэло
Дельгадо. Они остановились за спиной у  Синтии,  заглядывая  через  ее
узкие костлявые подростковые плечи. Рози ожидала, что кто-то из женщин
заговорит первой - скорее всего, воцарившуюся тишину нарушит Синтия, -
но все продолжали молчать, и когда пауза затянулась, она почувствовала
слабый нервный озноб.
     - Ну? - проговорила она. - Что вы  думаете?  Кто-нибудь,  скажите
хоть слово.
     - Странная картина, - заметила Анна.
     - Верно, - подтвердила Синтия. -  Чудная  какая-то.  По-моему,  я
что-то подобное видела, не помню только где.
     Анна смотрела на Рози.
     - Почему вы купили ее, Рози?
     Рози пожала плечами, ощущая непонятный страх.
     - Не знаю, смогу ли объяснить толком. Мне показалось, что  она...
взывала ко мне.
     Неожиданная улыбка Анны удивила ее и у нее отлегло от сердца.
     - Все правильно,  -  кивнула  Анна.  -  В  этом  и  состоит  суть
искусства, как мне кажется,  и  не  только  живописи  -  то  же  самое
происходит с книгами, скульптурой, даже с  замками  из  песка.  Иногда
произведения искусства просто взывают к вам, вот и все. Словно  голоса
тех людей, кто их создал, звучат у вас в голове. Но эта картина... она
кажется вам красивой, Рози?
     Рози посмотрела на картину, пытаясь увидеть ее такой,  какой  она
показалась ей в ломбарде "Либерти-Сити", когда безмолвный язык  холста
заговорил с ней  с  такой  силой,  что  она  замерла  на  полпути  как
вкопанная, и все  остальные  мысли  вылетели  у  нее  из  головы.  Она
посмотрела на светловолосую женщину в тоге  маренового  цвета  (или  в
хитоне - так, кажется, назвал ее одежду мистер  Леффертс),  стоящую  в
высокой траве на вершине холма, снова заметила толстую косу, свисавшую
вдоль спины, золотой браслет над правым локтем.  Затем  она  позволила
своему взгляду переместиться к разрушенному храму и поверженной статуе
     {(Бога)}
     у подножия холма. К предметам, на которые глядит женщина в тоге.
     "Откуда ты знаешь, что она смотрит именно на них? Как  ты  можешь
знать? Она же стоит к тебе спиной! Ты ведь не видишь ее лица!"
     Да, все верно... но ведь ей больше не на что  глядеть,  разве  не
так?
     - Нет, - медленно проговорила Рози. - Я купила ее не потому,  что
она показалась мне красивой. Я купила ее потому,  что  она  показалась
мне сильной. Она остановила меня на пути;  значит,  она  действительно
обладает какой-то силой. Разве  для  того,  чтобы  считаться  хорошей,
картина обязательно должна быть красивой, как вы полагаете?
     - Нет, - ответила  Консуэло.  -  Вспомни  Джексона  Поллока.  Его
произведения никто не мог назвать красивыми, но энергии  в  них,  хоть
отбавляй. Или Диана Арбус, например.
     - Это еще кто такая? - поинтересовалась Синтия.
     - Знаменитый фотограф. И знаменитой она стала  благодаря  снимкам
женщин с бородой и портретам карликов с сигаретами в зубах.
     - Ух ты. - Синтия задумалась над услышанным, и ее  лицо  внезапно
вспыхнуло светом  пойманного  воспоминания.  -  Точно!  Я  уже  видела
однажды  эту  картину  на  одной  званой  вечеринке  с  коктейлями.  В
художественной галерее. Галерея принадлежала парню по имени  Эпплторп,
Роберт  Эпплторп,  и  представляете,  что  потом  оказалось?  Что   он
развлекается с другим парнем! Серьезно! И по-настоящему, не понарошку,
как те, что  на  обложках  журналов  для  педерастов.  Он  {старался},
прилагал все усилия, работал не на страх, а на  совесть.  Вы  даже  не
представляете, что мужик может иметь такую ручку от швабры между...
     - Мэпплторп, - сухо произнесла Анна.
     - Что?
     - Мэпплторп, а не Эпплторп.
     - Возможно. Я не помню точно.
     - Он умер.
     - Да? - нахмурилась Синтия. - От чего же?
     - От СПИДа. - Анна не сводила глаз  с  картины  Рози  и  говорила
рассеянным тоном. -  Известного  в  некоторых  кварталах  как  болезнь
гомосексуалистов.
     - Ты говоришь, что уже видела эту картину, - пророкотала Герт.  -
Где ты ее видела, кротка? В той же художественной галерее?
     - Нет. - Пока речь шла о  Мэпплторпе,  на  лице  Синтии  читалась
явная заинтересованность, теперь же ее щеки порозовели, а  уголки  рта
изогнулись в слабой защитной улыбке. - И вообще, это была не  {та}  же
самая картина, знаете, но...
     - Давай, рассказывай, - сказала Рози.
     - Отец мой был священником методистской церкви в Бейкерсфилде,  -
начала Синтия. - В маленьком городке Бейкерсфилд в штате Калифорния, я
оттуда родом. Мы жили в пасторате, и в маленьком зале  для  встреч  на
первом этаже висело несколько  старых  картин.  Портреты  президентов,
пейзажи, натюрморты с цветами, собаки. Ну да они, впрочем,  не  важны.
Их попросту вешали, чтобы стены не казались слишком голыми.
     Рози кивнула, вспоминая картины, которые окружали  ее  в  пыльном
ломбарде "Либерти-Сити" - изображавшие гондолы  в  Венеции,  фрукты  в
вазе, собак и лис. Точно, эти предметы вешают на стены,  чтобы  те  не
выглядели слишком голыми. Рты без языков.
     - Но там была одна... которая называлась...  -  Она  нахмурилась,
сосредоточенно копаясь в памяти. - Если не  ошибаюсь,  она  называлась
"Де Сото смотрит на запад". На ней  был  изображен  мужчины  в  шляпе,
похожей на тарелку, окруженный группой индейцев. Он стоял на  скале  и
смотрел через вытянувшийся  на  многие  мили  лес  на  огромную  реку.
Миссисипи, наверное. Только дело в том... понимаете...
     Она окинула их  растерянным  взглядом.  Ее  щеки  порозовели  еще
сильнее, улыбка исчезла. Неуклюжая повязка  над  ухом  казалась  очень
белой, бросалась в глаза, словно необычное устройство, и  Рози  успела
удивленно подумать - далеко не в первый раз со дня своего появления  в
"Дочерях и сестрах", - что мужчины почему-то бывают  очень  жестокими.
Почему так происходит? Что с ними? Им чего-то не хватает или же в  них
с  рождения  есть  нечто  неправильное,  выходящее   из   строя,   как
некачественная плата в компьютере?
     - Продолжайте, Синтия, - сказала Анна. - Мы  не  будем  смеяться.
Правда же?
     Женщины согласно закивали  головами.  Синтия  соединила  руки  за
спиной, как школьница, которую вызвали к доске  прочитать  перед  всем
классом выученное наизусть стихотворение.
     - Значит, так, - заговорила она непривычно тихим голосом.  -  Мне
казалось, что река {движется},  и  я  не  могла  смотреть  на  картину
спокойно. Картина висела в  комнате,  где  отец  проводил  вечером  по
четвергам библейские чтения для учеников местной школы, и  я  заходила
туда, иногда  садилась  напротив  картины  и  глядела  на  нее.  Могла
смотреть не отрываясь час, а то и {больше}, как в телевизор.  Смотрела
на реку, которая двигалась, или сидела, ожидая, {когда} она  двинется.
Мне было дет восемь или девять. Ага! Я точно помню, что  думала:  если
река движется, то рано или поздно по ней проплывет плот или лодка, или
каноэ с индейцами, и тогда я узнаю наверняка. А потом я вошла  однажды
в комнату, а картины нет. Наверное, мать заглянула ненароком, увидела,
как я сижу, словно мумия, перед картиной, и, знаете...
     - ...встревожилась и сняла ее, - подсказала Робин.
     - Да. Скорее всего, выкинула ее на свалку, - добавила Синтия. - Я
была тогда совсем маленькой. Но твоя картина, Рози,  напомнила  мне  о
той. Пэм внимательно изучала полотно.
     - Да, - произнесла она, - неудивительно. Мне кажется, я вижу, как
женщина дышит.
     Они все дружно рассмеялись, и Рози засмеялась вместе с ними.
     - Да нет, дело не в {этом}, - сказала  Синтия.  -  Она  просто...
немножко старомодная... как  картина  в  школьном  актовом  зале...  и
бледная. Если не считать платья и грозовых туч,  все  краски  бледные,
посмотрите. И на моей картине "Де Сото" все было бледным, кроме  реки.
А река яркого серебристого цвета. Когда я смотрела на  картину,  то  в
конце концов переставала замечать все остальное и видела только реку.
     - Расскажи нам про работу, - повернулась к Рози Герт. -  Кажется,
ты упомянула о работе?
     - Выкладывай все, - потребовала Пэм.
     - Да, - поддержала ее Анна, -  расскажите  нам  все,  а  затем  я
хотела бы несколько минут поговорить с вами в моем кабинете.
     - Это... то, чего я так ждала?
     Анна улыбнулась:
     - Думаю, что да.



                                  8


     - Это одна из лучших комнат,  значащихся  в  нашем  списке,  и  я
надеюсь, вам она понравится не меньше, чем мне,  -  сказала  Анна.  На
краю ее письменного стола опасно зависла стопка листовок,  объявлявших
о  предстоящем  летнем  пикнике  и  концерте   "Дочерей   и   сестер",
мероприятии,  которое  устраивалось  в  некоторой  степени  для  Сбора
средств, в некоторой для создания благоприятного имиджа организации  в
глазах  общественности,  а  вообще-то  представляло  собой   небольшой
праздник. Анна взяла одну листовку, перевернула ее чистой  стороной  и
набросала примерный план. - Вот здесь кухня, здесь  откидная  кровать,
тут небольшая жилая зона. Вот ванная. Не могу сказать, что в ней очень
просторно, сидя на унитазе, вам придется  вытягивать  ноги  прямо  под
душ, но это ваша комната.
     - Да, - пробормотала едва слышно Рози. - Моя.
     В нее  снова  начало  прокрадываться  чувство,  которого  она  не
испытывала уже несколько недель, - словно все  происходящее  не  более
чем сон, и  в  любую  секунду  она  может  опять  проснуться  рядом  с
Норманом.
     - Вид из окна замечательный - не Лейк-драйв, конечно же, но  парк
Брайант весьма привлекателен, особенно в летнее  время.  Второй  этаж.
Район немножко сдал в восьмидесятые годы,  но  постепенно  приходит  в
себя.
     - Вы так хорошо рассказываете, будто сами там  жили,  -  вставила
Рози.
     Анна пожала плечами - изящный, красивый жест, - нарисовала  перед
дверью комнаты коридор,  затем  лестницу.  Она  рисовала  просто,  без
прикрас, с экономностью профессионального чертежника, и  говорила,  не
поднимая головы.
     - Я бывала там не раз и не два, но вы, наверное, не это имеете  в
виду.
     - Да.
     - Часть моей  души  отправляется  с  каждой  женщиной,  когда  та
уходит. Я полагаю, это звучит до противного  возвышенно,  но  мне  все
равно. Это правда, и это главное. Что скажете?
     Рози  порывисто  обняла  ее  и   мгновенно   пожалела   о   своей
несдержанности, почувствовав, как напряглась Анна.
     "Не следовало мне этого делать, - подумала она, отступая. - Я  же
знала".
     Она действительно знала. Анна Стивенсон добра, верно, и внутренне
Рози не  сомневалась  в  ее  доброте  -  в  определенном  смысле  даже
святости, - однако не надо  забывать  и  про  странное  высокомерие  и
самодовольство; к тому же Рози успела  понять,  что  Анна  не  терпит,
когда люди вторгаются в ее личное  пространство.  И  очень  не  любит,
когда к ней прикасаются.
     - Простите, пожалуйста, - произнесла она тихо, отступая.
     - Не глупите, - коротко бросила Анна. - Так что вы скажете?
     - Я в восторге.
     Анна улыбнулась, и  возникшая  между  ними  небольшая  неловкость
осталась позади. Она нарисовала крестик  на  стене  жилой  зоны  возле
крошечного прямоугольника, обозначавшего единственное окно комнаты.
     - Ваша новая картина... клянусь, вы  решите  повесить  ее  именно
здесь.
     - Мне тоже так кажется.
     Анна положила карандаш на стол.
     - Я счастлива, что имею возможность помочь  вам,  Рози,  и  очень
рада, что вы оказались у нас. Эй, у вас все потекло.
     В очередной раз Анна протянула  ей  салфетку  "Клинекс",  и  Рози
подумала, что это, наверное, не та коробка, из которой Анна  доставала
салфетку  в  день  первого  интервью  в  кабинете.  У  нее   создалось
впечатление, что  запасы  салфеток  Анне  приходится  пополнять  очень
часто. Рози взяла салфетку и утерла глаза.
     - Знаете, вы спасли мне жизнь, - сказала она хрипловатым голосом.
- Вы спасли мне жизнь, и я никогда, никогда этого не забуду.
     - Лестно, но далеко от истины,  -  парировала  Анна  своим  сухим
спокойным голосом. - Говорить о том, что я спасла вам жизнь,  было  бы
точно так же ошибочно, как утверждать, что Синтия уложила  на  лопатки
Герт в спортивном зале. Вы сами спасли  себе  жизнь,  воспользовавшись
предоставившейся возможностью и покинув человека,  который  делал  вам
больно.
     - И все же спасибо огромное. Хотя бы за то, что я здесь.
     - Не стоит благодарностей, - ответила Анна, и в единственный  раз
за весь срок пребывания в "Дочерях и сестрах"  Рози  стала  свидетелем
появившихся на глазах  Анны  Стивенсон  слез.  С  мягкой  улыбкой  она
протянула коробку с салфетками назад хозяйке кабинета.
     - Вот, - сказала она. - Похоже, у вас в глазах тоже  образовалась
маленькая течь.
     Анна рассмеялась, вытерла глаза и  бросила  салфетку  в  мусорную
корзину.
     - Ненавижу слезы. Это моя личная тайна, которую я храню от  всех.
Время от времени мне кажется, что я справилась со  своим  недостатком,
что теперь уж {точно} я от него избавилась.  А  потом  все  происходит
снова. Примерно то же самое я чувствую в отношении мужчин.
     На короткое мгновение в памяти Рози всплыли ореховые глаза  Билла
Штайнера.
     Анна  снова  взяла  карандаш  и  быстро  нацарапала  что-то   под
схематичным наброском нового дома Рози,  затем  протянула  ей  листок.
Опустив глаза, Рози прочитала адрес: Трентон-стрит, 897.
     - Теперь это {ваш} адрес, - добавила Анна. - Правда, это почти на
другом конце города, но теперь вы можете пользоваться  автобусом,  так
ведь?
     С улыбкой - и со слезами на глазах - Рози  утвердительно  кивнула
головой.
     - Можете дать адрес тем подругам, с которыми познакомились здесь,
и тем друзьям, которые в конце ко