ри ничего. Не говори, пока я не расскажу тебе о Нормане.
И лучше поешь до того, как я начну, потому что потом ты, скорее всего,
потеряешь аппетит.



                                  11


     Минут через пять он вернулся к скамейке, на которую она села.  Он
бережно нес поднос  с  двумя  футовыми  сосисками  и  двумя  бумажными
стаканчиками с лимонадом.  Она  взяла  сосиску  и  лимонад,  поставила
стаканчик на скамейку рядом с  собой,  затем  серьезно  посмотрела  на
него.
     - Полагаю, ты должен  прекратить  подкармливать  меня.  Не  то  я
почувствую себя, как беспризорный ребенок с плаката ЮНИСЕФ.
     - Мне {нравится} угощать тебя, Рози, - заявил  он  -  Ты  слишком
худая.
     "Да-а, Норман утверждал совсем  иное",  -  подумала  она,  однако
сейчас подобное замечание вряд ли  оказалось  бы  к  месту.  С  другой
стороны, она не знала, {какая} реплика была бы уместной, и стала вдруг
вспоминать  глупые  диалоги   персонажей   идиотских   телешоу   вроде
"Мэлроуз-плейс". В данной  ситуации  ей,  несомненно,  пригодилось  бы
что-нибудь из их репертуара. "Какая я дура, забыла  привести  с  собой
сценариста". Так и не найдя, что скачать, она, наморщив лоб  и  плотно
сжав губы, посмотрела на огромную  сосиску  и  кончиком  указательного
пальца стала проделывать дырочки в  булочке,  словно  в  этом  состоял
некий древний предваряющий пищеварение ритуал, передаваемый в семье из
поколения в поколение, от матери к дочери.
     - Ты обещала рассказать мне о Нормане, Рози.
     - Да-да. Дай мне придумать только, с чего начать.
     Она откусила кусочек  сосиски,  наслаждаясь  вкусом  пощипывающей
язык кислой капусты, сделала глоток лимонада. Ей  пришло  на  ум,  что
Билл, выслушав ее историю до конца, не захочет  больше  знать  ее,  не
почувствует ничего, кроме  ужаса  и  отвращения,  к  женщине,  которая
столько лет жила с таким чудовищем, как Норман, но  волноваться  из-за
этого не имело смысла. Вернее, было уже слишком поздно.  Она  раскрыла
рот  и  заговорила.  Совершенно  неожиданно  для  нее  голос  зазвучал
уверенно, и это ее успокоило.
     Рози начала  рассказывать  о  пятнадцатилетней  девочке,  которой
показалось, что она необычайно красива с повязанной в волосах  розовой
лентой, о том, как эта девочка однажды  вечером  пошла  на  матч  двух
университетских  баскетбольных  команд,  потому  что  заседание  клуба
"Будущие  хранительницы  семейного  очага",  где   она   должна   была
участвовать, в последнюю минуту отменили, и ей пришлось чем-то  занять
два часа, пока за ней приедет отец, чтобы забрать из школы.  Возможно,
призналась она, ей просто хотелось,  чтобы  люди  увидели,  какая  она
красивая с той розовой лентой, а школьная библиотека уже закрылась. На
верхних рядах трибун рядом  с  ней  сел  юноша  в  спортивной  куртке,
крепкого телосложения широкоплечий парень, студент, которому следовало
находиться там, на площадке, среди игроков.  Он  бы  тоже  гонялся  за
мячом, если бы его прошлой зимой не вышибли из команды за драку.  Рози
продолжала говорить, удивленно слушая, как  с  губ  срываются  все  те
слова, которые, как она думала, уйдут невысказанными в могилу вместе с
ней. Правда, о теннисной  ракетке  она  умолчала,  эта  часть  истории
{будет} похоронена вместе с ней, однако  больше  ничего  не  скрыла  -
рассказала, как Норман кусал ее в течение  медового  месяца,  как  она
пыталась убедить себя  в  том,  что  это  любовные  игры,  поведала  о
выкидыше, при котором ассистировал Норман, о  коренном  отличии  между
ударами в лицо и ударами в спину.
     - Поэтому мне приходится то и дело бегать на горшок,  -  добавила
она, нервно улыбаясь собственным рукам, - но это проходит.
     Рози рассказала о том, что в первые годы брака муж часто прижигал
сигаретным окурком или зажигалкой кончики  ее  пальцев  на  руках  или
ногах; смешно, конечно, но подобные пытки прекратились,  когда  Норман
бросил курить. Она поведала Биллу о той ночи, когда Норман вернулся  с
работы,  молча  уселся  перед  телевизором,  по  которому   показывали
новости, держа поднос с нетронутым ужином на коленях; о  том,  как  он
отставил поднос в сторону, когда ведущий  программы  теленовостей  Дэн
Радер  исчез  с  экрана,  и  принялся  тыкать  ее  острием  карандаша,
подвернувшегося под руку. Он колол ее с  таким  ожесточением,  что  на
коже  оставались  черные  точки,  похожие  на  родинки,  но   все-таки
недостаточно сильно, чтобы выступила кровь. Рози сказала, что довольно
часто он причинял ей гораздо большую боль, но никогда ей не  было  так
страшно, как в тот раз. Наверное, из-за  его  молчания.  Она  пыталась
говорить с ним, спрашивала, что случилось, но он не проронил ни  слова
- просто шел за ней, когда она пятилась (боясь бежать;  бегство  стало
бы зажженной  спичкой,  брошенной  в  бочку  с  порохом),  не  обращая
внимания на  ее  вопросы,  на  ее  протянутые  руки  с  растопыренными
пальцами. Он продолжал колоть ее руки, плечи, верхнюю часть груди -  в
тот вечер на ней был легкий свитер  с  неглубоким  вырезом  -  острием
карандаша, издавая слабые пыхтящие звуки каждый раз, когда  заточенный
кончик карандаша вонзался в ее кожу. В конце  концов  она  забилась  в
угол, прижала колени к груди и обхватила руками голову, а он опустился
перед ней на колени с серьезным, почти сосредоточенным выражением лица
и все колол и колол ее карандашом, пыхтя:  "Пуфф!  Пуфф!  Пуфф!"  Рози
призналась Биллу, что поняла  тогда:  муж  собирается  убить  ее,  она
станет единственной за всю историю  человечества  женщиной,  принявшей
смерть от простого карандаша "Монгол" §  2...  а  она  снова  и  снова
напоминала себе, что ни в коем случае  не  должна  кричать,  ибо  крик
может привлечь соседей, а ей не хотелось, чтобы ее обнаружили в  таком
виде. Не  хотелось,  чтобы  ее  нашли  еще  живой.  Затем,  когда  она
почувствовала,  что  вот-вот  закричит,   несмотря   на   все   усилия
сдержаться, Норман неожиданно оставил ее в покое и заперся  в  ванной.
Он пробыл там очень долго, и Рози сказала, что собралась было  убежать
тогда - просто выскочить за дверь и броситься куда глаза глядят  -  но
на дворе стояла ночь, и муж находился дома. Если бы, выйдя из  ванной,
он обнаружил, что она  пропала,  то  погнался  бы  за  ней,  поймал  и
наверняка убил, это она знала точно.
     - Он свернул бы мне шею, как цыпленку, - объяснила она Биллу,  не
поднимая головы. Впрочем, она пообещала себе, что {обязательно} сбежит
когда-нибудь; и не просто когда-нибудь, а в следующий раз, как  только
он сделает ей  больно.  Но  после  той  ночи  Норман  очень  долго  не
притрагивался к ней и пальцем. Месяцев  пять,  наверное.  А  когда  он
все-таки возобновил издевательства, поначалу все было не так  страшно,
и она успокаивала себя  тем,  что  если  ей  удалось  вытерпеть  уколы
карандашом, то уж  перенести  несколько  случайных  ударов  совсем  не
сложно. Так она думала до восемьдесят пятого  года,  когда  все  вдруг
обернулось в худшую сторону. Рози рассказала,  как  страх  преследовал
Нормана на протяжении почти всего года  из-за  неприятностей  с  Уэнди
Ярроу.
     - В тот год у тебя произошел выкидыш, да? - спросил Билл.
     - Да, - подтвердила она, по-прежнему разговаривая с  собственными
руками. - И еще он сломал мне ребро. Или два. Сейчас я  уже  не  помню
точно, разве не {ужасно}, как тебе кажется?
     Он не ответил, и Рози торопливо продолжила излагать историю своей
семейной  жизни.  Худшими  моментами,  сказала  она  (за   исключением
выкидыша, разумеется), были долгие пугающие молчаливые паузы, когда он
просто смотрел на нее и так громко дышал  через  нос,  что  становился
похожим на готовящегося к броску дикого зверя. После выкидыша ситуация
немного улучшилась. Она сообщила Биллу (обращаясь к рукам), что  после
этого ее рассудок начал сдавать, что  иногда,  когда  она  садилась  в
любимое  кресло-качалку,  время  ускользало  от  нее,  а  по  вечерам,
накрывая стол к ужину, она вдруг вспоминала, что за  день  восемь  или
даже девять раз становилась под душ. Обычно не включая света в ванной.
     - Мне нравилось принимать душ в темноте, -  призналась  Рози,  не
отрывая взгляда от лежащих на коленях  рук.  -  Мне  казалось,  что  я
прячусь в мокром шкафу.
     Она закончила  рассказ  звонком  Анны  -  звонком,  который  Анна
сделала в спешке по  одной-единственной  причине.  Ей  стала  известна
существенная подробность, ни разу не  всплывшая  в  газетных  отчетах,
важная деталь, которую полицейские решили придержать, чтобы  в  случае
необходимости иметь возможность отсеять любые  фальшивые  признания  в
совершенном преступлении или ложные улики. На теле Питера Слоуика  при
осмотре были обнаружены несколько десятков  следов  от  укусов,  и  по
крайней мере одна его анатомическая часть  отсутствовала.  Полицейские
предполагали, что преступник захватил ее с собой... каким-то  образом.
Из терапевтических  сеансов  Анна  знала,  что  Рози  Макклендон  была
замужем за мужчиной, питавшим склонность к укусам. И первым человеком,
к кому она обратилась за помощью, после того как попала в этот  город,
являлся бывший муж Анны. Возможно, здесь  нет  никакой  связи,  быстро
добавила Анна. Но... с другой стороны...
     - Мужчина, питающий склонность к укусам, - тихо повторил Билл. Он
говорил так, будто обращался к самому себе. - Значит, он не  настоящий
сумасшедший,  а  всего  лишь  питает  склонность  к  укусам.  Так  это
называется?
     - Не знаю, - ответила Рози. А затем,  видимо  боясь,  что  он  не
поверит ей (и подумает, будто она "сочиняет побасенки",  по  выражению
Нормана), она стащила с плеча фирменную розовую футболку "Тейп Энджин"
и  продемонстрировала  кольцо  старых  белых  зарубцевавшихся  шрамов,
похожих на следы зубов акулы. Первый подарок, оставшийся  от  медового
месяца. Потом закатила рукав и  показала  ему  другой  шрам.  Но  сама
почему-то подумала не об укусе;  по  странной  причине  шрам  на  руке
напомнил ей о белых лицах, почти не видных за сочной зеленой травой.
     - Я долго не могла остановить кровь, - сказала она, - а  потом  в
рану попала  инфекция,  и  она  воспалилась.  -  Рози  говорила  тоном
человека, сообщающего не стоящие внимания сведения -  что-то  скучное,
например, что утром звонила бабушка или почтальон принес письмо. -  Но
к врачу я не обращалась. Норман  притащил  домой  пузырек  таблеток  с
антибиотиками. Я пила их, и в скором  времени  поправилась.  Он  знает
самых разных людей, которые  оказывают  ему  всевозможные  услуги.  Он
называет их "маленькие папочкины помощники". Если задуматься, забавно,
правда?
     Как и раньше, она обращалась к своим рукам, лежащим  на  коленях.
Отважившись на короткий  взгляд  -  ей  хотелось  увидеть  реакцию  на
услышанное, - она увидела нечто, потрясшее ее до глубины души.
     - Что? - хрипло переспросил он. - Что ты говоришь, Рози?
     - Ты плачешь? - произнесла она тихо,  и  теперь  и  в  ее  голосе
чувствовалась дрожь. На лице Билла появилось удивление.
     - Я? Плачу? Нет. Во всяком случае, я не знаю об этом.
     Она протянула руку, подушечкой среднего пальца осторожно  провела
под его глазом и показала палец. Он внимательно посмотрел  на  него  и
прикусил нижнюю губу.
     - И почти ничего не съел.
     На тарелочке лежала  половина  запеченной  в  тесте  сосиски,  из
булочки вытекла горчица. Билл бросил тарелочку с недоеденной  сосиской
в урну рядом со скамейкой и посмотрел на Рози, рассеянно вытирая влагу
на щеках.
     Рози ощутила, как ее наполняет  мрачная  уверенность.  Сейчас  он
спросит, почему она так долго оставалась с Норманом, и,  хотя  она  не
сможет подняться со скамейки и уйти (точно так же, как  до  апреля  не
могла покинуть дом на Уэстморлэнд-стрит),  его  вопрос  станет  первым
барьером между ними, потому что она не в состоянии дать сколько-нибудь
вразумительный ответ. Рози не {знала}, почему продолжала жить с мужем,
не знала: и не понимала, отчего в конце концов одной  капли  крови  на
пододеяльнике оказалось достаточно, чтобы перевернуть  всю  ее  жизнь.
Она лишь помнила, что во  всем  доме  лучшим  местом  была  душевая  -
влажная,  темная,  полная  бегущих  потоков  воды,  и   что   полчаса,
проведенные в кресле Винни-Пуха, иногда пролетали быстрее пяти  минут.
Вопросы, начинающиеся со слова "почему", не имеют ни малейшего смысла,
когда живешь  в  аду.  В  аду  нарушена  причинно-следственная  связь.
Женщинам на терапевтических  сеансах  не  требовалось  объяснять  это;
никому и в голову не пришло спросить, почему  она  продолжала  жить  с
мужем. Они знали. Знали по собственному опыту. Рози даже  подозревала,
что кто-то из них знаком с теннисной ракеткой... или даже с чем-нибудь
похлеще.
     Когда же Билл, наконец, задал вопрос, он настолько  отличался  от
ожидаемого, что несколько секунд она  просто  растерянно  открывала  и
закрывала рот.
     - Велика  ли  вероятность  того,  что  именно  он  убил  женщину,
доставлявшую ему столько неприятностей в восемьдесят пятом году? Уэнди
Ярроу?
     Ее потряс вопрос, но это не был  шок,  который  ощущает  человек,
столкнувшийся с чем-то немыслимым; она испытала потрясение,  схожее  с
тем, что  чувствуешь,  когда  видишь  лицо  близкого  друга  в  чужой,
враждебной  обстановке.  Вопрос,  произнесенный   им   вслух,   кружил
невысказанный и потому не сформированный в ее подсознании многие годы.
     - Рози? Я спросил, как ты считаешь, возможно ли, чтобы...
     - Думаю, вероятность этого... я бы сказала, очень высока.
     - Такое развитие событий оказалось ему на руку, верно? Ее  смерть
полностью его устраивала, да? Таким образом, дело закончилось,  так  и
не дойдя до гражданского суда.
     - Да.
     - Если на  ее  теле  имелись  следы  укусов,  как  ты  полагаешь,
напечатали бы об этом в газетах?
     - Не знаю. Скорее всего, нет. - Она посмотрела на часы  и  быстро
поднялась. - О Господи! Мне надо бежать, честное  слово.  Рода  хотела
начать запись в двенадцать  пятнадцать,  а  сейчас  уже  десять  минут
первого.
     Бок  о  бок  они  зашагали  назад,  к  студии  звукозаписи.   Она
обнаружила, что хочет снова почувствовать руку Билла на своем плече, и
в тот момент, когда часть ее сознания  снисходительно  напоминала  ей,
что не стоит жадничать,  а  другая  часть  (Практичность-Благоразумие)
советовала не искать дополнительных неприятностей,  он  именно  так  и
сделал: обнял ее. "Кажется, я в него влюбляюсь".
     Она не удивилась своему предположению, и это  подтолкнуло  вторую
мысль: "Нет,  Рози,  это  заголовок  для  вчерашних  газет.  Ты  {уже}
влюбилась".
     - Что сказала Анна о полиции? - спросил он. - Она  не  предложила
тебе пойти в участок и сделать заявление?
     Рози мгновенно напряглась под  его  рукой,  в  горле  за  секунду
пересохло, глубоко в теле открылся кран,  из  которого  в  кровеносную
систему   потекли   потоки   адреналина.   Для   этого   потребовалось
единственное слово. Слово, начинающееся на "п".
     "Все копы братья, - любил повторять  Норман.  -  Полиция  -  одна
большая семья, а полицейские в ней - родные  братья".  Рози  не  имела
представления о том, в какой степени он прав, до какого предела готовы
копы защищать друг друга - вернее, {прикрывать} друг друга,  -  однако
помнила, что все полицейские, которых Норман время от времени привозил
домой, казались странно похожими на самого Нормана, она знала, что  он
никогда не произносил ни слова, которое могло бы  пойти  им  во  вред,
даже в адрес  своего  самого  первого  напарника,  обрюзгшего  старого
борова  по  имени  Гордон  Саттеруэйт,  которого   Норман   откровенно
презирал. Взять того же Харли Биссингтона,  чьим  хобби  -  во  всяком
случае, в часы визитов в дом четы Дэниелс - являлось  раздевание  Рози
глазами. Три года назад у  Харли  обнаружился  рак  кожи  в  начальной
стадии, и потому он был вынужден выйти на  пенсию  раньше  положенного
срока, но ведь он работал в паре с Норманом в восемьдесят пятом  году,
когда началась заварушка из-за Ричи Вендора (Уэнди Ярроу). А если  все
произошло именно  так,  как  догадывалась  Рози,  то  Харли  прикрывал
Нормана. Прикрывал, рискуя собственной шкурой. И не потому,  что  тоже
приложил к этому руку.  Он  прикрывал  Нормана,  ибо  полиция  -  одна
большая семья, а  полицейские  в  ней  -  родные  братья.  Полицейские
смотрят на мир совершенно иначе; копы видят мир с содранной  шкурой  и
обнаженными  нервными  окончаниями.  Оттого  они  не  такие,  как  все
остальные, а некоторые из них - {совсем} не такие...  и  еще  не  надо
забывать о том, что представляет собой сам Норман.
     - Я  не  собираюсь  даже  {близко}   подходить   к   полиции,   -
скороговоркой  заявила  Рози.  -  Анна  сказала,  что  мне  совсем  не
обязательно обращаться к ним, и никто не  может  меня  заставить.  Вся
полиция у него в друзьях. Все полицейские - его {братья}. Они держатся
друг за дружку, они прикрывают Друг дружку, они...
     - Успокойся, прошу тебя, - остановил он ее с  легкой  тревогой  в
голосе. - Все в порядке, ты только успокойся.
     - Я  не  {могу}  успокоиться!  Ты  не  понимаешь,  ты  просто  не
{знаешь}!  Потому-то  я  и  позвонила  тебе,  потому-то  и   попросила
держаться от меня подальше - ты не знаешь, какие они... какой  {он}...
как они все связаны  одной  веревочкой.  Если  я  обращусь  в  полицию
{здесь}, они сообщат в полицейское управление {там}. И если кто-то  из
них... кто-то, кто сидел с ним в засаде в три часа ночи, кто  работает
с ним, кто доверял ему свою жизнь... - Она думала о Харли, который  не
мог отвести взгляда от ее груди и  всякий  раз,  когда  она  садилась,
проверял, в каком месте заканчивается ее платье.
     - Рози, тебе совсем не обязательно...
     - {Обязательно}!  -  закричала  она  с  яростью,  совсем  ей   не
свойственной. - Если такому копу известно, как связаться  с  Норманом,
он обязательно это сделает.  Он  передаст  Норману,  что  я  ходила  в
полицию и рассказала о нем. Если я раскрою им  свой  адрес,  -  а  они
обычно требуют адрес, когда ты подаешь  официальное  заявление,  -  он
непременно сообщит его Норману.
     - Я уверен, что ни один полицейский...
     - Скажи, они когда-нибудь сидели у тебя дома за столом,  играя  в
покер, или перед телевизором, комментируя "Дебби в Далласе"?
     - Ну... нет. Нет, но...
     - А я {знаю}, что это такое. Я слышала, о чем  они  разговаривают
между собой, и {знаю}, как они  смотрят  на  остальной  мир.  Да,  они
именно так относятся к нему: они и остальной мир. Даже самые лучшие из
них. Мир делится на них... и отбросы. Вот так-то.
     Он раскрыл рот, чтобы сказать что-то, но не  нашел  нужных  слов.
Предположение  о  том,  что  Норману   благодаря   тайной   телеграмме
какого-нибудь приятеля-копа станет известен ее адрес на Трентон-стрит,
прозвучало весьма  убедительно,  но  не  в  этом  заключалась  главная
причина, заставившая его промолчать. Выражение ее лица - вид  женщины,
невольно уйедшей с головой  в  ненавистное,  несчастное  (и  не  очень
далекое) прошлое - дало ему  понять,  что  сейчас  бессмысленны  любые
доводы. Она испытывает непреодолимый страх перед полицейскими  вообще,
вот в чем дело, а его жизненный опыт достаточно велик, чтобы знать: не
все привидения можно одолеть примитивной логикой.
     - Кроме того. Анна сказала, что мне не обязательно  обращаться  в
полицию. Она объяснила, что  если  преступление  совершил  Норман,  то
{они} должны первыми найти его, а не я.
     Билл задумался над ее словами и пришел к выводу, что в  них  есть
определенный смысл.
     - Что она собирается предпринять?
     - Она уже принимает меры. Анна отправила факс  какой-то  тамошней
женской группе - в том городе, из которого я приехала, - и сообщила  о
случившемся здесь и своих подозрениях.  Попросила  предоставить,  если
возможно, всю имеющуюся информацию о Нормане. Через  час  ей  прислали
целую кипу сведен