получишь
тридцать?
   - Египетский закон дозволяет, чтобы  сумма  процентов  равнялась  сумме
займа, - ответил, смутившись, финикиянин.
   - А не слишком ли это много?
   - Слишком много?.. - вскричал Дагон. - Всякий большой господин  владеет
большим двором, большим состоянием и платит только большие  проценты.  Мне
было бы стыдно взять меньше с наследника престола. Да  и  ты  сам  мог  бы
приказать избить меня палками и прогнать вон, если  б  я  осмелился  взять
меньше...
   - Когда же ты принесешь деньги?
   - Принести?.. О боги! Это не под силу одному человеку. Я сделаю  лучше:
я расплачусь за тебя со всеми так, чтобы тебе не пришлось засорять  голову
такими ничтожными делами.
   - Разве ты знаешь, кому я должен платить?
   - Пожалуй, знаю, - ответил небрежно финикиянин.  -  Ты  хочешь  послать
шесть талантов для восточной армии, - это сделают наши банкиры в Хетеме  и
Мигдоле (*47). Три таланта достойному Нитагору и три достойному  Патроклу,
- это можно будет устроить на месте. А Сарре и  ее  отцу  Гедеону  я  могу
выплатить через этого паршивого Азарию... Так даже будет лучше, а  то  они
еще надуют тебя при расчетах.
   Рамсес принялся нервно шагать по комнате.
   - Значит, я должен дать тебе расписку на тридцать талантов?
   - Какую расписку, зачем расписку?.. На что  мне  расписка?..  Сын  царя
сдаст мне в  аренду  на  три  года  свои  имения  в  номах:  Такенс,  Сет,
Неха-Мент, Неха-Пеху, в Себт-Хет и Хабу.
   - В аренду? - переспросил царевич. - Это мне не нравится.
   - А как же я получу свои деньги, свои тридцать талантов?
   - Подожди. Я должен справиться у управляющего имением, сколько приносят
в год эти земли.
   - Зачем вашему высочеству утруждать себя!.. Что знает  управляющий!  Он
ничего не знает, поверь честному финикиянину. Год на  год  не  приходится,
какой урожай, такой и доход. Если я потерплю убытки на  этом  деле,  разве
управляющий мне их возместит?..
   - Видишь ли, Дагон, мне кажется,  что  эти  поместья  приносят  гораздо
больше, чем десять талантов в год...
   - Сын царя не доверяет мне? Хорошо! Если угодно, я могу скинуть  имение
в Сете. Как? Ты все еще думаешь, что я  требую  с  тебя  лишнее?..  Ладно,
уступлю и Себт-Хет. Но при чем тут управляющий? Это он  будет  учить  тебя
уму-разуму?.. О Ашторет! Я бы потерял сон  и  аппетит,  если  бы  какой-то
управляющий,   подчиненный,   раб,   смел   указывать   что-нибудь   моему
всемилостивейшему государю. Тут нужен только писец, который  напишет,  что
сын царя сдает мне в аренду на три года земли в таких-то и таких-то номах,
да еще шестнадцать свидетелей  того,  что  я  удостоился  такой  чести  со
стороны вашего  высочества.  А  зачем  служащим  знать,  что  их  господин
занимает у меня деньги?
   Наследнику надоел этот разговор. Он махнул рукой и сказал:
   - Завтра принеси деньги и приведи с собой писца и  свидетелей.  Я  этим
заниматься не стану.
   - Вот это мудрые слова! - вскричал финикиянин. - Да живешь ты вечно!



9

   На левом берегу Нила, на окраине одного из северных предместий Мемфиса,
находилась усадьба, которую наследник предоставил  для  жительства  Сарре,
дочери иудея Гедеона.
   Это был участок земли приблизительно в тридцать пять моргов (*49) почти
квадратной формы; с крыши жилого дома он весь был  виден  как  на  ладони.
Приусадебные угодья на склоне холма были расположены в четыре  яруса.  Два
самых больших нижних участка, всегда заливаемых Нилом, были  предназначены
под поля и огороды. На третьем ярусе, который заливался не  всегда,  росли
пальмы, смоковницы и другие плодовые деревья.  Четвертый,  самый  верхний,
был засажен оливковыми деревьями, виноградом, орешником и каштанами. Среди
них и стоял жилой дом.
   Дом был деревянный двухэтажный, как обычно - с  террасой  и  полотняным
шатром. Внизу  жил  черный  невольник  Рамсеса,  наверху  Сарра  со  своей
родственницей  и  прислужницей  Тафет.  Дом   был   окружен   оградой   из
необожженного кирпича;  за  оградой,  в  некотором  отдалении,  находились
постройки для скота, работников и надсмотрщиков.
   Комнаты Сарры были небольшие, но красиво убранные.  Полы  были  устланы
коврами, на дверях и окнах висели полосатые цветные драпировки. Здесь были
резные кровати и стулья с инкрустацией, сундуки  для  одежды,  столики  на
одной или на трех ножках, а на них горшки с цветами, стройные кувшины  для
вина, шкатулки с флаконами духов, золотые и  серебряные  кубки  и  бокалы,
фаянсовые вазы и чаши, бронзовые  светильники.  Каждый,  даже  мельчайший,
предмет обихода - мебель, посуда - был украшен резьбой  или  разноцветными
рисунками, каждое платье - шитьем и бахромой.
   Уже десять дней жила Сарра в этом уютном  уголке,  от  страха  и  стыда
избегая людей, так что даже работники не  видели  девушку.  Она  сидела  в
комнате с занавешенными окнами, шила, ткала полотно  на  небольшом  станке
или плела венки из живых цветов для  Рамсеса.  Иногда  Сарра  выходила  на
террасу и, осторожно  откинув  полог  шатра,  любовалась  Нилом,  усеянным
лодками, в которых гребцы распевали веселые песни, или смотрела с тревогой
на серые пилоны царского дворца, который возвышался на другом берегу реки,
молчаливый и угрюмый, - и снова возвращалась к своим занятиям.
   - Посиди здесь, тетушка, - говорила она, подзывая к себе Тафет.  -  Что
ты там делаешь внизу?..
   - Садовник принес фрукты, а из города прислали хлеб, вино и дичь;  надо
было принять.
   - Посиди тут и поговори со мной, а то мне страшно.
   - Глупенькая ты девочка! - отвечала, смеясь, Тафет. - Я тоже  в  первый
день боялась нос из дому высунуть. Но как только выглянула за ограду - все
прошло. Кого мне здесь бояться, когда все падают передо мной на колени?  А
уж перед тобой, наверно, будут становиться на голову!.. Выйди в  сад,  там
хорошо, как в раю. Загляни в поле, где убирают пшеницу... Сядь в расписную
лодку - лодочники сохнут от тоски, хотят посмотреть на тебя и прокатить по
Нилу.
   - Я боюсь.
   - Чего?
   - Сама не понимаю. Пока я занята работой, мне кажется, что я дома, там,
в нашей долине, и вот-вот придет отец... Но чуть  только  ветер  распахнет
занавеску и  я  увижу  сверху  эту  огромную,  беспредельную  страну,  мне
чудится... знаешь что? - будто меня схватил ястреб и унес к себе в гнездо,
на скалу, откуда мне уже не сойти...
   - Ах, если б ты видела, какую ванну прислал царевич, - медную  ванну!..
И какой треножник для костра, горшки, ухваты!.. А сегодня я посадила  двух
наседок, скоро у нас будут цыплятки...
   После заката солнца, когда никто не мог ее видеть, Сарра бывала смелее:
она выходила на террасу и смотрела на реку. Когда  же  вдали  показывалась
лодка, освещенная факелами, бросавшими  на  черную  воду  огненно-кровавые
полосы, Сарра прижимала руки к груди, где бедное  ее  сердце  трепыхалось,
как пойманная птичка. Она знала, что это плывет к ней Рамсес,  и  сама  не
могла понять, что творится в ее душе: то ли это радость перед свиданием  с
красавцем, которого она встретила в родной долине, то ли страх, что  снова
увидит великого властелина и повелителя, перед которым она робела.
   Однажды, в канун субботы, пришел в усадьбу отец, в  первый  раз  с  тех
пор, как она поселилась в этом доме. Сарра со слезами  бросилась  к  нему:
сама омыла ему ноги и окропила голову благовониями, покрывая ее поцелуями.
Гедеон был человек пожилой, с суровыми чертами лица. На нем была  длинная,
до щиколоток, рубаха, окаймленная  внизу  пестрым  шитьем,  а  поверх  нее
желтый кафтан без рукавов, род накидки, ниспадающей на грудь и  на  спину.
На голове была небольшая шапка, суживавшаяся кверху.
   - Ты пришел?.. пришел!.. - восклицала Сарра, снова принимаясь  целовать
его руки, лицо и волосы.
   - Я и сам дивлюсь, как это я здесь!  -  грустно  ответил  Гедеон.  -  Я
пробирался крадучись через сад, как вор; от самого Мемфиса  мне  казалось,
что все встречные указывают на меня пальцем,  а  каждый  проходящий  еврей
плюет мне вслед.
   - Ведь ты же сам отдал меня наследнику, отец!.. - прошептала Сарра.
   - Отдал... А что я мог сделать? Впрочем, мне только так кажется, что на
меня указывают пальцами и плюют. Те из египтян, кто меня знает,  кланяются
мне тем ниже, чем они знатнее. За то время, что ты  здесь,  наш  господин,
Сезофрис, сказал, что  надо  будет  расширить  мой  дом,  господин  Хайрес
подарил мне бочонок великолепного вина, а достойнейший наш номарх присылал
ко мне доверенного слугу  справиться  о  твоем  здоровье  и  спросить,  не
соглашусь ли я поступить к нему управляющим.
   - А евреи? - спросила Сарра.
   - Что евреи? Они знают, что я согласился не по  доброй  воле.  Ну...  и
каждый не прочь бы, чтоб над ним  учинили  такое  же  насилие.  Пусть  нас
рассудит господь бог. Лучше скажи, как ты поживаешь?
   - И в раю ей не будет лучше, - вмешалась Тафет. - Целый день носят  нам
фрукты, вино, хлеб, мясо,  чего  только  душа  пожелает.  А  какая  у  нас
ванна!.. Вся из меди. А какая кухонная посуда!..
   - Три дня назад, - перебила ее Сарра, - был у меня финикиянин Дагон.  Я
не хотела его принять, но он так настаивал...
   - Он подарил мне золотое колечко, - опять вмешалась Тафет.
   - Он сказал мне, - продолжала Сарра,  -  что  арендует  землю  у  моего
господина, подарил мне два ножных браслета, серьги с жемчугом  и  шкатулку
благовоний из страны Пун.
   - За что он тебе это подарил?
   - Ни за  что.  Просил  только,  чтоб  я  хорошо  к  нему  относилась  и
когда-нибудь при случае замолвила за него словечко перед моим  господином,
сказав, что Дагон - вернейший его слуга.
   - У тебя скоро  будет  полный  сундук  браслетов  и  серег,  -  сказал,
улыбаясь, Гедеон. -  Эх,  -  прибавил  он,  помолчав,  -  собери  побольше
драгоценностей, и убежим в нашу землю!  Здесь  нам  всегда  будет  горько.
Горько, когда плохо, а еще горше - когда хорошо.
   - А что скажет мой господин? - спросила Сарра печально.
   Отец покачал головой.
   - Не пройдет и года, как  твой  господин  бросит  тебя,  и  многие  ему
помогут в этом. Если бы ты была египтянкой, он взял бы тебя к себе в  дом.
Но еврейку...
   - Бросит? - повторила Сарра, вздохнув.
   - Зачем горевать о том,  что  будет;  все  в  руках  божьих!  Я  пришел
провести с тобой субботу...
   - А у меня как раз прекрасная  рыба,  мясо,  лепешки  и  кошерное  вино
(*50), - поспешила вставить Тафет.  -  Да,  кстати,  я  купила  в  Мемфисе
семисвечник и восковые свечи... У нас  будет  ужин  лучше,  чем  у  самого
господина Хайреса.
   Гедеон вышел с дочерью  на  террасу.  Когда  они  остались  вдвоем,  он
сказал:
   - Тафет говорила мне, что ты все сидишь  дома.  Почему?  Надо  выходить
хотя бы в сад.
   Сарра вздрогнула.
   - Я боюсь, - прошептала она.
   - Чего  тебе  бояться  в  своем  саду?..  Ведь  ты  же  здесь  хозяйка,
госпожа... большая госпожа...
   - Я вышла как-то в  сад  днем,  меня  увидали  какие-то  люди  и  стали
говорить между собой: "Смотрите, вот еврейка  наследника  престола,  из-за
которой запаздывает разлив Нила..."
   - Дураки они, - сказал Гедеон, - разве в первый раз Нил  запаздывает  с
разливом на целую неделю?.. Ну что ж, выходи пока по вечерам...
   - Нет... Нет! - воскликнула Сарра, снова вздрогнув. - В  другой  раз  я
пошла вечером туда, в оливковую рощу. Вдруг на боковой дорожке  показались
две женщины, словно тени... Я испугалась и хотела бежать... Тогда одна  из
них, помоложе, невысокого роста, схватила меня  за  руку  и  говорит:  "Не
убегай, мы  хотим  на  тебя  посмотреть".  А  другая,  постарше,  высокая,
остановилась в нескольких шагах и заглянула мне  в  лицо...  Ах,  отец,  я
думала, что превращусь в камень... Что  это  была  за  женщина!..  Что  за
взгляд!..
   - Кто бы это мог быть? - спросил Гедеон.
   - Та, что постарше, похожа была на жрицу.
   - И они ничего не сказали тебе?
   - Ничего. Только  когда,  уходя  уже,  они  скрылись  за  деревьями,  я
услышала слова, вероятно, старшей: "Воистину она прекрасна..."
   Гедеон задумался.
   - Может быть, - сказал он, - это были какие-нибудь знатные  женщины  из
дворца?..
   Солнце заходило. На обоих берегах Нила собирались густые толпы людей, с
нетерпением ожидавших сигнала о разливе, который действительно запаздывал.
Уже два дня дул ветер с моря,  и  река  позеленела.  Уже  солнце  миновало
звезду Сотис (*51), а в жреческом колодце в Мемфисе вода не  поднялась  ни
на одну пядь. Люди были встревожены, тем более что в Верхнем  Египте,  как
сообщали, разлив шел нормально и даже обещал быть очень обильным.
   -  Что  же  удерживает  его  под  Мемфисом?  -  спрашивали  озабоченные
земледельцы, с тоской ожидая сигнала.
   Когда на  небе  показались  звезды,  Тафет  накрыла  в  столовой  белой
скатертью  стол,  поставила  светильник  с   семью   зажженными   свечами,
придвинула три стула и возвестила, что сейчас подаст субботний ужин.
   Гедеон покрыл голову, воздел над столом руки и, глядя молитвенно вверх,
произнес:
   - Боже Авраама, Исаака и Иакова, ты, который вывел народ наш  из  земли
египетской, ты, давший отчизну рабам  и  изгнанникам,  заключивший  вечный
союз с сынами Иуды... Бог Яхве, бог Адонаи, дозволь нам вкусить без  греха
от плодов вражьей земли, исторгни нас из  печали  и  страха,  в  каких  мы
пребываем, и верни на берега Иордана, который мы покинули во славу тебе...
   Вдруг из-за ограды послышался голос:
   - Достойный Тутмос, вернейший слуга царя и наследника престола...
   - Да живут они вечно!.. - откликнулось несколько голосов из сада.
   - Благороднейший господин, - продолжал первый голос, - шлет приветствие
прекраснейшей розе Ливана.
   Когда он смолк, раздались звуки арфы и флейты.
   - Музыка!.. - воскликнула Тафет, хлопая в ладоши. - Мы будем  встречать
субботу с музыкой!..
   Сарра и ее отец, сперва встревоженные, улыбнулись и сели за стол.
   - Пусть играют, - сказал Гедеон, - их музыка не испортит нам аппетита.
   Флейта и арфа сыграли несколько вступительных аккордов, и вслед за ними
раздался тенор:
   - "Ты прекрасней всех девушек, что глядятся в воды  Нила.  Волосы  твои
чернее воронова  крыла,  глаза  нежнее  глаз  лани,  тоскующей  по  своему
козленку. Стан  твой  -  словно  ствол  пальмы,  а  лотос  завидует  твоей
прелести. Груди твои - как виноградные гроздья,  соком  которых  упиваются
цари..."
   Снова раздались звуки флейты и арфы, а потом песня:
   - "Выйди в сад отдохнуть... Слуги твои  принесут  бокалы  и  кувшины  с
разными напитками. Выйди, отпразднуем  сегодняшнюю  ночь  и  рассвет,  что
придет после нее. Под сенью моей, под сенью  смоковницы,  родящей  сладкие
плоды, твой возлюбленный возляжет рядом с тобой; и ты утолишь его жажду  и
будешь покорна всем его желаниям..."
   И снова запели флейта и арфа, а после них тенор:
   - "Я молчаливого нрава, никогда не  рассказываю  о  том,  что  вижу,  и
сладость плодов моих не отравлю пустой болтовней" (*0).



10

   Вдруг песня умолкла, заглушенная шумом и топотом бегущей толпы.
   - Язычники!.. Враги Египта!.. - кричал кто-то. - Вы  распеваете  песни,
когда все повергнуты в горе, и славите еврейку, которая своим  колдовством
остановила течение Нила...
   - Горе вам! - кричал  другой  голос  в  ответ.  -  Вы  попираете  землю
наследника престола!.. Смерть постигнет вас и детей ваших!..
   - Мы уйдем, но пусть выйдет к нам еврейка, чтобы мы могли высказать  ей
свои обиды...
   - Бежим!.. - закричала Тафет.
   - Куда? - спросил Гедеон.
   - Ни за  что!  -  возмутилась  Сарра:  ее  прекрасное  лицо  пылало  от
негодования. - Разве я не принадлежу наследнику, перед  которым  эти  люди
падают ниц!
   И прежде чем отец и прислужница опомнились, она  выбежала  на  террасу,
вся в белом, и крикнула толпе, волновавшейся за оградой:
   - Вот я!.. Чего вы хотите от меня?..
   Шум на минуту утих, но вскоре послышались грозные голоса:
   - Будь проклята, чужеземка, твой грех задерживает воды Нила!
   В воздухе просвистело несколько камней, брошенных наугад. Один  из  них
попал Сарре в лоб.
   - Отец!.. - вскрикнула она, схватившись за голову.
   Гедеон подхватил ее на руки и унес с  террасы.  В  темноте  видны  были
голые люди в белых чепцах и передниках, перелезавшие через ограду.
   Внизу кричала не своим голосом Тафет,  а  невольник-негр,  вооружившись
топором, встал  в  дверях  дома,  грозя  размозжить  голову  всякому,  кто
осмелится войти.
   - Давайте сюда камни! Прикончить этого  нубийского  пса!  -  кричали  в
толпу люди, сидевшие на заборе.
   Но толпа вдруг утихла. Из глубины сада вышел человек с бритой  головой,
одетый в шкуру пантеры.
   - Пророк!.. Святой отец!.. - пронесся шепот.
   Сидевшие на заборе стали соскакивать вниз.
   - Народ египетский, - раздался спокойный голос жреца, - как дерзаешь ты
поднять руку на то, что принадлежит наследнику?
   - Там живет нечистая еврейка, которая задерживает разлив  Нила...  Горе
нам!.. Нищета и голод нависли над Нижним Египтом.
   - Люди слабой веры или слабого разума! - продолжал жрец. - Слыханное ли
дело, чтоб одна женщина могла остановить волю богов? Каждый год  в  месяце
тот Нил начинает прибывать, и разлив его растет до месяца хойяк. Бывало ли
когда-нибудь иначе, хотя в нашей стране всегда  жило  много  чужеземцев  и
нередко в числе их пленные жрецы и  князья;  изнывая  в  неволе  и  тяжком
труде, они могли в гневе и злобе призывать на нашу голову  самые  страшные
проклятия, и не один из них отдал бы жизнь за то, чтобы солнце в  утренний
час не взошло над Египтом или Нил не разлился в начале года. Но какой  был
толк от их молитв? Или их не слушали в небесах, или чужие  боги  бессильны
перед нашими. Каким же образом женщина,  которой  живется  у  нас  хорошо,
могла   бы   навлечь   бедствие,   какого   не   удалось   навлечь    даже
могущественнейшим нашим врагам?..
   - Святой отец говорит правду!..  Мудры  слова  пророка!  -  послышались
голоса в толпе.
   - А все-таки Моисей, еврейский вождь, наслал тьму и мор на Египет...  -
возразил чей-то одинокий голос.
   - Кто это сказал, пусть выйдет  вперед!  -  воскликнул  жрец.  -  Пусть
выйдет, если он не враг египетского народа.
   Толпа зашумела, как ветер, несущийся издалека сквозь чащу деревьев,  но
никто не вышел из толпы.
   - Истинно говорю вам, - продолжал жрец,  -  между  вами  бродят  дурные
люди, подобные гиене в овечьем стаде. Не о  вашей  нужде  пекутся  они,  а
хотят толкнуть вас на злое дело, чтоб вы разрушили дом наследника престола
и подняли бунт против фараона. Если бы сбылось их подлое желание  и  грудь
многих из вас обагрилась кровью, эти люди укрылись бы от копий, как сейчас
от моего призыва.
   - Слушайте пророка!.. Хвала тебе, человек божий!.. - кричали  в  толпе,
склоняя головы. Наиболее благочестивые пали на землю.
   - Внемли же, народ египетский... За то, что ты поверил слову жреца,  за
повиновение фараону и наследнику, за почет, что  воздаешь  слуге  божьему,
явлена будет тебе милость. Разойдитесь с миром по домам, и, может быть, не
успеете вы спуститься с этого пригорка, как Нил начнет прибывать...
   - Да исполнятся твои слова!
   - Ступайте!.. Чем крепче будет ваша  вера  и  благочестие,  тем  скорее
узрите вы знамение благодати...
   - Идем!.. Идем!.. Будь благословен, пророк, сын пророков!..
   Толпа стала расходиться, многие целовали  одежду  жреца.  Вдруг  кто-то
крикнул:
   - Чудо!.. Чудо свершается!..
   - На башне в Мемфисе зажгли огонь...  Нил  прибывает!..  Смотрите,  все
больше огней!.. Воистину с нами говорил великий  святой...  Да  живешь  ты
вечно!..
   Все повернулись к жрецу. Но его уже не было. Он исчез в ночной темноте.
   Толпа, недавно возбужденная и за минуту до того охваченная изумлением и
благодарностью, забыла о своем гневе и  о  жреце-чудотворце.  Ею  овладела
безумная радость. Все бросились к берегу реки, где  пылало  уже  множество
костров и раздавалась громкая песнь собравшегося народа:
   - "Привет тебе, о Нил, священная река,