ывают  к  стенкам  аквариума,  чтобы
взглянуть на нас, - подумала она, и тут же вдогонку:
     - Я не справлюсь. Господи, отчего я вдруг решила, что смогу?"
     Радался громкий щелчок, заставивший ее вздрогнуть.
     - Миссис Макклендон? - зазвучал голос инженера звукозаписи. -  Не
могли бы вы присесть перед микрофоном, чтобы я настроил уровень?
     Она  сомневалась.  Она  сомневалась  даже  в  своей   способности
двигаться. Ее ноги приросли к полу, Рози, словно окаменев, глядела  на
микрофон, тянущийся к ней, похожий на  голову  опасной  фантастической
металлической змеи. Даже если она  заставит  себя  пересечь  кабину  и
сесть перед микрофоном, вряд ли из ее горла вырвется хоть  один  звук,
кроме сухого слабого писка.
     В этот момент перед глазами Рози рухнула вся мысленно построенная
картина будущей жизни - она мелькнула в  ее  воображении  с  кошмарной
скоростью  железнодорожного  экспресса.  Рози  представила,   как   ее
выгоняют из маленькой уютной комнаты,  в  которой  она  прожила  всего
четыре дня, потому что ей {нечем} за  нее  платить,  представила,  как
натыкается на холодный прием обитательниц  "Дочерей  и  сестер",  даже
самой Анны.
     "Не могу же я снова взять вас на старое  место!  -  услышала  она
голос Анны. - В "Дочерях  и  сестрах",  как  вам  прекрасно  известно,
постоянно появляются новые женщины, и я, естественно, в первую очередь
буду заботиться о них. До чего же вы глупы, Рози! Откуда взялась у вас
мысль, что вы способны стать {артисткой}, даже  на  таком  примитивном
уровне?" Она представила, как  ей  отказывают  в  месте  официантки  в
пригородных кофейнях, - не из-за внешнего вида, а из-за {ощущения}, от
нее исходящего, ощущения поражения, позора и неоправдавшихся ожиданий.
     - Рози?  -  К  ней  обратился  Робби   Леффертс.   -   Присядьте,
пожалуйста, перед микрофоном и  скажите  несколько  слов,  чтобы  Курт
настроил аппаратуру.
     Он не понимает, ни он, ни другой мужчина не понимают, а вот  Рода
Саймонс... по крайней мере, она догадывается. Рода достала торчавший в
волосах карандаш и принялась  рисовать  на  листке  блокнота  какие-то
каракули. Впрочем, она не смотрела на  лежащий  перед  ней  лист;  она
смотрела на Рози, и ее брови сосредоточенно нахмурились.
     Неожиданно, словно утопающая, хватающаяся за любой подвернувшийся
под руку  предмет,  который  способен  поддержать  ее  на  поверхности
несколько лишних секунд, Рози подумала о картине. Она  повесила  ее  в
том самом месте,  которое  предложила  Анна,  в  жилой  зоне  рядом  с
единственным окном комнаты - там даже имелся вбитый  в  стену  крючок,
оставшийся от  прежнего  жильца.  Место  оказалось  просто  идеальным,
особенно  в  вечернее  время;  можно  немного  полюбоваться  из   окна
заходящим солнцем,  заливающим  лучами  темную  зелень  Брайант-парка,
затем посмотреть на  картину,  потом  снова  на  парк.  Они  прекрасно
сочетались и дополняли друг друга, окно и картина, картина и окно. Она
не понимала, в чем  секрет,  но  чувствовала  это  всей  душой.  Если,
однако, она потеряет комнату, картину придется снять...
     "Нет, - сказала она себе, - она должна  остаться  на  месте.  Она
{должна} остаться там!"
     Последняя мысль помогла ей найти силы, чтобы хотя бы сдвинуться с
места. Она  медленно  пересекла  стеклянную  кабинку,  приблизилась  к
столу, положила листки (увеличенные фотокопии страниц книги,  изданной
в пятьдесят  первом  году)  перед  собой  и  села.  Она  села,  но  ей
показалось,  что  она  свалилась  на  стул,  словно  кто-то   выдернул
фиксирующие шпильки из ее колен.
     "Ты справишься, Рози, - заверил ее внутренний  голос,  но  теперь
его убежденность звучала фальшиво. - У тебя все  прекрасно  получилось
на уличном перекрестке, ты справишься и здесь".
     Она совсем не удивилась, почувствовав, что  внутренний  голос  не
убедил ее. Однако ее по-настоящему поразила последовавшая затем мысль:
"Женщина на  картине  не  испугалась  бы;  {такой}  чепухи  женщина  в
мареновом хитоне ни капельки не испугалась бы".
     Это же смешно, люди добрые;  если  бы  женщина  на  картине  была
настоящей,  она  жила  бы  в  античном  мире,  где  кометы   считались
предвестниками несчастья, боги бродили по верхушкам гор, а большинство
людей от рождения до смерти даже не  видели,  что  представляет  собой
книга. Если бы женщина из тех времен перенеслась в такую комнату, этот
стеклянный  кубик  с  холодным  светом  и  стальной  змеиной  головой,
торчащей из крышки единственного стола, она либо с воплем бросилась  к
двери, либо потеряла бы сознание на месте.
     Но тут Рози почему-то показалось,  что  светловолосая  женщина  в
мареновом хитоне на вершине холма ни разу в жизни не  теряла  сознания
на месте, и для  того,  чтобы  заставить  е„  закричать,  обыкновенной
обстановки современной студии звукозаписи отнюдь не достаточно.
     "Ты думаешь о ней так, словно она настоящая, - произнес  голос  в
глубине ее сознания. В нем ощущалась явная нервозность. - Ты  уверена,
что поступаешь правильно?"
     "Если она поможет мне пройти  через  это  испытание,  то  да",  -
подумала она в ответ.
     - Рози? - донесся из динамиков голос Роды Саймонс. - С вами все в
порядке?
     - Да, - ответила она, с облегчением отмечая, что все еще способна
издавать звуки, правда, слегка квакающие. - Во-первых, у меня в  горле
пересохло. Во-вторых, мне страшно до смерти.
     - Слева под столом  вы  найдете  небольшой  холодильник  с  водой
"Эвиан" и фруктовыми соками, - сказала Рода. -  Что  касается  страха,
это вполне естественно. Он пройдет, не переживайте.
     - Пожалуйста поговорите еще немного, Рози, - попросил Куртис.  Он
уже  надел  наушники  и   возился   со   своей   аппаратурой,   щелкая
переключателями и передвигая рычажки настройки.
     Паника действительно проходила - благодаря  женщине  в  мареновом
хитоне.  В  качестве  успокоительного  средства  мысли  о  ней   могли
сравниться с пятнадцатью минутами раскачивания в кресле Винни-Пуха.
     "Нет, это не она, это ты, - заверил ее глубинный голос. - Это  ты
стоишь на вершине холма, подружка, по крайней мере сейчас,  и  не  она
помогла тебе; ты сама успокоилась. И сделай мне одолжение, будь  столь
любезна,   независимо   от   того,   чем   закончится   прослушивание,
договорились? Постарайся не забыть, кто здесь настоящая Рози, а кто  -
Рози Настоящая".
     - Неважно, о чем, просто говорите, - добавил Куртис. - О чем,  не
имеет значения.
     На мгновение она совершенно растерялась. Взгляд  ее  опустился  к
лежащим на столе листкам. Первый представлял собой репродукцию обложки
книги. На ней изображалась плохо одетая женщина, к которой приближался
угрожающего вида сутулый и небритый мужчина с ножом.  У  мужчины  были
усы, и мысль, настолько мимолетная, что она едва успела уловить ее
     {(давай повеселимся крошка мы сделаем это по-собачьи)}
     пролетела мимо ее сознания, как зловонный выдох.
     - Я собираюсь прочесть книгу, которая называется "Сияющий луч", -
заговорила она, надеясь, что ее голос звучит  нормально.  -  Она  была
издана в тысяча девятьсот пятьдесят первом году  издательством  "Лайон
Букс", маленькой компанией, выпускавшей  книги  в  мягких  переплетах.
Хотя на обложке написано, что автором является... хватит или еще?
     - Магнитофон настроен, - сообщил Куртис,  отталкиваясь  ногами  и
перекатываясь  в  кресле  на  колесиках  от  одного  конца  панели   с
аппаратурой к другому. - Поговорите  еще  чуть-чуть,  пока  я  займусь
эквалайзером.
     - Отлично,  отлично,  -  вставила  Рода,  и  Рози  подумала,  что
облегченные интонации в голосе режиссера ей не почудились.
     Слегка приободрившись, она снова обратилась к микрофону.
     - На обложке значится, что автор  книги  -  некий  Ричард  Расин,
однако мистер Леффертс - Роб  -  говорит,  что  на  самом  деле  книгу
написала  женщина  по  имени  Кристина  Белл.  Книга  является  частью
несокращенного радиосериала "Женщины  в  масках",  и  я  получила  эту
работу, потому что женщине, которая должна была читать романы Кристины
Белл, предложили...
     - У меня все, - перебил ее Куртис Гамильтон.
     - Боже мой, она говорит,  как  Лиз  Тейлор  в  "Баттерфилд-8",  -
заметила Рода и вдруг зааплодировала.
     Робби кивнул. Он улыбался, явно довольный и Рози, и собой.
     - Рода будет подсказывать и помогать вам, но если  вы  прочитаете
так, как читали "Темные аллеи"  возле  "Либерти-Сити",  мы  все  будем
счастливы.
     Рози наклонилась, едва успев остановиться,  чтобы  не  стукнуться
головой о  крышку  стола,  и  достала  из  холодильника  бутылку  воды
"Эвиан". Открывая ее, она обратила внимание на заметную дрожь в руках.
     - Я постараюсь сделать все, что могу. Обещаю.
     - Мы знаем, - откликнулся он.
     "Думай о женщине на холме, - велела себе Рози. - Подумай  о  том,
как она стоит на вершине прямо сейчас, не боясь  ничего  -  того,  что
приближается к ней в ее мире, того, что подкрадывается за ее спиной из
моего.
     Она безоружна, и все же не боится - тебе  совсем  не  обязательно
заглядывать ей в лицо, чтобы понять это, ты видишь, что ей не страшно,
по изгибу спины. Она..."
     - ...готова ко {всему},  -  пробормотала  Рози,  Робби  приник  к
стеклу со своей стороны.
     - Простите? Я не расслышал.
     - Я сказала, что готова, - произнесла Рози.
     - Уровень отличный, -  вставил  Куртис  и  повернулся  {к}  Роде,
которая положила перед собой рядом с блокнотом свою  копию  романа.  -
Начинаем по вашей команде, маэстро.
     - Отлично. Рози, давайте покажем им, как надо работать, - сказала
Рода.
     - Кристина Белл. "Сияющий  луч".  Заказчик  -  "Аудио  консептс".
Режиссер  -  Рода  Саймонс.  Читает  Рози  Макклендон.  Лента   пошла.
Начинайте читать на счет раз, и... {раз}!
     "Господи, я не могу!" - в неведомо какой раз подумала Рози. Затем
сузила поле  своего  сознания  до  единственного  ослепительно  яркого
образа: она  представила  золотой  браслет,  надетый  на  правую  руку
женщины  в  мареновом  хитоне  чуть  выше   локтя.   И   когда   образ
выкристаллизовался в мозгу, свежие волны паники отступили.
     - Глава первая.
     Нелла догадалась, что ее преследует мужчина в  поношенном  плаще,
только тогда, когда оказалась между  уличным  фонарем  и  замусоренным
переулком  слева,  разверстым,  как  челюсти   старика,   умершего   с
непережеванной пищей во рту. Но было уже поздно.  Она  услышала  топот
ботинок со стальными  набойками  на  каблуках.  Топот  приближался,  и
большая грязная рука потянулась к ней из темноты..."



                                  3


     Рози вставила ключ в замочную скважину двери своей  квартирки  на
втором этаже дома на Трентон-стрит в  пятнадцать  минут  восьмого.  Ее
одолевала усталость, ей было жарко - в этом году лето пришло  в  город
очень рано, - однако все  чувства  подавляло  счастье.  На  руке  Рози
висела большая сумка с покупками. На самом верху лежала стопка  желтых
листовок, сообщавших о предстоящем летнем пикнике и концерте,  который
устраивают "Дочери и сестры". Рози  заглянула  в  "Дочери  и  сестры",
чтобы рассказать, как прошел  первый  день  на  работе  (ее  буквально
распирало от желания поделиться своей радостью), и перед уходом  Робин
Сент-Джеймс спросила, не могла бы она захватить с собой пачку листовок
и раздать их соседям. Рози, стараясь не показать, какую  гордость  она
испытывает оттого, что у нее есть {соседи}, согласилась взять столько,
сколько ей дадут.
     - Ты просто палочка-выручалочка, - сказала Робин. В этом году  ей
поручили распространять билеты, и она не скрывала, что дела шли из рук
вон плохо. - И если кто-нибудь начнет расспрашивать, Рози,  скажи  им,
что это не молодежная тусовка. И что {мы не лесбиянки}.  Эти  дурацкие
истории составляют половину проблем с продажей билетов. Обещаешь?
     - Конечно, - ответила Рози, заранее зная,  что  ничего  подобного
делать не  станет.  Она  не  представляла,  как  будет  читать  лекцию
соседке, с которой никогда раньше не встречалась, лекцию  о  том,  кем
являются "Дочери и сестры"... и кем они {не} являются.
     "Но я ведь могу сказать, что они хорошие женщины, - подумала она,
включая вентилятор  в  углу  и  открывая  дверцу  холодильника,  чтобы
разгрузить сумку с  продуктами.  -  Нет!  Я  скажу,  что  они  {леди}.
Настоящие {леди}".
     Да, так  звучит  гораздо  лучше.  Мужчины  -  особенно  те,  кому
перевалило за сорок, - чувствуют себя комфортнее с этим словом, нежели
с "женщинами". Глупо, конечно (впрочем, считала Рози, то,  как  пыхтят
некоторые женщины  над  тонкими  семантическими  оттенками  слов,  еще
глупее), но эти размышления пробудили вдруг воспоминания о Нормане,  о
том, как  он  называл  проституток,  которых  иногда  арестовывал.  Он
никогда не использовал слова "леди" (оно предназначалось исключительно
для жен коллег, например: "Жена Билла Джессапа - настоящая леди");  он
никогда  не  называл  их  "женщинами".  Про  них  он  всегда   говорил
"девочки".
     Девочки были там-то, девочки делали то-то. До этого момента  Рози
даже не подозревала,  насколько  ненавистным  стало  для  нее  это,  в
общем-то, безобидное слово "{Девочки}".
     "Забудь о нем, Рози, его здесь нет. И никогда не будет".
     Как всегда, эта простая мысль наполнила ее радостью, удивлением и
благодарностью. Ей говорили - в частности, на терапевтических  сеансах
в "Дочерях и сестрах", - что эйфория в конце  концов  пройдет,  однако
она отказывалась этому верить. Его нет рядом. Она убежала от чудовища.
Она свободна.
     Рози закрыла дверцу холодильника, повернулась и окинула  взглядом
комнату. Минимум мебели и полное  -  если  не  считать  ее  картины  -
отсутствие украшений, и все же она не увидела ничего, что омрачило  бы
ее радость. Замечательные кремового цвета стены, в которых никогда  не
находился Норман Дэниелс; стул, на который Норман Дэниелс  никогда  не
толкал ее, чтобы она не "умничала"; телевизор, который Норман  Дэниелс
никогда не смотрел, презрительно посмеиваясь над новостями или  хохоча
над показываемыми  в  очередной  раз  телешоу  "Для  всей  семьи"  или
"Веселитесь". А самое главное, она не обнаружила ни одного  угла,  где
сидела бы, плача и думая,  что  рвота  ни  в  коем  случае  не  должна
испачкать пол, - в фартук или подол платья, и только туда. Потому  что
он никогда не бывал здесь. И никогда не появится.
     - Я одна, - пробормотала  Рози...  и  обняла  себя,  не  в  силах
сдержать чувства.
     Она приблизилась к противоположной стене и посмотрела на картину.
Хитон светловолосой женщины, казалось, сиял в свете весеннего  вечера.
И она  -  {женщина},  подумала  Рози.  Не  леди,  и  уж,  конечно,  не
{девочка}. Она стоит там, на холме, и бесстрашно глядит на разрушенный
храм и поверженных богов... "Богов? Но он же один...  разве  не  так?"
Нет, увидела она, на самом деле их два - один,  бесстрастно  взирающий
на грозовые тучи со своего места неподалеку от упавшей колонны, и  еще
один, чуть поодаль справа. Этот лежал на боку, почти полностью скрытый
густой травой. Просматривались только белый изгиб каменной брови, глаз
и мочка одного уха; все остальное пряталось в траве. Она  не  замечала
его раньше, ну и что? Вероятно,  в  картине  осталось  много  деталей,
которые ей еще предстоит увидеть, множество незаметных подробностей  -
как на картинке из серии "Найдите Вальдо" с изобилием мелких  штрихов,
открывающихся лишь при внимательном рассмотрении, и...
     И все это чушь собачья. В действительности картина очень проста.
     - Ну, - прошептала Рози, - она {была} простой. Она задумалась над
историей,  которую  рассказала  Синтия,  -  о  картине,   висевшей   в
пасторате, где она выросла... "Де Сото смотрит на запад". О  том,  как
сидела перед ней часами и глядела на нее,  как  на  экран  телевизора,
наблюдая за течением реки.
     - Она {притворялась}, что видит, будто река движется,  -  сказала
Рози и открыла окно  в  надежде  поймать  ветерок  и  впустить  его  в
комнату. Вместо ветерка комнату заполнили голоса  резвящейся  в  парке
детворы и крики ребят постарше, играющих  на  площадке  в  бейсбол.  -
{Притворялась}, вот и  все.  Дети  любят  прикидываться.  Я  тоже  так
делала, когда была маленькой.
     Подставила под створку окна палочку -  иначе  рама,  подержавшись
некоторое время, закрывалась с громким стуком - и снова повернулась  к
картине. В голову ей  пришла  неожиданная  пугающая  мысль,  настолько
мощная, что Рози почти не  сомневалась  в  своей  правоте.  Складки  и
изгибы  маренового  хитона  приобрели  иную  форму.  Их   расположение
изменилось. А изменилось оно потому, что женщина, одетая в  тогу,  или
хитон, или как там называется ее платье, изменила позу.
     - По-моему,  ты  сходишь  с  ума,  -  прошептала  Рози.  В  груди
раздавались гулкие удары сердца. - Ты окончательно свихнулась.  Ты  же
сама понимаешь, это невозможно...
     Понимала. И все же склонилась к картине  поближе,  вглядываясь  в
переплетения линий и смешения красок. Она замерла в  таком  положении,
едва не уткнувшись носом в  нарисованную  на  вершине  холма  женщину,
секунд на тридцать задержав дыхание, чтобы пар от него  не  оседал  на
прикрывающем картину стекле.
     Наконец она отодвинулась от полотна и с шумом выдохнула.  Складки
и линии на хитоне совершенно не изменились. За это она ручается.  (Ну,
{почти}  ручается).   Наверное,   разыгравшееся   воображение   решило
подшутить над хозяйкой после долгого дня  -  дня,  который  принес  ей
огромное удовлетворение и радость и вместе с тем оказался  чрезвычайно
тяжелым.
     - Да,  но  я  выдержала,  -  сообщила  она  женщине   в   хитоне.
Откровенные разговоры вслух с изображенной на холсте женщиной  уже  не
казались ей странными. Может, слегка эксцентричными, верно, ну  и  что
из этого? Кому от них плохо? И вообще, кто об этом узнает? А тот факт,
что светловолосая женщина повернута к  ней  спиной,  почему-то  вселял
уверенность, что она слушает.
     Рози перешла к окну, оперлась ладонями о подоконник и  посмотрела
на улицу. На другой стороне мальчишки с шумом и криками  перебегали  с
места на место, дока мяч находился в воздухе. Прямо под ней к тротуару
подкатил автомобиль. Совсем  недавно  вид  автомобиля,  тормозящего  у
тротуара, привел бы ее в ужас, сознание заполнил бы  кулак  Нормана  с
кольцом на пальце, надвигающийся  на  нее:  слова  "Служба,  верность,
общество"  становятся  все  больше  и  отчетливее  и  в  конце  концов
заслоняют собой весь мир... но те времена прошли. Слава Богу.
     - Честно говоря, я поскромничала, когда сказала, что выдержала, -
сообщила она картине. - На самом деле  я  добилась  гораздо  большего.
Робби считает, что у меня  все  получилось  превосходно,  я  знаю,  но
{важнее} всего было убедить Роду. Мне кажется,  она  с  самого  начала
отнеслась ко мне с некоторой предвзятостью, потому  что  я  -  находка
Робби, понимаешь? - Она в очередной раз повернулась к картине, -  так,
как женщина поворачивается к настоящему другу, желая по выражению лица
проверить, какое впечатление производят на него ее слова, но,  женщина
на картине по-прежнему взирала на разрушенный храм, предоставляя  Рози
возможность судить о произведенном эффекте по очертаниям спины.
     - Ты же знаешь, какими стервами  бываем  иногда  мы,  женщины,  -
произнесла Рози и засмеялась. - Но мне кажется,  что  я  завоевала  ее
расположение. Мы расправились  всего  с  пятьюдесятью  страницами,  но
ближе к концу я читала гораздо лучше,  а  кроме  того,  старые  книжки
почти всегда короткие. Думаю, мы закончим в среду днем, и знаешь,  что
самое прекрасное? Я получаю почти сто двадцать долларов в день - не  в
{неделю}, в {день} - и меня ждут {еще три} книги Кристины  Белл.  Если
Робби и Рода решат дать их мне, я...
     Она умолкла на середине фразы, глядя на картину широко раскрытыми
глазами, н