кла боль - и очень сильная - но
в этот раз он не ощутил ее, погруженный с головой в водоворот  мыслей.
Привычка кусать пальцы в моменты максимального напряжения зародилась в
далеком детстве, и на  указательных  пальцах  обеих  рук  образовались
толстые мозолистые подушечки.  Сначала  омертвевшая  кожа  выдерживала
укусы, но он продолжал представлять банковскую карточку, и ее  зеленый
цвет становился все гуще и гуще, пока не превратился  в  почти  черный
цвет  еловой  хвои  в  сумерках  (даже   отдаленно   не   напоминающий
первоначальный лимонный цвет банковской карточки), и  в  конце  концов
каллюс прорвался, и кровь потекла по руке и губам. Он впился зубами  в
палец, наслаждаясь болью, вгрызаясь в плоть, пробуя  вкус  собственной
крови, такой  соленой  и  такой  густой,  похожей  на  кровь  Тампера,
хлынувшую после того, как он перекусил артерию у основания...
     - Мама, что этот дядя делает с рукой?
     - Не обращай внимания, идем скорее. Это привело его в чувство. Он
ошалело  оглянулся  через  плечо,  как  человек,   пробуждающийся   от
непродолжительного, но очень глубокого сна, и увидел молодую женщину с
мальчиком лет трех, наверное, которые поспешно удалялись от него - она
волокла за собой ребенка с такой скоростью, что тот едва  поспевал  за
ней, и, когда женщина, в свою очередь, оглянулась, Норман  заметил  на
ее лице выражение ужаса.
     Что же, черт возьми, привело ее в  такое  состояние?  Он  опустил
взгляд на свой палец и увидел на нем глубокие кровоточащие полукруглые
раны. Когда-нибудь он откусит его совсем, откусит собственный палец  и
проглотит. И это будет не первый  раз,  когда  он  что-то  откусывает.
Откусывает и глотает.
     Впрочем, так он зайдет слишком далеко. Достав из заднего  кармана
носовой платок, он перевязал им прокушенный палец. Затем поднял голову
и огляделся. С удивлением отметил, что  уже  вечереет  -  в  некоторых
окнах зажегся свет. Как далеко он забрался? Где он?
     Прищурившись, Норман взглянул на табличку с  указанием  улицы  на
угловом   здании   у   очередного   перекрестка   и    прочел    слова
"ДИЭРБОРН-АВЕНЮ". Справа  находилась  маленькая  семейная  булочная  с
поручнем  для  велосипедов  у  входа.  Вывеска   в   окне   приглашала
попробовать "СВЕЖИЕ, ГОРЯЧИЕ БУЛОЧКИ".  В  желудке  Нормана  раздалось
жадное урчание. Он понял, что по-настоящему проголодался в первый  раз
с тех пор, как сошел с  подножки  автобуса  "Континентал  экспресс"  и
перекусил холодной овсяной кашей в кафетерии автовокзала,  потому  что
Роуз взяла бы именно это блюдо.
     Несколько булочек - это  как  раз  то,  что  ему  надо...  но  не
{просто} булочек. Ему захотелось {свежих, горячих} булочек вроде  тех,
какие пекла его мать - жирная  как  свинья,  никогда  не  прекращавшая
кричать, но готовить она умела, этого у нее не отнимешь. Мало кто  мог
с ней тягаться. Она же являлась  и  главным  потребителем  собственных
кулинарных изделий.
     "Упаси  Бог,  если  они  окажутся  черствыми,  -  думал   Норман,
поднимаясь по ступенькам. Внутри  он  увидел  торчащего  за  прилавком
старика. - Не дай Бог им оказаться холодными, иначе я тебе, старик, не
завидую".
     Он протянул руку к  двери,  когда  один  из  плакатов  в  витрине
привлек его внимание. Плакат - вернее, большая листовка - был  желтого
цвета, и хотя Норман не знал и не мог знать,  что  Рози  наклеила  его
своими руками, внутри, тем не менее, что-то шевельнулось даже  прежде,
чем он рассмотрел слова "Дочери и сестры".
     Он склонился поближе к плакату, и глаза  его  вдруг  стали  очень
маленькими, а взгляд - до предела напряженным; ритм сердца  ускорялся,
как стук колес набирающего ход поезда.

               ПРИХОДИТЕ ОТДОХНУТЬ С НАМИ В КРАСИВЕЙШЕМ
        ЭТТИНГЕР-ПИЕРС НА ПРАЗДНИКЕ ЧИСТОГО НЕБА И ТЕПЛЫХ ДНЕЙ
              {НА ДЕВЯТОМ ЕЖЕГОДНОМ ПИКНИКЕ И КОНЦЕРТЕ}
                  "ДОЧЕРЕЙ И СЕСТЕР" "ШАГНИ В ЛЕТО"!
                           СУББОТА, 4 ИЮНЯ
                 * ТОРГОВЫЕ ПАЛАТКИ * ПОДЕЛКИ * ПРИЗЫ
                    * ИГРЫ * РЭП-ДИ-ДЖЕЙ ДЛЯ ДЕТЕЙ
                           ! ! ! ПЛЮС ! ! !
                 ЖИВОЙ КОНЦЕРТ "ИНДИГО ГЕРЛС", 20.00
                 ОДИНОКИЕ РОДИТЕЛИ, НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ!
                     ЗА ВАШИМИ ДЕТЬМИ ПРИСМОТРЯТ
              ПУСТЬ ПРИХОДИТ КАЖДЫЙ, ПУСТЬ ПРИХОДЯТ ВСЕ!
           ВСЕ ДОХОДЫ ПОЙДУТ НА БЛАГО "ДОЧЕРЯМ И СЕСТРАМ",
         КОТОРЫЕ НАПОМИНАЮТ, ЧТО НАСИЛИЕ НАД {ОДНОЙ} ЖЕНЩИНОЙ
                ЕСТЬ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ {ВСЕХ} ЖЕНЩИН

     Четвертого июня, в субботу. В {эту} субботу. А она, его  бродячая
Роза, будет там? Ну конечно же, куда она денется, она  придет,  она  и
все ее подружки-лесбиянки. Шлюха шлюху видит издалека.
     Прокушенным пальцем Норман провел но пятой строке  снизу.  Яркая,
как мак, кровь уже просочилась через носовой платок.
     "Пусть приходит каждый, пусть приходят все". Вот что было сказано
в этой строке, и Норман пообещал себе,  что  непременно  воспользуется
приглашением.



                                  8


     Четверг, почти половина двенадцатого  утра.  Рози  отпила  глоток
воды "Эвиан", чтобы смочить рот и горло, и снова взялась  за  листы  с
текстом.
     - "Она приближалась, это точно; в этот раз слух его  не  обманул.
Петерсон  услышал  стаккато  ее  высоких  каблучков  по  коридору.  Он
представил, как она открывает сумочку, копается в ней в поисках ключа,
волнуясь и опасаясь, что кто-то может наброситься на нее сзади,  в  то
время как ей следовало бы волноваться о том, что ожидает  ее  впереди.
Он похлопал себя по карману, проверяя, на месте ли нож,  затем  быстро
натянул   на   голову   нейлоновый   лучок.   Когда   раздался    звук
поворачивающегося ключа, Петерсон выхватил нож..."
     - Стоп-стоп-стоп!  -   перебил   ее   зазвучавший   в   динамиках
нетерпеливый голос Роды.
     Рози подняла голову и посмотрела на  режиссера  через  стеклянную
стену. Ей не понравилось, как  сидит  Курт  Гамильтон  перед  огромным
пультом управления записывающей  аппаратуры  и  глядит  на  нее,  сняв
наушники и повесив их на шею, но гораздо сильнее встревожила ее  Рода,
которая курила длинную сигарету, игнорируя  табличку  "НЕ  ДЫМИТЬ"  на
стене. Рода выглядела так, словно провела накануне ужасную ночь, но  в
этом она была не одинока.
     - Рода? Я что-то не так сказала?
     - Ну, если вы носите нейлоновые  {лучки},  то  все  правильно,  -
ухмыльнулась  Рода,  стряхивая  пепел  в   одноразовый   пластмассовый
стаканчик, стоящий перед ней на пульте управления. -  Вообще-то,  если
задуматься, этот предмет женского туалета действительно может  довести
кое-кого до слез, но чаще всего его все-таки называют {чулками}.
     Несколько секунд Рози совершенно не могла сообразить, о чем  идет
речь,  затем  воспроизвела  в  уме  несколько  последних   прочитанных
предложений и застонала:
     - Дьявол, прошу прощения, Рода. Черт! Курт надел наушники и нажал
на кнопку;
     - "Убей все мои завтра", эпизод семьдесят тр...
     Рода положила ладонь ему на плечо и произнесла слова, от  которых
живот Рози словно наполнился ледяной водой.
     - Не стоит.
     Режиссер повернулась к стеклянной  кабинке,  увидела  потрясенное
лицо Рози и улыбнулась ей откровенно фальшивой улыбкой.
     - Не волнуйтесь, Рози. Я просто  объявляю  обеденный  перерыв  на
полчаса раньше, вот и все. Выходите.
     Рози поднялась со стула слишком быстро, ударившись бедром об угол
стола (хороший синяк!) и едва  не  перевернув  бутылку  с  водой.  Она
торопливо выскочила из кабинки.
     Рода и Курт стояли у выхода, и на мгновение ей показалось -  нет,
она {знала}, - что они говорили о ней.
     "Если  ты  действительно  так  считаешь,   Рози,   тебе   следует
обратиться к врачу, - остудила  ее  пыл  Практичность-Благоразумие.  -
Знаешь, к тому, который показывает чернильные кляксы и  спрашивает,  в
каком возрасте ты отучилась ходить на горшок". В последнее время  Рози
редко обращала внимание на внутренний голос, однако в этот раз она ему
по-настоящему обрадовалась.
     - Я могу лучше, - заверила она Роду. - И буду читать лучше  после
обеда, честное слово. Вот увидите.
     Так ли это? Она не знала, совершенно  не  знала.  Все  утро  Рози
провела в попытках проникнуться настроением книги,  как  получилось  с
"Сияющим лучом", но, увы, без толку. Она начинала  погружаться  в  мир
Альмы Сент-Джордж, которую преследовал сумасшедший обожатель Петерсон,
но в эту секунду ее отвлекал голос из  прошлого  вечера:  голос  Анны,
позвонившей, чтобы  сообщить  ей  о  смерти  бывшего  мужа,  человека,
направившего Рози в "Дочери и сестры", или голос Билла  с  явственными
растерянно-паническими нотками, спрашивающий,  что  с  ней  случилось,
или, хуже того, - ее собственный, приказывающий Биллу держаться от нее
подальше. Просто держаться подальше. Курт похлопал ее по плечу.
     - Вы сегодня не в голосе, -  заметил  он.  -  Бывает,  волосы  не
ложатся в прическу, случается, голос не звучит. Последнее хуже.  Такое
в нашей камере аудио-пыток мы наблюдаем часто. Правда, Ро?
     - Да уж нередко, - откликнулась Рода, однако в  то  же  время  ее
глаза внимательно изучали лицо Рози, и та  хорошо  представляла  себе,
что видит Рода. Прошлой ночью ей удалось  поспать  два,  от  силы  три
часа, {и} она пока что не  обзавелась  набором  всемогущей  косметики,
способной скрыть плачевные результаты.
     "Все равно я не умею ею пользоваться", - подумала она.
     Когда  она  училась  в  старшей  школе,  у  нее  было  достаточно
косметики (по иронии судьбы, она тогда меньше всего в ней  нуждалась),
но с тех пор, как вышла замуж за Нормана, Рози  обходилась  минимумом:
чуточку пудры и две-три губные  помады  наиболее  природных  оттенков.
"Если бы я хотел каждый день видеть перед собой  рожу  проститутки,  -
сказал ей однажды Норман, - я нашел бы себе жену на панели".
     Она подумала, что Рода, наверное, внимательнее всего вглядывается
в ее глаза: вспухшие веки, воспаленные,  в  красных  прожилках  белки,
темные набрякшие мешки под глазами. Прошлым  вечером,  выключив  свет,
она в отчаянии проревела не меньше часа, но так и  не  доплакалась  до
сна - который в тот момент стал бы настоящим благословением.  В  конце
концов запас слез истощился, и она попросту лежала в темноте, гоня  от
себя мысли и все же думая, думая, думая. Когда  наступила  и  медленно
укатила в прошлое полночь, ее вдруг посетила совершенно ужасная мысль:
она решила, что допустила фатальный промах, позвонив Биллу,  совершила
ошибку, отказавшись от его утешений, - а также,  возможно,  защиты,  -
когда больше всего в них нуждалась.
     "Защиты? Да не смешите меня! Я знаю, голубушка, он тебе нравится,
и в этом ничего плохого нет,  но  давай  говорить  откровенно:  Норман
проглотит его, не поперхнувшись".
     Правда, у нее нет возможности проверить, действительно ли  Норман
в городе - именно это снова и снова повторяла в  телефонном  разговоре
Анна. Питер Слоуик стал жертвой жестокого убийства, однако он  помогал
не только ей, но и многим другим, и  далеко  не  все  его  дела  можно
считать безобидными. Вполне  вероятно,  что  он  наступил  на  любимую
мозоль совсем другому человеку... который  и  убил  его.  Однако  Рози
знала. Ее {сердце} знало. Это Норман. И все же проходил час за  часом,
а голос сомнения продолжал нашептывать ей на ухо. {Откуда}  ее  сердце
знает, что Норман убил Питера Слоуика? Или за уверенностью прячется та
часть ее сознания, которую можно  назвать  совсем  не  Практичность  и
Благоразумие, а Страх и Беспомощность? Может, она ухватилась за звонок
Анны как за повод придушить зарождающуюся дружбу с Биллом, пока та  не
окрепла и не переросла в нечто иное?
     {Этого} она не знала, зато прекрасно осознавала: каждый  раз  при
мысли о том, что больше никогда его не увидит, сердце ее  сжималось  в
маленький несчастный комочек...  и  страх  охватывал  ее,  словно  она
лишилась какой-то жизненно важной своей части.  Невероятно,  чтобы  за
такое короткое время  один  человек  вдруг  стал  настолько  необходим
другому, что не смог бы существовать без  него;  но  проходил  час  за
часом, и подобная мысль уже не казалась ей такой невероятной.
     Когда же она уснула перед самым рассветом, ей приснилось, что она
снова едет с ним на мотоцикле; на  ней  маренового  цвета  хитон,  она
сжимает Билла обнаженными коленями.  Когда  будильник  разбудил  ее  -
слишком рано после того, как она провалилась  в  сон,  -  Рози  тяжело
дышала, все ее разгоряченное тело дрожало, как в лихорадке.
     - Рози, с вами {все} в порядке? - нахмурилась Рода.
     - Да, просто... - Она бросила  косой  взгляд  на  Куртиса,  затем
опять посмотрела на Роду. Пожав плечами, она приподняла уголки  губ  в
жалкой улыбке. - Просто для меня сейчас не самое лучшее время  месяца,
понимаете...
     - Угу, - закивала головой Рода с откровенным недоверием. - Ну что
ж, тогда приглашаю вас в кафетерий. Утопим наши  горести  и  печали  в
салаты и молочном коктейле с клубникой.
     - Вот-вот, - поддакнул Курт. - Я угощаю.
     В этот  раз  Рози  улыбнулась  чуть  искреннее,  но  отрицательно
покачала головой.
     - Я пас. Мне больше хочется прогуляться, подставить  лицо  ветру.
Чтобы он сдул с него немного пыли.
     - Если  вы  не  поедите,  к  трем  часам  потеряете  сознание  от
истощения, - заметила Рода.
     - Я съем  салат.  Обещаю.  -  Рози  уже  направлялась  к  старому
скрипучему  лифту.  -  Что-нибудь  более  существенное  -  и   десяток
идеальных в остальном отношении дублей испортит отрыжка.
     - Сегодня это мало что изменит, - мрачно констатировала  Рода.  -
Встречаемся в четверть первого, договорились?
     - Да, - кивнула Рози, но когда она спускалась с четвертого  этажа
в трясущемся лифте, завершающая реплика Роды снова и снова повторялась
в голове, как строка песни на старой  заигранной  пластинке.  "Сегодня
это мало что изменит". А что если и {после}  перерыва  она  не  сможет
читать лучше? Что если  от  семидесяти  трех  дублей  они  перейдут  к
восьмидесяти, девяноста, сто-черт-знает-какому-количеству? Что если во
время завтрашней встречи с  мистером  Леффертсом  вместо  того,  чтобы
предложить контракт, он  сообщит  ей  о  предстоящем  увольнении?  Что
тогда?
     Она  почувствовала  неожиданный  прилив  ненависти   к   Норману.
Ненависть ударила по переносице между глаз, как тяжелый тупой  предмет
- круглая дверная ручка, например, или обух  топора.  Даже  если  {не}
Норман убил Питера Слоуика, даже если Норман по-прежнему  находится  в
своем часовом поясе, он все равно преследует ее, как  Петерсон  бедную
перепуганную Альму Сент-Джордж. Он преследует ее  в  ее  же  сознании.
Лифт, облегченно вздохнув, остановился, двери разъехались  в  стороны.
Рози шагнула в вестибюль,  и  мужчина,  стоявший  рядом  с  указателем
расположения кабинетов в здании,  повернулся  к  ней  -  на  его  лице
читались одновременно надежда и робость. Это выражение делало его  еще
моложе... почти подростком.
     - Привет, Рози, - сказал Билл.



                                  9


     Ей  немедленно  захотелось  убежать,  скрыться,  прежде  чем   он
заметит, насколько сильно потрясло ее его неожиданное появление, но  в
этот миг взгляд Билла остановился на ней и  поймал  ее  взгляд,  после
чего о бегстве не могло быть и речи.  Как  она  могла  забыть  зеленый
оттенок  его  глаз,  похожий  на  солнечные   лучи,   запутавшиеся   в
мелководье? Вместо того, чтобы броситься к выходу из  вестибюля,  она,
испуганная и счастливая, медленно подошла к нему. Но явственнее  всего
она ощущала огромное облегчение.
     - Я  же  говорила,  чтобы  вы  держались  от  меня  подальше,   -
произнесла она с дрожью в голосе.
     Он потянулся к ее руке. Она знала, что не  должна  позволять  ему
прикасаться к ней, но не могла предотвратить неизбежное... и повернула
руку, пойманную в ловушку его ладони, так, чтобы  удобнее  было  сжать
его длинные пальцы.
     - Я знаю, - просто ответил он. - Но, Рози, я не могу.
     Слова Билла испугали ее, и она,  отпустив  его  руку,  неуверенно
взглянула в его лицо. Ничего подобного  не  случалось  с  ней  раньше,
ничего, и она растерялась, не зная, как следует реагировать или  вести
себя.
     Он развел руки в стороны, наверное  желая  жестом  выразить  свою
беспомощность, но Рози словно ждала этого движения - больше  ничего  и
не требовалось уставшему одинокому сердцу; оно рванулось  к  нему,  не
обращая внимания на слабые протесты рассудка. Рози почувствовала,  что
идет, будто во сне, в его распростертые объятия, и, когда  руки  Билла
сомкнулись у нее за спиной, она прижалась лицом к его плечу и  закрыла
глаза.  А  когда  эти  руки  погладили  ее  по  волосам,  которые,  не
заплетенные утром в косу, свободно рассыпались по плечам, она испытала
нечто странное и  чудесное:  ей  показалось,  что  она  секунду  назад
проснулась. Словно она спала, не только в тот миг, когда вошла в круг,
образованный  его  руками,  и  не  утром  до   бесцеремонного   звонка
будильника, вырвавшего ее из сна, в котором они с Биллом  катались  на
мотоцикле, а в течение многих бесконечных лет,  как  Белоснежка  после
заколдованного  яблока.  Но  теперь  она   проснулась,   остатки   сна
улетучились в мгновение ока, и она  оглядывается  вокруг,  воспринимая
мир только что открывшимися глазами.
     - Я рада, что ты пришел, - сказала она.



                                  10


     Они медленно шагали к востоку вдоль Лейк-драйв, и сильный  теплый
ветер дул им прямо в лицо. Когда он слегка  обнял  ее  за  плечи,  она
благодарно улыбнулась ему. До озера оставалось еще около трех миль, но
Рози казалось, что, если он не уберет руку с ее плеча, она может идти,
идти и идти вот так вот, пока они не  доберутся  до  самого  озера.  А
потом пройти и через озеро, спокойно переступая с гребня  одной  волны
на гребень другой.
     - Чему ты улыбаешься? - спросил он.
     - Так  просто,  -  ответила  она.  -  Хочется  улыбаться,  вот  и
улыбаюсь.
     - Ты действительно рада, что я пришел?
     - Да. Прошлой ночью я  почти  не  спала.  Все  время  думала,  не
допустила ли я ошибку. Наверное,  я  все-таки  {допустила}  ее,  но...
Билл?
     - Я здесь.
     - Я поступила так, потому что отношусь к тебе лучше, чем к любому
другому мужчине в мире, со мной ничего похожего не происходило за  всю
жизнь, к тому же все случилось так {быстро}... Пожалуй, я совсем сошла
с ума, раз говорю тебе об этом. Он крепче прижал ее к себе.
     - Ты не сошла с ума.
     - Я позвонила и приказала тебе держаться от  меня  подальше,  ибо
происходит нечто... {возможно}, происходит нечто неприятное,  и  я  не
хочу, чтобы ты пострадал из-за меня. Ни за что. И до сих пор думаю так
же.
     - Это все Норман, да? Как у Бейтс.  Надо  понимать,  он  все-таки
продолжает тебя разыскивать. И объявился где-то поблизости.
     - Мое {сердце} подсказывает, что он здесь, - поправила его  Рози,
осторожно подбирая слова, - и {нервы}  с  ним  соглашаются,  но  я  не
уверена, что могу доверять своему сердцу - оно столько лет  прожило  в
страхе, - а что касается нервов... нечего и говорить.
     Она  бросила  взгляд  на  часы,  затем  перевела  его  на  киоск,
продававший сосиски. Рядом на полоске травы стояло несколько  скамеек,
и сидевшие на них секретарши сосредоточенно поглощали бутерброды.
     - Не желаете ли угостить даму хот-догом длиной в фут  с  квашеной
капустой, красавчик? - спросила она. Возможная отрыжка, как  следствие
подобного ленча, показалась ей  вдруг  самой  незначительной  вещью  в
мире. - В последний раз я ела его в далеком детстве.
     - Думаю, организуем.
     - Мы можем сесть на скамеечку, и я расскажу тебе о Нормане, как у
Бейтс. А после этого ты сам решишь, согласен ли иметь  со  мной  дело.
Если тебе больше не захочется видеть меня, я пойму...
     - Рози, я никог...
     - Не гово