не имеют никакой ценности.
   Фараон подумал и спрятал пакет на груди.
   - Ну, что ты слышал в Нижнем Египте? - спросил он Хирама.
   - Повсюду громят финикиян,  -  ответил  тот.  -  Дома  наши  разрушают,
имущество расхищают, и убито уже много людей.
   - Я слышал! Это дело жрецов.
   - Лучше скажи, мой сын, что это возмездие финикиянам за их  безбожие  и
алчность, - вмешалась царица.
   Не глядя на царицу, Хирам продолжал:
   - Вот уже три дня, как в Мемфис  прибыл  начальник  полиции  Бубаста  с
двумя помощниками. Они напали на след убийцы и мошенника Ликона...
   - Воспитанного в финикийских храмах, - съязвила царица Никотриса.
   - Ликона, - продолжал Хирам, - которого верховный жрец Мефрес похитил у
полиции  и  суда...  Ликона,  который  в  Фивах,  выдавая  себя  за   ваше
святейшество, бегал голым по саду, как сумасшедший.
   - Что ты говоришь? - вскричал фараон.
   - Спросите,  государь,  у  вашей  досточтимой  царицы-матери.  Она  его
видела, - ответил Хирам.
   Рамсес растерянно посмотрел на мать.
   - Да, - сказала царица, - я видела этого негодяя, но не  говорила  тебе
ничего, чтобы не огорчать тебя. Но кто докажет,  что  Ликон  был  подослан
верховными жрецами; это могли с таким же успехом сделать финикияне...
   Хирам иронически улыбнулся.
   - Мать! Мать! - с горечью воскликнул Рамсес. -  Неужели  твоему  сердцу
жрецы ближе, чем я?
   - Ты мой сын и господин, дороже которого у меня нет никого на свете!  -
с пафосом воскликнула царица. -  Но  я  не  могу  допустить,  чтобы  чужой
человек, язычник, клеветал на священную касту жрецов, от  которой  мы  оба
ведем род! О Рамсес! - вскричала она, падая на колени.  -  Прогони  дурных
советников, толкающих тебя на осквернение храмов, на оскорбление преемника
твоего  деда  Аменхотепа!  Еще  есть  время  примириться...  чтобы  спасти
Египет...
   Вдруг в комнату вошел Пентуэр в разодранной одежде.
   - Ну, а ты что скажешь? - спросил с необычайным спокойствием фараон.
   - Сегодня, может быть, сейчас, - ответил, волнуясь, жрец, -  произойдет
солнечное затмение...
   Фараон даже отпрянул от неожиданности.
   - А какое мне дело до солнечного затмения? Тем более в такую минуту?
   - Господин, - ответил Пентуэр, - я тоже так думал, пока не  прочитал  в
древних летописях описание  затмения...  Это  такое  грозное,  устрашающее
явление, что необходимо предупредить о нем весь народ.
   - Непременно, - вставил Хирам.
   - Почему же ты раньше не оповестил нас? - спросил жреца Тутмос.
   - Два дня меня держали в темнице солдаты...  Народ  мы  уже  не  успеем
предостеречь. Но сообщите, по крайней мере,  караулам  при  дворце,  чтобы
хоть они не поддались переполоху.
   Фараон хлопнул в ладоши.
   "Какая неудача", - прошептал он, а затем сказал вслух:
   - Как же это произойдет и когда?..
   - День превратится в ночь... - ответил жрец. -  Это  продлится  столько
времени, сколько нужно, чтоб пройти пятьсот шагов. А начнется  в  полдень.
Так сказал мне Менес.
   - Менес? - повторил фараон. - Мне знакомо это имя...
   - Он писал тебе об этом, государь! Так объявите же войскам!..
   Немедленно прозвучали рожки. Гвардия  и  азиаты  построились  в  полном
вооружении, и фараон, окруженный  штабом,  сообщил  солдатам  о  затмении,
прибавив, чтоб они не боялись, ибо тьма скоро исчезнет и он  сам  будет  с
ними.
   - Живи вечно! - возгласили стройные шеренги.
   Одновременно было отправлено несколько всадников в Мемфис.
   Военачальники стали во главе колонн, фараон задумчиво шагал  по  двору,
сановники тихонько переговаривались с Хирамом. Царица же, оставшись  одна,
пала ниц перед статуей Осириса.
   Был второй час, когда солнечный свет и в самом деле стал тускнеть.
   - Действительно настанет ночь? - спросил фараон Пентуэра.
   - Да. Ненадолго.
   - А куда же денется солнце?
   - Скроется за луной.
   "Надо будет вернуть милость  жрецам,  наблюдающим  звезды",  -  подумал
фараон.
   Сумрак быстро сгущался. Лошади  азиатов  проявляли  беспокойство,  стаи
птиц спускались вниз и с громкими криками облепили все деревья сада.
   - Эй, песенники! - скомандовал Калипп грекам.
   Затрещали  барабаны,  взвизгнули  флейты,  и  под  этот   аккомпанемент
греческий полк запел веселую песню про  дочку  жреца,  которая  так  всего
боялась, что могла спать только в казармах.
   На желтые ливийские холмы пала зловещая тень и с молниеносной быстротой
закрыла Мемфис, Нил и дворцовые  сады.  Тьма  окутала  землю,  а  на  небе
появился черный, как уголь, шар, окруженный огненным венцом.
   Неимоверный крик заглушил песни греческого  полка.  Это  азиаты  издали
военный клич и пустили к небу  тучи  стрел,  чтобы  спугнуть  злого  духа,
который хотел пожрать солнце.
   - Ты говоришь, что  этот  черный  круг  -  луна?  -  спросил  фараон  у
Пентуэра.
   - Так утверждает Менес.
   - Великий же он мудрец! И темнота сейчас прекратится?
   - Непременно.
   - А если луна оторвется от неба и упадет на землю?
   - Этого не может быть. А вот и солнце! - радостно воскликнул Пентуэр.
   По полкам пронесся клич в честь Рамсеса XIII.
   Фараон обнял Пентуэра.
   - Воистину, - сказал фараон, - мы видели удивительное явление. Но я  не
хотел бы видеть его еще раз. Я чувствую, что, если бы я не  был  солдатом,
страх овладел бы моим сердцем.
   Хирам подошел к Тутмосу и прошептал:
   - Пошли сейчас же гонцов в Мемфис. Я боюсь, как бы верховные  жрецы  не
затеяли что-нибудь недоброе.
   - Ты думаешь?
   Хирам кивнул головой.
   - Они не управляли бы так долго страной, - сказал он, - не передоили бы
восемнадцать династий, если бы не умели пользоваться такими случаями,  как
сегодня.
   Поблагодарив солдат за проявленную  ими  выдержку,  фараон  вернулся  к
себе. Он все время впадал в задумчивость, говорил спокойно, даже мягко, но
на  красивом  лице  его  была  какая-то  неуверенность.  В  душе   Рамсеса
происходила мучительная борьба. Он начинал понимать, что жрецы располагали
силами, которые он не только не принимал в расчет, но  даже  отвергал,  не
хотел о них и слышать.
   Жрецы, наблюдавшие за движением звезд, сразу выросли в  его  глазах.  И
фараон подумал, что надо непременно  познать  эту  удивительную  мудрость,
которая так чудовищно путает человеческие планы.
   Гонец за гонцом отправлялись из царского дворца в Мемфис, чтоб  узнать,
что там произошло во время затмения.  Но  гонцы  не  возвращались,  и  над
фараоновой свитой простерлись черные крылья  неизвестности.  Что  у  храма
Птаха произошло что-то недоброе - в этом никто не сомневался, но никто  не
решался строить догадки о том, что же именно случилось. Казалось, будто  и
фараон, и его доверенные люди рады каждой минуте, протекшей без известий.
   Тем временем царица, подсев к фараону, шептала ему:
   - Разреши мне действовать, Рамсес. Женщины оказали  нашему  государству
не одну услугу. Вспомни только царицу Никотрису (*128) из шестой  династии
или  Макару  (*129),  создавшую  флот  на  Красном  море.  У  нашего  пола
достаточно и ума и энергии. Так разреши мне действовать... Если храм Птаха
не занят и жрецы не подверглись оскорблениям, я помирю тебя  с  Херихором.
Ты возьмешь в жены  его  дочь,  и  царствование  твое  будет  преисполнено
славы... Помни, твой дед, святой Аменхотеп, был тоже  верховным  жрецом  и
наместником фараона. И кто знает - царствовал ли бы  ты  сейчас,  если  бы
священная каста не пожелала видеть на троне своего отпрыска. И так  ты  их
благодаришь за власть?
   Фараон слушал ее и думал, что все-таки мудрость жрецов огромная сила  и
борьба с ними трудна.
   Лишь в начале четвертого явился первый вестник из  Мемфиса  -  адъютант
полка, стоявшего у храма. Он рассказал фараону, что  храм  не  взят  из-за
гнева богов; народ разбежался, жрецы  торжествуют,  и  даже  среди  солдат
началось смятение во время этой ужасной, хотя и столь короткой ночи.
   Потом, отведя в сторону Тутмоса, адъютант заявил ему без обиняков,  что
войско деморализовано, что из-за беспорядочного бегства полки  насчитывают
столько раненых и убитых, сколько бывает только после сражения.
   - Что же с полками? - спросил в ужасе Тутмос.
   - Разумеется, - ответил адъютант, - нам  удалось  собрать  и  построить
солдат, но о том, чтобы двинуть их против храмов, не может  быть  и  речи,
особенно теперь, когда жрецы занялись оказанием помощи раненым.  При  виде
бритой головы и шкуры пантеры солдаты готовы пасть ниц,  и  много  времени
пройдет, прежде чем кто-нибудь из них осмелится шагнуть за ограду храма.
   - А что же жрецы?
   - Благословляют солдат, кормят их,  поят  и  делают  вид,  что  солдаты
неповинны в нападении на храм, что все это козни финикиян.
   - И вы допускаете эту растерянность? - воскликнул Тутмос.
   - Его святейшество приказал нам защищать жрецов  от  толпы,  -  ответил
адъютант. - Если б нам было разрешено занять храмы, мы были бы в них уже в
десять утра, и жрецы сидели бы в подвалах.
   В это время дежурный офицер сообщил Тутмосу,  что  еще  какой-то  жрец,
прибывший из Мемфиса, хочет говорить с его святейшеством.
   Тутмос окинул взглядом посетителя. Это был еще довольно молодой человек
с лицом, как бы изваянным из дерева. Он сказал, что явился  к  фараону  от
Самонту.
   Рамсес тотчас же принял жреца, который, пав на землю, подал  повелителю
перстень, при виде которого фараон побледнел.
   - Что это значит? - спросил фараон.
   - Самонту нет больше в живых, - ответил посланец.
   Рамсес с минуту не мог вымолвить ни слова. Наконец, он спросил:
   - Как это случилось?
   - Кажется, - ответил  жрец,  -  Самонту  был  найден  в  одной  из  зал
Лабиринта и  сам  отравился,  чтобы  избежать  пыток...  И,  кажется,  его
обнаружил Мефрес при помощи какого-то грека, который якобы очень похож  на
ваше святейшество.
   - Опять Мефрес и Ликон!  -  вскричал  возмущенно  Тутмос.  -  Государь,
неужели ты никогда не освободишься от этих предателей?
   Фараон снова созвал у себя тайный совет, пригласив  на  него  Хирама  и
жреца, явившегося с перстнем Самонту. Пентуэр не хотел принимать участия в
совете, а почтенная царица Никотриса пришла без приглашения.
   - Боюсь, - шепнул Хирам Тутмосу, - как бы после жрецов у вас  не  стали
править бабы!
   Когда вельможи собрались, фараон дал слово посланцу Самонту.
   Молодой  жрец  не  хотел  ничего  говорить  о  Лабиринте,   зато   стал
рассказывать о том, что храм Птаха совсем не охраняется и  что  достаточно
нескольких десятков солдат, чтобы захватить всех, кто в нем укрылся.
   - Этот человек - предатель! - вскричала царица. - Сам жрец, а учит  нас
насилию над жрецами.
   Но на лице посланца не дрогнул ни один мускул.
   - Досточтимая государыня, - возразил он. - Мефрес погубил моего учителя
и покровителя Самонту, и я был бы псом, если бы не искал мести. Смерть  за
смерть!
   - Этот юноша мне нравится! - шепнул Хирам.
   Действительно,  среди  собравшихся  повеяло  как  бы  свежим  воздухом.
Военачальники подтянулись,  гражданские  чиновники  смотрели  на  жреца  с
любопытством, даже лицо фараона оживилось.
   - Не слушай его, сын мой! - молила царица.
   - Как ты думаешь, - обратился вдруг фараон  к  молодому  жрецу,  -  что
сделал бы сейчас святой Самонту, если бы был жив?
   - Я уверен, - решительно ответил жрец, - что Самонту проник бы  в  храм
Птаха, воскурил бы богам благовония, но покарал бы изменников и убийц.
   - А я повторяю, что ты злейший изменник! - не унималась царица.
   - Я только исполняю свой долг, - ответил невозмутимо жрец.
   - Воистину этот человек - ученик Самонту, - вмешался Хирам. -  Он  один
ясно видит, что нам остается делать.
   Военные и штатские вельможи согласились, что Хирам  прав,  а  верховный
писец добавил:
   - Поскольку мы начали борьбу с жрецами - надо ее довести до конца,  тем
более сегодня, когда у нас есть письма, уличающие Херихора в переговорах с
ассирийцами, что является изменой государству.
   - Херихор продолжает политику Рамсеса Двенадцатого, - вмешалась царица.
   - Но я - Рамсес Тринадцатый, - ответил фараон с раздражением.
   Тутмос встал с места.
   - Государь  мой,  -  сказал  он,  -  разреши  мне  действовать.  Опасно
затягивать состояние неуверенности, и было бы преступлением и глупостью не
воспользоваться случаем. Поскольку этот жрец говорит, что храм не защищен,
разреши мне отправиться туда с отрядом, который я сам подберу.
   - Я с тобой! - вызвался Калипп. - Я знаю по  опыту,  что  торжествующий
враг - это слабый враг. И если мы сейчас же ворвемся в храм Птаха...
   - Вам незачем врываться силой. Вы можете  войти  туда  как  исполнители
приказа фараона, поручившего вам арестовать изменника, - заявил  верховный
писец. - Для этого не требуется даже силы... Как  часто  один  полицейский
бросается на целую шайку воров и хватает их, сколько хочет...
   - Сын мой уступает, подчиняясь вашим советам, - сказала царица. - Но он
не хочет насилия, запрещает вам...
   - Гм! Если так, -  заявил  молодой  жрец  Сета,  -  то  есть  еще  одно
обстоятельство, о котором я доложу его святейшеству. -  Он  несколько  раз
глубоко перевел дух и сказал, понизив голос: - На улицах Мемфиса жреческая
партия объявляет, что...
   - Что? Что? Говори смело, - ободрял его фараон.
   - Что ты, государь, сошел с ума. Что ты не посвящен  в  сан  верховного
жреца и даже еще не коронован на царство... Что можно тебя...  низвергнуть
с престола...
   - Вот этого-то я и боюсь, - прошептала царица.
   Фараон вскочил с места.
   - Тутмос! - воскликнул он, и в голосе его  почувствовалась  вернувшаяся
энергия. - Бери сколько хочешь солдат, иди в храм Птаха и приведи  ко  мне
Херихора и Мефреса, обвиняемых в измене государству. Если они оправдаются,
я верну им свою милость. В противном случае...
   - Ты понимаешь, что ты говоришь? - остановила его царица.
   На этот раз возмущенный фараон не ответил ей, присутствовавшие же члены
совета закричали:
   - Смерть предателям! С каких это пор в Египте фараон должен  жертвовать
верными слугами, чтобы вымолить себе милость у негодяев?
   Рамсес XIII вручил Тутмосу  пакет  с  письмами  Херихора  к  Ассирии  и
торжественно обратился ко всем:
   - До усмирения бунта жрецов я передаю свою  власть  начальнику  гвардии
Тутмосу. Теперь слушайтесь его, а ты,  досточтимая  матушка,  обращайся  к
нему со своими замечаниями.
   - Мудро и правильно поступаешь, государь! - воскликнул верховный писец.
- Фараону не подобает бороться с бунтом, а  отсутствие  энергичной  власти
может нас погубить.
   Все члены совета склонились перед Тутмосом. Царица  с  воплем  упала  к
ногам сына.
   Тутмос в сопровождении военачальников  вышел  во  двор,  велел  первому
гвардейскому полку построиться и обратился к солдатам:
   - Мне нужно несколько десятков  человек,  готовых  погибнуть  во  славу
нашего государя.
   Желающих оказалось больше, чем нужно было, и во главе их Эннана.
   - Вы готовы на смерть? - спросил Тутмос.
   - Умрем, господин, с  тобой  во  имя  его  святейшества!  -  воскликнул
Эннана.
   - Вы не умрете, а победите подлых преступников,  -  ответил  Тутмос.  -
Солдаты, участвующие в  этой  вылазке,  будут  произведены  в  офицеры,  а
офицеры будут повышены на два чина.  Так  заявляю  вам  я,  Тутмос,  волею
фараона главнокомандующий.
   - Живи вечно!
   Тутмос  велел  запрячь  двадцать  пять  двуколок  тяжелой  кавалерии  и
посадить в них добровольцев. Сам же он, а также Калипп сели  на  коней,  и
вскоре весь отряд, держа направление на Мемфис, скрылся в облаке пыли.
   Наблюдая это из окна царского дворца, Хирам склонился перед фараоном  и
тихо проговорил:
   - Теперь только  я  верю,  что  ты,  государь,  не  был  в  заговоре  с
верховными жрецами.
   - Ты с ума сошел! - вспылил фараон.
   - Прости государь, но сегодняшнее нападение на  храмы  было  подстроено
жрецами. Каким образом они вовлекли в свой план  ваше  святейшество  -  не
понимаю.
   Было уже пять часов пополудни.



17

   Как раз в это же  время  жрец,  дежуривший  на  пилоне  храма  Птаха  в
Мемфисе, сообщил заседавшим в зале верховным жрецам и номархам, что дворец
фараона подает какие-то сигналы.
   - Кажется, государь собирается просить у нас мира, - сказал, усмехаясь,
один из номархов.
   - Сомневаюсь, - ответил Мефрес.
   Херихор взошел на пилон.
   Это ему сигнализировали из дворца. Вскоре он  вернулся  и  обратился  к
собравшимся:
   - Наш молодой жрец  справился  очень  хорошо...  Сюда  едет  Тутмос,  с
несколькими десятками добровольцев, чтобы арестовать нас или убить.
   - А ты еще позволяешь себе заступаться за Рамсеса! - крикнул Мефрес.
   - Заступаться я должен и буду, потому  что  дал  в  этом  торжественную
клятву царице... Если бы не  досточтимая  дочь  святого  Аменхотепа,  наше
положение не было бы таким, как оно есть.
   - Ну, а я не давал клятвы! - отозвался Мефрес и покинул залу.
   - Что это он задумал? - спросил один из номархов.
   - Старик окончательно  впал  в  детство,  -  ответил  Херихор,  пожимая
плечами.
   Около шести часов вечера гвардейский  отряд,  не  задерживаемый  никем,
подъехал к храму Птаха, и начальник его постучался в ворота,  которые  ему
тотчас же открыли. Это был Тутмос со своими добровольцами.
   Когда главнокомандующий вошел во двор храма,  он  удивился,  видя,  что
навстречу ему шествует  Херихор  в  митре  Аменхотепа,  окруженный  одними
жрецами.
   - Что тебе надо, сын мой? - спросил верховный жрец  главнокомандующего,
несколько смущенного такой обстановкой. Но Тутмос быстро овладел  собой  и
ответил:
   - Херихор! Верховный жрец Амона Фиванского! На основании писем, которые
ты писал Саргону, ассирийскому наместнику, - эти письма сейчас со мной,  -
ты  обвиняешься  в  государственной  измене  и  должен  дать  ответ  перед
фараоном.
   - Если молодой царь, - спокойно ответил Херихор, - хочет  уяснить  себе
цели,  которыми  руководился  в  своей  политике  вечно   живущий   Рамсес
Двенадцатый, пусть явится  в  нашу  верховную  коллегию;  он  получит  там
объяснения.
   - Предлагаю тебе немедленно следовать за мною, если ты не хочешь, чтобы
тебя заставили! - крикнул Тутмос.
   - Сын мой, молю богов, чтобы они охранили тебя от совершения насилия  и
от наказания, какого ты заслуживаешь.
   - Ты идешь? - спросил Тутмос.
   - Я жду Рамсеса сюда, - ответил Херихор.
   - Тогда оставайся и жди, обманщик!  -  воскликнул  Тутмос.  И  с  этими
словами извлек меч и бросился на Херихора. В ту же минуту стоявший за  ним
Эннана поднял секиру и изо всех сил ударил Тутмоса  между  шеей  и  правой
ключицей так, что кровь брызнула во все стороны. Любимец  фараона  пал  на
землю, рассеченный почти надвое.
   Несколько солдат со склоненными копьями бросились на Эннану,  но  после
короткой борьбы со своими однополчанами пали. Из добровольцев три четверти
были подкуплены жрецами.
   - Да живет вечно святейший  Херихор  -  наш  повелитель!  -  воскликнул
Эннана, размахивая окровавленной секирой.
   - Да живет он вечно! - повторили солдаты  и  жрецы,  и  все  пали  ниц.
Достойнейший Херихор воздел руки и благословил их.
   Покинув двор храма,  Мефрес  спустился  в  подземелье,  где  содержался
Ликон. Верховный жрец сразу же у входа вынул хрустальный шарик,  при  виде
которого грек впал в ярость.
   - Чтоб вас земля поглотила! Чтоб ваши трупы не знали покоя! -  бормотал
Ликон. Наконец он стих и заснул.
   - Возьми это оружие, - сказал Мефрес,  подавая  греку  кинжал  с  узким
лезвием, - возьми этот кинжал и  иди  в  дворцовый  сад...  Стань  в  чаще
смоковниц и поджидай того, кто отнял у тебя и соблазнил Каму...
   Ликон в бессильной злобе заскрежетал зубами.
   - А когда увидишь его - проснись, - закончил Мефрес.
   Он быстро накинул на грека офицерский плащ с капюшоном, шепнул  ему  на
ухо пароль и вывел его из  подземелья  через  потайную  калитку  храма  на
безлюдную улицу.
   Затем Мефрес с быстротою юноши взобрался на верхушку пилона и,  взяв  в
ру