, а  вдобавок
берет и самих этих людей! В продолжение  трех  лет  он  пользуется  трудом
людей, которые  умеют  обрабатывать  и  засевать  землю,  собирать  зерно,
изготовлять муку и пиво, ткать одежды, строить дома и выделывать мебель. В
то же время фараон или номарх лишен на три года услуг этих людей.  Они  не
платят ему податей, не носят тяжестей за армией,  а  работают  на  жадного
финикиянина. Вам известно, досточтимые, что сейчас не проходит года, чтобы
в том или другом номе  не  вспыхнул  бунт  крестьян,  истощенных  голодом,
изнемогающих от работы, терпящих побои. Часть этих людей погибает,  другие
попадают в каменоломни, население страны все  убывает,  и  убывает  только
потому, что финикиянин дал кому-то кусок золота! Можно ли представить себе
большее бедствие? И в подобных условиях не будет ли Египет  год  за  годом
лишаться земли и людей? Удачные войны разорили нашу страну, и  финикийская
торговля золотом добивает ее.
   На лицах жрецов видно было удовлетворение;  им  приятнее  было  слушать
замечания насчет коварства финикиян, чем насчет роскоши,  какую  позволяют
себе писцы.
   Пентуэр сделал паузу, а потом обратился к наследнику.
   - И вот уже в течение нескольких месяцев, -  сказал  он,  -  ты,  слуга
божий Рамсес,  с  тревогой  спрашиваешь,  почему  уменьшились  доходы  его
святейшества царя. Мудрость богов доказала тебе, что не только  истощается
казна, но убывает и армия; и оба эти источника могущества  фараонов  будут
иссякать и далее. И окончится  это  полным  разорением  государства,  если
небеса не пошлют Египту повелителя, который остановит поток бедствий,  уже
несколько сот лет заливающий нашу страну. Когда у нас было много  земли  и
населения, казна фараонов  была  полна.  Надо,  следовательно,  вырвать  у
пустыни захваченные  ею  плодородные  земли,  а  с  народа  снять  тяготы,
ослабляющие его и сокращающие количество населения.
   Жрецы заволновались, опасаясь, что Пентуэр опять заговорит о  писцах  и
чиновниках.
   - Ты видел, царевич, своими собственными глазами,  и  все  видели,  что
пока народ был сыт, здоров и доволен, царская казна была полна.  Когда  же
народ стал беднее, когда женам и детям земледельца  пришлось  запрячься  в
плуг, когда пшеницу и мясо стали заменять им  семена  лотоса,  обеднела  и
казна. И если ты хочешь довести государство до того могущества, каким  оно
обладало до войн девятнадцатой династии, если желаешь, чтобы  фараон,  его
чиновники и армия имели всего в изобилии, обеспечь стране долговечный мир,
а народу благосостояние. Пусть снова взрослые  едят  мясо  и  одеваются  в
вышитые одежды, дети же играют  или  учатся  в  школе,  а  не  стонут  под
бременем невзгод и не умирают от  непосильной  работы.  Помни  также,  что
Египет носит на груди своей ядовитую змею.
   Присутствующие слушали с любопытством и страхом.
   - Змея, что высасывает кровь из народа, отнимает поместья у номархов  и
уменьшает могущество фараона, - это финикияне.
   - Вон их! - закричали присутствующие. - Не платить им долги, не пускать
их купцов, не принимать кораблей!
   Их успокоил великий жрец Мефрес, обратившийся к Пентуэру со слезами  на
глазах.
   - Я не сомневаюсь, - сказал он, - что  устами  твоими  говорит  с  нами
богиня Хатор, и не только потому, что человек не может быть столь мудрым и
всеведущим, как ты, но еще и потому, что я увидел над головой твоей сияние
в виде двух рогов. Благодарю тебя за великие слова,  которыми  ты  рассеял
наше неведение. Благословляю тебя и молю богов,  чтобы  они  сделали  тебя
моим преемником!
   Долго не смолкавшие возгласы  одобрения  поддержали  пожелания  высшего
сановника храма. Жрецы были тем более довольны, что  Пентуэр  не  затронул
вторично вопроса о писцах.  Мудрец  проявил  сдержанность:  он  указал  на
глубокую внутреннюю язву государства, но не разбередил ее и  этим  снискал
всеобщее одобрение.
   Рамсес не благодарил Пентуэра, а лишь прижал его голову к своей  груди.
Никто, однако, не сомневался, что проповедь великого пророка потрясла душу
наследника и заронила в нее семя, из которого, быть может, вырастут  слава
и счастье Египта.
   На следующий день Пентуэр, ни с кем не простившись, с  восходом  солнца
покинул храм и уехал в Мемфис. Рамсес несколько дней хранил молчание; сидя
у себя в келье или гуляя по темным коридорам храма, он  размышлял;  в  нем
происходила глубокая внутренняя работа.
   В сущности, Пентуэр не сказал ничего нового: все  жаловались  на  убыль
земли и населения в Египте, на нищету крестьян, на злоупотребления  писцов
и чиновников и на грабительство финикиян. Но проповедь пророка  привела  в
систему отрывочные доселе представления царевича, придала им  осязательные
формы и лучше осветила некоторые факты.
   Слова Пентуэра о финикиянах повергли его в ужас. Рамсес до сих  пор  не
понимал, как велик вред, который наносит этот народ его стране.  Ужас  его
был тем сильнее, что он ведь и сам отдал своих крестьян в аренду Дагону  и
был очевидцем того, как ростовщик выколачивает из них подати.
   Но мысль  о  личной  его  связи  с  финикийскими  ростовщиками  вызвала
неожиданное следствие: Рамсесу не хотелось думать о финикиянах. Как только
в душе  его  вспыхивало  возмущение  против  этих  людей,  оно  тотчас  же
заглушалось чувством стыда: ведь он был в некотором роде их пособником.
   Зато наследник прекрасно понял, как гибельно отражается на  государстве
убыль населения и земли, и на этом вопросе во время  одиноких  размышлений
сосредоточились все его мысли.
   "Если б у нас были, - рассуждал он про себя, - те два  миллиона  людей,
которые потерял Египет, можно было бы с их помощью не только  отвоевать  у
пустыни плодородные земли, но даже увеличить их площадь. А тогда, несмотря
на финикиян, наши крестьяне жили бы лучше и  доходы  государства  возросли
бы. Но откуда взять людей?"
   Случай подсказал ему ответ. Однажды вечером, прогуливаясь в саду храма,
Рамсес встретил группу рабов, захваченных Нитагором на восточной границе и
присланных в дар богине Хатор. Они  отличались  прекрасным  телосложением,
работали больше, нежели египтяне, и, так как их хорошо кормили, были  даже
довольны своею участью.
   При виде их, словно молния, озарила наследника новая мысль, и  он  чуть
не обезумел от волнения. Египту нужны люди, много людей, сотни тысяч, даже
миллионы, два миллиона. Так вот они - эти люди! Стоит только вторгнуться в
Азию, захватывая все по пути и  отправляя  в  Египет.  И  до  тех  пор  не
прекращать войны, пока у каждого египетского крестьянина не  будет  своего
раба.
   Так зародился в уме его  план,  простой  и  грандиозный,  осуществление
которого должно было дать государству людей,  крестьянам  -  помощников  в
работе, а казне фараона - неисчерпаемый источник дохода.
   Рамсес был в восторге. Однако  на  следующий  день  в  душе  его  снова
проснулось сомнение.
   Пентуэр особенно энергично подчеркивал, а еще раньше  говорил  об  этом
Херихор, что источником бедствий Египта были победоносные войны. И  отсюда
должно было следовать, что новые войны не помогут процветанию страны.
   "И Пентуэр и Херихор - великие мудрецы, - размышлял наследник.  -  Если
они считают войну вредной и если так  же  думает  великий  жрец  Мефрес  и
другие жрецы, то, может быть, в самом деле война  -  опасное  предприятие.
Это мнение, должно быть, верно, если его  поддерживают  столько  мудрых  и
святых людей".
   Наследник был глубоко  огорчен.  Он  придумал  простой  способ  вывести
Египет из упадка, а между тем жрецы утверждают,  что  именно  война  может
привести страну к окончательной гибели...
   Вскоре,  однако,  произошел   случай,   несколько   поколебавший   веру
наследника в правдивость жрецов или, вернее, пробудивший в нем  прежнее  к
ним недоверие.
   Как-то он шел с одним лекарем в библиотеку. Путь туда вел  через  узкий
темный коридор. Наследник поморщился и не захотел переступить через порог.
   - Я не пойду этой дорогой, - сказал он.
   - Почему? - спросил его удивленный спутник.
   - Разве  ты  не  помнишь,  святой  отец,  что  в  конце  коридора  есть
подземелье, в котором жестоко замучили какого-то предателя.
   - А! - вспомнил лекарь. - Это  подземелье,  куда  мы  перед  проповедью
Пентуэра лили расплавленную смолу.
   - И умертвили человека!
   Лекарь улыбнулся. Это был добродушный и  жизнерадостный  толстяк.  Видя
возмущение Рамсеса, он немного замялся и сказал:
   - Да, конечно, нельзя выдавать священные тайны.  Перед  всяким  большим
торжеством мы напоминаем об этом будущим жрецам.
   Тон его речи показался Рамсесу столь странным, что он  попросил  лекаря
высказаться яснее.
   - Я не могу выдать тайну, - ответил  тот,  -  но,  если  ты,  государь,
пообещаешь сохранить ее, я расскажу тебе одну историю.
   Рамсес согласился, и тот начал рассказывать:
   - Один египетский жрец,  обходя  храмы  языческой  страны  Арам  (*84),
встретил человека, хорошо  упитанного  и,  по-видимому,  довольного  своей
судьбою, который был  очень  бедно  одет.  "Объясни  мне,  -  сказал  жрец
веселому бедняку, - почему, хотя ты, по-видимому, и беден,  у  тебя  такой
вид, точно ты  кормишься  не  хуже  жреца,  ведающего  хозяйством  храма?"
Человек, оглянувшись, не подслушивает ли кто, ответил: "Потому что у  меня
очень жалобный голос и я состою при этом храме грешником,  который  терпит
муки. Когда народ собирается на богослужение, я  залезаю  в  подземелье  и
начинаю стонать и вопить, сколько хватит сил. За это меня весь  год  сытно
кормят, а за каждый день мученичества дают кувшин пива".  Так  делается  в
языческой стране Арам, - закончил жрец, приложив к губам палец. -  Помните
же, ваше высочество, что вы мне обещали, и думайте о  нашей  расплавленной
смоле, как вам угодно.
   Этот рассказ взволновал  Рамсеса.  Правда,  он  с  чувством  облегчения
узнал, что человек в храме не был замучен до смерти, но в  нем  проснулись
давние подозрения.
   Что жрецы обманывают простой народ, в этом Рамсес  не  сомневался.  Еще
когда он учился в жреческой школе,  он  видел  процессии  священного  быка
Аписа. Народ верил, что это Апис ведет жрецов,  между  тем  каждый  ученик
знал, что божественное животное идет туда, куда его гонят жрецы.
   Как знать, не была ли  вся  проповедь  Пентуэра  такой  же  "процессией
Аписа", предназначенной специально для него. Ведь так легко  рассыпать  по
земле разноцветную фасоль и не так  трудно  поставить  живые  картины.  Он
видел представления гораздо более грандиозные -  хотя  бы  борьбу  Сета  с
Осирисом, в которой участвовали несколько сот человек. А разве  и  это  не
было обманом, придуманным жрецами? Зрелище выдавалось за борьбу  богов,  а
между тем то были переодетые люди. Осирис погибал  в  борьбе,  хотя  жрец,
изображавший Осириса, был здоров, как носорог. Каких только не  показывали
там чудес: вода бурлила, гремел гром, сверкали молнии, земля содрогалась и
извергала огонь... и все это был обман. Почему же  представление  Пентуэра
должно быть правдой? Теперь у наследника были доказательства того, что его
обманывают. Ведь оказалась же мошенничеством история с человеком, которого
обливали смолой, но это не самое важное. Самым  важным,  и  в  чем  Рамсес
неоднократно убеждался, было то, что Херихор не хочет войны, и Мефрес тоже
не хочет войны, а Пентуэр - помощник одного из них и любимец другого.
   В душе наследника происходила борьба.  То  ему  казалось,  что  он  все
понимает, то все снова окутывалось туманом. То он был полон надежд, то  ни
во что не верил. С часу на час, изо дня в день он то возносился, то  падал
духом, как поднимаются и спадают воды Нила.
   Постепенно, однако, Рамсес приходил в равновесие,  и  к  тому  времени,
когда надо было покинуть храм, у него уже сложилось твердое мнение.
   Во-первых, ему стало ясно,  что  Египет  нуждается  в  земле  и  людях.
Во-вторых, что самый простой способ добыть людей  -  это  война  с  Азией.
Однако Пентуэр доказывал ему, что война может  только  увеличить  бедствия
страны. И вот возникал вопрос, говорит ли он правду или лжет.
   Мысль о том, что жрец говорил правду, приводила наследника в  отчаяние,
так как он не находил другого способа поднять благосостояние  страны.  Без
войны население Египта будет из года в год уменьшаться,  а  казна  фараона
увеличивать  свои  долги.  И  все  это   кончится   какой-нибудь   ужасной
катастрофой, которая может оказаться роковой для будущего правителя.
   А если Пентуэр лгал? Но  зачем?  Очевидно,  ему  внушали  это  Херихор,
Мефрес и другие жрецы. Но почему они противятся войне, какая им  от  этого
польза? Ведь каждая война приносит жрецам и фараону огромные богатства.
   Могли ли все-таки жрецы обманывать его в таком важном деле? Правда, они
часто прибегают ко лжи, но не в столь серьезных случаях и не тогда,  когда
вопрос  идет  о  будущности  и  самом  существовании  государства.  Нельзя
говорить, что они лгут всегда. Ведь они служат богам  и  стоят  на  страже
великих тайн. В их храмах обитают духи, в чем  Рамсес  и  сам  убедился  в
первую  же  ночь  своего  пребывания  здесь.  Но   если   боги   запрещают
непосвященным приближаться к своим алтарям и так ревностно охраняют храмы,
то почему они не охраняют Египет - эту величайшую для них святыню?
   Когда несколько дней спустя Рамсес после  торжественного  богослужения,
напутствуемый благословениями жрецов, покидал храм Хатор, его  мучили  два
вопроса.
   Может ли действительно война с Азией повредить Египту?
   Могут ли жрецы в этом вопросе обманывать его, наследника престола?



4

   Верхом, сопровождаемый несколькими офицерами, ехал наследник в  Бубаст,
знаменитую столицу нома Хабу.
   Прошел месяц паони и  начался  эпифи  (апрель  -  май).  Солнце  стояло
высоко, предвещая тяжелую для  Египта  знойную  пору.  Несколько  раз  уже
налетал страшный ветер пустыни. Люди и животные падали от жары, а на траву
и деревья ложилась серая пыль, которая убивает растения.
   Кончился сбор роз, и теперь их перерабатывали на масло, в полях  убрали
хлеба и клевер. Колодезные журавли непрерывно черпали илистую воду,  чтобы
оросить пашни и подготовить их к  новому  посеву.  Начинался  сбор  фиг  и
винограда.
   Воды Нила шли на убыль, каналы обмелели и распространяли зловоние.  Над
всей страной носилась тончайшая пыль, а с  неба  струились  потоки  жгучих
солнечных лучей.
   Несмотря на это, наследник был доволен. Ему наскучила жизнь  кающегося;
он тосковал по пирушкам, женщинам, шумной веселой жизни.
   Местность  здесь  была  плоская  и  изрезанная  каналами,  но  довольно
живописная. В номе Хабу жили  не  коренные  египтяне,  а  потомки  храбрых
гиксосов, некогда покоривших Египет и управлявших им в течение ряда веков.
   Чистокровные египтяне презирали этих  потомков  изгнанных  победителей.
Рамсес, однако, смотрел на них с удовольствием. Это были  рослые,  сильные
люди с гордой осанкой и  мужественным  лицом.  Они  не  падали  ниц  перед
наследником и офицерами, как египтяне, и смотрели на знатных молодых людей
без страха, но и без неприязни. На спине у них не  видно  было  рубцов  от
палочных ударов: писцы побаивались их, зная, что гиксос отвечает ударом на
удар, а иногда даже  убивает  своего  притеснителя.  Кроме  того,  гиксосы
пользовались покровительством фараона, так  как  их  население  поставляло
лучших солдат.
   По мере приближения к городу, храмы и дворцы которого видны были  из-за
облака пыли, словно сквозь дымку, местность становилась все оживленнее. По
широкому тракту и соседним каналам перевозили скот, пшеницу, плоды,  вино,
цветы, хлеб и множество других предметов, необходимых в быту. Поток  людей
и товаров, стремившийся по направлению к городу, густой и шумный, как  под
Мемфисом в дни больших праздников, был в  этих  местах  обычным  явлением.
Вокруг Бубаста круглый год царила базарная суета, утихавшая только ночью.
   Причина этого была простая:  город  славился  древним  храмом  Ашторет,
привлекавшим толпы паломников со всей  западной  Азии.  Без  преувеличения
можно сказать, что под Бубастом ежедневно располагалось в палатках  и  под
открытым небом до тридцати тысяч чужеземцев: шасу  или  арабов,  финикиян,
иудеев,  филистимлян  (*85),  хеттов,  ассирийцев  и  других.   Египетское
правительство  благосклонно  относилось  к  паломникам,  приносившим   ему
значительный доход, жрецы терпели их, а население соседних  номов  вело  с
ними оживленную торговлю.
   Еще за час пути до города стали попадаться мазанки и палатки  приезжих,
разбитые на голой земле. По  мере  приближения  к  Бубасту  число  их  все
возрастало и все чаще попадались на дороге  их  обитатели.  Одни  готовили
пищу под открытым небом, другие толпились вокруг  лавок,  где  продавались
прибывавшие непрерывно товары, третьи целыми  процессиями  направлялись  к
храму. То там, то  здесь  показывали  свое  искусство  укротители  зверей,
заклинатели змей, атлеты, танцовщицы  и  фокусники,  собирая  вокруг  себя
толпы народа. Над всей этой толпой царил зной и неумолкающий гул.
   У городских ворот Рамсеса встретили его придворные, а также номарх нома
Хабу с чиновниками. Однако встреча была настолько холодна, что  удивленный
наместник шепнул Тутмосу:
   - Что это вы смотрите на меня, точно я приехал обличать и наказывать?
   - Потому что у тебя, государь, - ответил его любимец, -  вид  человека,
который пребывал все время с богами.
   Он был прав. Аскетическая ли жизнь или общество ученых жрецов, а  может
быть, и длительные размышления изменили  Рамсеса.  Он  похудел,  кожа  его
потемнела, выражение лица  стало  серьезным,  а  осанка  -  степенной.  За
несколько недель он постарел на целые годы.
   На  одной  из  главных  улиц  города  толпилось  столько  народу,   что
полицейским пришлось прокладывать дорогу наследнику и его свите. Толпа  не
приветствовала его и даже как будто не замечала;  люди  собирались  вокруг
небольшого дворца, кого-то ожидая.
   - Что здесь происходит? - спросил Рамсес у номарха,  неприятно  задетый
равнодушием населения.
   - Здесь проживает Хирам, - ответил номарх,  -  тирский  князь.  Человек
милосердный, он каждый  день  раздает  щедрую  милостыню,  и  потому  сюда
сбегаются нищие.
   Наследник повернулся на лошади и, посмотрев, сказал:
   - Я вижу здесь работников фараона. Они  тоже  приходят  к  финикийскому
богачу за милостыней?
   Номарх промолчал. К счастью, они подъезжали к дворцу, и Рамсес забыл  о
Хираме.
   Несколько дней продолжались пиршества в честь наследника.  Но  на  этих
пиршествах не хватало веселья и не раз случались неприятные происшествия.
   Как-то одна из  женщин  наследника,  танцуя  перед  ним,  расплакалась.
Рамсес обнял ее и спросил, что с ней.
   Сперва  она  не  хотела  отвечать,  но,  ободренная  лаской  господина,
сказала, заливаясь слезами:
   - Повелитель, я и мои подруги - мы  все  родом  из  знатных  семей,  мы
принадлежим тебе, и нам должны оказывать уважение...
   - Разумеется, - ответил царевич.
   - А между тем твой казначей ограничивает наши расходы.  Он  хочет  даже
лишить нас служанок, без которых мы не можем ни умыться, ни причесаться.
   Рамсес призвал казначея и строго пригрозил ему, повелев  исполнять  все
требования высокородных девиц.
   Казначей пал ниц перед наместником  и  обещал  дать  им  все,  что  они
потребуют.
   Спустя несколько  дней  вспыхнули  беспорядки  среди  дворцовых  рабов,
которые жаловались, что их лишают вина.
   Наследник приказал выдать им  вино.  Но  на  следующий  день  во  время
военного парада к  нему  явилась  делегация  от  полков  с  всепокорнейшей
жалобой на то, что им уменьшили порции мяса и хлеба.
   Наследник и на этот раз распорядился, чтобы были  выполнены  требования
просителей. Однако вскоре его разбудили утром громкие крики у самых  ворот
дворца. Рамсес спросил, в чем дело. Воин, стоявший  в  карауле,  объяснил,
что собрались царские работники и требуют не выплаченное им жалован