ца, выслушай меня! - воскликнул крестьянин. - Да  не  будет
стонов в твоих чертогах и да не постигнет тебя несчастье. Да не  испытаешь
ты неудачи в делах своих  и  не  унесет  тебя  течение,  когда  ты  будешь
переплывать через Нил..."
   - Я спрашиваю - чего ты хочешь? - повторил министр.
   - "Добрый господин! - продолжал крестьянин.  -  Начальник,  не  знающий
спеси, побеждающий ложь и творящий правду... Отец нищему, муж вдове,  кров
не имеющему матери. Дозволь мне возглашать имя твое, как возглашают  закон
в стране. Снизойди к словам уст моих... Выслушай и  учини  справедливость,
благороднейший из благородных..." (*0)
   - Он просит, чтобы не засыпали этот ров, - пояснил Эннана.
   Министр пожал плечами и двинулся дальше по направлению к каналу,  через
который перебросили мостки. Тогда крестьянин в отчаянии обхватил его ноги.
   - Уберите его прочь!.. - крикнул  министр,  отпрянув,  точно  от  укуса
змеи.
   Писец Пентуэр  отвернулся;  его  худое  лицо  стало  серым.  Эннана  же
набросился на крестьянина, сдавив ему сзади шею, но не мог оторвать его от
ног министра и кликнул  солдат.  Минуту  спустя  Херихор  переправился  на
другую сторону рва, а солдаты почти на руках оттащили крестьянина в  самый
конец колонны и дали ему  десяток-другой  тумаков,  а  всегда  вооруженные
прутьями низшие офицеры отсчитали ему несколько десятков ударов и  бросили
у входа в ущелье.
   Избитый,  окровавленный,  а  главное,  перепуганный  бедняк  с   минуту
неподвижно сидел на песке, потом протер глаза и вдруг, вскочив, побежал по
направлению к тракту, оглашая воздух воплями.
   - Поглоти меня, земля!.. Проклят тот день, когда я увидел свет, и ночь,
когда сказали: "Родился человек". В плаще справедливости  нет  и  лоскутка
для рабов. Да и боги не взглянут на такую тварь, у которой только и  есть,
что руки, чтобы трудиться, глаза, чтобы  плакать,  спина,  чтобы  получать
удары. О смерть! Обрати мое тело в прах, дабы мне и там, на полях  Осириса
(*28), снова не родиться рабом...



3

   Вне себя от негодования, царевич Рамсес взбирался на кручу, за ним  шел
Тутмос. У щеголя съехал набок парик, фальшивая бородка свалилась, и он нес
ее в руках. Он устал и казался бы бледным, если б не слой румян на лице.
   Наконец наследник остановился на вершине холма. Из ущелья доносился  до
них гул солдатских голосов и  громыхание  катящихся  баллист.  Перед  ними
простиралась земля Гошен, все еще  утопавшая  в  лучах  солнца.  Казалось,
будто это не земля, а золотистое облако, на котором мечта выткала  пейзаж,
расцветив его изумрудами, серебром, рубинами, жемчугом и топазами.
   Наследник престола протянул руку вперед.
   - Смотри, - обратился он к Тутмосу, - там моя земля, а тут моя армия...
И вот там самые высокие здания - дворцы жрецов,  а  здесь  жрец  командует
моими войсками!.. Можно ли терпеть все это?
   - Так всегда было, - ответил Тутмос, боязливо оглядываясь кругом.
   - Ложь! Я знаю историю этой страны, скрытую от вас.  Военачальниками  и
высшими правителями страны были всегда только фараоны,  по  крайней  мере,
наиболее энергичные  из  них.  У  этих  властителей  дни  проходили  не  в
жертвоприношениях и молитвах, а в управлении государством.
   - Но если такова воля царя... - попробовал вставить Тутмос.
   - Воля моего отца вовсе не  в  том,  чтобы  номархи  правили  по  своей
прихоти, а наместник Эфиопии считался почти  равным  владыке  Обеих  стран
(*29). И не в том, чтобы египетская армия бежала от  пары  золотых  жуков,
потому что военный министр у нас - жрец.
   - Это  прославленный  военачальник...  -  прошептал  вконец  испуганный
Тутмос.
   - Какой он  военачальник!  Не  тем  ли  он  славен,  что  разбил  кучку
ливийских (*30) разбойников, которые удирают  при  одном  виде  египетских
солдат? А посмотри, как ведут себя наши соседи:  иудеи  медлят  с  уплатой
дани и платят все меньше и меньше, хитрые финикияне каждый год  уводят  по
нескольку кораблей из нашего флота. Против хеттов нам  приходится  держать
на востоке огромную армию,  а  в  Вавилоне  и  Ниневии  (*31)  разгорается
движение, которое находит отклик во всей  Месопотамии.  И  вот  результаты
жреческого управления: у моего  прадеда  было  сто  тысяч  талантов  (*32)
годового дохода и армия в сто шестьдесят тысяч человек,  а  у  моего  отца
всего-навсего пятьдесят тысяч талантов и стодвадцатитысячная армия. И  что
это за армия! Если бы  не  греческий  корпус,  который  сторожит  ее,  как
овчарка овец, египетскими солдатами давно  бы  уже  командовали  жрецы,  а
фараон стал бы только жалким номархом.
   - Откуда ты это знаешь? Откуда у тебя такие мысли? - удивился Тутмос.
   - Ведь я сам из рода жрецов. И это они учили меня, когда я еще  не  был
наследником престола. О, когда я после смерти отца - да живет он вечно!  -
стану фараоном, я поставлю ступню мою, обутую в бронзовую сандалию, им  на
шею! Но прежде всего, я завладею их сокровищницами,  которые  всегда  были
полны, а со времен Рамсеса Великого стали особенно разбухать и сейчас  так
богаты, что с ними не сравнится и фараонова казна.
   - Горе нам! - вздохнул Тутмос. - У  тебя  такие  замыслы,  что  под  их
тяжестью провалился бы вон тот холм, если бы он мог слышать и понимать.  А
где твои силы?.. Помощники?.. Солдаты?.. Против тебя встанет  весь  народ,
предводительствуемый могущественной кастой. А кто будет на твоей стороне?
   Царевич задумался. Наконец он ответил:
   - Армия.
   - Значительная часть ее пойдет за жрецами.
   - Греческий корпус.
   - Это бочка воды в Ниле.
   - Чиновники.
   - Половина их из жреческого сословия.
   Рамсес печально тряхнул головой и замолчал.
   По голому каменистому откосу они  стали  спускаться  в  ложбину.  Вдруг
Тутмос, забежавший несколько вперед, воскликнул:
   - Неужели мне это мерещится?  Посмотри,  Рамсес!  Между  этими  скалами
укрылся второй Египет!
   - Наверно, какая-нибудь жреческая усадьба, не  платящая  налогов,  -  с
горечью ответил наследник.
   У ног их в глубине лежала плодородная долина, имевшая форму вил,  зубья
которых терялись в скалах. Вдоль одного из них стояло несколько хижин  для
рабочих и красивый домик владельца или управляющего. Здесь  росли  пальмы,
виноград, оливы, смоковницы с воздушными корнями, кипарисы,  даже  молодые
баобабы. Посредине  струился  поток,  а  по  склонам  гор,  на  расстоянии
нескольких сот шагов друг от друга, были расставлены небольшие запруды.
   Спустившись  к  виноградникам,  полным  зрелых  гроздей,  они  услышали
женский голос, звавший кого-то, или, вернее, грустно напевавший:
   - Где ты, моя курочка? Откликнись! Где ты, любимая? Что же  ты  убежала
от меня? Разве не даю я  тебе  свежей  водицы,  не  кормлю  из  своих  рук
отборным зерном, - даже рабы  смотрят  на  это  с  завистью.  Где  же  ты?
Откликнись! Берегись - ночь тебя застигнет, и не найдешь ты дороги к дому,
где все  заботятся  о  тебе.  Или  прилетит  из  пустыни  рыжий  ястреб  и
растерзает твое сердечко. Напрасно будешь звать тогда  свою  хозяйку,  как
сейчас я тебя... Отзовись же, а то я рассержусь и уйду,  и  придется  тебе
возвращаться домой пешком.
   Песня раздавалась все ближе и ближе.  Певунья  была  уже  в  нескольких
шагах от путников, когда Тутмос, выглянув из кустов, воскликнул:
   - Посмотри, Рамсес, какая красавица!..
   Царевич, вместо того чтобы посмотреть, выбежал  на  тропинку  навстречу
поющей. Это была действительно красивая девушка с правильными чертами лица
и кожей цвета слоновой кости. Из-под легкого покрывала выбивались  длинные
черные волосы, собранные в узел. На ней был  легкий,  ниспадавший  мягкими
складками белый хитон, который она с одной стороны поддерживала рукой; под
прозрачной тканью розовела девичья грудь, словно два яблока.
   - Кто ты, девушка? - спросил Рамсес.
   Суровые морщины исчезли с его лба, глаза загорелись.
   - О Яхве! (*33) Отец!.. - крикнула  девушка,  в  испуге  остановившись.
Немного погодя она, однако, успокоилась,  и  ее  бархатные  глаза  приняли
выражение кроткой грусти.
   - Как ты попал сюда? - спросила она Рамсеса слегка дрогнувшим  голосом.
- Я вижу, ты солдат, а сюда солдатам нельзя ходить.
   - Почему нельзя?
   - Потому что это земля великого господина Сезофриса.
   - Ого-го! - рассмеялся Рамсес.
   - Не смейся, а то сейчас побледнеешь. Господин Сезофрис служит писцом у
господина Хайреса, который носит опахало над досточтимым номархом Мемфиса.
Мой отец его видел и падал пред ним ниц.
   - Ого-го! - повторял, продолжая смеяться, Рамсес.
   - Слова твои дерзки! - сказала  девушка,  хмуря  брови.  -  Если  б  не
светилось твое лицо добротой, я подумала бы, что ты греческий наемник  или
бандит.
   - Пока он еще не бандит, но когда-нибудь,  пожалуй,  станет  величайшим
бандитом, какого когда-либо носила земля, - вмешался  щеголеватый  Тутмос,
оправляя свой парик.
   - А ты, наверно, танцовщик? - ответила, уже осмелев, девушка.  -  О!  Я
даже уверена, что видела тебя на  ярмарке  в  Пи-Баилосе.  Это  не  ты  ли
заклинал змей?..
   Юноши пришли в веселое настроение.
   - А ты кто такая? - спросил девушку Рамсес, пытаясь взять ее  за  руку.
Но она отдернула ее.
   - Как ты смеешь? Я - Сарра, дочь Гедеона, управляющего этой усадьбой.
   - Еврейка? - спросил Рамсес, и по лицу его пробежала тень.
   - Ну и что же?.. Ну и что  же?  -  воскликнул  Тутмос.  -  Ты  думаешь,
еврейки хуже египтянок? Они только скромнее и неприступнее, и это  придает
их любви особую прелесть.
   - Так вы  язычники?  -  проговорила  Сарра  с  достоинством.  -  Можете
отдохнуть,  если  вы  устали,  нарвите  себе  винограду  и  уходите.  Наши
работники не рады таким гостям.
   Она повернулась, чтобы уйти, но Рамсес удержал ее.
   - Постой. Ты мне нравишься, и я не хочу, чтобы ты ушла от меня.
   - Злой дух тебя обуял, что ли? Никто в этой долине не посмел бы так  со
мной говорить! - возмутилась Сарра.
   - Видишь ли, - вмешался Тутмос, - этот юноша - офицер жреческого  полка
Птаха и служит писцом у писца того господина, который  носит  опахало  над
носящим опахало за номархом Хабу (*34).
   - Я вижу, что он офицер,  -  ответила  Сарра,  задумчиво  посмотрев  на
Рамсеса, - а может  быть,  даже  и  большой  господин?  -  прибавила  она,
приложив палец к губам.
   - Кто бы я ни был, твоя красота превосходит мою знатность! - воскликнул
Рамсес. - Скажи, однако, правда ли, что вы... что вы едите свинину?
   Сарра посмотрела на него с обидой. Тутмос же заметил:
   - Видно, что ты не знаешь  евреек.  Еврей  готов  скорее  умереть,  чем
отведать свиного мяса, которое я, впрочем, считаю вовсе не плохим.
   - А кошек вы убиваете? - продолжал спрашивать Рамсес, сжимая руку Сарры
и глядя ей в глаза.
   - И это выдумки, гнусные выдумки! - воскликнул  Тутмос.  -  Ты  мог  бы
спросить об этом меня и не  болтать  вздор.  У  меня  были  три  любовницы
еврейки.
   - До сих пор ты говорил правду, а сейчас лжешь,  -  вспылила  Сарра.  -
Еврейка не будет ничьей любовницей! - прибавила она с гордостью.
   - Даже любовницей писца у такого господина, который носит  опахало  над
номархом мемфисским? - спросил насмешливо Тутмос.
   - Даже...
   - Даже любовницей самого господина, что носит опахало?
   Сарра смутилась, но все же ответила:
   - Даже...
   - И даже самого номарха?
   У девушки опустились руки. Она растерянно переводила  взгляд  с  одного
юноши на другого. Губы у нее дрожали, глаза заволокло слезами.
   - Кто вы такие? - спросила она с испугом. - Вы спустились сюда  с  гор,
как путники, которые хотят утолить жажду и голод. А говорите со мной,  как
очень важные господа. Кто вы  такие?..  Твой  меч,  -  повернулась  она  к
Рамсесу, - усыпан изумрудами, а на шее у тебя такая  богатая  цепь,  какой
нет даже в сокровищницах нашего господина, милостивейшего Сезофриса...
   - Скажи мне лучше: нравлюсь ли я тебе? - настойчиво  спрашивал  Рамсес,
сжимая ее руки и нежно заглядывая в глаза.
   - Ты прекрасен, как архангел Гавриил, но я боюсь тебя,  потому  что  не
знаю, кто ты...
   Вдруг из-за гор донесся звук рожка.
   - Зовут тебя! - крикнул Тутмос.
   - А если я такой большой господин, как ваш Сезофрис?
   - Ты и в самом деле можешь им быть!.. - прошептала Сарра.
   - А если я ношу опахало над мемфисским номархом?
   - Ты можешь быть и столь знатным...
   Где-то в горах прозвучал второй рожок.
   - Идем, Рамсес, - стал настаивать встревоженный Тутмос.
   - А если б я был наследником престола, ты пошла бы ко мне,  девушка?  -
спросил царевич.
   - О Яхве! - вскрикнула Сарра, падая на колени.
   Теперь уже со всех сторон рожки трубили тревогу.
   - Бежим! - кричал в отчаянии Тутмос. -  Разве  ты  не  слышишь,  что  в
лагере тревога?
   Наследник быстро снял свою цепь и набросил ее на шею Сарры.
   - Отдай отцу, - сказал он, - я покупаю тебя. Прощай!..
   Он страстно поцеловал ее в губы. Она  обняла  его  ноги.  Он  вырвался,
пробежал несколько шагов, снова вернулся и снова стал покрывать  поцелуями
ее прелестное лицо и черные волосы, как будто не слыша нетерпеливых звуков
рожка.
   - Именем фараона заклинаю тебя, иди за мной! - крикнул Тутмос,  схватив
царевича за руку.
   Они пустились бегом в ту  сторону,  откуда  раздавались  звуки  рожков.
Рамсес временами шатался, словно пьяный, и все оглядывался назад.  Наконец
они стали взбираться на противоположный склон.
   "И этот человек, - думал Тутмос, - хочет бороться с жрецами!.."



4

   Наследник и его друг  бежали  с  четверть  часа  по  скалистому  гребню
взгорья, все яснее слыша  звуки  рожков,  которые  еще  неистовее  трубили
тревогу. Наконец они очутились в таком месте, откуда можно  было  охватить
взором окрестности. Слева тянулся тракт, за которым  отчетливо  был  виден
город Пи-Баилос, стоявшие за ним полки наследника и огромное облако  пыли,
клубившееся над наступающим с востока противником.
   Справа  зияло  глубокое  ущелье,  по  которому  греческий  полк   тащил
метательные машины. Недалеко от тракта  ущелье  это  сливалось  с  другим,
более широким, выходившим  из  глубины  пустыни.  Здесь  творилось  что-то
странное. Греки с баллистами стояли  в  бездействии  неподалеку  от  места
слияния ущелий.  На  самом  же  месте  слияния,  между  трактом  и  штабом
наследника, выстроились, словно четыре частокола, четыре  плотные  шеренги
каких-то других войск, ощетинившиеся сверкающими копьями.
   Несмотря на крутизну дороги, наследник бегом пустился к своей  колонне,
туда, где стоял военный министр, окруженный офицерами.
   - Что тут происходит?.. -  грозно  закричал  он.  -  Зачем  вы  трубите
тревогу, вместо того чтобы идти вперед?
   - Мы отрезаны! - заявил Херихор.
   - Кто?.. Кем?..
   - Наша колонна - тремя полками Нитагора, вышедшими из пустыни.
   - Значит, там, около дороги, стоит неприятель?
   - Да, сам непобедимый Нитагор.
   Можно было подумать, что наследник  вдруг  сошел  с  ума.  Рот  у  него
перекосился, глаза выкатились  из  орбит.  Он  рванул  меч  из  неясен  и,
подбежав к грекам, крикнул хриплым голосом:
   - За мной, на тех, кто осмелился преградить нам путь!
   - Да живешь ты вечно, наследник фараона!..  -  вскричал  Патрокл,  тоже
поднимая меч. -  Вперед,  потомки  Ахиллеса!..  -  обратился  он  к  своим
солдатам. - Покажем египетским пастухам, что никто не в  силах  остановить
нас!
   Рожки затрубили атаку.  Четыре  короткие,  но  прямые  и  упругие,  как
струна, греческие  шеренги  двинулись  вперед;  взвилось  облако  пыли,  и
раздались клики в честь Рамсеса.
   Через несколько минут  греки  очутились  лицом  к  лицу  с  египетскими
полками и в нерешительности замедлили шаг.
   - За мной! - скомандовал наследник, устремляясь вперед с мечом в руке.
   Греки взяли копья наперевес.  В  рядах  противника  поднялось  какое-то
движение, пробежал ропот, и копья их направились на атакующих.
   - Кто вы такие, безумцы?.. - донесся мощный бас со стороны противника.
   - Наследник престола!.. - ответил Патрокл.
   На мгновение все стихло.
   - Расступитесь!.. - раздался тот же  громовой  голос.  Полки  восточной
армии  медленно  раздвинулись,  словно  тяжелые  створы  ворот,  пропуская
греческий отряд.
   К наследнику приблизился седой  военачальник  в  позолоченном  шлеме  и
доспехах и, низко поклонившись, сказал:
   - Победа за тобой, эрпатор! Только  великий  полководец  выходит  таким
образом из трудного положения.
   - Ты, Нитагор? Храбрейший из храбрых!.. - воскликнул царевич.
   В это время к ним приблизился военный министр, слышавший их разговор.
   - А если бы и у вас был такой же недисциплинированный военачальник, как
сын царя, - спросил он язвительно, - чем кончились бы наши маневры?
   - Оставь в покое молодого воина!.. -  ответил  Нитагор.  -  Разве  тебе
мало, что он показал львиные когти, как подобает потомку фараонов?..
   Тутмос, услышав, какой оборот принимает разговор,  вмешался  и  спросил
Нитагора:
   - Как ты очутился здесь, достойный  военачальник,  когда  главные  твои
силы находятся впереди нашей армии?
   -  Я  знал,  что,  в  то  время  как  наследник  стягивает  войска  под
Пи-Баилосом, мемфисский штаб еле-еле плетется. И вот,  шутки  ради,  решил
устроить вам, барчукам, западню... На мою беду, здесь оказался наследник и
расстроил мои  планы.  Всегда  так  действуй,  Рамсес,  -  конечно,  перед
настоящим врагом.
   - А если он, как сегодня, наткнется на втрое  превосходящие  силы?..  -
задал вопрос Херихор.
   - Бесстрашный ум значит больше, чем сила, - ответил старый  полководец.
- Слон в пятьдесят раз сильнее человека, однако покоряется ему или  гибнет
от его руки.
   Херихор ничего не ответил.
   -  Маневры   были   признаны   оконченными.   Наследник   престола,   в
сопровождении министра и военачальников, направился к войскам, стоявшим  у
Пи-Баилоса. Здесь он  приветствовал  ветеранов  Нитагора  и  простился  со
своими полками, приказав им идти на восток и пожелав успеха.
   Окруженный многолюдной свитой, Рамсес направился обратно  по  тракту  в
Мемфис, приветствуемый толпами жителей  земли  Гошен,  которые  вышли  ему
навстречу, в праздничной одежде, с зелеными ветвями в руках. Вскоре  тракт
свернул в пустыню, и толпа заметно поредела; когда же они подошли к месту,
где штаб наследника из-за скарабеев свернул  в  ущелье,  -  на  тракте  не
осталось никого.
   Рамсес кивнул Тутмосу и, указав ему на знакомый холм, шепнул:
   - Пойдешь туда, к Сарре...
   - Понимаю.
   - Скажешь ее отцу, что я дарю ему усадьбу под Мемфисом.
   - Понимаю. Послезавтра девушка будет твоей.
   Обменявшись с наследников этими короткими фразами,  Тутмос  вернулся  к
маршировавшим за свитой полкам и вскоре скрылся.
   По другую сторону тракта,  шагах  в  двадцати  от  него,  почти  против
ущелья, в которое утром свернули метательные машины, росло небольшое, хотя
и старое тамариндовое дерево. Здесь стража, шедшая впереди свиты царевича,
неожиданно остановилась.
   - Опять какие-нибудь скарабеи? - шутя спросил у министра наследник.
   - Посмотрим, - сухо ответил Херихор.
   Но ни тот, ни другой не ожидали того, что  увидели:  на  чахлом  дереве
висел голый человек.
   - Что это? - спросил пораженный наследник.
   Адъютанты  подбежали  поближе   и   узнали   в   повесившемся   старика
крестьянина, канал которого засыпали солдаты.
   - Туда ему и  дорога!  -  горячился  в  толпе  офицеров  Эннана.  -  Вы
поверите, этот жалкий раб осмелился схватить за ноги министра!..
   Услышав это, Рамсес сошел с коня и приблизился к дереву.
   Крестьянин висел, вытянув вперед голову; рот  его  был  широко  открыт,
ладони обращены к столпившимся воинам, в глазах застыл ужас. Казалось,  он
хотел что-то сказать, но голос не повиновался ему.
   - Несчастный! - вздохнул с состраданием наследник.
   Вернувшись к свите, он велел рассказать ему историю крестьянина,  после
чего долго ехал молча.
   Перед глазами Рамсеса все время стоял образ самоубийцы, и душу  терзало