ближе, все медленнее,
ближе, медленнее. Он следил за тем, чтобы его взгляд не  отрывался  от
тротуара, наблюдая за автомобилем периферийным зрением. Они  наверняка
уже заметили его, даже если в машине сидят салаги - конечно, заметили,
ведь это был единственный движущийся в тумане объект, -  и  он  хотел,
чтобы  они  увидели  мужчину,  глядящего  себе  под  ноги,  с  опаской
совершающего каждый шаг. Мужчину, который либо пьян, либо болен.
     Правая рука его находилась под плащом и массировала левую сторону
груди. Он чувствовал, как зажатый в  руке  нож  для  открывания  писем
прокалывает маленькие дырочки в рубашке. Приблизившись на достаточное,
по его мнению, расстояние к цели, покачнулся  -  всего  один  раз,  не
очень сильно, но заметно - и остановился. Он стоял в тумане совершенно
неподвижно, опустив голову  и  медленно  считая  в  уме  до  пяти,  не
позволяя телу отклоняться больше чем на  четверть  дюйма  в  одну  или
другую сторону. К этому времени их первое впечатление - что перед ними
мистер Пьяная Башка, неуверенно возвращающийся домой после возлияния в
кабачке "Капля росы" - должно уступить место другим предположениям. Но
он обязан заставить их выйти из машины. Если ситуация того  потребует,
он сам направится к ним, но в этом случае они, скорее всего, прикончат
его прежде, чем он что-то успеет сделать.
     Он сделал еще три шага, но  теперь  не  в  сторону  машины,  а  к
ближайшему  металлическому  ограждению  перед  домом.  Схватившись  за
холодный влажный металлический поручень, он  замер,  тяжело  дыша,  не
поднимая головы, надеясь, что выглядит, как человек, которого  схватил
сердечный приступ, а не  как  человек,  прячущий  за  отворотом  плаща
смертельное оружие.
     В тот момент, когда Норман уже было решил, что допустил серьезную
ошибку, дверцы полицейского автомобиля распахнулись. Он не  увидел,  а
скорее услышал это, затем раздался звук, обрадовавший его еще  больше;
шаги спешащих к нему людей. "Эгей, Роки, к  тебе  в  гости  пожаловали
копы!" - подумал он и рискнул бросить в их сторону короткий незаметный
взгляд. Он {должен} был рискнуть, ему необходимо знать, далеко ли  они
находятся друг от друга.  Если  полицейские  не  рядом,  ему  придется
инсценировать потерю сознания... и в этом состояла вся  ирония.  Когда
он грохнется на  тротуар  "в  беспамятстве",  один  из  них  наверняка
бросится назад в машину, чтобы вызвать по рации бригаду скорой помощи.
     Они представляли собой типичную патрульную пару, один  ветеран  и
один салага, у которого молоко на губах не обсохло.  Салага  показался
Норману слегка  знакомым,  как  человек,  которого  мельком  видел  по
телевизору. Впрочем, это не имеет значения. Они двигались рядом, почти
плечо к плечу, а вот это уже {очень} важно. Это очень хорошо. Удобно.
     - Сэр? - окликнул  его  тот,  что  слева,  старший.  -  Сэр,  вам
нездоровится?
     - Болит, черт бы его побрал, - выдавил Норман.
     - Что болит? - По-прежнему старший. Наступил решающий момент, еще
не момент нанесения главного удара, но уже близко. Старший коп в любую
секунду может приказать напарнику, чтобы тот вызвал скорую  помощь,  и
тогда все пропало, но время для  удара  еще  не  пришло,  они  слишком
далеко, еще чуть-чуть, самую малость.
     Сейчас он чувствовал себя прежним, не таким, как в последние дни,
начиная с того момента, когда отправился в экспедицию по розыску жены;
его  холодное,  трезвое  сознание  оставалось  чистым,  он   полностью
находился {здесь}, видел и  воспринимал  все,  от  капель  осевшей  на
металлических прутьях ограды влаги до грязно-серого  голубиного  пера,
валяющегося  рядом  с  канализационной  решеткой  за  смятым  бумажным
пакетом из-под  картофельных  чипсов.  Он  слышал  слабое  размеренное
дыхание обоих полицейских.
     - Здесь, - произнес Норман, хватая ртом  воздух,  Растирая  грудь
под плащом правой рукой. Острие ножа проткнуло  рубашку  и  впилось  в
кожу, но он почти не почувствовал боли. - В груди.
     - Может, стоит вызвать скорую? - спросил  младший,  и  неожиданно
Норман вспомнил, кого  тот  ему  напоминал;  Джерри  Мэтерса,  пацана,
исполнявшего роль Бивера из сериала "Положитесь на Бивера". Он смотрел
все фильмы  сериала,  когда  их  повторяли  по  одиннадцатому  каналу,
некоторые по пять или шесть раз.
     Старший коп, однако, отнюдь не походил на Уолли, лопоухого  брата
Бивера.
     - Подожди-ка секунду, - остановил напарника  ветеран  и  затем  -
невероятно! - клюнул на инсценировку. -  Я  сначала  сам  посмотрю.  В
армии я был санитаром.
     - Плащ... - запнулся Норман.  -  Пуговицы...  -  Краем  глаза  он
следил за Бивером, не выпуская его из поля зрения.
     Старший коп сделал еще один шаг к нему. Теперь он оказался  прямо
перед Норманом. Бивер  тоже  шагнул  вперед.  Старший  коп  расстегнул
верхнюю пуговицу новоприобретенного плаща Нормана. Затем вторую. Когда
он покончил  с  третьей,  Норман  безошибочным  движением,  почти  без
замаха, всадил ему в горло нож для  открывания  писем.  Кровь  потоком
хлынула из раны, заливая синюю форму полицейского. В тусклом свете она
смахивала на мясную подливку.
     Бивер, как выяснилось, не вызвал никаких затруднений. Он  застыл,
парализованный ужасом,  глядя  на  старшего,  который  поднял  руку  и
несколько раз слабо ударил по рукоятке  торчавшего  из  шеи  ножа.  Он
походил на человека, пытающегося сбросить неприятную пиявку.
     - Кгг! - выдавил он. - Экк! Кгг!
     Бивер повернулся к Норману. В шоковом состоянии  он,  похоже,  не
осознавал причастности Нормана к тому, что  произошло  с  его  старшим
напарником,  и   такая   реакция   отнюдь   не   стала   для   Нормана
неожиданностью.  Он  сталкивался  с  этим  и  раньше.  Потрясенный   и
удивленный,   младший   полицейский    превратился    в    испуганного
десятилетнего мальчишку; он не просто выглядел, как Бивер, он стал им.
     - Что-то случилось с Элом! - произнес Бивер. Норман знал еще одну
вещь о Бивере, чей портрет должен в скором времени занять свое место в
городской галерее полицейской славы: салаге казалось, что он  орет  во
всю мощь легких, хотя на самом деле то, что вырывалось из  его  горла,
нельзя было назвать даже шепотом. - Что-то случилось с Элом!
     - Я знаю, - подтвердил Норман и нанес юнцу апперкот в подбородок,
опасный удар даже для равного по силе противника, но в том  состоянии,
в  каком  находился  салага,  с  ним  справился   бы   любой   уличный
задира-старшеклассник. Удар достиг  своей  цели,  и  юный  полицейский
рухнул как подкошенный на металлический поручень  ограждения,  который
Норман сжимал не далее чем тридцать секунд  назад.  Правда,  Бивер  не
потерял сознания, как надеялся Норман, однако его взгляд помутнел, так
что с ним проблем не будет. При падении с головы молодого копа слетела
фуражка, волосы его оказались довольно  короткими,  но  не  настолько,
чтобы за них нельзя было взяться. Норман сгреб  их  в  кулак  и  резко
дернул голову юнца навстречу своему колену.  Раздался  приглушенный  и
вместе с тем тошнотворный  звук;  словно  кто-то  ударил  клюшкой  для
гольфа по толстой сумке с фарфоровой посудой.
     Бивер мгновенно обмяк. Норман оглянулся в поисках его напарники и
увидел нечто невероятное: тот исчез.
     Норман со сверкающими  глазами  повернулся  в  другую  сторону  и
заметил старшего копа. Тот очень медленно шагал по  тротуару,  вытянув
перед собой руки, как зомби в  фильме  ужасов.  Норман  сделал  полный
оборот на пятках, высматривая свидетелей происходящей  комедии.  Улица
оставалась пустынной. От парка доносились крики и  голоса  веселящихся
подростков, раздавались притворно возмущенные визги девушек, которых в
тумане  лапали  их  приятели,  но  это  не  проблема.  Пока  что   ему
фантастически везло. Если удача не изменит и на  протяжении  ближайших
сорока пяти секунд, от силы минуты, он вернется домой свободным.
     Норман догнал старшего полицейского, который остановился, чтобы в
очередной  раз  попытаться  вытащить  из  горла  принадлежавший   Анне
Стивенсон нож для открывания писем. Он умудрился преодолеть расстояние
в двадцать пять ярдов.
     - Офицер! - позвал его Норман  негромким  взволнованным  голосом,
дотрагиваясь до локтя.
     Полицейский резко обернулся.  Его  остекленевшие  глаза  едва  не
вылезали из орбит; такие глаза, мелькнуло в голове  у  Нормана,  могут
принадлежать крупному дикому  зверю,  чья  голова  в  качестве  трофея
украшает дом опытного охотника. Алая кровь залила  форму  полицейского
от шеи до колен. Норман не мог  понять,  каким  образом  тому  удается
оставаться живым, более того, находиться в сознании. "Должно быть,  на
Среднем Западе копов делают из более прочного  материала",  -  подумал
он.
     - Ма-ы! - настойчиво промычал раненый коп. -  Ма-ы!  Скоэ!  Вы-ва
помоу!
     Голос его, сдавленный и булькающий, звучал  на  удивление  мощно.
Норман даже  понимал,  чего  требует  от  него  старый  коп.  Да,  он,
разумеется, допустил ошибку, непростительный промах,  достойный  разве
что зеленого новичка, и тем  не  менее  Норман  подумал,  что  был  бы
счастлив работать с ним в паре. Когда  полицейский  пытался  говорить,
торчащая из горла рукоятка ножа дергалась вверх-вниз,  и  ее  движения
напомнили  Норману  шевелящиеся  губы  резиновой   маски,   когда   он
манипулировал ими с помощью собственных пальцев.
     - Да-да, конечно, я  вызову  подмогу,  -  заверил  его  Норман  с
мягкой, убедительной искренностью. Он крепко взял копа за руку.  -  Но
пока что давай отведем тебя назад в машину. Идем. Сюда, офицер.  -  Он
хотел было назвать его по имени, но не знал, как того зовут; нагрудный
знак с именем залило кровью. А назвать его  "офицером  Элом"  было  бы
смешно. Норман  снова  настойчиво  дернул  раненого  за  руку,  и  тот
повиновался.
     Он повел шатающегося, истекающего кровью патрульного  с  торчащим
из горла ножом к черно-белому "чарли-дэвиду", каждую  секунду  ожидая,
что из становящегося все более плотным и непроницаемым тумана вынырнет
кто-то:  мужчина,  решивший  заглянуть  в  магазин  по  соседству   за
упаковкой пива,  женщина,  возвращающаяся  из  кинотеатра,  кто-то  из
пацанов, идущих домой после свидания (возможно - Боже, спаси короля, -
состоявшегося  в  парке  развлечений  в  Эттингере),  -  а  когда  это
случится, он будет вынужден прикончить  и  случайных  свидетелей.  Как
только начинаешь убивать людей, процесс продолжается без конца; первое
убийство распространяет вокруг себя круги,  словно  брошенный  в  воду
камень.
     Но никто не появился из тумана. Слышались одни только бестелесные
голоса, доносившиеся из-за туманной завесы со стороны Брайант-парка. И
это чудо, как и то, что офицер Эл все еще держался на ногах,  несмотря
на хлеставшую из него, как из подколотой свиньи, кровь; тянувшиеся  за
ним  ручьи  крови  были  такими  большими,  что  в  некоторых   местах
образовались настоящие лужи, поблескивающие, словно пролитое  машинное
масло, под тускло светящимися уличными фонарями.
     Норман задержался на секунду, чтобы  подобрать  с  земли  упавшую
фуражку  Бивера,  а  проходя   мимо   открытой   водительской   дверцы
черно-белого полицейского  автомобиля,  нырнул  через  опущенное  окно
внутрь салона  и  выдернул  связку  ключей  из  замка  зажигания.  Она
оказалась довольно внушительной, ключей на кольце было так много,  что
они торчали во все стороны, будто солнечные лучи на  детском  рисунке,
сделанном мелком на асфальте, однако Норману без труда  удалось  найти
тот, которым открывался багажник автомобиля.
     - Сюда, сюда, - подбодряюще прошептал он. - Идем, еще немножечко,
а потом я вызову подмогу.
     Он ожидал, что коп не сумеет дойти до машины и свалится,  потеряв
сознание, но этого не случилось. Впрочем, раненый полицейский  оставил
бесполезные попытки извлечь застрявший в горле нож.
     - Аккуратнее, офицер, здесь тротуар, можно споткнуться.
     Полицейский осторожно сошел на  проезжую  часть.  В  тот  момент,
когда подошва его форменного ботинка коснулась асфальта,  рану  вокруг
лезвия ножа прорвало, она открылась, как рыбье брюхо, и  мощная  струя
крови выплеснулась на воротник рубашки.
     "Теперь я еще и убийца полицейского",  -  мелькнуло  в  голове  у
Нормана. Он ожидал, что мысль подействует на него угнетающе, но ничего
подобного не произошло. Наверное, потому,  что  дальней,  потаенной  и
более мудрой частью сознания он понимал,  что  в  действительности  не
убивал этого крепкого хорошего офицера полиции; смерть его - дело  рук
кого-то другого. {Чего-то} другого. Скорее  всего,  виноват  бык.  Чем
дольше Норман обдумывал новую мысль, тем вероятнее она ему казалась.
     - Секундочку, офицер, мы уже пришли.
     Коп послушно остановился у  багажника  автомобиля.  Норман  сунул
ключ в прорезь замка и открыл крышку. Внутри валялись запасное  колесо
(гладкое, как задница новорожденного), домкрат, два  пуленепробиваемых
жилета, пара ботинок, зачитанный  до  дыр  старый  номер  "Пентхауза",
коробка  с  инструментами,  рация,  в  которой  не  хватало   половины
внутренностей. Короче,  самый  обычный  багажник  полицейской  машины,
ничем не отличающийся от тех, какие  ему  приходилось  видеть  раньше.
Однако как и во  всех  других  таких  багажниках,  в  нем  обязательно
оставалось место  еще  для  одного  предмета.  Пока  напарник  Бивера,
пошатываясь, молча стоял за его спиной, уставившись невидящими глазами
в какую-то удаленную точку, как будто узрел место,  где  заканчивается
его  прежний  путь  и  начинается  новый,  Норман  сдвинул  коробку  с
инструментами в одну сторону, рацию в  другую,  подсунул  домкрат  под
запасное колесо и оглядел образовавшееся свободное место,  прикидывая,
поместится ли человек, для которого оно предназначено.
     - Сойдет, - решил он. - Хорошо. Но мне понадобится твоя  фуражка,
ты не возражаешь?
     Коп ничего не сказал в ответ, лишь качнулся  назад,  в  этот  раз
чуть сильнее, однако мать  Нормана,  эта  застенчивая  стерва,  любила
повторять; "Молчание - знак согласия",  и  Норман  счел  ее  изречение
вполне уместным и гораздо более  безобидным,  нежели  отцовское:  "Кто
способен пописать самостоятельно, тот  мне  годится".  Норман  снял  с
патрульного фуражку и напялил ее на собственный бритый череп.
     - Кггг, - выдавил полицейский, протягивая  перепачканную  руку  и
показывая ее Норману. Глаза его не сдвинулись с места;  казалось,  они
существовали отдельно от хозяина и находились где-то очень далеко.
     - Да, я  вижу,  кровь,  проклятый  бык,  -  проговорил  Норман  и
подтолкнул копа к открытому багажнику. Тот свалился  как  подкошенный;
одна дергающаяся нога свесилась через край. Норман согнул ее в колене,
засунул в багажник  и  захлопнул  крышку.  Затем  вернулся  к  салаге.
Младший   из   двоих   копов   пытался   встать,   хотя   его    глаза
свидетельствовали о том, что сознание к нему  не  вернулось.  Из  глаз
текла кровь. Норман опустился на одно колено, взялся за шею  салаги  и
сжал пальцы. Полицейский  повалился  на  спину.  Норман  сел  на  него
верхом, не ослабляя хватки. Когда  Бивер  перестал  двигаться,  Норман
прижался ухом  к  его  груди.  Он  услышал  три  разрозненных  толчка,
беспорядочных, словно предсмертные прыжки выброшенной на  берег  рыбы.
Со вздохом Норман опять сдавил шею младшего копа,  пережимая  большими
пальцами трахею. "Сейчас на нас кто-нибудь наткнется, - подумал он,  -
сейчас кто-нибудь наверняка появится", но никто не вынырнул из тумана.
Из укутанного белым одеялом тумана Брайант-парка донесся чей-то голос,
обозвавший кого-то сукиным сыном, и в ответ раздался дружный визгливый
девчоночий смех, такой, каким смеются только  алкоголики  и  умственно
неполноценные, но этим все и ограничилось. Норман снова склонился  над
телом младшего полицейского и прижался ухом к груди.  Парнишка  должен
исполнить  роль  декорации  в  предстоящем  спектакле,  и  Норману  не
хотелось, чтобы декорация ожила в самый неподходящий момент.
     В этот раз в будильнике Бивера ничего не тикало. Норман подхватил
его под мышки, перетащил к пассажирской  дверце  машины  и  усадил  на
сидение. Он надвинул ему фуражку на самый лоб, как можно ниже  -  лицо
салаги, черное и распухшее, превратилось в рожу тролля, - и  захлопнул
дверцу. Теперь  он  ощущал  дрожь  во  всех  частях  тела,  но  худшей
представлялась боль, вернувшаяся в челюсти и зубы. "Мод, - подумал он,
- все из-за  Мод".  Неожиданно  он  обрадовался  тому,  что  не  может
подробно вспомнить все, что проделал  с  Мод...  с  тем,  что  от  нее
осталось. И конечно же, на  самом  деле  он  здесь  ни  при  чем;  это
проделки быка, эль торо гранде. Но Боже, до чего же больно! Словно его
разбирали на составные части изнутри, выдергивая то винтик, то  гайку,
то заклепку.
     Тело  Бивера  стало  медленно  клониться  влево;  мертвые   глаза
блестели на лице, как мраморные шарики.
     - Ну куда  же  тебя  понесло,  милый,  -  проворковал  Норман  и,
перегнувшись через колени Бивера, достал ремень безопасности. Прижатый
ремнями труп больше не проявлял желания  упасть.  Норман  отступил  от
машины и критическим взглядом оценил  результаты  проделанной  работы.
Ему показалось, что все  выглядит  вполне  убедительно.  Бивер  просто
решил подремать чуток, пока его напарник наблюдает за окрестностями.
     Он снова наклонился в салон через открытое окно  и,  стараясь  не
толкнуть тело Бивера, открыл отделение для перчаток, надеясь найти там
аптечку первой помощи,  и  его  ожидания  оправдались.  Норман  открыл
крышку, достал из аптечки бутылочку анацина и проглотил пять или шесть
таблеток. Он опирался  о  капот  автомобиля,  пережевывая  таблетки  и
морщась от резкого, кисловатого вкуса, когда  его  сознание  совершило
очередной скачок в беспамятство.
     Через некоторое время он пришел в себя, по всей видимости, потеря
сознания продолжалась недолго - во рту  и  глотке  все  еще  оставался
привкус принятого лекарства.  Он  стоял  в  вестибюле  дома  и  щелкал
выключателем. При этом  ничего  не  происходило;  лампа  под  потолком
маленького вестибюля не загоралась. Это хорошо. В  свободной  руке  он
сжимал служебный  револьвер,  позаимствованный  у  одного  из  мертвых
патрульных. Норман держал его  за  ствол  и  подумал,  что,  наверное,
воспользовался   револьвером,   чтобы   расколотить   что-то.   Может,
предохранители? Побывал ли он в подвале? Видимо, да, но это  не  имеет
значения. Главное, что свет не включается.
     Дом состоял из сдающихся в наем меблированных комнат -  чистый  и
приличный, но все же, по  сути,  являющийся  чем-то  вроде  общежития.
Запах дешевой жратвы, той, что непременно готовится  на  электрических
плитках, нельзя спутать ни с чем. Спустя некоторое время этим  запахом
пропитываются даже стены дома, и никакое средство не поможет  от  него
избавиться. Через две-три недели к запаху добавится характерный в  это
время  года  для  меблированных  комнат  звук:  низкий  гул  маленьких
электрических  вентиляторов,  жужжащих  на  подоконниках   комнатушек,
которые в августе превращаются в настоящие жаровни. Значит, она решила
променять свой маленький уютный дом на вот такую ночлежку; впрочем,  у
него слишком мало времени, чтобы задумываться над подобными загадками.
В настоящий момент гораздо важнее знать, сколько жильцов  проживает  в
этом доме и какая их часть находится дома  ранним  субботним  вечером.
Другими словами, сколько человек могут стать препятствием на его  пути
к желанной цели.
     - Да нисколько, - уверенно заявил голос из кармана  нового  плаща
Нормана. Авторитетный тон говорившего успокоил его. -  Нисколько,  ибо
то, что случится потом, не имеет ни малейшего значения, и это  намного
упрощает ситуацию. Если кто-нибудь высунет нос из своей каморки,  убей
его, и дело с концом. Норман повернулся, вышел на крыльцо и прикрыл за
собой дверь. Потянул ее на себя, прове