воскликнул мужчина с усиками. - Ничего я не проверял?
     Разумеется, он проверил. Он перерыл телефонный  справочник  после
того, как попытался составить несколько вариантов цифровых  комбинаций
из адреса и номера дома, но не достиг желаемого результата. Сначала он
объездил весь город, нажимая кнопки на десятках банковских  автоматов.
Он нажимал кнопки до тех пор, пока у него не начинали  болеть  кончики
пальцев, и чувствовал себя, как последний идиот, развлекающийся  игрой
на самом жадном в мире игровом автомате.
     - И  что  же  мы  увидим,  если  захотим  проверить  компьютерные
распечатки по банковским автоматам "Мерчентс"? - спросил  полицейский,
- Не обнаружим ли мы случайно мою карточку  в  колонке  "СБРОС/ПОВТОР"
примерно миллиард раз? Эй, если это не так,  я  обещаю  угостить  тебя
роскошным обедом с бифштексом. Что скажешь на мое предложение, дружок?
     Мужчина с усиками не знал, ни что сказать, ни что  подумать.  Его
охватило очень неприятное предчувствие. {Крайне} неприятное. Между тем
пальцы копа продолжали сжимать и отпускать упругий теннисный  шарик  -
раз-два, раз-два, раз-два. Просто потрясающе, неужели он до сих пор не
устал?
     - Тебя зовут Рамон  Сандерс,  -  сказал  полицейский  по  фамилии
Дэниелс. - За  тобой  тянется  список  грехов  размером  с  мою  руку.
Воровство, мошенничество, наркотики и все  такое  прочее.  Все,  кроме
нападений, избиения, - преступлений такого рода. Ты не вмешиваешься  в
подобные делишки,  правда?  Это  не  твоя  стихия.  Вам,  педикам,  не
нравится, когда вас бьют.  Даже  тем,  которые  по  виду  не  уступают
Шварценеггеру. Да что там, они даже не прочь походить в  майке,  чтобы
сверкнуть  бицепсами  перед  лимузином,  останавливающимся  у   дверей
респектабельного клуба для гомиков, но если  кто-то  начинает  всерьез
размахивать кулаками, вы, ребятки, тут же сматываете удочки. Я прав?
     Рамон Сандерс промолчал. Ему казалось,  что  это  самое  разумное
решение.
     - А вот я люблю бить, - признался полицейский Норман  Дэниелс.  -
Даже ногами. И даже кусаться. - Он  говорил  почти  задумчивым  тоном.
Казалось,  глядел  на   немецкую   овчарку,   медленно   трусившую   с
пластмассовой тарелочкой в зубах. - Что  на  это  скажешь,  ангельские
глазки?
     Рамон снова счел за лучшее промолчать. Он старался  сохранить  на
лице невозмутимое выражение, не целая россыпь маленьких лампочек в его
мозгу загорелась ярко-красным светом, и озноб  испуга  распространился
по телу, пробираясь по волокнам  разветвленной  нервной  системы.  Его
сердце колотилось все быстрее и быстрее, набирая скорость, как  поезд,
покинувший станцию отправления и оказавшийся за  пределами  города,  в
открытой безлюдной  местности.  Время  от  времени  он  искоса  бросал
взгляды на крупного мужчину в  легком  красном  джемпере,  и  ему  все
меньше и меньше нравилось то, что он видел. Правая  рука  полицейского
почти не расслаблялась; вены  налились  кровью,  мышцы  вздулись,  как
свежеиспеченные булочки.
     Впрочем, Дэниелс, похоже, и не ожидал от него  ответа.  На  лице,
повернутом к Сандерсу, сияла улыбка...
     Так  казалось,  если  не  обращать  внимания  на   глаза.   Глаза
оставались пустыми и блестящими, как две новые монеты в двадцать  пять
центов.
     - У меня есть для  тебя  хорошие  новости,  братишка.  Ты  можешь
избавиться от обвинений в распространении наркотиков. Если окажешь мне
небольшую  услугу,  будешь  свободным,  как  птичка.  Ну,  что  теперь
скажешь?
     Рамону больше всего хотелось  хранить  молчание,  как  и  раньше,
однако в сложившейся ситуации, пожалуй, это не  пройдет.  В  этот  раз
полицейский не стал продолжать и повернулся к нему, ожидая ответа.
     - Что  ж,  отлично,  -  произнес  Рамон,  надеясь,   что   угадал
правильный вариант ответа.  -  Отлично,  просто  превосходно,  спасибо
огромное, что помогли мне.
     - Знаешь,  Рамон,  наверное,  ты   мне   нравишься.   -   заметил
полицейский и затем сделал то, чего ошеломленный  Рамон  меньше  всего
ожидал  от   этого   крупного   телосложения   человека,   прожженного
полицейского с безжалостным взглядом гиены: он  положил  ладонь  левой
руки на промежность Рамона и начал растирать  ее  прямо  на  глазах  у
Господа Бога, на виду у играющих на площадке детей, на  виду  у  всех,
кого угодно. Он вращал ладонь мягкими круговыми движениями по  часовой
стрелке, двигал ею из стороны в сторону,  вверх-вниз  над  той  частью
плоти Рамона, которая управляла всей его жизнью в большей или  меньшей
степени с того далекого дня в детстве, когда двое приятелей его отца -
двое мужчин, которых он должен был называть дядя Билл и дядя Карло,  -
по очереди изнасиловали девятилетнего мальчика. И  то,  что  произошло
потом, наверное, не кажется очень удивительным, хотя в данной ситуации
действительно    представлялось    {совершенно}    невероятным;     он
почувствовал, что у него возникает эрекция.
     - Да-да, может, ты  мне  нравишься,  может  быть,  ты  мне  очень
нравишься, маленький  грязный  сосунок  в  узких  черных  штанишках  и
остроносых блестящих туфлях, а почему бы и нет? - Говоря,  полицейский
продолжал  массировать  промежность  Рамона.  Он  варьировал  движения
ладони, время от времени легонько сжимая плоть, отчего Рамон испуганно
хватал ртом воздух. - И очень здорово, что ты  мне  нравишься,  Рамон,
можешь поверить мне, потому что в этот раз тебе не отвертеться, это уж
точно. Целый список серьезнейших правонарушений.  Но  ты  знаешь,  что
меня беспокоит? Леффингуэлл и  Брустер  -  полицейские,  которые  тебя
зацапали, - сегодня утром смеялись  в  управлении.  Они  смеялись  над
тобой, и это нормально, но у меня возникло ощущение, что они смеются и
надо {мной}, а это уже {не} нормально. Мне не нравятся  люди,  которые
надо мной смеются, и обычно я не оставляю их  смех  безнаказанным.  Но
сегодня утром мне пришлось сдержаться, и потому сегодня утром  я  буду
твоим лучшим другом, я собираюсь забыть про очень серьезные обвинения,
связанные с торговлей наркотиками, даже несмотря на  то,  что  у  тебя
оказалась моя кредитная  карточка.  Ты  догадываешься,  почему  я  это
делаю?
     Пластмассовая тарелочка  снова  пролетела  мимо,  опять  немецкая
овчарка бросилась за ней, но в этот раз Рамон едва ли заметил пса. Его
плоть под рукой копа напряглась до  предела,  и  он  чувствовал  себя,
словно мышь, попавшая в лапы кошки.
     В этот раз пальцы сжались чуть сильнее, и Рамон  издал  негромкий
хриплый стон. По его щекам цвета кофе с молоком струились ручьи  пота;
тоненькие усики смахивали на мертвого земляного  червя  под  проливным
дождем.
     - Догадываешься почему, Рамон?
     - Нет, - выдавил Сандерс.
     - Потому что женщина, выбросившая кредитную карточку, - моя жена,
- сказал Дэниелс. - Вот  почему  смеялись  Леффингуэлл  и  Брустер.  К
такому выводу я пришел. Она берет  мою  кредитную  карточку,  получает
несколько сотен долларов - {деньги, которые заработал я},  -  а  когда
карточка выплывает на Божий свет снова, она оказывается в распоряжении
маленького грязного голубого сосунка по  имени  Рамон.  Неудивительно,
что им стало смешно.
     "Пожалуйста, - мысленно кричал Рамон, -  пожалуйста,  не  делайте
мне больно, я скажу все, что хотите, только не  делайте  мне  больно!"
Ему хотелось сказать эти слова вслух, но он лишился дара речи.  Он  не
мог произнести ни звука. Его гортань сузилась до размеров миниатюрного
клапана.
     Рослый полицейский склонился к нему  поближе,  настолько  близко,
что Рамон услышал запах сигарет и шотландского виски в его дыхании.
     - Теперь, когда я поделился с тобой своими сокровенными  мыслями,
я хочу, чтобы ты сделал то же самое. -  Поглаживание  прекратилось,  и
сильные пальцы сомкнулись вокруг яичек Рамона,  легко  прощупывающихся
через тонкую ткань брюк. Над ладонью  копа  явственно  просматривалась
форма напряженного пениса; он смахивал на игрушечную бейсбольную биту,
которую можно купить в сувенирном  киоске  рядом  с  любым  стадионом.
Рамон ощущал силу руки  копа.  -  И  тебе  же  будет  лучше,  если  ты
поделишься со мной прямо сейчас, Рамон. И знаешь почему?
     Рамон молча покачал головой. Ему казалось,  что  кто-то  открутил
внутри него кран с теплой водой и теперь вода сочится через поры  кожи
по всему телу.
     Дэниелс протянул правую руку - ту,  в  которой  держал  теннисный
мяч, - и поднес ее к носу Рамона. Затем  сжал  его  с  внезапной  злой
силой. Раздался хлопок и короткое  громкое  шипение,  тут  же  угасшее
Дпф-ф-ф-ф! Пальцы проткнули мохнатую полупрозрачную поверхность  мяча,
который, лишившись воздуха, превратился в лепешку.
     - Левой рукой я могу сделать та же самое, - пояснил Дэниелс. - Ты
мне веришь?
     Рамон попытался сказать, что он верит, конечно же, верит ему,  но
обнаружил, что дар речи все еще не вернулся. Он кивнул.
     - И будешь иметь это в виду?
     Он снова кивнул.
     - Вот и славненько. А теперь о том, что я хочу услышать от  тебя,
Рамон. Я знаю, ты всего лишь маленький вонючий педик, который в  жизни
не имел дела с женщинами,  разве  что  пару  раз  трахнул  собственную
мамашу, когда был помоложе, знаешь, мне почему-то кажется, что ты  это
сделал, признаться, ты производить такое впечатление -  ну  да  ладно.
Напряги - свое воображение. Как ты думаешь, приятна вернуться домой  и
увидеть, что твоя жена, женщина, которая клялась любить,  почитать  и,
мать твою,  повиноваться  тебе,  -  так  вот,  она  сбежала  из  дому,
прихватив с собой твою кредитную карточку? Как ты  полагаешь,  приятно
узнать, что она получила по ней деньги, чтобы оплатить себе  каникулы,
а потом выкинула ее в мусорный ящик на автовокзале,  где  ее  и  нашел
грязный вонючий гомик вроде тебя?
     - Не очень, - прошептал Рамон. - Я думаю,  это  очень  неприятно,
пожалуйста, офицер, не делайте мне больно, прошу вас, не делайте...
     Дэниелс медленно  сжал  руку,  сжал  ее  так,  что  сухожилия  на
запястье натянулись, как гитарные струны.  Волна  боли,  тяжелая,  как
жидкий свинец, поднялась  снизу  до  живота  Рамона,  и  он  попытался
закричать. Но из горла вырвался лишь нечленораздельный хрип.
     - Что, не нравится? -  прошептал  Дэниелс  ему  в  лицо.  От  его
дыхания несло теплом, паром, виски и сигаретами. - Неужели на  большее
ты не способен? Что случилось с твоим языком, дружок? Ты  случайно  не
онемел? Все же... это не тот ответ, который я хотел бы получить.
     Рука расслабилась,  но  только  чуть-чуть.  Нижняя  часть  живота
Рамона превратилась в море боли, но пенис  его  по-прежнему  оставался
напряженным. Он всегда старался избегать боли, не понимая извращенцев,
которые наслаждаются ею, и эрекция не спала, по всей  видимости  из-за
того, что коп уперся ему в пах  основанием  ладони,  перекрывая  отток
крови. Он поклялся себе в том, что если ему удастся выбраться из  этой
передряги живым, он прямиком отправится в церковь  Святого  Патрика  и
произнесет пятьдесят молитв во славу матери Божьей Марии.
     Пятьдесят? {Сто} пятьдесят!
     - Они смеялись надо мной, - повторил  коп,  кивая  подбородком  в
сторону нового,  блестящего  стеклом  здания  полицейского  управления
через улицу. - Они смеются, еще как смеются.  Большой  крепкий  Норман
Дэниелс, вы слышали? От него удрала жена! Вот так потеха!  К  тому  же
она забрала с его счета почти все деньги, представляете?
     Дэниелс издал невнятный вой, похожий  на  тот,  что  сопровождает
посетителей зоопарка, прогуливающихся между клетками  с  животными,  и
снова сжал плоть Рамона. Боль взвилась  до  самого  мозга.  Мужчина  с
усиками подался вперед, и его стошнило на  собственные  колени  -  его
вырвало, и он выплевывал белые куски творога  в  коричневых  полосках,
представлявшие собой остатки сырной  запеканки,  которую  он  съел  за
завтраком. Дэниелс, похоже, ничего не замечал. Он уставился в небо над
спортивной площадкой, погруженный в мир своих мыслей.
     - Как ты думаешь, я позволю им таскать тебя по кабинетам, чтобы и
другие могли посмеяться? - спросил он. - Чтобы они могли  повеселиться
не только в полицейском управлении, но и в зале суда? Нет, я этого  не
допущу.
     Повернувшись, он заглянул в глаза Рамону. Он  улыбался.  От  вида
его улыбки Рамону захотелось кричать.
     - Вот и настало время для главного вопроса, - сказал полицейский.
- И если ты соврешь, я оторву объект твоей гордости и скормлю его тебе
же.
     Дэниелс снова сжал яички Сандерса, и в  этот  раз  перед  глазами
парня поплыли темные круги. Рамон отчаянно пытался  сохранить  ясность
рассудка. Если он потеряет сознание, коп, скорее всего,  разозлится  и
убьет его на месте.
     - Ты понимаешь, о чем я говорю?
     - Да! - произнес Рамон сквозь душившие его рыдания. - Я  понимаю!
Я понимаю!
     - Ты был на автовокзале,  ты  видел,  как  она  сунула  кредитную
карточку в мусорную корзину. Это  мне  известно.  Теперь  я  хотел  бы
знать, куда она отправилась потом.
     Рамон едва не расплакался от облегчения, ибо случилось так,  что,
вне всякого ожидания,  он  знал  ответ.  Он  проводил  тогда  взглядом
женщину, проверяя, не оглянется ли  она...  а  потом,  пятью  минутами
позже,  после  того  как,  обрадованный  неожиданной  находкой,  сунул
пластиковую карточку в бумажник, снова заметил ее. На нее трудно  было
не обратить внимания - красный  шарфик,  яркий,  как  свежевыкрашенная
стена одинокого амбара в поле, бросался в глаза.
     - Она пошла к билетным кассам! - закричал  Рамон  из  сгущавшейся
вокруг него темноты, - Она пошла к кассам!
     Его усилия  были  вознаграждены  очередным  безжалостным  сжатием
руки. Рамону казалось, что кто-то расстегнул ему  брюки,  облил  яички
керосином и поднес к ним спичку.
     - {Я знаю}, что она пошла к билетным кассам! - не  то  прокричал,
не то просмеялся ему в лицо Дэниелс. - Какого черта она отправилась бы
в Портсайд, если не собиралась  уехать  на  автобусе?  Чтобы  провести
социологические исследования среди таких придурков, как ты? {К  какой}
кассе, вот что мне надо знать - к какой кассе, твою мать,  и  в  какое
время?
     И - о, хвала Господу, хвала Иисусу Христу и матери  Божьей  -  он
случайно знал ответы на оба вопроса.
     - "Континентал экспресс"! - воскликнул он, отдаленный  от  своего
голоса, казалось, на многие мили. - Я видел, как она  пошла  к  окошку
кассы  "Континентал  экспресс",  в  половине  одиннадцатого  или   без
четверти одиннадцать!
     - "Континентал"? Ты не врешь?
     Рамон не ответил. Он боком завалился  на  скамейку  Одна  рука  с
растопыренными пальцами свесилась до самой земли. Его  лицо  приобрело
мертвенно-серый оттенок, лишь высоко на скулах  оставались  два  ярких
розовых пятна.  Молодые  мужчина  и  женщина  прошли  мимо,  глядя  на
упавшего на  скамейку  человека,  потом  вопросительно  посмотрели  на
Дэниелса, который к этому времени убрал руку с промежности Рамона.
     - Не волнуйтесь, - успокоил их Дэниелс,  широко  улыбаясь.  -  Он
эпилептик. - Он сделал паузу, улыбка стала еще шире. - Я позабочусь  о
нем. Я - полицейский.
     Они прибавили шаг и ушли, не оглядываясь. Дэниелс положил руку на
плечо Рамона. Прятавшиеся под кожей кости показались ему хрупкими, как
птичье крыло.
     - Вставай-ка, великан, - произнес он, приводя упавшего в  сидячее
положение. Голова Рамона безвольно болталась, как цветок на  сломанном
стебельке. Его  тело  снова  начало  заваливаться  на  бок,  из  горла
вырывалось густое булькающее хрюканье. Дэниелс опять усадил его,  и  в
этот раз Рамону удалось сохранить вертикальное положение.
     Дэниелс  сидел  рядом  с  ним,  наблюдая  за  немецкой  овчаркой,
которая, резвясь в свое удовольствие, бегала за пластмассовой летающей
тарелочкой. Он завидовал собакам, искренне завидовал. Им не  нужно  ни
за что отвечать, им не нужно  работать  -  по  крайней  мере,  в  этой
стране, - их кормят, им предоставляют место для сна, им даже  не  надо
волноваться о том, что ждет их в конце пути, рай  или  ад.  Однажды  в
Обрейвилле он спросил об этом отца О'Брайена, и священник сказал  ему,
что у животных нет  души  -  умирая,  они  просто  гаснут,  как  искры
фейерверка четвертого июля, и исчезают с лица земли. Правда,  овчарку,
наверное, кастрировали месяцев через пять или шесть после ее рождения,
но...
     - В некотором смысле это тоже большое преимущество, - пробормотал
Дэниелс. Он похлопал ладонью по трюкам Рамона, под которыми пенис едва
ощущался, зато  яички  распухли  до  невероятных  размеров.  -  Все  в
порядке, гигант?
     Рамон издал глубокий гортанный звук, похожий  на  стон  человека,
который видит кошмарный сон.
     "Как  бы  там  ни  было,  -  подумал  Дэниелс,  -  от  того,  что
предписано, все равно не уйти, так  что  радуйся  тому,  что  имеешь".
Может, в следующей жизни ему повезет больше, и  он  родится  овчаркой,
псом, не обремененным никакими заботами,  с  удовольствием  догоняющим
летающие тарелочки, высовывающим массивную голову через заднее  стекло
автомобиля по дороге домой, где его ждет вкусный и  обильный  ужин  из
собачьего корма "Пурина дог чоу", но в этой жизни он родился мужчиной,
и в том-то и заключается вся беда.
     И все же он {мужчина}, чего нельзя сказать о соседе по скамейке.
     "Континентал  экспресс".  Рамон  видел  ее  у  окошка  автобусной
компании "Континентал экспресс" в десять  тридцать  или  без  четверти
одиннадцать, и она не стала бы ждать  чересчур  долго  -  она  слишком
боялась его, чтобы ждать долго, он готов поклясться в этом собственной
жизнью.  Значит,  ему  нужно  проверить  автобусы,  которые   покинули
Портсайд, скажем, между  одиннадцатью  утра  и  часом  дня.  Вероятнее
всего, автобусы, уходящие в большие города, где она, как  ей  кажется,
смогла бы легко затеряться.
     - Только от меня ты не уйдешь, - проговорил Дэниелс.  Он  увидел,
как овчарка высоко подпрыгнула и схватила парящую в воздухе тарелочку,
впившись в нее острыми белыми зубами. Нет, он найдет ее. Она {думает},
что может скрыться  в  большом  городе,  но  ошибается.  Поначалу  ему
придется распутывать клубок большей частью по выходным,  пользуясь,  в
основном, телефоном. Да, пожалуй, другого  выхода  и  нет,  он  должен
закончить расследование дела, связанного с ограблением склада  большой
компании; это будет настоящая сенсация (если повезет, {его} сенсация).
Но ничего страшного. Скоро он разделается  с  ограблением  и  вплотную
займется поиском своей жены, уделит Роуз  все  свое  внимание,  и  она
пожалеет  о  том,  что  совершила.  Да.  Она  будет  жалеть  о   своем
опрометчивом поступке на протяжении всей оставшейся жизни  -  периода,
который вряд ли окажется продолжительным, но  он  постарается  сделать
его крайне... как бы это сказать...
     - Крайне интенсивным, - проговорил он  вслух  и  решил,  что  это
самое что ни на есть подходящее слово. {Идеально} подходящее слово.
     Он встал со скамейки и быстро зашагал по улице  к  расположенному
на противоположной стороне полицейскому управлению, не  удостоив  даже
беглым взглядом  молодого  человека,  сидящего  в  полубессознательном
состоянии на скамейке с опущенной головой и  слабо  прижатыми  к  паху
руками. Для детективного инспектора второго  класса  Нормана  Дэниелса
Рамон попросту перестал существовать. Дэниелс размышлял о своей жене и
о тех уроках, которые он ей преподаст.  О  том,  что  им  нужно  будет
обсудить. И они {обязательно} поговорят - как только он  ее  выследит.
Они будут беседовать долго, очень долго,  и  главной  темой  разговора
станет то,  что  должно  происходить  с  женщинами,  которые  клянутся
любить, почитать и повиноваться, а  потом  крадут  кредитные  карточки
мужей и  убегают  из  дому.  Они  обязательно  поговорят  об  этом.  И
поговорят начистоту.



                                  9


     Она снова стелила постель, но в этот раз это была  совсем  другая
постель, совсем в другой ком