л  Сэм.  -  Коллегии  нужно
сообщить о поведении наследника, но не в форме жалобы, а просто донесения.
   - И я такого же мнения, - присоединился к нему Ментесуфис.
   Увидев,  что  оба  жреца  против  него,  Мефрес  отказался  от   своего
требования. Но он не забыл нанесенного ему оскорбления и затаил  в  сердце
злобу. Это был  мудрый  и  набожный,  но  мстительный  старик.  Он  охотно
предпочел бы, чтобы ему отрубили руку, чем оскорбили его жреческий сан.



16

   По совету астрологов главнокомандующий со штабом должен  был  тронуться
из Бубаста в седьмой  день  месяца  атир.  В  этот  день  ("удачнейший  из
удачных") боги в небесах и люди  на  земле  торжествовали  победу  Ра  над
врагами; тот, кто появлялся на свет в этот день, умирал обычно в  глубокой
старости, окруженный почетом. Этот день считался также  благоприятным  для
беременных женщин и  торговцев  тканями  и  неблагоприятным  для  мышей  и
лягушек.
   Став главнокомандующим, Рамсес с  жаром  принялся  за  дело.  Он  лично
встречал каждый приходящий полк, проверял его вооружение, обмундирование и
обозы. Приветствуя новобранцев, он призывал их  усердно  учиться  военному
искусству   на   погибель   врагам   и   во    славу    фараона.    Рамсес
председательствовал на всех военных  советах,  присутствовал  при  допросе
каждого  шпиона  и  собственной  рукой  отмечал  на   карте   передвижение
египетских войск и расположение неприятеля. Главнокомандующий  так  быстро
переезжал с места на место, что его ожидали повсюду, но он всегда  налетал
неожиданно, как ястреб. Утром его видели южнее Бубаста,  где  он  проверял
продовольствие; через час он уже был на северной стороне, где обнаруживал,
что в таком-то полку не хватает ста пятидесяти человек, а к вечеру, догнав
переднее охранение, присутствовал при переправе войск через нильский рукав
и производил осмотр двухсот военных колесниц.
   Святой Ментесуфис, помощник Херихора, хорошо знавший военное  дело,  не
мог надивиться на Рамсеса.
   - Вам известно, святые братья, - говорил Ментесуфис Сэму и  Мефресу,  -
что я не люблю  наследника  с  тех  пор,  как  обнаружил  в  нем  злобу  и
коварство,  но  -  да  будет  Осирис  мне  свидетелем,  -  юноша  этот   -
прирожденный полководец. Скажу вам нечто  невероятное:  мы  подтянем  свои
силы к границе на три-четыре дня раньше, чем можно было  ожидать.  Ливийцы
уже проиграли войну, хотя еще не слышали свиста нашей стрелы!
   -  Тем  более  опасен  для  нас  такой  фараон,  -  заметил  Мефрес  со
стариковским упрямством.
   К вечеру шестого дня месяца атир царевич Рамсес принял ванну и  объявил
штабу, что завтра за два часа до восхода солнца они выступают.
   - А теперь я хочу выспаться, - закончил он.
   Но сделать это было труднее, чем сказать.
   По всему городу разгуливали солдаты, а рядом с  дворцом  стоял  лагерем
полк, где они ели, пили и распевали песни, ничуть не помышляя об отдыхе.
   Рамсес ушел  в  самую  отдаленную  комнату,  но  и  там  его  поминутно
беспокоили: прибегал какой-нибудь офицер  с  маловажным  докладом  или  за
приказом, который мог  быть  дан  на  месте  командиром  полка;  приводили
шпионов, которые не сообщали ничего нового;  являлись  знатные  господа  с
ничтожными отрядами, предлагая услуги в качестве  добровольцев;  приходили
финикийские  купцы,  желавшие  получить  новые  поставки  для   армии,   и
поставщики с жалобой на вымогательство военачальников.
   Не  было  также  недостатка  в  прорицателях  и   астрологах,   которые
предлагали царевичу перед битвой составить гороскоп, в магах, предлагавших
надежные амулеты против  стрел  и  снарядов.  Все  эти  люди  без  доклада
врывались в комнату наследника: каждый из них считал, что судьбы  войны  в
его  руках   и   что   это   дает   ему   право   свободного   доступа   к
главнокомандующему.
   Наследник терпеливо выслушивал  всех.  Но  когда  вслед  за  астрологом
ворвалась к нему одна из женщин с претензией, что Рамсес, очевидно, больше
не любит ее, так как не пришел к ней проститься, а через четверть часа  за
окном раздался плач других, - он не выдержал и позвал Тутмоса.
   - Посиди здесь в комнате и, если  хватит  охоты,  утешай  женщин  моего
дома. А я спрячусь где-нибудь в саду, иначе я не засну и буду утром  похож
на мокрую курицу.
   - А где мне искать тебя в случае надобности?
   - Нигде, - засмеялся наследник, - я сам найдусь, когда заиграют подъем.
   Сказав это, царевич накинул на себя длинный плащ с капюшоном и убежал в
сад.
   Но и в саду бродили солдаты, поварята и другая прислуга, потому что  на
всей дворцовой территории порядок был нарушен,  как  обычно  бывает  перед
походом. Заметив это, Рамсес свернул в самую глухую часть парка, нашел там
обвитую виноградом беседку и с наслаждением бросился на скамью.
   - Здесь-то уж не найдут меня ни жрецы, ни бабы, - пробормотал он.
   И в одно мгновение заснул как убитый.
   Финикиянка Кама уже  несколько  дней  чувствовала  себя  нездоровой.  К
нервному раздражению присоединилось какое-то странное недомогание и боль в
суставах. Кроме того, она чувствовала зуд в лице,  особенно  на  лбу,  над
бровями.
   Эти незначительные признаки заболевания до того встревожили ее, что она
уже не думала о том, что ее убьют, и целыми днями сидела  перед  зеркалом,
приказав служанкам делать, что им угодно, но только не беспокоить ее.  Она
не думала теперь ни о  Рамсесе,  ни  о  ненавистной  Сарре,  а  пристально
разглядывала какие-то пятна на лице, которых чужой глаз  даже  не  заметил
бы.
   - Пятна... да, пятна... - шептала она про себя в испуге. - Два,  три...
О Ашторет! Ведь ты не захочешь так покарать свою  жрицу.  Лучше  смерть...
Впрочем, что за глупости? Когда я потру  лоб  пальцами,  пятна  становятся
краснее. Должно быть, меня укусило какое-то насекомое или я умастила  лицо
несвежим маслом; умоюсь, и до завтра все пройдет...
   Но назавтра пятна не исчезли.
   Кама позвала служанку.
   - Погляди на меня, - сказала она ей, пересев в  более  темный  угол.  -
Посмотри... - повторила  она  взволнованно.  -  Ты  видишь  на  моем  лице
какие-нибудь пятна?.. Только не подходи близко!..
   - Я ничего не вижу, - отвечала невольница.
   - Ни под левым глазом... ни  над  бровями?..  -  спрашивала  Кама,  все
больше раздражаясь.
   - Соблаговоли, госпожа, повернуть свое божественное  лицо  к  свету,  -
попросила служанка.
   Это предложение привело Каму в бешенство.
   - Вон отсюда, негодная, - крикнула она,  -  и  не  показывайся  мне  на
глаза!
   Когда служанка убежала,  ее  госпожа  бросилась  к  туалету  и,  открыв
какие-то банки, нарумянила себе кисточкой лицо.
   Под вечер, чувствуя боль в суставах и  мучительное  беспокойство,  Кама
велела позвать  лекаря.  Когда  ей  доложили  о  его  приходе,  она  опять
поглядела на себя в зеркало, в припадке безумия бросила его на  пол  и  со
слезами стала кричать, что лекарь не нужен.
   Шестого атира она весь день ничего не ела и не  хотела  никого  видеть.
Когда  стемнело  и  в  комнату  вошла  невольница  со  светильником,  Кама
бросилась на  ложе  и  закутала  голову  покрывалом.  Приказав  невольнице
поскорее уйти, она села в  кресло,  подальше  от  светильника,  и  провела
несколько часов в полудремотном оцепенении.
   "Нет никаких пятен, - думала она, - а если и есть, то не те...  Это  не
проказа!.."
   - О боги!.. - вдруг закричала она, падая ниц. - Не  может  быть,  чтобы
я... Спасите меня!.. Я вернусь в святой храм... я искуплю свой  грех  всей
жизнью...
   Потом снова успокоилась.
   "Нет никаких пятен... Вот уже несколько дней, как я натираю себе  кожу,
она и покраснела... Откуда это может  быть!..  Слыханное  ли  дело,  чтобы
жрица, женщина наследника престола, заболела  проказой!  О  боги!..  Этого
никогда не было, с тех пор как свет стоит!.. Она поражает только  рыбаков,
каторжников и нищих евреев. Ах, эта подлая еврейка! Пусть боги покарают ее
этой болезнью!"
   В эту минуту в окне ее комнаты, которая была на втором этаже, мелькнула
чья-то тень. Потом  послышался  шорох,  и  в  комнату  прыгнул...  царевич
Рамсес...
   Кама остолбенела.  Но  вдруг  схватилась  за  голову,  и  в  глазах  ее
отразился беспредельный ужас.
   - Ликон, - пролепетала она. -  Ликон,  ты  здесь?  Ты  погибнешь!  Тебя
ищут...
   - Знаю, - ответил грек с презрительным смехом, - за  мною  гонятся  все
финикияне и вся полиция фараона. И все же я у тебя, а  только  что  был  у
твоего господина.
   - Ты был у наследника?
   - Да, в его собственной опочивальне.  И  оставил  бы  в  груди  Рамсеса
кинжал, если бы злые духи не  унесли  его  куда-то...  Должно  быть,  твой
любовник пошел к другой женщине...
   - Чего тебе надо здесь? Беги! - шептала Кама.
   - Только с тобой! На улице ждет колесница, мы домчимся в ней до Нила, а
там моя барка.
   - Ты с ума сошел. Весь город и все дороги полны солдат...
   - Поэтому-то мне и удалось проникнуть во дворец. И нам легко будет уйти
незамеченными. Собери все драгоценности. Я сейчас вернусь за тобой...
   - Куда же ты идешь?
   - Поищу твоего господина, - ответил он. - Я не  уйду,  не  оставив  ему
памяти по себе...
   - Ты с ума сошел!
   - Молчи! - воскликнул он, бледнея  от  ярости.  -  Ты  еще  будешь  его
защищать...
   Финикиянка задумалась, сжав  кулаки,  в  глазах  ее  сверкнул  зловещий
огонь.
   - А если ты не найдешь его? - спросила она.
   - Тогда я убью несколько спящих солдат, подожгу дворец... Да... я и сам
не знаю, что сделаю... Но память по себе я оставлю... без этого я не уйду!
   В больших глазах финикиянки была такая злоба, что Ликон удивился.
   - Что с тобой? - спросил он.
   - Ничего. Слушай, ты никогда  не  был  так  похож  на  наследника,  как
сейчас. Самое лучшее, что ты можешь сделать...
   Она нагнулась к его уху и стала шептать.
   Грек слушал с изумлением.
   - Женщина, - сказал он, - злейшие духи говорят твоими устами. Да, пусть
на него падет подозрение.
   - Это лучше, чем кинжал, - ответила она со смехом, - не правда ли?
   - Мне такое никогда не пришло бы в голову! А может быть, лучше обоих?
   - Нет, пусть она живет. Это будет моя месть.
   - Ну и жестокая же у тебя  душа!  -  прошептал  Ликон.  -  Но  мне  это
нравится. Мы расплатимся с ним по-царски.
   Он бросился к окну и исчез. Кама, забыв о себе, чутко прислушивалась.
   Не прошло и четверти часа после  ухода  Ликона,  как  со  стороны  чащи
смоковниц донесся пронзительный женский крик. Он повторился несколько  раз
и умолк. Вместо ожидаемой радости Каму охватил ужас. Она упала на колени и
безумными глазами вглядывалась в темноту сада.
   Внизу послышались чьи-то бегущие шаги, и в окне опять появился Ликон  в
темном плаще. Он порывисто дышал, и руки у него дрожали.
   - Где драгоценности? - спросил он сдавленным голосом.
   - Оставь меня, - ответила она.
   Грек схватил ее за горло.
   - Несчастная, - прошептал он, - ты не понимаешь, что не  успеет  солнце
взойти, как тебя посадят в темницу и через несколько дней задушат.
   - Я больна...
   - Где драгоценности?
   - Под кроватью...
   Ликон прыгнул в комнату,  схватил  светильник,  достал  из-под  кровати
тяжелую шкатулку, накинул на Каму плащ и потащил ее за собой.
   - Бежим!  Где  дверь,  через  которую  ходит  к  тебе...  этот...  твой
господин?
   - Оставь меня...
   - Вот как! Ты думаешь, что я тебя здесь оставлю? Сейчас  ты  мне  нужна
так же, как собака, потерявшая чутье... но  ты  должна  пойти  со  мной...
Пусть твой господин узнает, что есть кто-то  получше  его.  Он  похитил  у
богини жрицу, а я заберу у него возлюбленную...
   - Но говорю тебе, что я больна...
   Грек выхватил из-за пояса кинжал и приставил ей к горлу. Она вздрогнула
и прошептала:
   - Иду, иду...
   Через потайную дверь они выбежали из павильона. Со  стороны  дворца  до
них доносились голоса солдат, сидевших вокруг костров.
   Между  деревьев  мелькали  огни  факелов,  мимо  то  и  дело   пробегал
кто-нибудь из челяди наследника. В воротах их задержала стража.
   - Кто идет?
   - Фивы, - ответил Ликон.
   Они беспрепятственно вышли на улицу и скрылись  в  переулках  квартала,
где жили чужеземцы.
   За два часа до рассвета в городе раздались звуки рожков и барабанов.
   Тутмос еще крепко спал, когда царевич стащил с него плащ  и  крикнул  с
веселым смехом:
   - Вставай, недремлющий военачальник! Полки уже тронулись!
   Тутмос присел на кровати и стал протирать заспанные глаза.
   - А, это ты, государь? - спросил он, зевая. - Ну как выспался?
   - Как никогда, - ответил Рамсес.
   - А мне бы еще поспать.
   Оба приняли ванну, надели  кафтаны  и  полупанцири  и  сели  на  коней,
которые рвались из рук стремянных.
   Вскоре наследник с небольшой свитой покинул город, опережая  на  дороге
медленно  шагавшие  колонны.  Нил  сильно  разлился,   и   царевич   хотел
присутствовать при переправе войск через каналы и броды.
   Когда солнце взошло, последняя повозка была уже далеко  за  городом,  и
достойный номарх Бубаста заявил своим слугам:
   - Теперь я лягу спать, и несдобровать тому, кто меня разбудит до ужина.
Даже божественное солнце отдыхает каждый день, а я не  ложился  с  первого
атира.
   Но не успел он отдать  приказание,  как  пришел  полицейский  офицер  и
попросил принять его по особо важному делу.
   - Чтоб вас всех земля поглотила! -  выругался  вельможа.  Однако  велел
офицеру войти и недовольно спросил: - Неужели нельзя было подождать?  Ведь
Нил еще не убежал...
   - Случилось большое несчастье, - сказал полицейский офицер. - Убит  сын
наследника престола.
   - Что? Какой? - вскричал номарх.
   - Сын еврейки Сарры.
   - Кто убил? Когда?
   - Сегодня ночью.
   - Кто же это мог сделать?
   Офицер развел руками.
   - Я спрашиваю, кто убил? -  повторил  номарх,  скорее  испуганный,  чем
возмущенный.
   - Господин мой, изволь сам произвести следствие. Уста мои  отказываются
повторить то, что слышали уши.
   Номарх пришел в  ужас.  Он  велел  привести  слуг  Сарры  и  послал  за
верховным  жрецом  Мефресом.  Ментесуфис,   как   представитель   военного
министра, отправился с царевичем в поход.
   Явился удивленный вызовом Мефрес.  Номарх  рассказал  ему  об  убийстве
ребенка и о том, что полицейский офицер не  решается  повторить  показания
свидетелей.
   - А свидетели есть? - спросил верховный жрец.
   - Ожидают твоего приказа, святой отец.
   Ввели привратника Сарры.
   - Ты знаешь, - спросил номарх, - что ребенок твоей госпожи убит?
   Человек грохнулся наземь.
   - Я даже видел честные останки младенца, которого ударили  о  стену,  и
удерживал нашу госпожу, когда она с криком бросилась в сад.
   - Когда это случилось?
   - Сегодня после полуночи. Сейчас  же  после  прихода  к  нашей  госпоже
царевича, - ответил привратник.
   - Как, значит, царевич был ночью у вашей госпожи? - спросил  Мефрес.  -
Странно, - шепнул он номарху.
   Вторым  свидетелем  была  кухарка  Сарры,  третьим   прислужница.   Обе
утверждали, что после полуночи царевич поднялся в комнату их  госпожи.  Он
пробыл там недолго, потом выскочил в сад, а вслед за ним с ужасным  криком
выбежала Сарра.
   - Но ведь царевич всю ночь не выходил из своей  спальни  во  дворце!  -
сказал номарх.
   Полицейский офицер покачал головой и заявил,  что  в  прихожей  ожидает
несколько человек из дворцовой прислуги.
   Их позвали. Из вопросов, заданных Мефресом, выяснилось,  что  наследник
не спал во дворце. Он покинул свою спальню  до  полуночи  и  ушел  в  сад.
Вернулся он с первой побудкой.
   Когда увели свидетелей и оба сановника остались одни, номарх со  стоном
бросился на пол и заявил Мефресу, что тяжело болен и готов скорее лишиться
жизни, чем вести  следствие.  Верховный  жрец  был  чрезвычайно  бледен  и
взволнован. Он возразил,  однако,  что  дело  необходимо  расследовать,  и
именем фараона приказал номарху отправиться вместе с ним к жилицу Сарры.
   До сада наследника было недалеко, и  оба  сановника  скоро  прибыли  на
место преступления.
   Поднявшись в комнату, они увидели  Сарру,  стоявшую  на  коленях  перед
колыбелью и словно кормящую ребенка грудью. На стене и на  полу  багровели
кровавые пятна.
   Номарх почувствовал такую слабость, что вынужден был  присесть.  Мефрес
же был невозмутим. Он подошел к Сарре, дотронулся до ее плеча и произнес:
   - Госпожа, мы явились сюда от имени его святейшества...
   Сарра порывисто вскочила на ноги и закричала душераздирающим голосом:
   - Будьте прокляты! Вам хотелось иметь израильского царя? Вот он  -  ваш
царь! О, зачем я, несчастная, послушалась ваших предательских советов.
   Она зашаталась и со стоном припала к колыбели.
   -  Мой  сынок...  мой  маленький  Сети...  Такой  был  красивый,  такой
умненький... Уже тянулся ко мне ручонками... Яхве, - крикнула она, - верни
мне его, ведь ты все можешь!.. Боги египетские, Осирис... Гор...  Исида...
ведь ты сама была матерью! Не может быть, чтобы в небесах никто не услышал
моей мольбы... Такая крошка... Гиена и та сжалилась бы над ним.
   Верховный  жрец  помог  ей  подняться.  Комнату  заполнила  полиция   и
прислуга.
   - Сарра, - сказал верховный жрец, - от имени его святейшества  фараона,
владыки Египта, предлагаю тебе и повелеваю ответить, кто убил твоего сына?
   Она смотрела в пространство, как безумная, водя рукою  по  лбу.  Номарх
подал ей воды с вином, а одна из женщин брызнула на нее уксусом.
   - От имени его святейшества,  -  повторил  Мефрес,  -  повелеваю  тебе,
Сарра, назвать имя убийцы.
   Присутствующие попятились к двери. Номарх в страхе зажал руками уши.
   -  Кто  убил?  -  проговорила  Сарра  сдавленным  голосом,   пристально
вглядываясь в лицо Мефреса, - ты спрашиваешь, кто убил? Знаю я вас, жрецы!
Знаю, какая у вас совесть!
   - Ну, кто же? - настаивал Мефрес.
   - Я, - закричала нечеловеческим голосом Сарра. - Я убила моего  ребенка
потому, что вы сделали его евреем.
   - Это ложь! - прошипел верховный жрец.
   - Я! Я! - повторяла Сарра. - Эй, люди,  кто  меня  видит  и  слышит,  -
обратилась она к присутствующим, - знайте, это я его убила!  Я!  Я!  Я!  -
кричала она, колотя себя в грудь.
   Услышав столь явное самообвинение, номарх пришел в себя  и  с  жалостью
смотрел на Сарру; женщины рыдали, привратник утирал слезы.  Только  святой
Мефрес злобно  сжимал  посиневшие  губы.  Обратившись  к  полицейским,  он
произнес громко и отчетливо:
   - Слуги царя! Возьмите эту женщину и отведите ее в здание суда.
   - И сын мой пойдет со мной! - вскричала Сарра, бросаясь к колыбели.
   - С тобой, с тобой, бедная женщина, - сказал  номарх  и  закрыл  руками
лицо.
   Оба сановника вышли  из  комнаты.  Полицейский  офицер  велел  принести
носилки и с величайшей почтительностью повел Сарру вниз. Несчастная  взяла
из колыбели окровавленный сверток и без сопротивления села в носилки.
   Вся прислуга последовала за нею в здание суда.
   Когда Мефрес с номархом возвращались к себе садом, начальник  провинции
взволнованно сказал:
   - Мне жаль эту женщину.
   - Это будет справедливое возмездие за  ее  ложь,  -  ответил  верховный
жрец.
   - Ты полагаешь?
   - Я уверен, что боги откроют и осудят настоящего убийцу.
   У садовой калитки пересек им дорогу домоправитель Камы и крикнул:
   - Нет финикиянки - она исчезла этой ночью.
   - Еще одно несчастье, - пролепетал номарх.
   - Не беспокойтесь, - ответил Мефрес, - она поехала вслед за царевичем.
   Достойный номарх понял, что Мефрес ненавидит Рамсеса, и сердце  у  него
замерло. Ибо, если будет доказано,  что  Рамсес  убил  собственного  сына,
наследник никогда не взойдет на отцовский престол и жестокое  ярмо  жрецов
лишь крепче сдавит Египет.
   Вельможа еще больше опечалился, когда ему  сообщили  вечером,  что  два
лекаря  из  храма  Хатор,  осмотрев  труп   ребенка,   высказали   твердую
уверенность в том, что убийство мог совершить только мужчина.  "Кто-то,  -
говорили они, - схватил правой рукой младен