нцов появятся у вас за стенами  этого
здания, но сейчас о нем знают только два человека - вы и я. - Ее слова
казались Рози чем-то заранее  заготовленным,  похожим  на  многократно
отрепетированную прощальную речь. - И  помните,  никто  и  никогда  не
узнает ваш адрес через "Дочерей и  сестер".  Просто  мы  так  привыкли
поступать. За двадцать лет работы с обиженными женщинами я  убедилась,
что нужно делать так, и только так, а не иначе.
     Последние слова Анны не стали для Рози  неожиданностью;  она  уже
многое знала из рассказов Пэм, Консуэло Дельгадо и Робин  Сент-Джеймс.
Рози вводили в курс дела чаще всего во время "Часа большого  веселья",
как в шутку называли  обитательницы  "Дочерей  и  сестер"  ежевечернюю
уборку  помещений,  однако  Рози,  собственно,  и   не   нуждалась   в
объяснениях. Разумному человеку хватало двух или трех  терапевтических
сеансов, чтобы узнать все, что стоит знать о заведенном в  "Дочерях  и
сестрах" распорядке. Кроме Списка Анны,  существовали  еще  и  Правила
Анны.
     - Насколько  он  волнует  вас?  -  спросила  Анна.   Мысли   Рози
уклонились от  темы  разговора;  вопрос  застал  ее  врасплох,  и  она
встряхнула головой, приводя их в  порядок.  В  первый  момент  она  не
поняла, кого имеет в виду Анна.
     - Ваш муж - в какой степени он волнует вас? Мне известно,  что  в
первые две или три недели пребывания здесь вы опасались, что он  будет
разыскивать, вас... "пойдет по следу" - ваши собственные слова. Что вы
думаете об этом теперь?
     Рози  задумалась  над  вопросом.  Прежде  всего,  "опасалась"   -
совершенно неточное слово для описания тех чувств к  Норману,  которые
она испытывала на протяжении первой и, пожалуй, второй недели жизни  в
"Дочерях и сестрах"; даже такое определение, как "ужас",  не  могло  в
полной степени их отразить, ибо суть отношения  к  покинутому  мужу  в
значительной  мере   измерялась   другими   эмоциями;   стыдом   из-за
несостоявшейся семейной жизни, тоской по некоторым предметам,  которых
ей не хватало (креслу Пуха, например), эйфорическим чувством  свободы,
которое вспыхивало с новой силой каждое утро, облегчением,  казавшимся
таким холодным, что  это  ее  пугало,  -  облегчением,  которое  может
испытывать канатоходец, потерявший равновесие на проволоке,  натянутой
над глубокой пропастью... но все же устоявший на ногах.
     Впрочем, главной нотой в гамме ее чувств был  все-таки  страх,  в
этом она не сомневалась. В первые две недели, проведенные в "Дочерях и
сестрах", почти каждую ночь снова и снова видела один и  тот  же  сон:
сидит в плетеном кресле на крыльце "Дочерей и сестер", и в этот момент
перед ней  у  тротуара  останавливается  новенькая  красная  "сентра".
Открывается водительская дверь, и из машины появляется Норман. На  нем
черная футболка с картой Южного Вьетнама. Иногда  надпись  под  картой
гласит: "ДОМ ТАМ, ГДЕ НАХОДИТСЯ СЕРДЦЕ";  "БЕЗДОМНЫЙ.  БОЛЕЮ  СПИДОМ".
Его брюки забрызганы  кровью.  В  руке  держит  нечто  вроде  маски  с
засохшими пятнами крови  и  клочьями  прилипшего  мяса.  Она  пытается
встать с кресла, но не может; ее словно парализовало. Она только сидит
и смотрит, не в силах встать с кресла, как он медленно приближается  к
ней, а  он  говорит,  что  хочет  побеседовать  с  ней  начистоту.  Он
улыбается, и она видит, что даже его зубы перепачканы кровью.
     - Рози? - окликнула ее Анна. - Вы здесь?
     - Да, - торопливо ответила она, слегка вздрагивая. - Я здесь, и -
да, я все еще боюсь его.
     - Ничего   удивительного,    сами    понимаете.    На    каком-то
подсознательном уровне вы, подозреваю, никогда не избавитесь от страха
перед ним. Но вам станет лучше, если вы запомните, что все чаще и чаще
будут появляться долгие периоды без страха перед  ним  или  кем-нибудь
еще... даже {мысли} о нем не побеспокоят вас.  Однако  я  не  об  этом
хотела узнать. Я спросила, не опасаетесь ли вы, что он все-таки  может
разыскать вас.
     Да, она все еще боится. Вернее, не {так} боится, как  раньше.  Ей
доводилось  слышать  множество  его  связанных  с  работой  телефонных
разговоров, она слышала, как он обсуждает с приятелями  или  коллегами
самые разнообразные текущие расследования - в гостиной  внизу  или  на
веранде. Они почти не замечали ее, когда она приносила им горячий кофе
или свежее пиво. Почти  всегда  в  этих  обсуждениях  Норман  исполнял
ведущую   партию,   говоря   быстрым,   полным   нетерпения   голосом,
наклонившись  над  столом  с  бутылкой  пива,  чуть  ли  не  полностью
потонувшей в его огромном кулаке,  подгоняя  остальных,  развеивая  их
сомнения, отказываясь считаться с их доводами. Изредка он разговаривал
и с ней. Разумеется, его не интересовало ее  мнение  о  том  или  ином
случае, просто она представляла собой удобную стену, о которую он  мог
постучать мячиком собственных мыслей. Быстрый по характеру, он  всегда
желал получить результат вчера и нередко терял интерес  к  делам,  над
которыми приходилось корпеть в  течение  нескольких  недель  -  весьма
продолжительный срок в его представлении.
     Может,  он  махнул  на  нее  рукой,  как  на   старое,   чересчур
затянувшееся расследование?
     Как бы ей хотелось верить в это! Как она старалась! И  все  же...
не могла... поверить до конца.
     - Не знаю, - призналась она. - В  какой-то  степени  мне  хочется
думать, что если бы он стремился найти меня, то уже  появился  бы.  Но
другая  часть  сознания  утверждает,  что  он  по-прежнему  продолжает
искать. К тому же он  не  водитель  грузовика  или  водопроводчик,  он
полицейский. Ему известно, {как} разыскивать людей.
     - Да, я понимаю, - кивнула Анна. - И потому еще более  опасен,  и
это означает, что вам  нужно  соблюдать  особенную  осторожность.  Тем
важнее вам помнить, что вы не одиноки. Дни одиночества  позади,  Рози.
Обещаете мне не забывать об этом?
     - Да.
     - Вы уверены?
     - Да.
     - А если он все-таки {объявится}, что вы предпримете?
     - Захлопну дверь перед его носом и запру ее на ключ.
     - А потом?
     - Позвоню в полицию.
     - Без малейшего промедления?
     - Без малейшего, - подтвердила она, зная, что так и будет. Но тем
не менее чувство страха не покидало  ее.  Почему?  Потому  что  Норман
полицейский, и они - те, кому  она  позвонит,  -  {тоже}  полицейские.
Потому что знала - Норман всегда находит способ  добиться  своего.  Он
ищейка. И еще потому, что помнила фразу, которую  Норман  повторял  ей
миллион раз: "Все полицейские братья".
     - А после того, как сообщите в полицию? Что вы сделаете потом?
     - Позвоню вам.
     - С вами все будет в порядке, - заверила ее Анна. -  В  полнейшем
порядке.
     - Я знаю.
     Она произнесла эти слова уверенным тоном, но внутри  точил  червь
сомнения... по-видимому, она не избавится от сомнений до тех пор, пока
не появится  он,  чтобы  взять  все  в  свои  руки  и  вырвать  ее  из
призрачного мира предположений и допусков. А когда это произойдет, что
случится с теми полутора месяцами,  которые  она  провела  здесь  -  с
"Дочерями и сестрами", отелем  "Уайтстоун",  Анной,  ее  друзьями?  Не
рассеются ли они, как сон в  миг  пробуждения  от  вечернего  стука  в
дверь, когда она вскакивала с кушетки, на которой незаметно задремала,
и торопилась открыть дверь, чтобы увидеть  стоящего  за  ней  Нормана?
Возможно ли такое?
     Взгляд Рози переместился на картину,  стоящую  на  полу  рядом  с
дверью кабинета, и  она  поняла,  что  это  невозможно.  Картина  была
обращена лицом к стене, и Рози видела только ее  обратную  сторону,  и
все же ей показалось, что она различает сам  рисунок:  в  ее  сознании
выкристаллизовался отчетливый образ женщины  на  холме  под  затянутым
грозовыми  тучами  небом  над  полусожженным  храмом,  и  образ   этот
нисколько не походил на сон. {Ничто}, решила она, не сможет превратить
эту картину в сон.
     "А если повезет, - подумала она и слабо улыбнулась, - мне никогда
не придется узнать правильный ответ на все вопросы".
     - Сколько стоит квартплата, Анна? Смогу ли я осилить ее?
     - Триста двадцать долларов в месяц. Хватит ли у вас денег хотя бы
на первые два месяца?
     - Да. - Анна могла и не спрашивать; не  будь  у  Рози  достаточно
денег, чтобы обеспечить свое существование в  первое  время,  разговор
просто не состоялся бы. - По-моему, не очень дорого. Во всяком случае,
для начала неплохо.
     - Для начала, - повторила Анна. Она ущипнула пальцами  подбородок
и бросила проницательный взгляд через стол на Рози. - Из чего  следует
логический вопрос о вашей  новой  работе.  На  первый  взгляд,  звучит
соблазнительно, но при всем при том...
     - Сомнительно? Ненадежно? - Эти слова пришли ей на ум  по  дороге
домой... и тот факт, что, несмотря на весь энтузиазм Робби  Леффертса,
{она}, собственно, не знала, {способна} ли исполнять такую  работу,  и
не узнает до самого утра в понедельник. Анна кивнула.
     - Я бы, наверное, подобрала другие слова - какие именно,  сказать
не могу, - но эти тоже подойдут. Сложность состоит в  следующем:  если
вы уйдете  из  "Уайтстоуна",  я  не  в  состоянии  дать  стопроцентную
{гарантию} того, что вас возьмут  обратно,  особенно  если  все  нужно
будет сделать  быстро.  В  "Дочерях  и  сестрах",  как  вам  прекрасно
известно, постоянно появляются новые  женщины,  и  я,  естественно,  в
первую очередь должна заботиться о них.
     - Конечно. Я понимаю.
     - Разумеется, я постараюсь сделать все, что в моих силах, но...
     - Если с работой, которую  предлагает  мне  мистер  Леффертс,  не
выгорит, я поищу где-нибудь место горничной  или  официантки,  -  тихо
сказала Рози. - Спина сейчас беспокоит меня гораздо меньше,  так  что,
думаю, справлюсь. Благодаря  Дон  я,  надеюсь,  смогу  получить  место
кассира в  какой-нибудь  работающей  допоздна  лавке.  -  Дон  Верекер
обучала обитательниц "Дочерей и сестер"  основам  работы  на  кассовом
аппарате, который  хранился  в  одном  из  подсобных  помещений.  Анна
по-прежнему внимательно смотрела на Рози.
     - Но не думаю, что до этого дойдет, как вы считаете?
     - Нет. - Она  искоса  бросила  еще  один  взгляд  на  картину.  -
Надеюсь, все образуется. Между тем я многим вам обязана...
     - И знаете, что нужно делать со своими чувствами, не так ли?
     - Передать их дальше.
     - Верно, - кивнула Анна. -  Если  когда-нибудь  вы  встретите  на
улице женщину, похожую на вас недавнюю  -  женщину,  которая  выглядит
растерянной и шарахается от собственной тени,  -  постарайтесь  помочь
ей. - Могу я задать один вопрос, Анна? - Пожалуйста, сколько хотите. -
Вы  как-то  проговорились,  что  "Дочерей  и  сестер"  основали   ваши
родители. Почему? И почему вы до сих пор продолжаете их дело?
     Анна выдвинула ящик письменного стола, порылась в нем и  извлекла
на свет толстую книгу в мягкой обложке. Она положила ее на край  стола
перед Рози. Та взяла книгу, посмотрела на нее, и  на  секунду  ощутила
потрясающей ясности вспышку памяти, яркую,  как  кошмарные  отчетливые
воспоминания тех, кто прошел через ужасы  войны.  В  тот  миг  она  не
просто вспомнила влажность внутренней части бедер, ощущение  маленьких
зловещих поцелуев; она, казалось, {пережила} все заново.  Она  увидела
тень Нормана, разговаривающего на кухне по телефону. Она увидела,  как
тени  от  его  пальцев  без  устали  перебирают  похожий  на   спираль
телефонный шнур. Она услышала, как он сообщает собеседнику  на  другом
конце линии о том,  что  это,  конечно  {же},  срочно,  что  его  жена
беременна. Потом она увидела, как он возвращается в комнату, подбирает
куски разорванной книги, которую выхватил у нее из рук перед тем,  как
ударить. На книге, которую показала ей Анна, она увидела ту  же  самую
рыжеволосую девушку. В этот раз она была одета в бальное платье  и  ее
сжимал в объятиях красивый цыган со сверкающим взглядом.
     {Вот} откуда начинаются все неприятности, - сказал тогда  Норман.
- Сколько раз говорил я тебе, что мне такое дерьмо не нравится!"
     - Рози? - В голосе Анны звучала явная обеспокоенность. И  еще  ее
голос доносился издалека, как голоса, которые слышишь  сквозь  сон.  -
Рози, вам плохо?
     Она с усилием оторвала взгляд от книги  ("Несчастная  любовь",  -
гласило название, сделанное такими же блестящими красными  буквами,  а
ниже утверждалось, что это "самый потрясающий роман Пола  Шелдона")  и
выдавила жалкое подобие улыбки.
     - Все нормально, не волнуйтесь. Какой-то бестселлер?
     - Душещипательные романы - одно из  моих  тайных  пристрастий,  -
призналась Анна. - Лучше шоколада, потому что от них не  толстеешь,  а
мужчины в них не чета настоящим, они не звонят в четыре часа утра и не
завывают с пьяными  всхлипываниями  в  трубку,  предлагая  начать  все
сначала. Но это дешевка, и знаете почему?
     Рози покачала головой.
     - Потому что в  них  объясняется  весь  мир.  В  них  обязательно
найдется причина для  {всего}.  Иногда  это  такие  же  вымышленные  и
искусственные истории, как  в  рекламных  газетах,  которые  бесплатно
раздаются в супермаркетах, иногда они полностью противоречат тому, что
известно разумному человеку о поведении  людей  в  реальном  мире,  но
объяснения всегда  при  них.  В  "Несчастной  любви"  Анна  Стивенсон,
заправляющая "Дочерями и сестрами", обязательно окажется  пострадавшей
в молодости... или ее мать будет пострадавшей. Но я  таковой  себя  не
считаю, да и маму, насколько  помню,  никто  никогда  не  обижал.  Муж
иногда {игнорировал}  меня  -  к  вашему  сведению,  я  разведена  уже
двадцать лет, если Пэм или Герт еще не успели сообщить вам,  -  но  он
никогда и пальцем меня не тронул. В реальной жизни, Рози, люди  подчас
совершают поступки, как хорошие, так и плохие, {просто потому что}. Вы
понимаете, о чем я говорю?
     Рози медленно кивнула  головой.  Вспоминала  все  те  дни,  когда
Норман бил ее, издевался, доводил до слез... а потом, ни с того  ни  с
сего приносил вечером дюжину роз и вел на ужин в  ресторан.  Если  она
спрашивала, в чем дело, по  какому  поводу  такая  честь,  почему  ему
вздумалось вытащить ее из дому, он обычно пожимал плечами  и  говорил:
"Захотелось доставить тебе  удовольствие".  Другими  словами,  {просто
потому что}. Мама, почему я должен отправляться спать в  восемь  часов
даже летом, когда на дворе светло, как днем? Просто потому что.  Папа,
почему бабушка умерла? Просто потому что.  Очевидно,  Норман  полагал,
что эти редкие выходы в свет и подарки способны компенсировать то, что
он считал, наверное, "приступами несдержанности". Он никогда не узнает
(да, пожалуй, и не понял бы, скажи она ему  об  этом),  что  внезапная
ласка и подарки страшили ее еще сильнее,  чем  его  злость  и  вспышки
ярости. Во всяком случае, она знала, как вести себя при этом.
     - Мне {тошно} от мысли, будто все, что мы делаем,  предопределено
заранее чьими-то поступками или  иными  причинами,  -  прикрыв  глаза,
произнесла Анна. - Получается, что мы начисто лишены самостоятельности
в  выборе  линии  поведения.  Кроме   того,   откуда   тогда   берутся
немногочисленные святые и дьяволы, которые встречаются  среди  нас?  А
самое главное, я сердцем чувствую,  что  такое  представление  о  мире
ложно. Правда, в  книгах  авторов  вроде  того  же  Пола  Шелдона  оно
оправданно.  Оно  дает  утешение.  Позволяет  поверить,   пусть   даже
ненадолго, что Бог -  существо  разумное,  и  с  теми  героями  книги,
которые нам так нравятся, не случится ничего плохого. Вы не  могли  бы
вернуть мне книгу? Я собираюсь закончить ее сегодня ночью. Буду читать
и запивать горячим чаем. Галлонами чая.
     Рози улыбнулась, и Анна улыбнулась в ответ.
     - Надеюсь, вы появитесь на пикнике, Рози?  Мы  намерены  устроить
его в Эттингер-Пиерс. Лишние руки нам никогда не помешают.
     - Я обязательно приду, - заверила ее Рози. - Конечно, если мистер
Леффертс не решит, что я недостаточно хорошо поработала за неделю и не
заставит меня трудиться и в субботу.
     - Сомневаюсь.
     Анна встала из-за стола и, обойдя его, приблизилась к Рози;  Рози
тоже  поднялась.  И  только   сейчас,   когда   разговор   практически
закончился, ей пришел на ум самый элементарный вопрос:
     - Анна, а когда я смогу переехать в новую квартиру?
     - Хоть завтра, если захотите.
     Анна наклонилась и подняла картину. Она задумчиво  посмотрела  на
слова, написанные углем на обратной стороне полотна,  затем  повернула
ее к себе.
     - Вы сказали, она странная, - сказала Рози. - Почему?
     Анна ногтем постучала по стеклу.
     - Потому  что  женщина  располагается  в  самом  центре,   однако
изображена спиной к зрителю. Мне такой подход к  рисунку,  который  во
всех   остальных   отношениях   выполнен   в   традиционной    манере,
представляется весьма оригинальным. - Она  бросила  искоса  взгляд  на
Рози, а когда заговорила снова, в речи слышалась некоторая неловкость,
словно она извинялась. - И здание у подножия холма  не  вписывается  в
перспективу, если вы заметили.
     - Я знаю. Человек, который продал мне картину,  сказал  об  этом.
Мистер Леффертс считает, что автор сделал это намеренно. Иначе, как он
утверждает, потеряются какие-то детали.
     - Наверное, он прав. - Взгляд Анны задержался на картине  еще  на
несколько секунд. - Все-таки в ней  что-то  есть,  правда?  Что-то  от
штиля.
     - Простите? Я не совсем  поняла,  что  вы  имеете  в  виду.  Анна
рассмеялась.
     - Я и сама не понимаю... как бы там ни было, в  ней  есть  нечто,
заставляющее меня вспоминать романтические новеллы.  Сильные  мужчины,
страстные женщины, гормональные вихри.  Штиль  -  единственное  слово,
которое приходит мне в  голову,  ничего  лучшего  для  описания  своих
чувств я подобрать не могу. Что-то вроде затишья перед штормом. Может,
потому что небо такое? - Она опять повернула картину и  посмотрела  на
надпись углем. - Не это ли в первую очередь привлекло  ваше  внимание?
Ваше собственное имя?
     - Нет, - покачала головой Рози. - К тому времени, когда я увидела
надпись, я уже знала, что куплю картину. - Она улыбнулась. -  Пожалуй,
это просто совпадение - из тех, которым нет  места  в  обожаемых  вами
романтических книгах.
     - Понятно. - Однако весь вид Анны свидетельствовал о том, что она
совершенно ничего не понимает.
     Анна провела подушечкой большого пальца по надписи.  Буквы  легко
размазались.
     - Да, - сказала Рози. Неожиданно, без всякой на то  причины,  она
ощутила прилив тревоги. Как будто в этот момент в том  другом  часовом
поясе, где уже начался настоящий вечер, кто-то  подумал  о  ней.  -  В
конце концов, Роуз -  довольно  распространенное  имя,  в  отличие  от
Евангелины или, к примеру, Петронеллы.
     - Наверное, вы правы. - Анна передала ей полотно.  -  И  все-таки
забавно, что название картины выведено углем, согласитесь.
     - Почему же?
     - Уголь очень легко стирается. Если надпись не защитить  -  а  на
вашей картине она не защищена, -  она  превращается  в  грязное  пятно
буквально за считанные дни. "Мареновая Роза". Думаю, это было написано
совсем недавно. Но  почему?  {Сама}  картина  выглядит  почтенно,  ей,
должно быть, лет сорок, и я  не  удивлюсь,  если  на  самом  деле  она
написана восемьдесят или сто лет назад. И в ней есть еще одна странная
деталь.
     - Какая?
     - Отсутствует подпись художника, - сказала Анна.




                           IV. СИЯЮЩИЙ ЛУЧ


                                  1


     Норман покинул родной город в воскресенье, за день до  того,  как
Рози должна была приступить к новой работе... работе,  с  которой  она
вряд ли справится.  Во  всяком  случае,  ей  так  казалось.  Он  уехал
автобусом   компании   "Континентал   экспресс",   отправлявшимся    в
одиннадцать ноль пять. Им двигали  не  мотивы  экономии;  он  поставил
перед собой задачу - {жизненно важную} задачу - проникнуть в мысли,  в
сознание, в голову Роуз.