руг, - однако она сообщила Анне, что раскачивалась  на  кресле
Винни-Пуха с такой силой, что боялась сломать его.
     - Так я называла свое кресло-качалку, - добавила  она,  чувствуя,
что ее щеки вот-вот задымятся от залившей их горячей краски  стыда.  -
Понимаю, эте глупо...
     Анна Стивенсон подняла руку, прерывая ее оправдания.
     - Что вы сделали после того, как решили уйти? Расскажите об этом.
     Рози поведала ей о кредитной карточке, о том,  как  боялась,  что
интуиция Нормана подскажет ему либо вернуться домой,  либо  позвонить.
Она не могла заставить себя признаться этой суровой красивой  женщине,
что от страха ей пришлось зайти во двор чужого  дома,  чтобы  справить
нужду,  но  она  рассказала  о  том,  как  воспользовалась   кредитной
карточкой, какую сумку сняла, как выбрала этот город, показавшийся  ей
достаточно удаленным и потому безопасным, -  к  тому  же  именно  сюда
отправлялся ближайший автобус. Слова вырывались  быстрыми  автоматными
очередями,  после  чего  следовала  пауза,  в  течение   которой   она
собиралась с мыслями, размышляя, о чем говорить  дальше,  и  испытывая
изумление, почти не веря в то, что  все-таки  она  решилась  на  столь
отчаянный шаг. В конце она сообщила Анне о том, как заблудилась утром,
и показала ей  визитную  карточку  Питера  Слоуика.  Взглянув  на  нее
мельком, Анна протянула карточку назад.
     - Вы хорошо его знаете? - спросила Рози. - Мистера Слоуика?
     Анна улыбнулась - Рози показалось, что в  улыбке  мелькнула  едва
заметная горечь.
     - О да, - ответила она. - Он мой  старый  друг.  {Очень}  старый.
Настоящий друг. И друг таких женщин, как вы.
     - Вот таким образом я очутилась здесь, - закончили  свою  историю
Рози. - Не знаю, что ждет меня в  дальнейшем;  пока  что  я  добралась
только до этих пор.
     Подобие улыбки тронуло уголки рта Анны Стивенсон.
     - Да. И до этих пор вы вели себя просто замечательно.
     Собрав в кулак всю отвагу, - от  которой  за  последние  тридцать
шесть часов остались лишь жалкие крохи, - Рози спросила, можно  ли  ей
провести в "Дочерях и сестрах" ночь.
     - И не одну, если понадобится, - ответила  Анна  Стивенсон.  -  В
техническом  смысле  это  убежище  -  находящийся  в   частных   руках
промежуточный полустанок. Вы можете пробыть  здесь  до  восьми  недель
впрочем, и это не самый большой срок.  Мы  не  придерживаемся  жестких
рамок относительно пребывания в "Дочерях и сестрах".  -  В  ее  голосе
проскочил легких оттенок гордости (скорее всего,  бессознательной),  и
Рози вспомнила фразу, которую выучила лет  этак  с  тысячу  назад,  на
втором  году  изучения  французского  языка:  "L'etat,  c'est  moi"  -
государство - это я. Затем воспоминания  были  вытеснены  потрясением,
которое  она  испытала,  когда  до  нее  дошел  действительный   смысл
сказанного.
     - Восемь... восемь...
     Она подумала о бледном молодом человеке, сидевшем на  автостанции
в Портсайде. Того, который  держал  на  коленях  табличку  с  надписью
"БЕЗДОМНЫЙ,  БОЛЬНОЙ  СПИДОМ",  и   внезапно   поняла,   что   бы   он
почувствовал, если бы кто-то  из  прохожих  вдруг  опустил  в  коробку
из-под сигар стодолларовую банкноту.
     - Простите, мне показалось, что вы сказали восемь {недель}!
     "Вам нужно чаще мыть уши, милая, - представила она холодный ответ
Анны  Стивенсон.  -  {Дней},  я  сказала  восемь  {дней}.  Неужели  вы
подумали, что мы могли бы  позволить  таким,  как  вы,  торчать  здесь
восемь недель? Вы совсем сошли с ума!"
     Но Анна утвердительно кивнула головой.
     - Хотя очень редко женщины, которые попадают к нам, остаются  так
долго. И мы  испытываем  по  этому  поводу  законную  гордость,  я  бы
сказала. Вам придется в конце заплатить за пребывание и питание,  хотя
мы склонны полагать, что цены в нашем заведении  вполне  приемлемы.  -
Она снова на миг гордо улыбнулась. - Вам следует знать, что  мы  не  в
состоянии предложить что-то очень комфортное  или  роскошное.  Большая
часть второго этажа переделана под спальные помещения. У нас  тридцать
кроватей - правильнее назвать их  койками,  -  одна  из  них  случайно
оказалась свободной, почему мы,  собственно,  и  получили  возможность
принять вас. Комната, в которой вы  спали  сегодня  днем,  принадлежит
одной из сотрудниц. Их три.
     - А разве  вам  не  обязательно  получать  чье-то  разрешение?  -
прошептала  Рози.   -   Обсуждать   мою   кандидатуру   на   заседании
какого-нибудь комитета или что-то в этом роде?
     - Я и есть комитет, - заявила Анна, и позже Рози  подумала,  что,
наверное, прошло много лет с тех пор, когда эта  женщина  в  последний
раз слышала нотки легкого высокомерия в  своем  голосе.  -  "Дочери  и
сестры"  были  основаны  моими  родителями,  которые   не   испытывали
стеснения в средствах. Я унаследовала доверительный фонд, из  которого
и поступают средства на содержание, Я сама выбираю, кого приглашать  к
нам, а кому отказать... хотя реакция других  женщин  на  потенциальных
обитательниц "Дочерей и сестер" очень важна. Я бы сказала,  она  имеет
решающее значение - вы произвели благоприятное впечатление.
     - Это хорошо, да? - слабым голосом спросила Рози.
     - Совершенно  верно.  -  Анна  зашуршала   бумагами,   передвигая
документы с места на место,  и  в  конце  гонцов  обнаружила  то,  что
искала, за компьютером "Пауэр  бук",  пристроившимся  на  левом  крыле
стола. Она протянула лист бумаги с отпечатанным на нем текстом и синим
логотипом "Дочерей и сестер" вверху.  -  Вот.  Прочтите  и  подпишите.
Смысл текста сводится к  тому,  что  вы  согласны  заплатить  за  свое
пребывание у нас из расчета шестнадцать долларов в сутки, куда  входят
питание и проживание. При необходимости оплата может быть  произведена
позже. В общем-то, это даже не официальный документ; так, обещание. Мы
рады, если те, кто останавливался у нас, платят половину перед уходом,
даже если отлучаются на время.
     - Я могу заплатить, - заверила ее Рози.  -  У  меня  еще  кое-что
осталось. Не знаю, как благодарить вас, миссис Стивенсон.
     - Оставьте миссис для  деловых  партнеров,  для  вас  я  Анна,  -
поправила она Рози, глядя, как та ставит подпись в нижней части листа.
- И не нужно благодарить ни меня, ни Питера Слоуика. Вас привело  сюда
Провидение -  Провидение  с  большой  буквы,  как  в  романах  Чарльза
Диккенса. Я видела  слишком  много  женщин,  которые  приползали  сюда
совсем разбитыми, а выходили целыми, чтобы не верить в  это.  Питер  -
один из немногих людей в городе, которые направляют женщин ко мне,  но
сила, приведшая вас к нему, Рози... это Провидение.
     - С большой буквы.
     - Верно. -  Она  мимоходом  взглянула  на  подпись  на  листке  и
положила его на полку справа от себя, где, Рози не сомневалась, листок
затеряется в общей куче бумаг еще до окончания дня.
     - Ну вот, - произнесла Анна тоном человека,  который  только  что
покончил с неприятными, но необходимыми формальностями и теперь  может
свободно перейти к тому, что ему  действительно  нравится.  -  Что  вы
можете делать?
     - {Делать}? - переспросила Рози. Ей неожиданно стало  плохо.  Она
поняла, что сейчас произойдет.
     - Да, {делать}. Что вы умеете делать? Скоропись, например?
     - я... - Она сглотнула. Когда-то, в старшей школе, она  два  года
училась скорописи и получала отличные оценки, но те дни давно  прошли,
и сейчас она вряд ли вообще сможет писать без орфографических  ошибок.
- Нет. Когда-то училась, но не более того.
     - Другие секретарские навыки?
     Рози медленно покачала головой.  В  глазах  снова  защипало.  Она
отчаянно  заморгала,  пытаясь  сдержать  теплые  слезы.  Переплетенные
пальцы рук опять засверкали белыми костяшками.
     - Печатать на машинке умеете?
     - Нет.
     - Математика? Бухгалтерский учет? Банковское дело?
     - Нет!
     Анна Стивенсон поискала в бумажных дебрях карандаш, извлекла  его
и в задумчивости постучала резинкой на конце карандаша по белым зубам.
     - Вы могли бы работать официанткой?
     Рози невыносимо хотелось дать хоть один положительный  ответ,  но
она  представила  огромные   подносы,   которые   приходится   таскать
официанткам весь день напролет... а потом вспомнила о своей пояснице и
почках.
     - Нет.  -  прошептала  она.  Она  проиграла  битву  со   слезами;
маленькая комната и женщина, сидящая за столом  напротив,  расплылись,
их заволокло туманом. - Во всяком  случае,  не  сейчас.  Может,  через
месяц-другой. Спина... она слишком слаба сейчас.
     Господи, до чего же похоже на ложь!  Услышав  подобные  фразы  по
телевизору, Норман цинично смеялся и принимался  разглагольствовать  о
благотворительных "кадиллаках" и талонах  на  бесплатное  питание  для
миллионеров.
     Однако Анна Стивенсон, похоже, не очень обеспокоилась.
     - Что же  вы  все-таки  {умеете}  делать,  Рози?  Хоть  какими-то
профессиональными навыками вы обладаете?
     - Да! - воскликнула она,  приходя  в  ужас  от  резких,  сердитых
интонаций в собственном голосе и не желая не только спрятать, но  даже
приглушить их. - Да, почему же нет? Я могу вытирать пыль, я могу  мыть
сосуду, я могу стелить  постели,  я  могу  пылесосить  ковры,  я  могу
приготовить ужин для двоих человек, я могу заниматься любовью с  мужем
раз в неделю. И еще я могу сносить побои. Да, это мое главное  умение.
Как вы думаете, в окрестных спортивных  залах  нет  открытой  вакансии
спарринг-партнера для начинающих заниматься боксом?
     А потом она по-настоящему  разрыдалась.  Она  рыдала,  уткнувшись
лицом в ладони, как часто делала за годы, прошедшие со дня их свадьбы,
рыдала в полный голос и ожидала, когда Анна наконец скажет, чтобы  она
выметалась на улицу, что они могут найти  на  свободную  койку  другую
женщину, которая не станет демонстрировать свое остроумие.
     Что-то коснулось ее руки. Открыв глаза, Рози увидела перед  собой
коробочку  с  салфетками  "Клинекс",  которую  протягивала   ей   Анна
Стивенсон. И - невероятно, но это так - Анна Стивенсон улыбалась.
     - Не   думаю,   что   вам   придется   становиться    чьим-нибудь
спарринг-партнером, - проговорила она, - Мне кажется,  все  у  вас  со
временем образуется -  так  ведь  всегда  бывает,  поверьте.  Возьмите
салфетку и утрите слезы.
     И  пока  Рози  приводила  себя  в  относительный  порядок,   Анна
рассказала ей об  отеле  "Уайтстоун",  с  которым  "Дочери  и  сестры"
поддерживают давние  и  взаимовыгодные  отношения.  Отель  "Уайтстоун"
принадлежит корпорации, в директорский  совет  которой  в  свое  время
входил отец Анны, и немало женщин с удовольствием брались за работу  в
отеле. Оплачиваемую, разумеется. Анна сообщила Рози, что  ей  придется
трудиться ровно столько, сколько позволит больная спина, а если  через
двадцать один день общее физическое  состояние  не  улучшится,  работу
нужно будет оставить, чтобы пройти в больнице  тщательное  медицинское
обследование.
     - Кроме того, вы начнете работать в паре с женщиной, которая  уже
знает, что к чему.  Скажем  так,  с  консультантом,  который  живет  в
"Дочерях и сестрах" постоянно. Она будет обучать  вас  и  отвечать  за
вас. Если вы украдете что-нибудь, отвечать придется ей, а не вам... но
вы ведь не склонны к воровству, я надеюсь?
     Рози затрясла головой.
     - Кроме кредитной карточки мужа, я за всю жизнь ничего не украла,
да и ею воспользовалась только раз. Чтобы он меня не выследил.
     - Вы останетесь в "Уайтстоуне", пока не подыщете себе  что-нибудь
более  подходящее,  а  это  обязательно  случится  -  не  забывайте  о
Провидении.
     - С большой буквы.
     - Да. Мы просим вас лишь об одном:  постарайтесь  выполнять  свои
обязанности в "Уайтстоуне" как можно лучше - хотя бы ради тех  женщин,
которые придут после вас, если не по другим  причинам.  Вы  понимаете,
что я хочу сказать?
     - Да,  -  кивнула  Роза.   -   Чтобы   они   потом   тоже   могли
воспользоваться этой возможностью.
     - Чтобы они потом тоже могли воспользоваться  этой  возможностью.
Совершенно верно. Хорошо, что вы оказались здесь, Рози Макклендон.
     Анна встала из-за стола и протянула обе руки  жестом,  в  котором
чувствовалось уже  не  едва  заметное,  а  явно  бросающееся  в  глаза
неосознанное  высокомерие,  которое  Рози  увидела  в  ней  и  раньше.
Помедлив мгновение, Рози встала и приняла протянутые руки.  Их  вальцы
соединились над заваленным бумагами столом.
     - Мне осталось сообщить вам еще о трех вещах, - сказала  Анна,  -
Это важно, поэтому я прошу, чтобы  вы  успокоились  и  выслушали  меня
внимательно. Сможете?
     - Да, - ответила Рози, очарованная  взглядом  голубых  глаз  Анны
Стивенсон.
     - Во-первых, то, что вы взяли  кредитную  карточку,  не  означает
воровства. Деньги принадлежат не только ему, но  и  вам  в  одинаковой
степени. Во-вторых, в том, что вы хотите вернуть свою девичью фамилию,
нет ничего, противоречащего закону. Она остается за вами на протяжении
всей жизни. В-третьих, вы можете стать свободной, если захотите.
     Она  умолкла,  глядя  на  Рози  своими  замечательными   голубыми
глазами, не отпуская ее рук.
     - Вы меня понимаете? {Вы можете стать свободной, если  захотите}.
Свободной от его  кулаков,  свободной  от  его  мыслей,  свободной  от
{него}. Хотите ли вы этого? Хотите ли вы стать свободной?
     - Да, - произнесла Рози низким дрожащим голосом. -  Больше  всего
на свете я хочу стать свободной.
     Анна Стивенсон наклонилась через стол и легко поцеловала  Рози  в
щеку. В то же время она мягко сжала ее ладони.
     - Тогда  вы  попали  туда,  куда  вам  нужно.  Добро  пожаловать,
дорогая.



                                  8


     Было начало мая, наступила настоящая весна, та  пора,  когда  умы
молодых людей, как утверждают знатоки, постепенно склоняются к любви -
прекрасное время года и замечательное чувство, - однако мысли  Нормана
Дэниелса были заняты совершенно иным.  Он  ожидал  прорыва,  крошечной
зацепки, и теперь она появилась. На это ушло слишком много  времени  -
почти три недели, черт бы их побрал, - но она все-таки появилась.
     Он сидел на скамейке в парке в восьмистах милях  от  города,  где
его жена в этот  момент  меняла  простыни  в  гостиничных  номерах,  -
крупный  мужчина  в  легком  джемпере  и  серых  габардиновых   брюках
свободного покроя. В  одной  руке  он  держал  полупрозрачный  зеленый
теннисный мяч. Мышцы предплечья ритмично напрягались и опадали в  такт
движению пальцев, сжимавших и отпускавших мяч.
     Другой мужчина  пересек  улицу,  остановился  на  краю  тротуара,
оглядел парк, затем заметил мужчину на скамейке и направился  к  нему.
Он  слегка  наклонился,  когда  над  его  головой  бесшумно  пролетела
пластмассовая летающая тарелочка, затем  замер  как  вкопанный,  когда
мимо него пронеслась большая немецкая овчарка, преследующая тарелочку.
Этот, второй мужчина был гораздо моложе того, что сидел  на  скамейке.
На его привлекательном,  но  не  внушающем  доверия  лице  красовались
тоненькие усики в стиле Эррола Флинна. Он остановился перед  мужчиной,
сжимавшим в правой руке теннисный мяч, и неуверенно посмотрел на него.
     - Чем могу помочь, приятель? - спросил мужчина с теннисным мячом.
     - Вы Дэниелс?
     Мужчина с теннисным мячом утвердительно кивнул головой.
     Мужчина с тоненькими усиками в  стиле  Эррола  флинна  указал  на
возвышающееся на противоположной стороне улицы  большое  новое  здание
треугольной формы с огромным количеством стекла.
     - Кое-кто оттуда посоветовал мне, чтобы я пришел сюда и поговорил
с вами. Он  сказал,  что  вы,  возможно,  поможете  мне  выбраться  из
ситуации, в которой я очутился.
     - Лейтенант Морелли, что ли? - уточнил мужчина с теннисным мячом.
     - Да. Именно он.
     - И в какое дерьмо ты вляпался?
     - Вы же сами знаете, - ответил мужчина с усиками в  стиле  Эррола
Флинна.
     - Послушай, что я тебе скажу, приятель - может знаю, а  может,  и
нет. Как бы там ни было, я - тот человек, к которому тебя  послали,  а
ты - грязный вонючий недоносок, по  уши  влезший  в  дерьмо.  Так  что
советую тебе рассказать все, что я желаю от тебя услышать, понял? А  в
данный момент мне хочется услышать, что у  тебя  за  проблемы.  Давай,
выкладывай и не строй из себя девственницу.
     - Меня обвиняют в торговле  наркотиками,  -  произнес  мужчина  с
усиками в стиле Эррола Флинна. Он хмуро взглянул на Дэниелса. - Пихнул
пакетик не тому, кому следовало.
     - Ай-ай-ай, как нехорошо, - осуждающе покачал головой  мужчина  с
теннисным мячом. - Да-а, это тяжкое уголовное  преступление.  Но  беда
одна не ходит, правда?  Они  обнаружили  кое-что  интересное  в  твоем
бумажнике, не так ли?
     - Да. Вашу кредитную карточку, мать ее так! Ну не везет,  так  не
везет.  Найдешь  в  мусорной  корзине  кредитную  карточку,   а   она,
оказывается, принадлежит полицейскому.
     - Присаживайся, - радушно предложил Дэниелс, но когда  мужчина  с
усиками в стиле Эррола Флинна двинулся к правой стороне скамейки,  коп
раздраженно встряхнул головой. - Не туда, болван, на другую сторону.
     Мужчина с тоненькими усиками испуганно попятился, потом осторожно
присел на край скамейки слева от Дэниелса. Он зачарованно  смотрел  на
правую руку  полицейского,  ритмичными  мощными  движениями  сжимавшую
теннисный мяч. Раз... два... три... Узкие голубоватые  прожилки  ужами
змеились по белой внутренней стороне руки Дэниелса.
     Мимо пролетела тарелочка. Мужчины повернулись, следя за  немецкой
овчаркой, которая бросилась  вслед  за  тарелочкой,  высоко  вскидывая
высокие, почти как у лошади, ноги.
     - Красивый пес, - заметил Дэниелс. - Овчарка -  красивая  собака.
Мне всегда нравились овчарки. А тебе?
     - Конечно.  Замечательное  животное,  -  подтвердил   мужчина   с
усиками, хотя на самом деле считал, что  собака  уродлива  и  выглядит
так, будто при первой же возможности с удовольствием готова порвать  в
клочья задницу любому, кто встанет ей поперек дороги.
     - Итак, нам о многом нужно поговорить, - произнес  полицейский  с
теннисным мячом в руке. - Собственно, мне кажется, что это будет самый
важный разговор в твоей юной жизни, мой друг. Ты готов к нему?
     Мужчина с тоненькими усиками сглотнул застрявший в горле огромный
комок и пожалел - наверное, в восьмисотый раз за этот день  -  о  том,
что не избавился от проклятой кредитной  карточки.  Ну  почему  он  не
сделал этого? Почему же он оказался таким жалким идиотом?
     Впрочем, он понимал, почему  оказался  таким  жалким  идиотом,  -
думал, что рано или поздно найдет способ  воспользоваться  ею.  Потому
что  он  был  оптимистом.  В  конце   концов,   это   Америки   страна
благоприятных возможностей. А еще (и это намного ближе  к  правде)  он
просто-напросто  забыл,  что  кредитная  карточка   валяется   в   его
бумажнике, засунутая за тоненькую пачку визитных карточек, которые  он
всегда подбирал. Наркотики производят  на  вас  такое  действие  -  вы
продолжаете  бежать,  однако  по  пути  начинаете  забывать,  {почему}
убегаете.
     Полицейский смотрел на него и улыбался, но улыбка не  затрагивала
его глаз. Глаза его казались... голодными. Внезапно молодой человек  с
тоненькими усиками почувствовал  себя,  как  один  из  трех  сказочных
поросят, сидящий на скамейке рядом с огромным прожорливым волком.
     - Послушайте, я же ни  разу  не  воспользовался  вашей  кредитной
карточкой. Давайте разберемся с этим сразу, хорошо? Вам же сказали?  Я
даже не пробовал ею воспользоваться!
     - Ну конечно, ты не воспользовался ею, - хохотнул полицейский.  -
Как же можно пустить ее в дело, если не  знаешь  кода?  Код  повторяет
цифры моего домашнего телефона, а мой телефонный номер  не  занесен  в
справочник... как у большинства полицейских.  Только  я  полагаю,  что
тебе об этом уже известно, да? Думаю, ты уже проверил, не так ли?
     - Нет! -