о  видела   их   впервые.   Она   попятилась   от   дерева,
возвышающегося в кругу осыпавшихся фруктов и семян.
     "Это не древо познания Добра и Зла, - подумала Рози. - И не древо
жизни. Я думаю, это древо смерти".
     Дунул легкий порыв  ветра,  шевеля  сочно-зеленые  отполированные
длинные узкие листья помгранатового дерева, и они, казалось, зашептали
хором, тысячей слабых голосов, с едким сарказмом повторяя ее имя:
     - Рози-Рози-Рози-Рози!
     Она снова опустилась на колени, выискивая взглядом хотя  бы  один
пучок сухой травы, но, разумеется, ничего живого вокруг не  было.  Она
положила на землю ночную рубашку с завернутым в  нее  камнем,  вырвала
клок влажной после дождя  мертвой  травы  и  принялась  что  было  сил
оттирать  пальцы  руки,  прикасавшейся  к  семенам.  Мареновые   пятна
побледнели, но не исчезли полностью, оставаясь такими  же  яркими  под
ногтями.  Они  походили  на  родимые  пятна,  от  которых   невозможно
избавиться. Тем временем крики ребенка раздавались все реже.
     - Ну хорошо, - пробормотала Рози, поднимаясь. - Главное, помнить,
что не нужно совать пальцы в рот. Если не забудешь, с тобой ничего  не
случится.
     Она подошла к ступенькам, уходившим в  глубину  белого  каменного
входа,  и  задержалась  на  несколько  секунд  у  основания  лестницы,
испытывая непреодолимый страх перед мраком внизу и пытаясь собраться с
силами,  чтобы  отважиться  на  первый  шаг.  Алебастровый  камень   с
высеченным на нем  словом  "ЛАБИРИНТ"  теперь  совсем  не  казался  ей
указывающим на  вход  в  метро;  скорее  он  напоминал  надгробие  над
открытой узкой могилой.
     Однако ребенок находился там, внизу, и  хныкал,  как  это  делают
дети, когда никто не  приходит,  чтобы  успокоить,  убаюкать  их,  как
хнычут  дети,  которые  в  конце  концов  понимают,  что  им  придется
справляться с проблемой  самостоятельно.  Именно  этот  одинокий  плач
заставил ее сделать первый шаг. В таком жутком месте  дети  не  должны
успокаивать себя сами.
     Спускаясь, Рози считала ступеньки.  На  седьмой  она  прошла  под
нависавшим над входом в подземелье камнем с надписью. На четырнадцатой
оглянулась через плечо  на  оставленный  позади  прямоугольник  белого
света, а когда снова повернулась, он еще несколько секунд стоял  перед
ее глазами, словно яркое привидение. Она спускалась все ниже  и  ниже,
шлепая босыми ногами  по  холодным  каменным  ступеням,  понимая,  что
никакие доводы не смогут  рассеять  охвативший  ее  страх,  помочь  ей
примириться с ним. Остается только терпеть его, и если она  справится,
то одно это станет огромным достижением.
     Пятьдесят ступеней. Семьдесят пять. Сто. Она остановилась на  сто
двадцать пятой, ибо поняла: она снова видит.
     "Чушь, - подумала она. - Трюки воображения, Рози, не более".
     Но она ошибалась. Рози медленно поднесла руку к лицу. И от  руки,
и от зажатого в ней маленького  узелка  с  семенами  исходило  тусклое
колдовское свечение. Она подняла другую руку, ту,  в  которой  держала
остатки ночной рубашки с завернутым в них камнем. Да,  она  ее  видит.
Рози повернула голову сначала влево, потом вправо.  Стены  лестничного
коридора светились  мрачным  зеленоватым  светом.  На  них  возникали,
медленно извиваясь, черные тени, как  будто  стены  -  это  стеклянные
стенки аквариума, за которыми  всплывали  в  плавном  танце  уродливые
мертвые тела.
     "Рози, прекрати! Перестань думать так!"
     Но она была не в силах совладать  с  собой.  Во  сне  или  наяву,
паника и желание обратиться в бегство подступили совсем близко.
     "Тогда не смотри!"
     Хорошее предложение.  Замечательное  предложение.  Рози  опустила
взгляд к рентгеновским  отпечаткам  своих  ног  и  возобновила  спуск,
шепотом продолжая считать ступени. Зеленое  свечение  становилось  все
ярче, и, когда она достигла двести двадцатой, последней,  ступени,  ей
показалось, что она вышла на широкую сцену, освещенную включенными  на
пониженную мощность зелеными прожекторами. Она подняла голову, заранее
сцепив зубы, чтобы не закричать при  виде  того,  что  может  увидеть.
Движение влажного, но достаточно  свежего  воздуха  в  подземелье  при
несло с собой запах, который ей  совершенно  непонравился...  Это  был
запах зоопарка, будто  здесь,  внизу  содержалось  какое-то  животное.
Собственно, почему какое-то? Разумеется,  она  попала  в  клетку,  где
обитает бык Эринис.
     Впереди она обнаружила три не  доходящие  до  по  толка  каменные
стены, повернутые к ней торцом и удаляющиеся в полумрак. Каждая  стена
поднималась над полом примерно на двенадцать футов -  слишком  высоко,
чтобы заглянуть через нее. Они излучали тот же самый зеленоватый свет,
и Рози тревожно оглядела четыре образованные стенами прохода. Какой из
них. Где-то впереди по-прежнему всхлипывал ребенок... однако его  плач
затихал. Словно до нее  доносились  звуки  радиоприемника,  обладатель
которого время от времени уменьшал громкость.
     - Плачь! -  закричала  Рози  и  тут  же  сжалась  от  многократно
повторенного эха собственного крика: - Ачь!.. ачь!.. ачь!..
     Ничего. Четыре прохода - четыре дороги,  ведущие  в  лабиринт,  -
молча разверзли перед ней свои вертикальные пасти,  как  узкие  рты  с
одинаковым выражением испуганного потрясения. Неподалеку от  входа  во
второй коридор справа она заметила какую-то темную кучу.
     "Черт возьми, ты же прекрасно знаешь, что это такое,  -  подумала
она. - После четырнадцати  лет  общения  с  Норманом,  Харли  и  всеми
остальными его приятелями надо  быть  окончательной  дурой,  чтобы  не
узнать кучу дерьма с первого взгляда".
     Эта мысль и все  связанные  с  ней  воспоминания  -  о  мужчинах,
которые сидят в гостиной, говорят  о  работе,  пьют  пиво,  говорят  о
работе, курят сигареты, говорят  о  работе,  рассказывают  анекдоты  о
ниггерах, педерастах и наркоманах, после чего еще  немного  говорят  о
работе, - вызвали у нее приступ злости. Вместо  того,  чтобы  сдержать
свои  чувства,  Рози  плюнула   на   продолжавшуюся   полжизни   школу
аутотренинга и отдалась во власть нахлынувших эмоций. Злость приносила
ей {удовольствие},  любое  чувство,  кроме  страха,  доставило  бы  ей
удовольствие. Она припомнила, что в детстве обладала поистине завидным
голосом,  оглашая  боевым  кличем  площадки   для   игр,   -   высоким
пронзительным голосом, от которого дрожали стекла в окнах  и  едва  не
лопались  барабанные  перепонки.  Когда  ей  исполнилось  десять,   ее
принялись  стыдить  и  ругать  за  этот  крик:  дескать,  не  пристало
маленькой  леди  вести  себя  таким  образом,  кроме  того,   подобные
упражнения оказывают пагубное воздействие  на  мозг.  Теперь  же  Рози
решила проверить, способна ли еще издавать  старый  боевой  клич.  Она
набрала полные легкие сырого воздуха  подземелья,  заполняя  грудь  до
отказа, закрыла глаза и  вспомнила,  как  они  играли  в  крепость  на
площадке за  школой  на  Эльм-стрит  или  в  техасских  рейнджеров  на
заросшем сорняками грязном заднем дворе за домом  Билли  Кэлхоуна.  На
мгновение ей показалось,  что  она  {чувствует}  успокоительный  запах
любимой фланелевой  рубашки,  которую  носила  до  тех  пор,  пока  та
буквально не расползлась на куски у нее на спине, затем  оскалилась  и
испустила старый добрый улюлюкающий гортанный крик, похожий  на  пение
тирольских горцев.
     Ее охватил восторг, почти экстаз,  когда  он  вырвался  из  горла
таким же, как и в былые дни; а кроме того,  она  ощутила  нечто  более
важное: крик придал ей мужества,  позволяя  {ощутить}  себя  такой  же
отчаянной и уверенной, как в  прежние  времена.  К  тому  же,  похоже,
боевой школьный клич не потерял былой силы; ребенок заплакал громче  с
первыми его звуками, сотрясшими каменные своды пещеры.
     "А теперь поторапливайся, Рози, времени совсем мало. Если малышка
устала, ей не удастся долго кричать так громко".
     Она сделала пару шагов вперед, переводя взгляд с одного  входа  в
лабиринт   на   другой,   затем   прошлась   мимо   них,   внимательно
прислушиваясь. Ей почудилось, что  плач  ребенка  доносился  чуть-чуть
громче из третьего входа. Возможно, это лишь игра воображения,  однако
с чего-то все-таки нужно  начинать.  Рози  быстро  зашагала  по  этому
проходу,  шлепая  босыми  ногами  по  каменному  полу,   потом   вдруг
остановилась,  наклонив  голову  и  прикусив  нижнюю  губу.  По   всей
видимости, старый воинственный клич разбудил не только ребенка. Где-то
- насколько далеко и в каком именно месте, определить невозможно из-за
эха - по каменному полу застучали  копыта.  Они  грохотали  с  ленивой
неторопливостью, то приближаясь, то удаляясь, а  то  вдруг  совершенно
замолкая (почему-то это было  страшнее  всего).  Она  услышала  низкое
влажное  посапывание.  Потом  раздался  еще  более   низкий   короткий
хрюкающий звук. Затем все смолкло, слышалось только хныканье младенца,
чей плач снова начал ослабевать.
     Рози обнаружила, что развитое образное мышление  ей  мешает:  она
{слишком} хорошо представляла себе быка - огромного зверя  с  покрытой
язвами шкурой и массивными черными плечами, возвышающимися  над  низко
пригнутой к земле головой. В носу у  быка  обязательно  будет  золотое
кольцо, как у Минотавра из ее детской книги мифов и легенд, и  зеленое
свечение, сочащееся, словно пот, из стен подземелья, будет  отражаться
от кольца тонкими лучиками жидкого света. А сейчас Эринис  тихо  стоит
впереди за одним из поворотов, угрожающе опустив рога. Прислушиваясь к
ее шагам. Поджидая ее.
     Рози сделала несколько шагов по тусклому коридору, проводя  рукой
по стене, прислушиваясь к детскому плачу и топоту быка. Краешком глаза
она поглядывала под ноги, чтобы не наступить ненароком на кучу бычьего
помета, но он пока не попадался. Примерно через три минуты коридор, по
которому она шла, вывел ее к Т-образному  разветвлению.  Плач  ребенка
чуть громче слышался слева ("Или левое ухо у меня более развито, как и
левая рука?" - подумала она), поэтому она  свернула  в  левый  проход.
Сделав всего два шага,  Рози  остановилась  как  вкопанная,  сообразив
вдруг, зачем нужны семена: она как Гретель в  подземелье,  только  без
брата,  который  мог  бы  поддержать  ее  в  самые  отчаянные  минуты.
Вернувшись к началу развилки,  Рози  присела  и  развернула  узелок  с
семенами. Одно зернышко она положила на пол острым концом  к  проходу,
по которому пришла. Слава Богу, подумала  она,  что  здесь  нет  птиц,
которые с удовольствием полакомились бы ее условными знаками.
     Поднявшись, Рози продолжила путь по лабиринту. Пять шагов, и  она
оказалась в новом коридоре. Глянув вперед, она обнаружила, что  совсем
рядом он расходится на три новых. Она выбрала центральный, пометив его
зернышком помгранатового дерева. Через тридцать шагов и  два  поворота
это ответвление привело ее в тупик, заканчивающийся каменной стеной  с
вырезанными  на  ней  словами:  "НЕ   ЖЕЛАЕШЬ   ТРАХНУТЬСЯ   СО   МНОЙ
ПО-СОБАЧЬИ?"
     Вернувшись к развилке, Рози  наклонилась,  подобрала  зернышко  и
уложила его у начала новой тропы.



                                  8


     Рози не знала, сколько времени ей понадобилось, чтобы найти  путь
к сердцу лабиринта, потому что очень  скоро  время  для  нее  потеряло
всякое значение. Она понимала, что бродила по коридорам  не  {слишком}
долго, потому что плач ребенка продолжался...  хотя  к  тому  времени,
когда Рози почувствовала, что приближается к конечной точке странствий
по каменным коридорам,  плач  часто  прерывался  длительными  паузами.
Дважды  она  слышала  топот  копыт  по  каменному  полу,  один  раз  в
отдалении, во второй  настолько  близко,  что  она  оцепенела,  затаив
дыхание и прижав руки к груди, ожидая, что бык сейчас  появится  из-за
поворота и бросится на нее.
     Всякий раз, когда  ей  приходилось  возвращаться,  она  подбирала
оставленные зернышки, чтобы  не  запутаться  на  обратном  пути.  Рози
начала путешествие  по  лабиринту,  имея  полсотни  семян;  когда  же,
наконец, свернула за поворот и  заметила  впереди  свет,  их  осталось
всего три.
     Она дошла до конца коридора и остановилась, глядя  на  квадратную
комнату с каменным полом. Рози бросила короткий взгляд наверх,  ожидая
увидеть потолок, но там оказалась лишь пещерная чернота, от которой  у
нее закружилась голова. Она опять посмотрела вниз, заметила  несколько
новых кусков бычьего помета,  разбросанного  по  всей  комнате,  затем
обратила внимание на центральную часть комнаты.  Там  на  горке  одеял
лежал пухлый светловолосый младенец. Его глаза  покраснели  от  плача,
щеки еще не высохли от слез, но он молчал - наступила очередная пауза.
Малыш задрал ноги вверх и, казалось, изучал собственные пальцы.  Время
от времени  он  издавал  отрывистые  всхлипывающие  звуки-вздохи.  Эти
всхлипывающие  вздохи  тронули   сердце   Рози   сильнее,   чем   весь
предшествующий отчаянный плач; как  будто  младенец  понимал,  что  он
оставлен в полном одиночестве.
     "Принеси мне моего ребенка".
     "{Чьего} ребенка? Кто она, собственно? И как она сюда попала?"
     Рози решила, что в данной ситуации не  стоит  ломать  голову  над
подобными вопросами; по крайней мере, не сейчас. Достаточно того,  что
девочка лежит здесь, в леденящем зеленом свечении, в центре лабиринта,
покинутая  и  прелестная,  и  пытается  успокоить   себя,   забавляясь
собственными пухлыми пальчиками.
     "И свечение наверняка плохо на нее  действует,  -  подумала  Рози
рассеянно, спеша  к  центру  комнаты.  -  Должно  быть,  это  какая-то
радиация".
     Рози увидела, как малышка повернула  голову  и  протянула  к  ней
маленькие ручки. Этим  дитя  окончательно  завоевало  ее  сердце.  Она
завернула ребенка в верхнее одеяло из горки, укутывая ножки,  спину  и
грудь девочки, и взяла ее на руки. Судя  по  всему,  малышке  было  не
больше трех месяцев.  Она  обхватила  ручонками  шею  Рози  и  тут  же
опустила  -  {шлеп}!  -  головку  ей  на  плечо.  Потом  снова  начала
всхлипывать, но теперь Рози показалось, что в плаче отчетливо слышится
облегчение.
     - Все  хорошо,  -  произнесла  она,  поглаживая  крошечную  спину
завернутого в одеяло младенца. Рози ощущала теплый запах кожи ребенка,
который приятнее всех духов. Она прижалась  носом  к  круглой  головке
девочки, к ее нежным волосам. - Все хорошо, Кэролайн, все  в  порядке,
мы выберемся из этого ужасного темного...
     Она услышала тяжелый топот копыт за спиной и  мгновенно  умолкла,
моля Бога, чтобы бык не услышал ее голоса,  мысленно  уговаривая  быка
заблудиться, выбрать не тот коридор, уйти в глубину лабиринта.  Однако
этого не случилось. Топот нарастал - и становился  все  отчетливее  по
мере того, как бык приближался. Затем стук копыт прекратился, но  Рози
слышала  тяжелое  дыхание  крупного  существа,  напоминающее   дыхание
толстяка, которому пришлось преодолеть несколько лестничных пролетов.
     Медленно, чувствуя себя старой и неповоротливой, Рози  обернулась
на звук, сжимая в руках ребенка. Она обернулась к  Эринису,  и  Эринис
оказался тут как тут.
     "Бык учует меня, и поминай, как звали. - Да, именно  так  сказала
женщина в красном платье... и добавила что-то еще. - Бросится-то он на
меня, но умрем мы обе". Значит, Эринис учуял ее запах? Учуял  несмотря
на то, что для нее еще не наступило время полной луны? Рози  подумала,
что дело не в этом. Она решила, что задача быка -  охранять  младенца,
вероятно, охранять {любой} предмет, находящийся  в  комнате  в  центре
лабиринта, и его точно так же,  как  и  Рози,  привлек  плач  девочки.
Может, и так, а может, и нет. Собственно, это не  имеет  ни  малейшего
значения; бык стоит перед ней, и Рози за всю  жизнь  не  видела  более
уродливого существа.
     Бык стоял в проходе к центральной  комнате  лабиринта,  такой  же
непропорциональный,  как  и  храм,  через  который  она  прошла  -  ей
показалось, что она  видит  Эриниса  сквозь  струи  прозрачной  быстро
текущей воды. И все же  тело  быка  было  совершенно  неподвижным;  во
всяком случае, пока. Низко пригнув голову к полу,  он  одним  копытом,
раздвоенным настолько сильно, что  оно  походило  на  лапу  гигантской
птицы, стучал по каменному полу. Холка Эриниса возвышалась над головой
Рози на четыре-пять дюймов, и весил он  по  меньшей  мере  две  тонны.
Верхняя часть опущенной головы,  плоская,  как  наковальня,  блестела,
будто шелк. Голову венчали не очень длинные - около фута - но острые и
крепкие рога. Рози без труда представила, как легко они вонзятся в  ее
обнаженный живот... или в спину, если она попытается бежать. Однако ей
не  удалось  представить   {ощущение}   такой   смерти;   даже   после
четырнадцати лет с Норманом она не смогла вообразить такое.
     Бык  немного  приподнял  голову,  и  она  увидела,  что  у   него
действительно всего один глаз - подернутая пленкой  голубоватая  дыра,
огромная и отвратительная, прямо в центре его громадной  морды.  Зверь
снова  наклонил  голову,  снова  застучал  копытом  по  полу,  и  Рози
сообразила: он собирается броситься на нее.
     Девочка испустила душераздирающий пронзительный крик - прямо ей в
ухо, - вырывая Рози из оцепенения.
     - Тс-с-с, - прошептала она, покачивая ребенка. - Тс-с-с, малышка,
не плачь, не бойся, бояться нечего.
     Но все обстояло как раз наоборот; им {было}  чего  бояться.  Бык,
готовящийся к  броску  из  узкого  пространства  между  двумя  стенами
коридора, вспорет  ей  живот  и  украсит  ее  внутренностями  странные
светящиеся зеленые  стены  подземелья.  Она  подумала,  что  кровь  ее
покажется черной на зеленом  фоне.  В  центральном  зале  не  было  ни
единого предмета, за которым они могли бы  укрыться:  ни  колонны,  ни
камня. Если же она попробует добежать до коридора, из которого  вышла,
бык услышит топот ее ног по каменному полу и настигнет прежде, чем она
преодолеет хотя бы  половину  расстояния;  он  поднимет  ее  на  рога,
швырнет о стену, а потом затопчет до смерти. И  ребенка  заодно,  если
она не оставит девочку на горке одеял в центре комнаты.
     "У Эриниса один глаз, да и  тот  слепой,  но  нюх  у  него  очень
острый".
     Рози  стояла,  глядя  на  быка  круглыми   от   страха   глазами,
завороженная   постукиванием   копыта.   Когда   же   стук,   наконец,
прекратился...
     Она опустила голову и посмотрела на зажатый в руке  комок  ночной
рубашки с камнем внутри. С  камнем,  обернутым  в  пропитанную  кровью
тряпку.
     "Но нюх у него очень острый".
     Она опустилась на одно колено, искоса наблюдая за быком и  правой
рукой прижимая ребенка к плечу. Левой развернула влажный комок  ночной
рубашки. Рози заворачивала камень  в  темно-красный  от  крови  "Уэнди
Ярроу" лоскут, но потом большую часть крови  смыло  дождем,  и  теперь
цвет ткани поблек до розового.  Только  завязанные  концы  по-прежнему
оставались красными - точнее, мареновыми.
     Рози подняла камень на ладони, каждой  клеткой  кожи  ощущая  его
вес. В тот миг, когда холка быка дернулась за секунду до  броска,  она
размахнулась, швырнув камень как можно  дальше,  влево  от  быка.  Его
тяжелая голова повернулась в сторону упавшего камня, ноздри раздулись,
и бык помчался к тому месту, откуда доносились и звук, и запах.
     В то же мгновение Рози бросилась бежать. Она оставила  скомканные
остатки ночной рубашки рядом с грудой одеял, но все еще сжимала в руке
маленький узелок с тремя зернышками помгранатового дерева, хотя  и  не
чувствовала его. Единственное, что оставалось в  ее  сознании,  -  это
проем между стенами того коридора, в который ей нужно попасть. А бык в
это время бесновался, поддевал камень смертоносными рогами, отшвыривая
его в сторону, затем  догонял,  тыкался  в  него  плоской  наковальней
огромной головы, издавая разъяренные хрюкающие звуки. После очередного
удара острого рога камень улетел в другой проход, и бык ринулся за ним
вдогонку. Рози беж