,
заросшие лотосом и папирусом, какие поля занесены песком, и так далее.
   Рамсес был в восторге от прекрасного вида и горячо благодарил  Отоя  за
доставленное ему удовольствие. Вернувшись, однако, во дворец и принявшись,
по совету отца, записывать свои впечатления, он убедился, что его сведения
о состоянии нома Аа нисколько не расширились.
   Несколько  дней  спустя  он  снова  потребовал  от   Отоя   объяснений,
касающихся управления области. Тогда достойный номарх велел собраться всем
чиновникам и пройти перед наследником, восседавшим на возвышении у дворца.
   Мимо   Рамсеса   проходили   старшие   и   младшие   казначеи,   писцы,
подсчитывающие урожай, вино, скот, ткани, старшины каменщиков, землекопов,
сухопутные  и  водные   инженеры,   врачеватели   всевозможных   болезней,
надсмотрщики рабочих полков, полицейские, писцы, судьи, смотрители  тюрем,
даже парасхиты и палачи. После них  достойный  номарх  представил  Рамсесу
весь штат его, царевича, личной  дворцовой  челяди.  Царевич,  к  немалому
своему удивлению, узнал, что в номе Аа и городе Сехеме у  него  на  службе
числятся: возничий, лучник, щитоносец, копьеносец и  секироносец,  десятка
полтора-два носильщиков, несколько  поваров,  виночерпиев,  цирюльников  и
множество других слуг, преисполненных к нему любви  и  преданности,  тогда
как он не имел о них никакого понятия.
   Наместник устал от этого скучного и бессмысленного смотра и пал  духом.
Его ужасала мысль, что он  ничего  не  понимает  и,  значит,  не  способен
управлять государством, но он даже самому себе боялся признаться в этом.
   Ведь если он не в состоянии управлять Египтом и люди узнают об этом,  -
что ему остается?.. Только смерть. Рамсес чувствовал, что  вне  трона  для
него не существует счастья, что, не имея власти, он не может жить.
   Однако, отдохнув несколько  дней,  насколько  можно  было  отдохнуть  в
сутолоке придворной жизни, он снова призвал к себе Отоя и сказал ему:
   - Я просил тебя, достойнейший номарх,  посвятить  меня  в  то,  как  ты
управляешь своим номом. Ты показал мне страну и чиновников,  но  я  ничего
еще не понимаю. Напротив, я чувствую себя, как человек в подземельях наших
храмов, который видит вокруг столько дорог, что не знает, по  какой  идти,
чтобы выбраться наружу.
   Номарх огорчился.
   - Что же мне делать? -  воскликнул  он.  -  Чего  ты  хочешь  от  меня,
повелитель? Скажи только слово, и я отдам  тебе  свою  власть,  богатство,
даже голову.
   И, видя, что наследник милостиво выслушивает эти уверения, продолжал:
   - Во время путешествия ты видел народ этого нома. Ты скажешь, что  были
не все. Правильно.  Но  я  прикажу,  чтобы  вышло  все  население,  а  его
насчитывается - мужчин, женщин, стариков и детей - около двухсот тысяч.  С
вершины пилона ты изволил созерцать наши земли. Но  если  ты  желаешь,  мы
можем осмотреть вблизи каждое поле, каждую деревню, каждую  улицу  Сехема.
Наконец, я показал тебе чиновников, среди которых  отсутствовали,  правда,
самые низшие, но повели - и все предстанут завтра и падут ниц перед тобой.
Что я должен еще сделать? Ответь мне, государь!
   - Я верю в твою преданность, - ответил царевич. - Но  объясни  мне  две
вещи: первое - почему уменьшились доходы его святейшества фараона;  второе
- что ты сам делаешь, управляя номом?
   Отой смутился. Наместник поспешил пояснить:
   - Я хочу это знать, так как я молод и только еще учусь управлять.
   - Но мудрость твоя сделала бы честь столетнему  старику!  -  пролепетал
номарх.
   - Вот почему, - продолжал свою мысль Рамсес, - мне необходимы советы  и
указания опытных людей. Будь же моим учителем.
   - Я все покажу и расскажу тебе. Дай только  выбраться  отсюда  в  такое
место, где нет этого шума...
   Действительно, во  дворце,  занимаемом  наместником,  во  внутренних  и
наружных дворах народ толпился, как на ярмарке. Все пили, ели, пели  песни
или состязались в беге, борьбе, и все  -  во  славу  наместника,  которому
служили.
   В половине третьего пополудни номарх приказал привести из конюшни  двух
лошадей и вместе с Рамсесом выехал за город. Придворные остались во дворце
и продолжали пировать еще веселее.
   День был прекрасный, прохладный, земля покрыта зеленью и  цветами.  Над
головами всадников раздавалось пение птиц. Воздух был полон благоуханий.
   - Как тут приятно - воскликнул Рамсес. - Первый раз  за  весь  месяц  я
могу собраться с мыслями. А мне уже начинало казаться, что у меня в голове
остановилась на постой целая колонна военных колесниц и проводит все дни и
ночи в ученьях.
   - Такова участь повелителей мира, - ответил номарх.
   Они  остановились  на  холме.  У  ног  их  расстилался   широкий   луг,
перерезанный голубым потоком. На севере и на юге белели стены городков. За
лугом до самого горизонта тянулись красноватые пески западной пустыни,  из
которой, словно из жаркой печи, доносилось по  временам  дыхание  знойного
ветра.
   На  лугу  паслись  бесчисленные  стада  домашних  животных:  рогатые  и
безрогие быки, овцы, козы,  ослы,  антилопы,  даже  носороги.  Тут  и  там
виднелись зеленые пятна болот, поросших водной  растительностью,  кишевших
дикими гусями, утками, голубями, аистами, ибисами и пеликанами.
   - Взгляни, государь, - сказал номарх, - вот картина нашей  страны  Кене
(*74), Египта. Осирис возлюбил эту полоску земли среди пустыни. Он  одарил
ее обильной растительностью и животными, дабы от них  была  польза.  Потом
добрый бог принял на себя человеческий облик и стал первым фараоном. Когда
же он почувствовал, что тело его дряхлеет, он покинул  его  и  вселился  в
своего сына, а затем и в его сына. Таким образом, Осирис живет  среди  нас
уже много столетий в образе фараона, пользуясь богатствами Египта, которые
он сам создал. Бог наш и господин разросся, подобно могучему  дереву.  Его
мощные ветви - это египетские цари, сучья - жрецы и номархи,  а  листья  -
аристократия. Бог зримый восседает на земном престоле и взимает со  страны
положенную ему дань. Бог незримый  принимает  жертвоприношения  в  храм  и
устами жрецов изъявляет свою волю.
   - Это правда, - заметил  царевич.  -  Об  этом  и  в  священных  книгах
написано.
   - Так как Осирис-фараон, - продолжал номарх, - не может сам  заниматься
земным хозяйством, то  он  поручил  наблюдать  за  своим  достоянием  нам,
номархам, ведущим от него свой род.
   - И это верно,  -  подхватил  Рамсес.  -  Иногда  лучезарный  бог  даже
воплощается  в  номарха  и  дает  начало  новой  династии.  Так   возникли
Мемфисская, Элефантинская, Фиванская, Ксоисская династии.
   - Все это совершенно справедливо,  государь,  -  продолжал  Отой.  -  А
теперь я отвечу тебе на то, о чем ты меня спрашивал. Что я делаю здесь,  в
номе?.. Я охраняю достояние Осириса-фараона и свою долю в нем. Взгляни  на
эти стада - ты видишь разных животных:  одни  дают  молоко,  другие  мясо,
третьи шерсть и кожу. Так же и население  Египта:  одни  доставляют  хлеб,
другие - вино, ткани, утварь, третьи строят дома. Мое дело  заключается  в
том, чтобы получить с каждого что следует и повергнуть к стопам фараона. Я
не мог бы сам углядеть за столь многочисленным стадом. Поэтому я  подобрал
себе верных собак и мудрых  пастухов:  одни  доят  животных,  стригут  их,
снимают с них шкуры; другие сторожат,  чтоб  не  украли  их  воры  или  не
растерзали хищники. Так и с номом: я не поспевал бы собирать все налоги  и
оберегать людей от зла; для этого у меня есть  чиновники,  которые  делают
то, что считают правильным, а мне отдают отчет в своих действиях.
   - Все это верно, - перебил Рамсес. - Я это знаю и понимаю. Однако  меня
удивляет, отчего уменьшились доходы его святейшества, хотя их так  усердно
охраняют?
   - Вспомни, - ответил номарх, - что бог Сет, хотя  и  приходится  родным
братом лучезарному Осирису, ненавидит его,  воюет  с  ним  и  препятствует
добрым его начинаниям. Он насылает мор на людей и скот, он делает так, что
разлив Нила бывает слишком мал или слишком бурен. В жаркое время  года  он
наносит на Египет тучи песку. В хороший год  Нил  доходит  до  пустыни,  в
плохой - пустыня подходит к Нилу, и царские доходы  поневоле  уменьшаются.
Взгляни, - продолжал он, указывая на луг, - как многочисленны  эти  стада,
но в дни моей молодости они были еще больше. А кто виноват в этом? Не  кто
иной, как Сет, против которого не устоять человеческим силам. Этот луг,  и
ныне огромный, когда-то был так велик, что с нашего места  не  видно  было
пустыни, которая теперь наводит на нас ужас. Там, где борются между  собой
боги, человек бессилен; где Сет побеждает Осириса, что могут сделать люди?
   Отой умолк. Царевич поник головой.  Немало  наслушался  он  в  школе  о
благости Осириса и злокозненности Сета и, еще будучи ребенком, возмущался,
как это до сих пор не разделались с последним.
   "Когда я вырасту, - думал он тогда, - и смогу держать в руке  копье,  я
разыщу Сета, и мы померяемся с ним силами!"
   А вот сейчас он смотрел на беспредельное пространство  песков,  царство
злокозненного бога, сокращавшего доходы Египта, но не  думал  о  борьбе  с
ним. Как бороться с пустыней? Ее можно только обойти или погибнуть в ней.



22

   Пребывание в номе Аа так утомило наследника, что  он  велел  прекратить
все торжества в его честь и объявить, чтобы во время его путешествия народ
не выходил его приветствовать. Свита удивлялась  и  даже  слегка  роптала.
Приказ, однако, был  выполнен,  и  жизнь  Рамсеса  снова  стала  несколько
спокойнее. У него оставалось время для занятий с солдатами - его  любимого
дела - и для того, чтобы привести в порядок свои мысли.
   Уединившись в самом отдаленном углу дворца, царевич много  размышлял  о
том, в какой мере он выполнил  повеление  отца.  Он  собственными  глазами
осмотрел ном Аа,  его  поля,  города,  познакомился  с  его  населением  и
чиновниками. Сам  проверил  и  убедился,  что  восточная  часть  провинции
подверглась вторжению пустыни, видел, что трудовое население, тупое  и  ко
всему безучастное, делает только то, что ему прикажут, - и то неохотно; и,
наконец, пришел к выводу, что истинно  и  беззаветно  преданных  людей  он
может найти только среди аристократии, представители которой или состоят в
родстве с фараоном, или принадлежат к военному сословию и являются внуками
солдат, воевавших под знаменем Рамсеса Великого.
   Во всяком случае, эти люди  искренне  привязаны  к  династии  и  готовы
служить ей с неподдельным  рвением.  Не  то,  что  простолюдины,  которые,
прокричав приветствия, бегут скорее к своим волам и свиньям.
   Но главная задача не была разрешена. Рамсес не только не выяснил причин
уменьшения царских доходов, но не был в состоянии даже как следует уяснить
себе, в чем корень зла и как исправить дело.  Он  чувствовал  только,  что
легендарная борьба бога Сета с богом Осирисом ничего не  разъясняет  и  не
указывает никаких средств, чтобы помочь беде.
   Между тем наследник, как будущий фараон, хотел получать большие доходы,
такие, какие получали прежние повелители Египта, и кипел гневом при  одной
мысли, что, вступив на престол, может оказаться таким же бедняком, как его
отец, если не беднее. "Никогда!" - говорил он, сжимая кулаки.
   Для того чтобы увеличить царские богатства, он готов  был  броситься  с
мечом на самого бога Сета и так же безжалостно изрубить его на куски,  как
сам Сет сделал это со своим братом Осирисом. Но вместо  жестокого  бога  и
его легионов перед ним была пустота, безмолвие и неизвестность.
   Терзаемый этими  мыслями,  он  однажды  обратился  к  верховному  жрецу
Мефресу.
   - Скажи мне, святой отец,  преисполненный  всякой  премудрости,  почему
доходы государства уменьшаются и каким образом можно было бы их увеличить?
   Верховный жрец воздел руки к небу.
   - Благословен дух, - воскликнул  он,  -  подсказавший  тебе,  достойный
господин, такие мысли... Молю богов, чтобы  ты  пошел  по  стопам  великих
фараонов, воздвиг по всему Египту богатые  храмы  и  с  помощью  плотин  и
каналов увеличил площадь плодородных земель!..
   Старик был так растроган, что даже прослезился.
   - Прежде всего, - перебил его царевич, - ответь мне на то, о чем я тебя
спрашиваю. Разве можно думать о постройке каналов и  храмов,  когда  казна
пуста? Египет постигло величайшее бедствие: его повелителям грозит нищета.
Это первое, что нужно  расследовать  и  исправить.  Остальное  само  собой
приложится.
   - Это, государь, ты узнаешь только в  храмах,  у  подножия  алтарей,  -
ответил верховный  жрец.  -  Только  там  может  быть  удовлетворено  твое
благородное любопытство.
   Рамсес сделал нетерпеливое движение.
   - Забота о храмах заслоняет перед вашим преосвященством  интересы  всей
страны, даже казну фараонов!.. - воскликнул он. - Я сам ученик  жрецов,  и
воспитывался под сенью храмов, и видел таинственные обряды, в  которых  вы
изображаете злокозненность Сета, смерть и возрождение  Осириса,  но  какой
мне в этом толк? Когда отец спросит меня,  как  наполнить  государственную
казну, мне нечего будет ему ответить.  Разве  просить  его,  чтоб  он  еще
больше и чаще молился, чем делал это до сих пор.
   - Ты богохульствуешь, царевич, ибо не знаешь высоких  таинств  религии.
Зная их, ты сам ответил бы на многие вопросы, которые тебя мучат.  А  если
бы ты видел то, что я видел, то поверил бы, что для Египта самое важное  -
это возвышение храмов и их служителей.
   "Старики всегда впадают в детство", - подумал Рамсес и прервал  беседу.
Верховный жрец Мефрес всегда был очень набожным, но в последнее время стал
проявлять в этом отношении даже странности.
   "Хорош бы я был, - размышлял про себя Рамсес, - если  б  отдал  себя  в
руки жрецов, чтобы участвовать в их ребяческих  обрядах.  Пожалуй,  Мефрес
заставил бы и меня по целым часам простаивать перед алтарем с воздетыми  к
небу руками, как делает он сам, очевидно, в ожидании чуда".
   В месяце фармути (конец января - начало февраля)  царевич  простился  с
Отоем, собираясь, переехать в ном Хак. Он поблагодарил номарха  и  знатных
сановников за великолепный прием, но в душе уносил печальное сознание, что
не справился с отцовским поручением.
   В   сопровождении   родственников   и   приближенных   Отоя   наместник
переправился на другой берег  Нила,  где  его  встретил  достойный  номарх
Ранусер с вельможами и жрецами. Как только он вступил на землю Хак,  жрецы
подняли ввысь статую бога Атума, покровителя области, чиновники пали  ниц,
а сам номарх преподнес ему золотой серп, прося,  чтоб  он,  как  наместник
фараона, начал жатву. Начиналась уборка ячменя.
   Рамсес взял серп, срезал несколько пучков колосьев и сжег их  вместе  с
благовониями перед статуей бога, охраняющего межи. После него то же  самое
сделали номарх и знатные вельможи. И, наконец, начали жатву крестьяне. Они
собирали только колосья, бросая их в мешки. Солома же оставалась в поле.
   После  выполнения  этих   обрядов,   которые   показались   ему   очень
томительными, наместник взошел на колесницу;  впереди  выступал  небольшой
отряд солдат, за ним жрецы; двое знатных вельмож вели  под  уздцы  лошадей
наместника.  Вслед  за  наместником,  на  другой  колеснице,  ехал  номарх
Ранусер, а за ним  многолюдная  свита  вельмож  и  придворных.  Народ,  по
приказанию Рамсеса, не выходил навстречу, но работавшие в  поле  крестьяне
при виде их падали ниц.
   Проехав таким образом несколько понтонных мостов,  переброшенных  через
рукава Нила и каналы, они к вечеру прибыли в город Он - столицу области.
   Несколько дней продолжались приветственные пиршества, оказание почестей
наместнику,  представление  ему  чиновников.  Наконец  Рамсес   потребовал
прекращения торжеств и попросил  номарха  познакомить  его  с  богатствами
нома.
   Осмотр начался на следующий день и продолжался несколько недель. Каждый
день на площади перед дворцом, где  жил  наместник,  собирались  различные
цехи ремесленников под предводительством цеховых старшин,  чтобы  показать
ему свои изделия.
   Приходили по очереди оружейники с мечами, копьями и  секирами,  мастера
музыкальных инструментов с дудками, рожками, бубнами  и  арфами.  За  ними
следовал многолюдный цех  столяров;  они  тащили  кресла,  столы,  диваны,
носилки   и   колесницы,   украшенные   богатыми   рисунками,   отделанные
разноцветным  деревом,  перламутром  и  слоновой   костью.   Потом   несли
металлическую кухонную посуду и утварь: кочерги, ухваты,  двуухие  горшки,
плоские  жаровни  с  крышками.  Ювелиры   хвалились   золотыми   перстнями
необычайной красоты, ручными и ножными браслетами из  электрона,  то  есть
сплава  золота  с  серебром,  цепями;  все  это  было   покрыто   искусной
художественной  резьбой,  усеяно  драгоценными  каменьями  или  расцвечено
эмалью.
   Замыкали шествие гончары, несшие больше ста сортов глиняной посуды. Там
были вазы, горшки, чаши, кувшины и кружки самой разнообразной  величины  и
формы, покрытые разноцветными рисунками, украшенные  головами  животных  и
птиц.
   Каждый цех преподносил наследнику в подарок свои  лучшие  изделия.  Они
заполнили большой зал, хотя между ними не нашлось  бы  и  двух  одинаковых
вещей. По окончании интересной, но утомительной церемонии  номарх  спросил
Рамсеса, доволен ли он. Тот ответил не сразу.
   - Более красивые вещи я видел лишь в храмах или во дворцах моего  отца.
Но так как их могут покупать только богатые люди, то я не  знаю,  получает
ли государство от них достаточный доход.
   Номарха удивило это  равнодушие  молодого  повелителя  к  произведениям
искусства и встревожила такая забота  о  государственных  доходах.  Желая,
однако, угодить Рамсесу, он стал водить его с тех пор по царским  фабрикам
и мастерским.
   Они посетили мельницы, где рабы с помощью нескольких сотен  жерновов  и
ступ превращали зерно в муку; побывали в пекарнях, где пекли хлеб и сухари
для армии, и на фабриках, где заготовляли впрок рыбу и  мясо;  осматривали
крупные кожевенные заводы и мастерские, где  делали  сандалии;  плавильни,
где выплавляли бронзу для посуды и оружия; кирпичные  заводы,  сапожные  и
портняжные мастерские.
   Предприятия эти помещались в восточной части города. Рамсес  осматривал
их сперва с любопытством, но скоро ему наскучил вид  рабочих,  запуганных,
исхудалых, с болезненным цветом лица и рубцами от дубинок на спине.
   Он  старался  проводить  как  можно  меньше   времени   в   мастерских,
предпочитая осматривать окрестности города Она. Далеко  на  востоке  видна
была пустыня, где в прошлом году происходили маневры. Как на ладони  видел
он тракт, по которому маршировали его полки, место, где  из-за  попавшихся
навстречу скарабеев метательные машины вынуждены были свернуть в  пустыню,
видел, может  быть,  даже  и  дерево,  на  котором  повесился  крестьянин,
вырывший канал. Вон с той возвышенности он вместе с  Тутмосом  смотрел  на
цветущую землю Гошен и бранил жрецов. Там между холмами он встретил Сарру,
к которой воспылало любовью его сердце.
   Как сейчас все изменилось!.. С тех пор как  Рамсес  благодаря  Херихору
получил корпус и наместничество, он перестал ненавидеть жрецов. Сарра  уже
стала  ему  безразлична  как  возлюбленная,  зато  все  больше  и   больше
интересовал его ребенок, которому она должна была дать жизнь.
   "Как она там живет? - думал царевич. - Давно уже нет от нее вестей".
   Когда он смотрел  так  вдаль,  на  восточные  возвышенности,  вспоминая
недавнее прошлое,  возглавлявший  его  свиту  номарх  Ранусер  решил,  что
наместник заметил какие-то злоупотребления и думает о  том,  как  наказать
его.
   "Что он мог увидеть? - волновался достопочтенный номарх. - То  ли,  что
половина кирпича продана финикийским купцам? Или что на складе не  хватает
десяти тысяч сандалий? Или, может быть, какой-нибудь  негодяй  шепнул  ему
что-нибудь о плавильнях?.."
   Ранусер был страшно обеспокоен.
   Вдруг царевич повернулся к свите и подозвал Тутмоса, который об