рошечными зеленоватыми вкраплениями, очень красивые, и на мгновение у
нее мелькнула мысль о том, что Пэм могла вы отнести  его  к  категории
"чего-нибудь интересного".
     Впрочем,  нет,  для  этого  у  него  под  одеждой  слишком   мало
выпуклостей тектонического происхождения.
     - Как знать, - ответила она. Она сняла обычное золотое  кольцо  и
обручальное, затем опустила первое в карман. Было странно видеть  руку
без кольца, но, наверное, она  сможет  привыкнуть  к  этому.  Женщина,
решившаяся покинуть собственный дом навсегда и тут же выполнившая свое
решение, не задержавшись даже для того,  чтобы  переодеться,  пожалуй,
способна привыкнуть  и  не  к  таким  вещам.  Она  положила  кольцо  с
бриллиантом на бархатную подушечку рядом со старыми часами, в  которых
копался ювелир.
     - Как вы думаете, сколько  это  стоит?  -  спросила  она.  Затем,
словно ей в голову пришла неожиданная мысль, добавила: - И сколько  вы
могли бы предложить мне за него?
     Он насадил кольцо на  кончик  большого  пальца  и  поднес  его  к
пыльному солнечному лучу, падавшему из последнего из трех выходящих на
запад окон ломбарда. Камешек вспыхнул искрами разноцветного огня и  на
миг она ощутила сожаление. Затем ювелир бросил на нее короткий  взгляд
- очень короткий, почти незаметный, - и все же она успела  заметить  в
его ореховых глазах нечто, что не смогла понять сразу же. Взгляд  его,
казалось, говорил: "Вы случайно не шутите?"
     - Что? - вздрогнула она. - В чем дело?
     - Нет-нет, ничего, - откликнулся он. - Одну секундочку.
     Он снова вставил в глаз  лупу  и  принялся  внимательно  и  долго
изучать камень в обручальном кольце  Когда  он  посмотрел  на  нее  во
второй раз, взгляд его был более уверенным и понятным. Собственно, она
могла догадаться и раньше. Рози все вдруг поняла и не рассердилась, не
ощутила ни удивления, ни настоящего сожаления.  Единственное,  на  что
она оказалась способна, - это слабая утомленная растерянность  как  же
она раньше не сообразила? Какая же она наивная дура!
     "Нет, Рози, - произнес внутренний голос. - Ты не права.  Если  бы
ты не знала где-то в глубине подсознания, что камень фальшивый -  если
бы ты не знала об этом с самого начала, - ты заложила бы  его  гораздо
раньше.  Неужели  после  своего  тридцать  второго  дня  рождения   ты
по-настоящему  верила,  что  Норман  Дэниелс  способен  подарить  тебе
кольцо, цена которому даже не сотни - тысячи долларов? Подумай!  Разве
ты верила?"
     Нет. Скорее всего, нет. Во-первых,  в  его  глазах  она  того  не
стоила. Во-вторых,  человек,  у  которого  установлены  три  замка  на
парадной двери, три на двери черного  хода,  реагирующая  на  движение
система охранной сигнализации во дворе, реагирующая  на  прикосновение
система охранной сигнализации в автомобиле,  никогда  не  позволил  бы
жене отправляться по магазинам с огромным бриллиантом на пальце.
     - Камень поддельный,  насколько  я  поняла,  -  проговорила  она,
обращаясь к ювелиру.
     - Ну, не совсем так, - уточнил он. - Это чистейшей воды цирконий,
но далеко не бриллиант, если вы это имеете в виду.
     - {Конечно, именно} это я имела в виду, - сказала она. -  Что  же
еще, по-вашему?
     - С вами все  в  порядке?  -  осведомился  ювелир.  На  его  лице
появилось выражение  искренней  озабоченности,  и  теперь,  когда  она
получила  возможность  рассмотреть  его  с  близкого  расстояния,   ей
показалось, что возраст молодого человека ближе к двадцати пяти, чем к
тридцати.
     - Черт возьми, - произнесла она. - Не знаю. Думаю, да.
     Она достала  из  сумочки  салфетку  на  тот  случай,  если  вдруг
расплачется - в последнее время слишком часто и, казалось, беспричинно
ударялась в слезы. Или вдруг принималась хохотать до слез; такое  тоже
бывало нередко. Хотелось бы избежать  столь  экспрессивных  Проявлений
чувств, по крайней  мере  в  ближайшие  несколько  минут,  и  покинуть
ломбард, сохраняя хотя бы внешние признаки достоинства.
     - Дай-то Бог, - заметил он, - потому что вы среди Друзей. Честное
слово, вы в хорошей компании. Вы наверняка удивились бы, узнав,  какое
количество женщин, женщин вроде вас...
     -- Да перестаньте вы! - отмахнулась она - Если я буду нуждаться в
поддержке, куплю себе корсет.
     Никогда в жизни, ни  перед  одним  мужчиной  она  не  произносила
подобных  слов  -  в  такой  степени   откровенно   провокационных   и
двусмысленных, - однако и не чувствовала себя так никогда  в  жизни...
словно очутилась в открытом космосе или бежала, ощущая,  как  к  горлу
подступает тошнота, по канату, под которым не было страховочной сетки.
Ну не  идеальное  ли  завершение  ее  брака?  Самый  что  ни  на  есть
подходящий эпилог. "Я остановился на камешке, - услышала она  мысленно
его голос, он по-настоящему дрожал от избытка эмоций, его серые  глаза
слегка увлажнились. - Потому что люблю тебя, Роуз".
     На мгновение приступ неудержимого смеха подступил совсем  близко;
ей понадобилось напрячь все усилия, чтобы перебороть его.
     - Так хоть  {что-нибудь}  оно  стоит?  -  спросила  она.  -  Хоть
сколько-нибудь? Или эту побрякушку он добыл  из  автомата,  продающего
жевательную резинку?
     В этот раз он  не  стал  надевать  лупу,  просто  поднял  кольцо,
подставляя его под пыльный солнечный луч.
     - Ну конечно, стоит. - В его голосе отчетливо звучало  облегчение
человека,  наконец-то  получающего   возможность   сообщить   приятную
новость. - Не камень, правда, ему красная цена  -  десятка...  но  вот
оправа... я бы сказал, что она потянет долларов  на  двести.  Вот  так
вот. Разумеется, я не в состоянии предложить вам столько, -  торопливо
добавил он - Иначе отец устроит мне настоящую  взбучку  Как  считаешь,
Робби?
     - Твой папаша  никогда  не  упускает  возможности  устроить  тебе
взбучку, - откликнулся,  не  поднимая  головы,  мужчина,  сидевший  на
корточках возле книжных полок. - Для этого и существуют дети, не  так,
скажете?
     Ювелир глянул на него, потом снова перевел взгляд на Рози и вдруг
сунул палец в приоткрытый рот, имитируя позыв к рвоте. Рози не  видела
подобных жестов со школьных времен и потому улыбнулась Молодой мужчина
в жилете улыбнулся в ответ.
     - Я мог бы предложить вам, скажем, пятьдесят долларов. Устроит?
     - Нет спасибо.
     Она забрала кольцо, задумчиво посмотрела на него  и  завернула  в
неиспользованную салфетку "Клинекс",  которую  по-прежнему  держала  в
руке.
     - Можете заглянуть в другие  магазинчики,  -  посоветовал  он.  -
Здесь их много. Если кто-то даст больше, я согласен заплатить такую же
сумму. Такова политика отца, и я с ней согласен.
     Она опустила салфетку с кольцом в  сумочку  и  защелкнула  ее  на
замок.
     - Спасибо, но я вряд ли пойду  еще  куда-то,  -  сказала  она.  -
Оставлю себе на память.
     Она почувствовала на себе взгляд мужчины, перебиравшего  книги  в
мягких обложках - того, которого ювелир назвал  Робби,  -  и  краешком
глаза  заметила,  что  на  его  лице  появилось   выражение   странной
сосредоточенности, но Рози решила, что ей плевать. Пусть смотрит, если
хочет. Это свободная страна.
     - Человек, который подарил мне  кольцо,  уверял,  что  оно  стоит
столько  же,  сколько  новая  машина,  -  сообщила   она   ювелиру   -
Представляете?
     - Да - Он отреагировал мгновенно, без запинки, и  она  вспомнила,
как он сказал ей, что она  в  хорошей  компании,  что  огромное  число
женщин  приходило  сюда,  чтобы  узнать  неприятную  правду  о   своих
фальшивых сокровищах. Она подумала,  что  стоящий  перед  ней  ювелир,
несмотря на молодые годы, наверняка успел  выслушать  невесть  сколько
вариаций на одну и ту же тему.
     - Да, наверное, представляете, - задумчиво произнесло она  -  Ну,
тогда вам понятно, почему я хочу сохранять кольцо.  В  следующий  раз,
когда кто-нибудь вскружит мне голову - во всяком случае, когда мне так
{покажется, - я} достану кольцо и буду смотреть, пока не выздоровлю.
     Она думала о Пэм Хейверфорд, у которой на обеих руках красовались
длинные извилистые шрамы. Летом девяносто второго года муж, напившись,
выбросил ее через застекленную дверь. Пэм подняла руки, защищая  лицо.
Плачевный итог шестьдесят швов на одной руке и сто пять на  другой.  И
после этого она таяла от  счастья,  если  какой-нибудь  строитель  или
маляр пялился на ее ноги и присвистывал, когда она проходила  мимо,  и
как это называется?  Терпение?  Или  глупость?  Жизнеспособность?  Или
амнезия? Рози для себя обозначила это явление как синдром Хейверфорд и
надеялась, что ей подобное не грозит.
     - Как скажете, мэм, - ответил ювелир.  -  Правда,  мне  неприятно
выступать в роли  человека,  вынужденного  постоянно  сообщать  дурные
новости. Лично я считаю, что именно потому ломбарды  пользуются  такой
гнусной репутацией. Мы почти всегда принимаем на  себя  отвратительную
обязанность  говорить  людям,  что  многое  совсем  не  так,  как   им
представляется. А кому это понравится?
     - Никому, - согласилась она. - Никому не  понравится,  вы  правы,
мистер?..
     - Штайнер, - представился он. - Билл Штайнер. А мой  отец  -  Абе
Штайнер. Пожалуйста, вот наша визитная карточка.
     Он протянул ей визитку, но она с улыбкой покачала головой.
     - Вряд ли она мне понадобится. Хорошего вам дня, мистер Штайнер.
     Она направилась к выходу. В этот раз она  пошла  по  крайнему  от
двери проходу, потому что пожилой джентльмен продвинулся на  несколько
шагов к ней, держа в одной руке старый портфель, рвущийся по швам, а в
другой - несколько потрепанных книг. Она не знала,  собирается  ли  он
заговорить с ней, но была уверена, что  сама  не  имеет  ни  малейшего
желания вступать с ним в беседу. Больше всего ей сейчас хотелось  тихо
и быстро выйти из ломбарда "Либерти-Сити", сесть в автобус и как можно
скорее забыть, что она здесь побывала.
     Она лишь смутно сознавала, что идет  по  той  части  магазина,  в
которой на пыльных полках  по  обеим  сторонам  расставлены  группками
небольшие статуэтки и картины, как в рамках, так и без них. Голова  ее
была поднята, но она не смотрела на что-то определенное: настроение ее
совершенно не  годилось  для  того,  чтобы  любоваться  живописью  или
скульптурой, какими бы прекрасными они  ни  были.  И  тем  неожиданнее
оказалось то, что произошло.  Она  внезапно  остановилась,  словно  ее
дернули за плечи. Потом  Рози  вспоминала,  что  в  первое  мгновение,
собственно, и не видела картины. Скорее, наоборот; картина увидела ее.



                                  3


     То мощное притяжение, которое излучала картина, не имело аналогов
в предшествовавшей жизни Рози, однако она не сочла это чем-то странным
- вся ее жизнь на протяжении последнего месяца тоже беспрецедентна. Да
и сама притягательность картины не показалась ей  -  по  крайней  мере
поначалу  -  ненормальной.  Причина  проста:  после  четырнадцати  лет
замужества, после  четырнадцати  лет  с  Норманом  Дэниелсом,  -  лет,
проведенных за наглухо запертыми  дверями,  отрезавшими  ее  от  всего
остального мира, она разучилась понимать, что нормально,  а  что  нет.
Критерием правильности поведения мира в той или иной ситуации являлись
для нее телевизионные драмы и фильмы,  на  которые  изредка  водил  ее
Норман  (посещавший  все  без  исключения  фильмы  с  участием  Клинта
Иствуда).  В  пределах  столь   узких   рамок   реакция   на   картину
представлялась ей почти нормальной.  В  теле-  или  кинофильмах  герои
часто не могли устоять на ногах от охвативших их чувств.
     Впрочем, все это не имело никакого  значения.  Она  ощущала  лишь
направленный к ней призыв картины и мгновенно позабыла и о  неприятной
правде о кольце, которую сообщил ей ювелир,  и  о  намерении  поскорее
убраться из ломбарда, и о  том  облегчении,  которое  должна  была  бы
испытать со своими натертыми ногами при виде автобуса  голубой  линии,
тормозящего перед остановкой  у  "Горячего  горшка",  -  позабыла  обо
{всем}.  Одна  и  та  же  мысль  вертелась  в   голове:   "Посмотрите!
Посмотрите! Разве это не самая {замечательная} в мире картина?"
     Это было выполненное маслом полотно в деревянной раме около  трех
футов в ширину и двух в высоту.
     Слева картину подпирали остановившиеся старые часы, справа к  ней
прислонился  маленький  обнаженный  херувим.  Повсюду  стояли   другие
картины  (старая  пожелтевшая   фотография   Собора   Святого   Павла,
написанные акварелью фрукты в вазе,  гондолы,  рассекающие  рассветную
гладь канала, картина охоты),  но  она  ничего  не  замечала.  Все  ее
внимание поглотила картина, изображавшая женщину на  холме,  и  только
она. И по сюжету, и по исполнению она мало чем отличалась от картинок,
постепенно  гниющих  на  полках   ломбардов,   антикварных   лавок   и
придорожных сувенирных сараев, сотнями разбросанных по всей стране  (и
по всему миру, если на то пошло), однако {эта} картина  притягивала  к
себе ее взгляд, наполняя разум чистым, возвышенным  трепетом,  который
способны пробуждать лишь произведения  высочайшего  искусства:  песня,
вызывающая слезы, рассказ, позволяющий отчетливо увидеть  мир  глазами
автора,  стихотворение,  переполняющее  человека  радостным  ощущением
жизни, танец, на несколько минут заставляющий нас забыть о  неминуемой
смерти.
     Ее  эмоциональная  реакция   оказалась   настолько   неожиданной,
настолько  горячей  и  совершенно  не  связанной  с  прошлой,   полной
практицизма жизнью, что в первый миг разум ее  словно  споткнулся,  не
зная,  как  справиться  с  этим   непредвиденным   всплеском   чувств.
Секунду-другую она походила  на  трансмиссию,  резко  переведенную  на
нейтральную передачу - двигатель ревет, как сумасшедший, но ничего  не
происходит. Затем срабатывает сцепление, и трансмиссия  становится  на
свое место.
     "Наверное, мне хочется повесить ее в своем новом доме, поэтому  я
так разволновалась, - подумала она. - Эта картина - как  раз  то,  что
мне нужно, чтобы он стал по-настоящему моим".
     Она с жадной благодарностью ухватилась за  подвернувшуюся  мысль.
Верно, в новой квартире будет всего одна комната, но ей  обещали,  что
комната будет {большая}, с маленькой кухней в нише и отдельной ванной.
В любом случае это первое жилище за всю жизнь, которое  она  по  праву
сможет назвать своим, и только своим. Это очень важно, и от этого  все
предметы,  которые  она  подбирает  для  своего  нового   дома,   тоже
приобретают огромную важность... и первый предмет самый важный, потому
что он задает тон всему остальному.
     Да. Как бы ни расписывали ее будущую квартирку,  все  славословия
не способны изменить тот факт, что до нее там проживали,  сменяя  друг
друга, десятки одиноких бедных людей, и то же самое продолжится  после
нее. И все же новый дом станет для нее очень важным местом.  Последние
пять недель являлись неким промежуточным периодом, переходом от старой
жизни к новой. Въезд в квартирку, которую ей обещали, -  по-настоящему
начало ее новой жизни, ее {самостоятельной} жизни...  и  эта  картина,
которую  Норман  никогда  не  видел,  о  которой  не  выносил   своего
безапелляционного  суждения,  картина,  принадлежащая   {ей},   станет
символом новой жизни.
     Вот  таким   образом   ее   рассудок   -   здравый,   практичный,
категорически  отвергающий  все,  хотя   бы   отдаленно   напоминающее
сверхъестественное, не допускающий даже мысли о существовании мистики,
- одновременно объяснил, рационализировал и  оправдал  ее  неожиданную
реакцию на увиденную картину с изображением стоящей на холме женщины.



                                  4


     Из всех выставленных на стеллажах  картин  только  эта  была  под
стеклом (Рози вспомнилось, что писанные маслом холсты обычно не прячут
под стекло - кажется, они должны дышать или что-то  в  этом  роде),  в
левом нижнем углу был наклеен желтый ценник: "75".
     Она протянула обе руки (которые слегка вздрагивали) и взялась  за
рамку. Осторожно сняв картину с полки, она вернулась с ней к прилавку.
Старик с  потрепанным  портфелем  все  еще  стоял  на  своем  месте  и
по-прежнему наблюдал за ней, но Рози едва замечала  его.  Она  подошла
прямо к прилавку и бережно опустила картину перед Биллом Штайнером.
     - Нашли что-то по вкусу? - спросил он.  -  Да.  -  Она  постучала
пальцем по ценнику в углу  рамки.  -  Здесь  написано  семьдесят  пять
долларов и стоит знак вопроса. Вы сказали, что готовы дать  за  кольцо
пятьдесят долларов. Не захотите ли вы поменяться, я вам - вы мне.  Мое
кольцо за вашу картину?
     Штайнер обошел прилавок, поднял откидную доску  и  приблизился  к
Рози. Он посмотрел на картину с  таким  же  вниманием,  как  несколько
минут назад изучал ее кольцо... но в этот раз в его  взгляде  читалось
явственное удивление.
     - Что-то я ее не помню. По-моему, я вообще ее  раньше  не  видел.
Должно быть, старик раздобыл где-то. В нашем  семействе  он  считается
истинным ценителем искусства. Я же - всего лишь жалкий торговец.
     - Значит ли это, что вы не можете...
     - Торговаться? Прикусите язык!  Да  я  готов  торговаться  с  кем
угодно весь день с утра до вечера, если бы  мог.  Но  в  этот  раз  не
стану. Я счастлив сообщить вам, что с радостью приму предложенные вами
условия - даже баш на баш. И мне не придется смотреть, как вы  уходите
от нас, волоча за собой пудовую тяжесть,  оставшуюся  после  неудачной
сделки.
     И тут она совершила еще один поступок, которого никогда раньше не
совершала: Рози обхватила Билла Штайнера за шею и с чувством  чмокнула
в щеку.
     - Спасибо огромное! - воскликнула она. - Вы не представляете, как
я вам благодарна!
     Штайнер рассмеялся:
     - О Господи, всегда к вашим услугам. Если  не  ошибаюсь,  впервые
покупатель так эмоционально благодарит меня  в  этих  пыльных  стенах.
Может, вас заинтересует еще что-то из картин?
     Пожилой мужчина с портфелем - тот, которого Штайнер назвал Робби,
- приблизился к ним и посмотрел на картину.
     - Если  учесть,  что  большинство  посетителей,   уходя,   готовы
обругать тебя на чем свет стоит, можешь считать этот поцелуй  подарком
судьбы, - сказал он.
     - Так я и сделаю, - кивнул Билл. Рози почти не слышала  их  слов.
Она лихорадочно шарила в сумочке,  разыскивая  скомканную  салфетку  с
завернутым в нее кольцом. Поиск  занял  гораздо  больше  времени,  чем
следовало ожидать, потому что  взгляд  ее  то  и  дело  возвращался  к
картине на прилавке. {Ее} картине. Впервые она подумала о  комнате,  в
которую скоро переедет, с истинным нетерпением. Ее собственный дом,  а
не просто койка среди десятков таких  же.  Ее  собственный  дом  и  ее
собственная картина, висящая на стене. "Первым делом я повешу картину,
- подумала она. -  Да,  я  повешу  ее  в  первую  очередь".  Развернув
салфетку, она протянула кольцо Штайнеру,  но  он  некоторое  время  не
видел протянутой руки; он внимательно рассматривал картину.
     - Это оригинальное  полотно,  не  копия,  -  произнес  он,  -  и,
по-моему, очень неплохая вещь. Наверное, поэтому ее накрыли стеклом  -
кто-то решил. что так она лучше  сохранится.  Интересно,  что  это  за
здание у подножия холма? Сгоревшее ранчо на краю плантации?
     - Скорее, это развалины  храма,  -  тихим  голосом  выразил  свое
мнение старик с поношенным портфелем. - Похоже на греческий храм. Хотя
наверняка судить трудно, согласитесь.
     Действительно, судить было {трудно}, потому что здание, о котором
шла речь, почти до самой крыши пряталось за порослью молодых деревьев.
Пять  колонн  на  переднем  плане  увивал  дикий   виноград.   Шестая,
расколовшаяся на куски, лежала в зелени. Рядом  с  рухнувшей  колонной
валялась упавшая статуя,  почти  полностью  скрытая  травой  и  густым
кустарником, виднелось только  плоское  каменное  лицо,  обращенное  к
грозовым тучам, которыми художник щедро наполнил небо.
     - Да, - согласился Штайнер.