ки несколько разноцветных флажков, стал подавать сигналы  в  направлении
дворца фараона. Его, очевидно, заметили и поняли, ибо на пергаментном лице
верховного жреца появилась мерзкая улыбка. Мефрес сложил  флажки,  покинул
террасу пилона и медленно стал спускаться вниз. Когда он был уже на втором
этаже, его  внезапно  окружило  несколько  человек  в  коричневых  плащах,
которыми они прикрывали кафтаны в черную и белую полосу.
   - Вот  он,  достойнейший  Мефрес,  -  сказал  один  из  них;  все  трое
опустились на колени перед верховным  жрецом,  который  машинально  поднял
руку для благословения, но вдруг опомнился и спросил:
   - Кто вы такие?
   - Хранители Лабиринта.
   - Отчего же вы преградили мне дорогу? - сказал он, и у  него  задрожали
руки и тонкие губы.
   - Нам незачем тебе напоминать, святой муж, - сказал один из хранителей,
не вставая с колен, - что несколько дней назад ты был в Лабиринте и знаешь
путь туда так же хорошо, как мы, хотя ты и не посвящен...  Но  ты  слишком
мудр, чтобы не знать наших прав в подобных случаях.
   - Что это значит? - вскричал, повышая голос, Мефрес. -  Вы  разбойники,
подосланные Херихо...
   Он не докончил. Один схватил его за руку, другой накинул ему платок  на
голову, а третий брызнул в лицо прозрачной жидкостью.
   Мефрес зашатался и упал. Его обрызгали еще раз, и,  когда  он  испустил
дух, сторожа Лабиринта отнесли его в нишу, уложили там, воткнули в мертвую
руку какой-то папирус и скрылись в коридорах пилона.
   Трое так же одетых людей гнались  за  Ликоном  почти  с  той  же  самой
минуты, как, выпущенный Мефресом из храма, он очутился на безлюдной улице.
Люди эти скрывались недалеко от калитки, из которой вышел грек,  и  сперва
пропустили его вперед. Но вскоре один из них заметил  в  его  руке  что-то
подозрительное, и все пошли за ним.
   Странное дело: усыпленный Ликон как будто чувствовал погоню; он свернул
вдруг на оживленную улицу, потом на площадь,  где  ходило  взад  и  вперед
множество людей, а потом переулками, где жили рыбаки, побежал к Нилу.  Тут
в каком-то затоне он нашел небольшую лодку, прыгнул в нее  и  с  небывалой
быстротой стал переправляться на другой берег. Он  был  уже  в  нескольких
сотнях шагов от берега,  когда  следом  за  ним  отчалила  лодка  с  одним
лодочником и тремя пассажирами. Не успели они выплыть  на  середину  реки,
как показалась еще лодка с двумя лодочниками и тоже тремя пассажирами. Обе
лодки упорно гнались за Ликоном.
   В лодке  с  одним  гребцом  сидели  хранители  Лабиринта  и  пристально
всматривались в своих  соперников,  насколько  позволяли  сумерки,  быстро
надвигавшиеся после заката солнца.
   - Кто такие те трое? - перешептывались между собой хранители Лабиринта.
- Они уже третий день бродят вокруг храма, а сейчас гонятся за  Ликоном...
Не хотят ли они защитить его от нас?
   Маленькая лодка Ликона причалила  к  другому  берегу.  Усыпленный  грек
выпрыгнул из  нее  и  быстро  направился  к  дворцовым  садам.  Иногда  он
пошатывался, останавливался и хватался за голову, но затем шел дальше, как
бы  увлекаемый  какой-то  неведомой  силой.   Хранители   Лабиринта   тоже
высадились на другом берегу, но  их  уже  успели  предупредить  соперники.
Началось единственное в своем роде состязание. Ликон бежал по  направлению
к царскому дворцу с быстротой скорохода, за ним трое неизвестных, а позади
трое хранителей Лабиринта.
   В  нескольких  сотнях  шагов  от  сада   обе   группы   преследователей
поравнялись. Была уже ночь, но светлая.
   - Кто вы такие? - спросил неизвестных один из хранителей Лабиринта.
   - Я начальник полиции Бубаста. Я  преследую  с  двумя  моими  сотниками
важного преступника.
   - А мы - хранители Лабиринта, мы тоже преследуем этого человека.
   Обе группы присматривались одна к другой, держа руки на рукоятках мечей
или ножей.
   - Что вы хотите с ним сделать? - спросил, наконец, начальник полиции.
   - У нас есть приговор ему...
   - А труп вы бросите?
   - Вместе со всем, что на нем, - ответил старший из хранителей.
   Полицейские пошептались между собой.
   - Если вы говорите правду, - заявил, наконец, начальник полиции,  -  то
мы не будем вам мешать. Напротив, предоставим его на время  вам,  если  он
попадет в наши руки.
   - Клянетесь?
   - Клянемся.
   - Тогда мы можем пойти вместе.
   Обе группы соединились, но грек уже скрылся из виду.
   - Проклятый! - вскричал начальник полиции. - Он опять скрылся.
   - Никуда он не уйдет! - ответил один  из  хранителей  Лабиринта.  -  И,
наверное, той же дорогой вернется назад.
   - А что ему нужно в царском саду? - спросил начальник.
   - Верховные жрецы посылают его куда-то по своим делам. Но  он  вернется
обратно, - ответил хранитель.
   Все решили ждать и действовать сообща.
   - Третью ночь мучаемся, - пробормотал один из полицейских,  зевая.  Они
закутались в бурнусы и легли на траву.


   Тотчас же после отъезда Тутмоса царица молча  встала  и  направилась  к
выходу. Когда же Рамсес хотел ее успокоить, она резко перебила его:
   -  Прощай,  фараон...  Молю  богов,  чтобы  они  позволили  мне  завтра
приветствовать тебя еще как фараона.
   - Ты в этом сомневаешься, мать?
   - Как не  сомневаться,  когда  человек  слушается  советов  безумцев  и
предателей.
   Они разошлись, негодуя друг на друга.
   Вскоре к его святейшеству вернулось хорошее настроение, и он  продолжал
весело разговаривать с вельможами. Но уже в шесть часов его стало  терзать
беспокойство.
   - С минуты на минуту должен прибыть гонец от Тутмоса, - сказал он своим
приближенным. - Я уверен, что дело так или иначе уже разрешилось.
   - Трудно сказать, - ответил главный казначей.  -  Они  могли  не  найти
лодок у переправы... Могли наткнуться на сопротивление в храме...
   - А где молодой жрец? - спросил вдруг Хирам.
   - Жрец? Посланец умершего Самонту? - повторили растерянно вельможи. - В
самом деле - куда он девался?
   Послали солдат обыскать сад. Они обегали все дорожки, но жреца нигде не
оказалось.
   Это привело членов  совета  в  дурное  настроение.  Все  сидели  молча,
погруженные в тревожные думы.
   На закате в комнату вошел один  из  слуг  фараона  и  шепнул  ему,  что
госпожа  Хеброн  тяжело  заболела  и  умоляет,  чтобы   его   святейшество
соблаговолил заглянуть к ней.
   Придворные, зная отношения, связывавшие фараона  с  красавицей  Хеброн,
переглянулись, но когда Рамсес сказал, что идет в сад, никто его  не  стал
удерживать. В саду  благодаря  густо  расставленной  страже  было  так  же
безопасно, как и во дворце, и никто  не  считал  удобным  хотя  бы  издали
наблюдать за фараоном, зная, что Рамсес этого не любит.
   Когда фараон исчез в коридоре, верховный писец обратился к казначею:
   - Время тянется, как колесница в пустыне. Может  быть,  у  Хеброн  есть
известия о Тутмосе?
   - Говоря по правде, - ответил казначей, -  его  вылазка  с  несколькими
десятками  солдат  против  храма  Птаха  кажется  мне  сейчас  совершенным
безумием.
   - А разве благоразумнее поступил фараон у Содовых озер, когда всю  ночь
гнался за Техенной? - вмешался Хирам. - Все решает смелость.
   - Где же молодой жрец? - спросил казначей.
   - Он пришел, не спросясь, и ушел, никому  не  сказавшись...  Все  ведут
себя здесь, как заговорщики.
   Казначей сокрушенно покачал головой.
   Рамсес быстро добежал до павильона  Тутмоса.  Когда  он  вошел  в  дом,
Хеброн со слезами бросилась ему на шею.
   - Я умираю от страха! - воскликнула она.
   - Ты боишься за Тутмоса?
   - Какое мне дело до него! - ответила Хеброн с презрительной гримасой. -
Ты один интересуешь меня, о тебе я думаю... за тебя боюсь.
   - Да будет благословен твой страх; он хоть на минуту рассеял мою скуку!
- сказал, смеясь, фараон. - Боги! Какой тяжелый день... Если б ты была  на
нашем совещании!.. Если б видела физиономии наших советников!  И  вдобавок
ко всему досточтимейшая моя матушка вздумала почтить наше  собрание  своим
присутствием. Я никогда не представлял себе, что  высокое  звание  фараона
может мне так надоесть!
   - Не говори об этом так громко, -  остановила  его  Хеброн.  -  Что  ты
будешь делать, если Тутмосу не удастся овладеть храмом?
   - Лишу его командования, спрячу корону в  сундук  и  надену  офицерский
шлем. Я уверен, что, если я сам выступлю во главе моей армии,  бунт  сразу
будет подавлен.
   - Который? - спросила Хеброн.
   - Ах да! Я забыл, что у нас  два  бунта:  народ  против  жрецов,  жрецы
против меня...
   Он сжал Хеброн в объятиях и, усадив ее на диван, стал шептать ей:
   - Какая ты сегодня красивая!..  Всякий  раз,  когда  я  вижу  тебя,  ты
кажешься мне иной и все прекраснее!
   - Оставь меня! Иногда я боюсь, что ты меня укусишь.
   - Укусить, нет... но мог бы зацеловать тебя до  смерти...  Ты  даже  не
знаешь, как ты прекрасна...
   - По сравнению с министрами и военачальниками... Ну, пусти...
   - Я хотел бы быть гранатовым  деревом!  Хотел  бы  иметь  столько  рук,
сколько у него ветвей, чтобы обнять тебя! Столько ладоней, сколько у  него
листьев, и столько уст, сколько у него цветов, чтобы целовать  сразу  твои
глаза, волосы, губы, грудь!..
   -  Для  государя,  которому  грозит  потеря   трона,   ты   удивительно
легкомыслен.
   - На ложе любви я не забочусь о троне, - возразил Рамсес. -  Покуда  со
мной меч, я сохраню и власть.
   - Но ведь войска твои разбиты, -  говорила  Хеброн,  вырываясь  из  его
объятий.
   - Завтра прибудут свежие полки,  а  послезавтра  соберутся  и  те,  что
разбежались. Говорю тебе, не думай о пустяках...  Мгновенье  любви  дороже
целого года власти...
   Спустя час после  заката  фараон  покинул  жилище  Хеброн  и  не  спеша
возвращался к себе, погруженный в свои мысли, усталый.
   Он думал о том, что жрецы только по глупости мешают его планам.  С  тех
пор, как существует Египет, не было такого властителя, каким был бы он...
   Вдруг из чащи смоковниц  вышел  человек  в  темном  плаще  и  загородил
фараону дорогу.
   Рамсес, чтобы лучше его  разглядеть,  подошел  к  нему  ближе  и  вдруг
крикнул:
   - А, это ты, негодяй?! Наконец-то я нашел тебя!
   Это был Ликон. Рамсес схватил его за шею.  Грек  взвизгнул  и  упал  на
колени. В ту же минуту фараон почувствовал жгучую  боль  в  левой  стороне
живота.
   - Так ты еще кусаться? - закричал  Рамсес  и  обеими  руками  сжал  шею
грека. Услышав хруст позвонков, он с отвращением отбросил его. Ликон упал,
корчась в предсмертных судорогах.
   Фараон, сделав несколько шагов, схватился за больное  место  и  нащупал
рукоять кинжала.
   - Я ранен!
   Рамсес вытащил из раны узкий клинок и зажал ее.
   "Интересно, есть у кого-нибудь из часовых пластырь?" -  подумал  он  и,
чувствуя, что теряет сознание, ускорил шаг.
   Почти у самого крыльца дома навстречу ему выбежал один  из  офицеров  с
криком:
   - Тутмос убит! Его убил предатель Эннана!
   - Эннана? - повторил фараон. - А как остальные?
   - Почти все добровольцы, вызвавшиеся ехать с Тутмосом, были  подкуплены
жрецами...
   - Довольно! Пора положить этому конец! - воскликнул фараон.  -  Трубите
сбор азиатским полкам...
   Затрубил рожок; азиаты стали выбегать из казарм, ведя за собой лошадей.
   - Подайте и  мне  коня,  -  сказал  фараон.  Но,  почувствовав  сильное
головокружение, прибавил: -  Нет...  подайте  мне  носилки...  Я  не  хочу
утомлять себя...
   И вдруг пошатнулся и упал на руки офицеров.
   - Ах, чуть не забыл... - произнес он слабеющим голосом. - Принесите мне
шлем и меч... стальной меч... что был со мной в Ливийском  походе...  Идем
на Мемфис.
   Из дворца выбежали вельможи и прислуга с факелами.
   Лицо у фараона,  которого  поддерживали  офицеры,  стало  серым,  глаза
заволокло туманом. Он протянул руку, словно ища оружия, пошевелил губами и
среди  общего  молчания  испустил  дух,  он  -  повелитель  обоих   миров:
преходящего и вечного.



18

   Со дня смерти  Рамсеса  XIII  до  его  погребения  правил  государством
верховный жрец храма Амона Фиванского  и  наместник  почившего  фараона  -
достойнейший Сен-Амон-Херихор.
   Кратковременное  правление  наместника   благоприятно   отразилось   на
состоянии страны. Херихор усмирил бунтовщиков и  приказал  установить  для
всего работающего населения отдых в каждый седьмой день, как  это  было  в
старые времена. Кроме того, он ввел строгий  устав  для  жрецов,  оказывал
покровительство чужеземцам, в особенности финикиянам, и заключил договор с
Ассирией, не уступая  ей,  однако,  Финикии,  которая  продолжала  платить
Египту дань.
   В течение этого недолгого правления судьи решали дела  без  проволочек,
избегая жестоких наказаний. Никто не имел права бить крестьянина, и он мог
жаловаться на всякую обиду в суд, если у  него  находилось  время  и  было
достаточно свидетелей.
   Херихор занялся также погашением долгов, отягощавших имущество  фараона
и государства. Он добился  у  финикиян  частичного  отказа  от  тех  сумм,
которые им задолжала египетская казна, а для  покрытия  оставшегося  долга
потребовал от Лабиринта огромного ассигнования в тридцать тысяч талантов.
   Благодаря  всем  этим  мерам   уже   через   три   месяца   государство
благоденствовало, и люди говорили:
   -  Да  будет  благословенно  правление  наместника   Сен-Амон-Херихора!
Поистине боги предназначили его быть властителем, чтобы он спас Египет  от
разорения,  в  которое  ввергнул  его  Рамсес  Тринадцатый  -  шалопай   и
волокита!..
   Итак, прошло всего лишь несколько месяцев, а народ  уже  успел  забыть,
что дела Херихора были лишь  исполнением  благородных  намерений  молодого
фараона.
   В месяце тоби (октябрь - ноябрь), когда мумию Рамсеса XIII  опустили  в
царские пещеры, в храме  Амона  Фиванского  состоялось  большое  совещание
знатнейших лиц. Тут были почти все верховные жрецы, номархи и  командующие
армиями и в их числе  покрытый  славой  престарелый  полководец  восточной
армии - Нитагор.
   В том же огромном зале, где за полгода перед тем жрецы обсуждали земные
дела Рамсеса XII и выказывали неприязнь к Рамсесу XIII,  -  в  этом  самом
месте сейчас собрались  вельможи,  чтобы  под  председательством  Херихора
разрешить важнейшие государственные вопросы.
   И вот 25 тоби, ровно в полдень, Херихор в митре  Аменхотепа  воссел  на
трон, а остальные в кресла, и состоялся совет.
   Он закончился чрезвычайно быстро, словно результат  его  был  предрешен
заранее.
   - Верховные жрецы, номархи и вожди! - начал  Херихор.  -  Мы  собрались
здесь по весьма печальному и важному поводу.  Со  смертью  вечно  живущего
Рамсеса Тринадцатого, недолгое, но бурное царствование которого окончилось
столь злополучно... -  тут  Херихор  вздохнул,  -  ...со  смертью  Рамсеса
Тринадцатого угас не только фараон, но и славная двадцатая династия.
   Среди собравшихся пробежал ропот.
   - Династия не угасла, - заметил довольно  резко  номарх  мемфисский.  -
Жива ведь достопочтенная царица Никотриса. Следовательно, трон принадлежит
ей.
   Помолчав минуту, Херихор ответил:
   - Достойнейшая супруга моя, царица Никотриса...
   Теперь в собрании раздался уже  не  ропот,  а  крик,  не  смолкавший  в
течение нескольких минут. Когда он  утих,  Херихор  спокойно  и  отчетливо
продолжал:
   - Моя достойнейшая супруга, царица Никотриса, в безутешном  горе  после
смерти сына отреклась от престола.
   - Позвольте! - вскричал номарх  мемфисский.  -  Достойнейший  наместник
именует царицу своей супругой.  Это  известие  совершенно  новое,  которое
нужно прежде всего проверить.
   По знаку, данному Херихором, верховный  судья  Фив  извлек  из  золотой
шкатулки и громко зачитал акт о бракосочетании, состоявшемся за два дня до
того  между  достойнейшим  жрецом  Амона  Сен-Амон-Херихором   и   царицей
Никотрисой, вдовой Рамсеса XII, матерью Рамсеса XIII.
   После этого разъяснения наступила гробовая тишина.
   Херихор продолжал:
   - Поскольку моя супруга и единственная наследница престола отреклась от
своих прав и поскольку, таким образом, прекратилось царствование двадцатой
династии, нам необходимо избрать нового повелителя.  Этим  повелителем,  -
продолжал Херихор, - должен быть человек зрелый, энергичный  и  опытный  в
делах управления. Поэтому я рекомендую вам, уважаемые вельможи, избрать на
этот верховный пост...
   - Херихора! - крикнул кто-то.
   -  ...избрать  на   этот   верховный   пост   достославного   Нитагора,
главнокомандующего восточной армией.
   Нитагор долго сидел, прищурив глаза и улыбаясь.  Наконец,  он  встал  и
сказал:
   - Никогда, я думаю, не будет недостатка в людях,  которые  пожелали  бы
носить титул фараона. Пожалуй, их нашлось бы даже  больше,  чем  нужно.  К
счастью, сами боги, устранив опасных  соперников,  указали  нам  человека,
наиболее достойного верховной  власти.  И  кажется  мне,  что  я  поступлю
благоразумно, если, вместо того, чтобы принять  любезно  предложенную  мне
корону, отвечу: "Да живет вечно его святейшество Сен-Амон-Херихор,  первый
фараон новой династии!"
   Присутствующие, за небольшим исключением,  повторили  этот  возглас,  и
верховный судья принес на золотом подносе две короны: белую -  Верхнего  и
красную - Нижнего Египта. Одну из них взял верховный жрец Осириса,  другую
- верховный жрец Гора и вручили их Херихору,  который,  поцеловав  золотую
змею, возложил их себе на голову.
   После этого  началась  церемония  воздаяния  почестей  присутствующими,
которая продолжалась несколько часов. Затем был составлен  соответствующий
акт, участники собрания приложили к нему свои печати, и  с  этого  момента
Сен-Амон-Херихор стал действительно фараоном, повелителем обоих  миров,  а
также жизни и смерти своих подданных.
   К вечеру его святейшество вернулся утомленный в свои покои, где  застал
Пентуэра. Жрец исхудал, и на его изможденном лице видны были  усталость  и
грусть.
   Когда Пентуэр пал ниц, повелитель поднял его и сказал, улыбаясь:
   - Ты не подписал моего избрания, не воздал мне почестей, и я боюсь, как
бы мне не пришлось когда-нибудь подвергнуть тебя осаде в храме Птаха.  Что
же, ты решил не оставаться при мне? Предпочитаешь Менеса?
   - Простите,  ваше  святейшество,  но  придворная  жизнь  до  того  меня
утомила, что единственное желание мое - это учиться мудрости.
   - Не можешь забыть Рамсеса? А ведь ты знал его очень недолго. У меня же
ты работал несколько лет.
   - Не осуждайте меня, ваше святейшество, но...  Рамсес  Тринадцатый  был
первым фараоном, которому были близки страдания египетского народа.
   Херихор улыбнулся.
   - Эх вы, ученые, - сказал он, покачав головой. - Ведь это  ты,  ты  сам
обратил внимание Рамсеса на положение черни, и, хотя он так ничего для нее
и не сделал, ты в душе все еще скорбишь о нем. Ты  это  сделал  -  не  он.
Странные вы люди, несмотря на большой ум! - продолжал он. - Вот так  же  и
Менес... Мудрый жрец почитается самым мирным человеком в Египте,  а  между
тем - это он свергнул династию и открыл мне дорогу к власти!
   Если бы не его письмо о том, что 20 паопи произойдет  затмение  солнца,
мы с покойным Мефресом, возможно, гнули бы сейчас спины в  каменоломнях...
Ну, иди теперь, иди и поклонись от меня Менесу. И знай, что  я  умею  быть
благодарным, в этом - великая тайна власти.  Скажи  Менесу,  что  я  готов
исполнить любую его просьбу, за исключением одной - отречься от  престола.
А ты, отдохнув, возвращайся ко мне. Я на  этот  случай  сохраню  для  тебя
достойный пост.
   И Херихор коснулся рукой покорно склоненной головы жреца.



ЭПИЛОГ

   В месяце мехир (ноябрь - декабрь) Пентуэр прибыл в храм  под  Мемфисом,
где Менес продолжал свой упорный труд, изучая землю и небо.
   Старый мудрец, погруженный в свои мысли, опять не сразу узнал Пентуэра.
Однако, опомнившись, он обнял его и спросил:
   - Ты что же, снова отправляешься мутить крестьян во славу фараона?
   - Я пришел, чтобы остаться с тобой и служить тебе, - ответил Пентуэр.