диться на войне.
   Он замолчал.
   Из глубины долины до них донесся какой-то  шум,  сперва  чуть  слышный,
потом все более и более явственный.
   Заслышав шум,  прижавшиеся  к  склону  горы  египетские  солдаты  стали
вскакивать, осматривать оружие,  перешептываться...  Но  короткая  команда
офицеров успокоила их, и снова над скалами воцарилась мертвая тишина.
   Тем временем шум вдали усиливался и перешел в  гул;  в  общем  звучании
множества голосов можно было различить песни, звуки  флейт,  скрип  возов,
лошадиное ржание  и  команду  предводителей.  У  Рамсеса  сердце  забилось
сильнее. Он не мог больше сдержать любопытства и вскарабкался на скалистый
выступ, откуда видна была значительная часть долины.
   Там, окруженный клубами желтоватой пыли, медленно подвигался  ливийский
корпус,  растянувшись  на  несколько  верст,  словно  змея,  кожа  которой
испещрена красными, синими и белыми пятнами. Впереди ехало десятка полтора
всадников; один из них - видный, в белой одежде - сидел на лошади, как  на
скамье, свесив обе ноги на левую сторону. За  всадниками  следовала  толпа
пращников в  серых  рубахах,  потом  какой-то  вельможа  в  носилках,  под
огромным зонтом. Дальше шел отряд копьеносцев в синих и  красных  одеждах,
потом огромная  толпа  почти  голых  людей,  вооруженных  палицами,  опять
пращники и копьеносцы, снова пращники, а  за  ними  вооруженные  косами  и
топорами люди в красном. Шли они  приблизительно  по  четыре  в  ряд.  Но,
несмотря на окрики офицеров, порядок все  время  нарушался  и  следовавшие
друг за другом четверки сбивались в кучу.
   С шумом и песнями ливийская змея  медленно  выползла  в  самую  широкую
часть долины, напротив завода и  озер.  Здесь  строй  сбился  еще  больше.
Шедшие впереди остановились, так как им было сказано,  что  в  этом  месте
будет привал; задние же ускорили шаг,  чтобы  поскорее  дойти  до  цели  и
отдохнуть. Некоторые выбегали из рядов и, кинув оружие на землю, бросались
в озеро или зачерпывали из него рукой  вонючую  воду;  другие,  присев  на
песок, доставали из мешка финики или пили из глиняных фляг воду с уксусом.
   Высоко над лагерем кружило несколько ястребов.
   При виде этой картины Рамсеса охватила невообразимая  скорбь  и  страх.
Перед глазами замелькали черные точки, голова закружилась, - в эту  минуту
он готов был отказаться от трона, лишь бы очутиться в другом  месте  и  не
видеть всего, что будет. Он соскользнул вниз и безумным  взглядом  смотрел
вперед.
   В это время к нему подошел Пентуэр и сильно тряхнул его за плечо.
   - Очнись, государь, - сказал он. - Патрокл ожидает приказа...
   - Патрокл? - повторил Рамсес и повернулся.
   Перед ним стоял Пентуэр, бледный, но  спокойный.  Немного  дальше  тоже
бледный Тутмос держал в дрожащей  руке  офицерский  свисток.  Из-за  холма
выглядывали солдаты, на лицах которых видно было глубокое волнение.
   - Рамсес, - повторил Пентуэр, - войска ждут приказа...
   Царевич с отчаянной решимостью посмотрел на жреца и сдавленным  голосом
произнес:
   - Начнем...
   Пентуэр поднял кверху свой блестящий талисман и начертил  им  несколько
знаков в воздухе. Тутмос тихо свистнул, свист этот повторился в отдаленных
ущельях справа и слева, и египетские пращники стали карабкаться на холмы.
   Был полдень.
   Рамсес постепенно пришел в себя и  внимательно  осмотрелся  кругом.  Он
видел свой штаб, отряд копьеносцев  и  секироносцев  под  командой  старых
офицеров и, наконец, пращников, медленно взбирающихся на скалы...  Он  был
уверен, что никто из этих людей не хочет  не  только  погибнуть,  но  даже
драться и шевелиться под этим палящим зноем.
   Вдруг с вершины одного из холмов раздался громоподобный голос,  мощный,
как львиный рык:
   - Солдаты его святейшества фараона, сокрушите этих ливийских  собак!  С
вами боги!
   И в ответ тотчас же прозвучал протяжный боевой клич египетской армии  и
оглушительный рев ливийцев.
   Наследник, которому незачем уже  было  скрываться,  поднялся  на  холм,
откуда хорошо была видна картина боя. Длинной цепью растянулись египетские
пращники, точно выросшие из-под земли, а в нескольких сотнях шагов от  них
кишели, утопая в клубах пыли, ливийские орды.  Послышались  звуки  рожков,
свистки и проклятия неприятельских офицеров, призывающих  к  порядку.  Те,
что отдыхали, вскочили  с  места,  те,  что  пили  воду,  схватив  оружие,
бросились к своим; среди  сутолоки  и  криков  беспорядочная  толпа  стала
строиться в шеренги.
   Тем временем египетские пращники метали по нескольку камней  в  минуту,
размеренно, спокойно, как на ученье. Начальники  указывали  своим  отрядам
группы неприятелей,  и  солдаты  в  несколько  минут  засыпали  их  градом
свинцовых пуль и камней. Рамсес видел,  как  после  каждого  такого  залпа
группа рассеивалась, часто оставляя на месте какого-нибудь солдата.
   Все же ливийцам  удалось  построиться  в  ряды  и  отступить  за  линию
нападения;  вперед  выступили  их  пращники  и  с  такой  же  быстротой  и
спокойствием  стали  отвечать  египтянам.  Время  от  времени  в  их  цепи
раздавался смех и крик ярости - это  означало,  что  от  их  ударов  падал
кто-нибудь из египетских пращников.
   Вскоре камни стали свистеть над головой царевича и  его  свиты.  Ловким
ударом одному из адъютантов перебило плечо,  у  другого  сбросило  шлем  с
головы, третий камень упал у ног наследника, разбился о  скалу  и  засыпал
ему лицо осколками, обжигающими, как кипяток.
   Ливийцы громко  хохотали,  выкрикивая  что-то;  быть  может,  проклятия
вражескому полководцу.
   Страх, жалость и пронизывающая все его существо скорбь в одно мгновение
покинули Рамсеса. Он не  видел  больше  людей,  которым  угрожали  муки  и
смерть; перед ним были  дикие  звери,  которых  надо  было  истребить  или
обезвредить.  Машинально  протянул  он  руку  к  мечу,  чтобы  повести   в
наступление ожидавших  приказа  копьеносцев,  но  его  остановило  чувство
гадливости. Он не станет пятнать себя кровью этой голытьбы!.. На что тогда
солдаты?
   Тем временем борьба продолжалась,  и  отважные  ливийские  пращники,  с
криками и даже с песнями, стали подвигаться вперед. С обеих сторон снаряды
жужжали, как шмели, гудели, как рои  пчел,  и,  встречаясь  в  воздухе,  с
треском ударялись друг о друга. Поминутно то на той, то на другой  стороне
кто-нибудь из воинов со стоном уходил в тыл  или  падал  мертвым.  Это  не
останавливало, однако, других;  они  дрались  с  яростью,  переходившей  в
неукротимое бешенство и самозабвение.
   Вдруг вдалеке на правом крыле  раздались  звуки  рожков  и  многократно
повторяемые крики. Это неустрашимый Патрокл, с утра успевший уже напиться,
ринулся на передний отряд неприятеля.
   - В атаку! - скомандовал царевич.
   Приказ тотчас же был повторен: зазвучал рожок, один, другой... десятый,
и  мгновенно  из  всех  ущелий   стали   выползать   египетские   сотники.
Рассыпавшиеся по холмам пращники удвоили свое рвение,  а  тем  временем  в
долине против ливийцев не спеша, но зато в полном  порядке,  выстраивались
колонны египетских копьеносцев и секироносцев.
   - Усилить центр! - скомандовал наследник.
   Рожок повторил приказ.
   За двумя колоннами первой линии встали еще две колонны.
   Не успели египтяне под градом камней и стрел закончить этот маневр, как
ливийцы по их примеру построились в восемь рядов против главного корпуса.
   - Подтянуть резервы! - приказал наследник. - Посмотри-ка,  -  обратился
он к одному из адъютантов, - готово ли левое крыло?
   Адъютант, чтобы лучше охватить взором долину, побежал туда, где дрались
пращники, и вдруг упал, но, падая, успел сделать знак рукой.  Вместо  него
бросился вперед другой офицер и быстро  вернулся  с  сообщением,  что  оба
фланга  корпуса,  которым  командовал  наследник,   находятся   в   полной
готовности.
   Шум со стороны отряда Патрокла усиливался, и вдруг над вершинами холмов
поднялись  густые  клубы  черного  дыма.  К  Рамсесу  подбежал  офицер   с
донесением от Пентуэра, что греческие полки подожгли лагерь ливийцев.
   - Прорвать центр! - скомандовал наследник.
   Несколько рожков один за другим заиграли сигнал "в  атаку".  Когда  они
смолкли,  в  центральной  колонне  раздалась  команда,  ритмическая  дробь
барабанов и мерный топот пехоты.
   - Раз... два!.. раз... два!.. раз... два!..
   Команда была повторена на правом и на левом  флангах.  Снова  затрещали
барабаны, и фланговые  колонны  двинулись  вперед:  раз...  два!..  раз...
два!..
   Ливийские пращники начали отступать, засыпая египетские войска камнями.
И хотя то и дело падал какой-нибудь солдат, колонны продолжали идти мерным
шагом, не нарушая строя: раз... два!.. раз... два!..
   Желтые клубы пыли, отмечая движение египетских батальонов,  становились
все  гуще  и  гуще.  Пращники  не  могли  уже  метать  камни;   воцарилась
сравнительная тишина, среди которой  раздавались  стоны  и  вопли  раненых
воинов.
   - Они даже  на  учениях  редко  так  маршировали,  -  заметил  царевич,
обращаясь к своему штабу.
   - Сегодня они не боятся палок, - пробурчал старый офицер.
   Расстояние между наступающими войсками египтян и ливийцами  уменьшалось
с каждой минутой, но варвары стояли недвижимо, а за  их  линией  появилась
какая-то длинная тень. Очевидно, к центру, которому грозила мощная  атака,
подходило подкрепление.
   Наследник сбежал с холма и  вскочил  на  лошадь.  Из  ущелий  выступили
последние египетские резервы и, построившись, ожидали приказа. За  пехотой
показалось несколько сот азиатских всадников на низкорослых, но выносливых
лошадях. Царевич поскакал за атакующими, и шагов  через  сто  ему  попался
новый холм,  невысокий,  но  с  которого  можно  было  обозреть  все  поле
сражения. Свита, азиатские конники, резервная колонна спешили следом.
   Рамсес нетерпеливо посмотрел в сторону левого фланга, откуда должен был
появиться Ментесуфис, но его не было. Ливийцы стояли, не двигаясь с места.
Положение с каждой минутой становилось серьезнее.
   Корпус Рамсеса был самый мощный, но против него были  выставлены  почти
все силы ливийцев. Количественно обе  стороны  были  равны.  Наследник  не
сомневался в победе, но его волновала мысль, что такой  сильный  противник
может нанести большой урон.
   Впрочем, всякое сражение имеет свои  неожиданности.  На  те  силы,  что
брошены в атаку, влияние полководца уже не распространяется, их у него уже
нет. В распоряжении царевича  оставался  только  резервный  полк  и  кучка
кавалерии, и если какая-нибудь из египетских колонн будет  разбита  или  к
неприятелю подоспеют новые подкрепления...
   Рамсес  провел  рукою  по  лбу.  В  этот  момент  он  почувствовал  всю
ответственность главнокомандующего.  Он  был  похож  на  игрока,  который,
поставив все, бросил уже кости и ждет, как они лягут.
   Египтяне находились в нескольких десятках шагов  от  ливийских  колонн.
Команда... рожки...  Барабанная  дробь  участилась,  и  шеренги  пустились
бегом: раз-два-три!.. раз-два-три!.. Но и со стороны неприятеля послышался
рожок, спустились наперевес два ряда копий, затрещали  барабаны.  Бегом...
Взвились  новые  клубы  пыли  и  слились  в  один  сплошной   туман.   Рев
человеческих  голосов,  треск  копий,  душераздирающие  стоны,   мгновенно
тонущие в общем шуме...
   По всей линии боя уже не видно было ни людей, ни оружия, и лишь  желтая
пыль растянулась исполинской змеей. Более густая  завеса  тумана  означала
место, где колонны сбились в схватке, более редкая - где был разрыв.
   После нескольких минут адского шума наследник заметил, что облако  пыли
на левом фланге постепенно загибается назад.
   - Усилить левый фланг! - скомандовал он.
   Половина резерва помчалась в указанном направлении и скрылась в  желтом
облаке. Но левый фланг уже выпрямился и одновременно правый стал  медленно
продвигаться вперед. Центр же, имевший наибольшее значение, не двигался  с
места.
   - Усилить центр! - скомандовал наследник.
   Вторая половина резерва двинулась вперед и скрылась в клубах пыли. Крик
на минуту усилился, но движения вперед не было видно.
   - Здорово дерутся, негодяи! - обратился к наследнику старый  офицер  из
свиты. - Как раз пора бы подойти Ментесуфису.
   Царевич подозвал командира азиатской кавалерии.
   - Посмотри-ка, туда, вправо, - сказал он, - там, должно  быть,  разрыв.
Вклинься туда осторожно, чтобы не потоптать наших солдат, и ударь во фланг
центральной колонны этих собак.
   - Они, должно быть, на цепи: очень уж долго стоят на месте,  -  ответил
со смехом азиат.
   Он оставил  с  царевичем  человек  двадцать  своих  кавалеристов,  а  с
остальными поскакал рысью исполнять  приказ,  выкрикивая:  "Да  живешь  ты
вечно, наш вождь!"
   Зной  был  нестерпимый.  Царевич  напрягал  зрение  и  слух,   стараясь
проникнуть сквозь стену пыли. Ждал... и  ждал...  Вдруг  он  вскрикнул  от
радости: среднее облако заколебалось и продвинулось вперед... Потом  опять
остановилось...    опять    продвинулось...    И     стало     подвигаться
медленно-медленно вперед...
   Стоял такой гул, что трудно  было  понять,  что  он  означает:  ярость,
победу или поражение.
   Вдруг правый фланг ливийцев стал как-то странно выгибаться и отступать.
Позади него показалось новое облако пыли. В то же время  прискакал  верхом
Пентуэр и крикнул:
   - Патрокл заходит ливийцам в тыл!
   Замешательство на правом фланге  увеличилось  и  стало  приближаться  к
центру.  Было  видно,  что  ливийцы  начинают  отступать  и  что  смятение
охватывает даже главную колонну.
   Весь штаб главнокомандующего лихорадочно следил за перемещением желтого
облака. Вскоре беспорядок захватил и левый фланг. Там среди  ливийцев  уже
началось бегство.
   - Пусть я не увижу завтра солнца, если это еще не победа! -  воскликнул
старый офицер.
   Прискакал гонец от жрецов, следивших с самого высокого холма  за  ходом
сражения, и сообщил, что на левом фланге видны отряды  Ментесуфиса  и  что
ливийцы окружены с трех сторон.
   - Они бежали бы уже все, как испуганные лани, - говорил, едва  переводя
дух, гонец, - если бы им не мешали пески.
   - Победа! Живи вечно, наш вождь! - вскричал Пентуэр.
   Был всего третий час.
   Азиатские конники крикливыми голосами распевали песни,  пуская  в  небо
стрелы в честь царевича. Штабные  офицеры  спешились,  бросились  к  ногам
наследника, сняли его с седла и подняли вверх, возглашая:
   - Вот могучий полководец! Ты растоптал врагов  Египта!  Амон  стоит  по
твою правую и левую руку, кто же может противостоять тебе?
   Тем временем ливийцы, все время отступая, поднялись на  южные  песчаные
холмы, преследуемые  египтянами.  Теперь  уже  поминутно  из  облака  пыли
выплывали всадники и мчались к Рамсесу.
   - Ментесуфис зашел им в тыл! - кричал один.
   - Две сотни сдались! - кричал другой.
   - Патрокл зашел им в тыл!
   - У ливийцев захвачено три знамени: барана, льва и ястреба!
   Вокруг штаба собиралось все больше и больше гонцов.  Люди  были  все  в
крови и в пыли.
   - Живи вечно! Живи вечно, наш вождь!
   Царевич то смеялся, то плакал от возбуждения.
   - Боги смилостивились надо мной, - говорил он свите. - Я думал, что  мы
проиграем... Печален жребий полководца, который не извлекает меча из ножен
и ничего не видит, но должен отвечать за все.
   - Живи вечно, победоносный полководец! - раздавались крики.
   - Хороша победа, - рассмеялся царевич.  -  Я  не  знаю  даже,  как  это
получилось...
   - Выиграл битву и сам удивляется, как это получилось! - крикнул  кто-то
из свиты.
   - Говорю вам, я так и не знаю, что такое бой.
   - Успокойся,  государь,  ты  так  мудро  расставил  войска,  -  ответил
Пентуэр, - что неприятель должен был пасть. А каким образом? Это уже  дело
полков.
   - Я даже не дотронулся до меча! Не видел ни одного ливийца! - жаловался
царевич.
   На южных взгорьях все  еще  клубилось  и  бурлило,  но  в  долине  пыль
начинала уже оседать. Тут и там, точно  сквозь  дымку,  видны  были  кучки
египетских солдат с поднятыми вверх копьями.
   Наследник повернул лошадь в ту сторону и  помчался  на  покинутое  поле
сражения, где только что происходила схватка центральных колонн. Это  была
широкая площадь в  несколько  сот  шагов,  вся  изрытая  глубокими  ямами,
усеянная телами раненых и убитых. С той стороны, откуда подъехал  царевич,
валялись длинной цепью египтяне, потом ливийцы - их было больше,  -  затем
вперемежку египтяне и ливийцы, дальше - почти одни ливийцы.
   Трупы лежали рядами, а кое-где по три-четыре трупа, один на другом.  На
песке темнели бурые пятна крови. Раны были ужасны: у одного  отрезаны  обе
руки, у другого рассечена пополам голова до самого  туловища,  у  третьего
вывалились внутренности... Некоторые еще бились в предсмертных судорогах и
изо рта, наполненного песком, вырывались проклятия или мольба о смерти.
   Наследник быстро проехал мимо, не оглядываясь, хотя  некоторые  раненые
приветствовали его слабеющими голосами. Немного дальше он встретил  первую
партию пленников, которые пали перед ним ниц, моля о пощаде.
   - Обещайте милость побежденным, выразившим покорность,  -  приказал  он
свите.
   Несколько всадников поскакали в разных направлениях.
   Вскоре послышался звук рожка и вслед за тем громкий голос:
   - По приказу  наследника-главнокомандующего,  раненых  и  пленников  не
убивать.
   В ответ на это раздались смешанные крики, должно быть, пленных.
   -  По  приказу   главнокомандующего,   -   звучал   певучий   голос   в
противоположной стороне, - раненых и пленных не убивать!..
   Между тем на южных холмах битва прекратилась, и  два  наиболее  крупных
соединения ливийцев сложили оружие перед греческими полками.
   Доблестный Патрокл из-за жары, как он сам говорил, или от горячительных
напитков, как полагали другие, едва держался в седле. Он вытер  слезящиеся
глаза и обратился к пленным.
   - Паршивые псы, -  кричал  он,  -  поднявшие  грешные  руки  на  войска
фараона! (Чтобы вас сожрали черви!) Вы  будете  раздавлены,  как  вши  под
ногтем благочестивого египтянина, если сейчас же не скажете, куда  девался
ваш предводитель. Чтоб  ему  проказа  изъела  ноздри  и  высосала  гнойные
глаза!..
   В этот момент подъехал  наследник.  Патрокл  почтительно  приветствовал
его, не прерывая допроса:
   - Велю нарезать ремней из вашей кожи и всех  посажу  на  кол,  если  не
узнаю сейчас же,  где  эта  ядовитая  гадина,  этот  помет  дикой  свиньи,
брошенный в навоз.
   - Вот где наш предводитель! - воскликнул один из ливийцев, указывая  на
кучку всадников, медленно уходивших в глубь пустыни.
   - Это что такое? - спросил наследник.
   - Презренный Муссаваса спасается бегством! - ответил Патрокл, чуть было
не свалившись с лошади.
   Кровь ударила Рамсесу в голову.
   - Так это Муссаваса? Спасается бегством? Эй! У кого там лучшие  кони  -
за мной!
   -  Ну,  теперь  заревет  этот  разбойник,  этот  погонщик  баранов,   -
расхохотался Патрокл.
   Пентуэр преградил царевичу дорогу.
   - Вашему высочеству нельзя преследовать беглецов.
   - Как? - вспылил наследник. - За все время сражения я ни разу не поднял
меча, а теперь должен выпустить  из  рук  ливийского  предводителя?..  Что
скажут солдаты, которых я посылал под копья и секиры?
   - Армия не может оставаться без главы.
   - Но здесь Патрокл, и  Тутмос,  и,  наконец,  Ментесуфис.  Какой  же  я
полководец, если мне  запрещено  преследовать  врага!  Ведь  они  всего  в
нескольких сотнях шагов и лошади у них измучены.
   - Через какой-нибудь час мы  будем  здесь  вместе  с  ними.  Тут  рукой
подать, - говорили азиатские всадники.
   - Патрокл! Тутмос! Оставляю на вас армию. Вы отдохните, а я  сейчас  же
вернусь! - крикнул наследник и, пришпорив лошадь, пустился рысью, увязая в
песке.
   За ним последовали двадцать конников и Пентуэр.
   - А ты зачем с нами, пророк? - спросил  его  царевич.  -  Ступай  лучше
спать. Ты оказал нам сегодня ценны