язан был
всегда находиться при его особе.
   Он тотчас подбежал, и наследник отошел с ним в сторону.
   - Послушай, - сказал он, указывая на пустыню, - видишь вон те горы?
   - Мы были там в прошлом году, - со вздохом вспомнил щеголь.
   - Мне вспомнилась Сарра...
   - Я сейчас воскурю благовония богам! - воскликнул Тутмос. -  А  то  мне
уже начало казаться, что, став наместником, ты изволил забыть своих верных
слуг!..
   Рамсес посмотрел на него и пожал плечами.
   - Выбери, - сказал он, - из подарков, которые мне  принесли,  несколько
самых красивых ваз, что-либо из утвари, а главное - запястий  и  цепей,  и
отвези все Сарре...
   - Живи вечно, Рамсес!  -  тихо  проговорил  щеголь.  -  Ты  благородный
господин!
   - Скажи ей, - продолжал царевич, - что сердце мое всегда полно  милости
к ней. Скажи, что я хочу, чтобы она  берегла  свое  здоровье  и  думала  о
ребенке. Когда же подойдет время родов и я выполню поручение отца,  тогда,
скажи Сарре, я возьму ее к себе, и она будет жить в моем доме. Я  не  могу
допустить, чтоб мать моего ребенка  тосковала  в  одиночестве...  Поезжай,
сделай, что я сказал, и возвращайся с хорошими вестями.
   Тутмос пал ниц перед своим повелителем и тотчас же отправился  в  путь.
Свита наместника не могла догадаться о содержании их разговора,  но,  видя
благоволение его к Тутмосу, завидовала молодому вельможе.  Досточтимый  же
Ранусер продолжал предаваться еще более тревожным размышлениям.
   "Не пришлось бы мне, - думал он с огорчением, - наложить на себя руки и
в цвете лет осиротить свой дом. Как это  я,  несчастный,  присваивал  себе
добро фараона, не подумав о часе расплаты!"
   Лицо его пожелтело, ноги подкашивались. Но  Рамсес,  охваченный  волной
воспоминаний, не замечал его тревоги.



23

   Теперь в городе Оне началась  полоса  пиршеств  и  развлечений.  Номарх
Ранусер достал из подвала лучшие вина, из трех  соседних  номов  съехались
самые красивые танцовщицы, знаменитейшие музыканты, искуснейшие фокусники.
Весь день Рамсеса был заполнен. С утра военные учения,  прием  сановников,
потом обед, зрелища, охота и, наконец,  званый  ужин.  Но  как  раз  когда
номарх Хака был уверен, что наместнику надоели уже  вопросы  управления  и
хозяйства, тот пригласил его к себе и спросил:
   - Твой ном один из самых богатых в Египте?
   - Да... хотя нам пришлось пережить несколько трудных лет...  -  ответил
Ранусер, и опять сердце у него замерло, а ноги задрожали.
   - Вот это-то меня и удивляет, - продолжал Рамсес, - потому что из  года
в год доходы его святейшества уменьшаются. Не можешь ли ты  объяснить  мне
причину?
   - Государь, - сказал номарх, склоняясь перед царевичем до  земли,  -  я
вижу, что мои враги посеяли недоверие в твоей душе, и, что бы я ни сказал,
мне трудно будет тебя убедить. Позволь мне  поэтому  не  говорить  больше.
Пусть придут сюда  лучше  писцы  с  документами,  которые  ты  сам  можешь
пощупать рукой и проверить...
   Наследника несколько удивил такой неожиданный ответ, однако  он  принял
предложение и  даже  обрадовался  ему.  Он  подумал,  что  доклады  писцов
разъяснят ему тайну управления.
   И вот на следующий день явился великий писец нома Хак (*75)  со  своими
помощниками, которые  принесли  с  собой  целый  ворох  свитков  папируса,
исписанных с обеих сторон.  Когда  их  развернули,  они  образовали  ленту
шириной в три пяди, длиной же в шестьдесят  шагов.  Рамсес  впервые  видел
такой огромный  документ,  в  котором  заключались  сведения  относительно
только одной провинции за год.
   Великий писец уселся на полу, поджав под себя ноги, и начал:
   - "На тридцать третьем году царствования Мери-Амон-Рамсеса Нил запоздал
с разливом. Крестьяне, приписывая  это  несчастье  колдовству  чужеземцев,
проживающих в провинции Хак, стали разрушать дома неверных иудеев,  хеттов
и  финикиян,  причем  несколько   человек   было   убито.   По   повелению
достойнейшего номарха, виновных предали суду: двадцать пять крестьян, двое
художников и пять ремесленников были присуждены к работе в каменоломнях, а
один рыбак - удушен".
   - Что это за документ? - спросил наместник.
   - Это судебный отчет, составленный для  того,  чтоб  повергнуть  его  к
стопам его святейшества.
   - Отложи его и читай о доходах казны.
   Помощники великого писца  свернули  в  трубку  отброшенный  документ  и
подали ему другой. Великий писец стал снова читать:
   - "В пятый день месяца тот привезли  в  царские  житницы  шестьсот  мер
пшеницы, в чем главный смотритель выдал расписку. В  седьмой  день  месяца
тот великий казначей узнал и проверил, что из прошлогоднего  урожая  убыло
сто сорок восемь мер пшеницы. Во время проверки двое рабочих  украли  меру
зерна и спрятали его между кирпичами. Когда это  было  открыто,  оба  были
отданы под суд и сосланы в каменоломни за то, что посягнули  на  имущество
его святейшества..."
   - А те сто сорок восемь мер? - спросил наследник.
   - Их съели мыши, - ответил писец и  стал  читать  дальше:  -  "Восьмого
числа месяца тот было прислано на убой двадцать коров и восемьдесят четыре
овцы, которых смотритель скотного двора велел отдать  полку  "Ястреб"  под
соответствующую расписку".
   Таким образом, наместник узнавал день за днем, сколько ячменя, пшеницы,
фасоли и семян лотоса было свезено в житницы, сколько сдано  на  мельницу,
сколько украдено и сколько рабочих было за это сослано в каменоломни.
   Отчет был такой скучный и беспорядочный, что на половине  месяца  паопи
наместник велел прекратить чтение.
   - Скажи мне, великий писец, - спросил Рамсес, - что ты понял  из  всего
прочитанного?..
   - Все, что угодно сыну царя! - И он стал повторять все сначала, но  уже
наизусть: - В пятый день месяца тот было привезено в царские житницы...
   - Довольно! - с раздражением крикнул Рамсес и велел писцам убраться.
   Писцы пали ниц, торопливо собрали  свои  папирусы,  снова  пали  ниц  и
поспешили скрыться за дверью. Наследник призвал к себе  номарха  Ранусера.
Тот явился со сложенными на груди руками, однако лицо его  было  спокойно.
Писцы успели сообщить  ему,  что  наместник  ничего  не  может  понять  из
донесений и далее не выслушал их.
   - Скажи мне, достойнейший номарх, тебе тоже читают эти отчеты?
   - Каждый день.
   - И ты понимаешь в них что-нибудь?
   - Прости, государь, но без этого я не мог бы управлять номом.
   Рамсес смутился. Может быть, и в самом  деле  он  так  непонятлив?..  А
тогда каким же он будет правителем?
   - Садись, - сказал он, немного помолчав, и указал Ранусеру на  стул.  -
Садись и расскажи мне, как ты управляешь номом.
   Вельможа побледнел и закатил  глаза  под  лоб.  Рамсес  заметил  это  и
поспешил его успокоить:
   - Не думай, что я не  доверяю  твоей  мудрости.  Напротив,  я  не  знаю
человека, который управлял бы лучше тебя. Но я молод и  любознателен.  Мне
хочется знать, в чем состоит искусство управления.  И  вот  я  прошу  тебя
уделить мне частицу твоего опыта. Ты управляешь номом,  так  объясни  мне,
как это делается.
   Номарх вздохнул с облегчением и сказал:
   - Я опишу тебе весь распорядок моего дня, чтоб ты знал, как многотрудны
мои обязанности. Утром после ванны я  приношу  жертвы  богу  Атуму  (*76),
потом приглашаю казначея и спрашиваю его, исправно ли поступают налоги для
его святейшества. Если он говорит, что  да,  я  хвалю  его.  Когда  же  он
скажет, что такие-то и такие-то не заплатили, я  отдаю  приказ  об  аресте
непокорных. Затем  я  призываю  смотрителя  царских  житниц,  чтоб  знать,
сколько прибыло хлеба. Если много - хвалю  его.  Если  мало  -  приказываю
высечь виновных. Потом приходит великий писец и докладывает  мне,  сколько
чего нужно получить из владений царя для армии, чиновников, работников.  Я
приказываю выдать под расписку. Если он израсходует меньше, я  хвалю  его,
если  больше  -  возбуждаю  следствие.  После  полудня  приходят  ко   мне
финикийские купцы, которым я продаю хлеб, а деньги вношу в казну  фараона.
Потом молюсь и утверждаю судебные приговоры. Вечером полиция сообщает  мне
о происшествиях. Не далее как третьего дня люди из моего нома проникли  на
территорию соседней области Ка (*77) и оскорбили статую бога Собека (*78).
В душе я порадовался - он ведь не нам покровительствует. Тем  не  менее  я
присудил нескольких виновных к удушению, значительную часть - к  работе  в
каменоломнях и всех к  палочным  ударам.  Поэтому  у  меня  в  номе  царят
спокойствие и добрые нравы и налоги притекают каждый день...
   - Между тем доходы фараона сократились и у вас, - заметил наследник.
   - Слова твои справедливы, господин, -  сказал  со  вздохом  Ранусер.  -
Жрецы говорят, что боги разгневались на Египет за то, что у нас  появилось
много чужеземцев. Я вижу, однако,  что  и  боги  не  брезгают  финикийским
золотом и драгоценными каменьями.
   Тут в  зал  вошел  дежурный  офицер  и  доложил  о  жреце  Ментесуфисе,
пришедшем пригласить наместника и номарха на богослужение. И тот и  другой
выразили согласие, причем номарх Ранусер проявил столько благочестия,  что
даже удивил Рамсеса.
   Когда Ранусер с поклонами удалился, наместник обратился к жрецу:
   -  Поскольку  ты,  святой  пророк,  состоишь   при   мне   заместителем
высокочтимейшего Херихора, объясни  мне  одну  вещь,  которая  меня  очень
беспокоит.
   - Сумею ли я? - ответил жрец.
   - Сумеешь, так как  ты  исполнен  мудрости,  которой  служишь.  Подумай
только хорошенько над тем, что я тебе скажу. Ты знаешь, зачем послал  меня
сюда фараон?
   - Чтобы познакомиться с управлением страны и ее богатствами, -  ответил
Ментесуфис.
   - Я это и делаю. Я расспрашиваю номархов,  присматриваюсь  к  стране  и
людям, выслушиваю доклады писцов, но ничего не понимаю. Это удивляет  меня
и мучит. Когда я имею дело с воинами, мне все ясно: я знаю, сколько у  них
солдат, лошадей, колесниц, повозок, кто из  офицеров  пьет  или  относится
небрежно к службе, а кто добросовестно исполняет свои обязанности. Я знаю,
как надо действовать на войне. Если неприятельский корпус стоит на  ровной
местности, то, чтоб  его  победить,  я  должен  взять  два  корпуса.  Если
неприятель стоит в оборонительной позиции, я двинусь против него, имея  не
меньше трех  корпусов.  Когда  враг  неопытен  и  сражается  беспорядочной
толпой, я могу против его тысячи выставить пятьсот  своих  солдат,  и  они
одолеют его. Когда у него тысяча секироносцев и у меня столько же, я смогу
разбить войско врага, если мне на помощь придут сто пращников.  В  военном
деле, святой отец, - продолжал Рамсес, - у меня все как  на  ладони  и  на
всякий вопрос готов ясный ответ. А что касается управления  номами,  я  не
только ничего не могу понять, но у  меня  такая  путаница  в  голове,  что
иногда я забываю, зачем сюда приехал. Объясни же  мне  чистосердечно,  как
жрец и воин, что это значит? Обманывают ли меня номархи, или я  уж:  такой
неспособный?
   Святой пророк задумался.
   - Осмелились ли они обманывать тебя, я не знаю, ибо  не  следил  за  их
поведением. Но мне кажется, что они потому не могут ничего объяснить тебе,
что сами ничего не понимают. Номархи и писцы,  -  продолжал  жрец,  -  как
десятские в армии: каждый знает свою десятку и докладывает  о  ней  высшим
офицерам. Каждый командует  своим  маленьким  отрядом;  общего  же  плана,
составляемого главнокомандующим армией, он не  знает.  Правители  номов  и
писцы записывают все, что бы ни случилось в их провинции, и повергают свои
донесения к стопам фараона. И лишь верховная коллегия  извлекает  из  этих
донесений мед мудрости.
   - Но вот этого-то меда я и хочу! Почему же мне его не дают?..
   Ментесуфис покачал головой.
   -  Государственная  мудрость,  -  сказал  он,  -  принадлежит  к  числу
жреческих тайн. Ее может постичь только человек, посвятивший  себя  богам.
Между тем, хоть тебя и воспитывали жрецы, ты избегаешь храмов...
   - Как так? Значит, если я не стану жрецом - вы не научите меня?
   - Есть вещи, которые ты можешь узнать и сейчас как наследник  престола.
Есть такие, которые ты узнаешь, когда станешь фараоном. Но есть и такие, о
которых может знать только верховный жрец.
   - Каждый фараон есть в то  же  время  верховный  жрец,  -  перебил  его
наследник.
   - Нет, не каждый. Да и между верховными жрецами есть различие.
   - Значит, - вскричал в негодовании наследник, - вы  скрываете  от  меня
искусство управления государством и мне не выполнить поручения моего отца!
   - То, что нужно тебе, ты можешь узнать, ибо посвящен в низший жреческий
сан. Но эти вещи скрыты в храмах за  завесой,  которую  никто  не  решится
приподнять без соблюдения должных обрядов, - спокойно ответил жрец.
   - Я приподниму!
   - Да хранят боги Египет от такого несчастья! - воскликнул жрец,  воздев
руки. - Разве ты не знаешь, что боги поразят всякого, кто без  надлежащего
обряда  прикоснется  к  завесе!  Вели  это  сделать  при  тебе   в   храме
какому-нибудь рабу или присужденному к смертной казни  преступнику,  и  ты
убедишься, что он умрет на месте...
   - Потому что вы его убьете!
   - Каждый из нас  погибнет  так  же,  как  и  он,  если  святотатственно
приблизится к алтарю. Перед богом фараон, жрец и раб равны.
   - Что же мне делать? - спросил Рамсес.
   - Искать ответа в храме, очистившись молитвой и постом, - ответил жрец.
- С тех пор как существует Египет, ни  один  повелитель  не  овладел  иным
путем государственной мудростью.
   - Я подумаю об этом, - сказал царевич, - хотя  вижу  по  всему,  что  и
досточтимейший Мефрес и ты, святой пророк, хотите заставить  меня  служить
богам, как сделали это с моим отцом.
   - Нисколько. Если ты, став фараоном, ограничишься командованием армией,
тебе  придется  всего  лишь  несколько  раз  в  год  принимать  участие  в
богослужениях, в остальных случаях тебя будут заменять верховные жрецы. Но
если ты хочешь постигнуть тайны храмов, ты должен воздавать почести богам,
ибо это они являются источником мудрости.



24

   Теперь Рамсесу стало ясно: или он не выполнит  поручения  фараона,  или
будет вынужден подчиниться воле жрецов. Это вызывало в нем  негодование  и
злобу.
   Он не торопился познать тайны, скрываемые в храмах, зато  усердно  стал
принимать участие в пиршествах, которые устраивались в его честь.
   Кстати вернулся и Тутмос,  большой  мастер  по  части  развлечений.  Он
привез царевичу хорошие вести от Сарры. Она здорова и прекрасно  выглядит.
Но это сейчас уже мало трогало Рамсеса. Жрецы составили  будущему  ребенку
такой хороший гороскоп, что царевич был в восторге. Они утверждали, что  у
Сарры будет сын, щедро одаренный богами, и что если отец полюбит  ребенка,
тот достигнет в жизни высокого положения.
   Наследник смеялся над второй частью этого предсказания.
   - Странные люди эти мудрецы! - говорил он Тутмосу.  -  Они  знают,  что
будет сын, чего не знаю я, отец, и сомневаются, буду ли я его любить, хотя
нетрудно догадаться, что я буду любить ребенка, даже если это будет  дочь.
О его славной будущности пусть не беспокоятся. Об этом я позабочусь сам!..
   В месяце пахон (январь - февраль) наследник переехал в ном Ка, где  его
торжественно встретил номарх Софра. От города Она  до  Атриба  было  всего
семь часов пешего пути. Рамсес, однако, затратил на  это  путешествие  три
дня. При мысли о молитвах и постах, ожидавших его при посвящении  в  тайны
храмов, он испытывал все большее влечение к развлечениям. Его свита поняла
это, и пиры последовали за пирами.
   Опять на дорогах, по которым проезжал наследник, появились толпы народа
с радостными криками,  цветами  и  музыкой.  Когда  подъезжали  к  Атрибу,
радость населения дошла до предела. Какой-то рабочий огромного роста  даже
бросился под колесницу.  Когда  же  Рамсес  остановил  лошадей,  от  толпы
отделилась группа молодых женщин и обвила его колесницу цветами.
   "Все же они любят меня!" - подумал Рамсес.
   В области Ка он уже не расспрашивал  номарха  про  доходы  фараона,  не
посещал мастерские, не заставлял читать ему отчеты писцов.  Он  знал,  что
ничего не поймет, и отложил эти занятия до тех пор, пока будет посвящен  в
тайны жрецов.
   Только однажды, увидев стоявший  на  возвышенности  храм  бога  Собека,
Рамсес  выразил  желание  подняться  на  его  пилон,  чтобы  взглянуть  на
окрестности.
   Достойный Софра немедленно исполнил желание наследника, и Рамсес провел
на башне несколько отрадных часов.
   Область Ка представляла собой плодородную равнину. Десятка два  каналов
и рукавов Нила пересекало ее во всех направлениях, словно сеть, сплетенная
из серебряных и голубых нитей. Посаженные в  ноябре  дыни  и  пшеница  уже
поспевали. На полях копошились нагие люди,  которые  собирали  огурцы  или
сеяли хлопок. Всюду были разбросаны постройки;  кое-где  попадались  целые
городки. Большинство построек, особенно расположенных в поле, представляли
собой глиняные мазанки, крытые  соломой  и  пальмовыми  листьями.  Зато  в
городах дома были каменные, с плоскими крышами, похожие  издали  на  белые
кубы, с темными отверстиями дверей и окон. Очень часто на одном таком кубе
стоял другой, чуть-чуть поменьше, а на нем третий, еще  меньше,  и  каждый
был  выкрашен  в  другой  цвет.  Под  ярким  солнцем  Египта   дома   эти,
разбросанные среди зелени полей и окруженные пальмами и акациями, казались
гигантскими жемчужинами, рубинами и сапфирами.
   С  высоты  башни  Рамсесу  открылось  зрелище,  которое  привлекло  его
внимание. Он заметил, что дома в окрестностях храмов самые красивые  и  на
полях вокруг них трудится больше людей.
   "У жрецов самые богатые поместья!.." - мелькнуло в голове Рамсеса, и он
еще раз окинул взглядом храмы и часовни, которые были видны с башни.
   Но так как он помирился с Херихором и нуждался теперь в услугах жрецов,
то ему не хотелось слишком долго задумываться над этим.
   В последующие дни достойный Софра устроил для наследника несколько охот
в восточных окрестностях города Атриба. Сначала стреляли над каналами птиц
из лука и ловили их огромными силками, куда попадало  сразу  по  нескольку
десятков, или спускали  на  них  соколов.  Затем  наследник  и  его  свита
углубились в восточную пустыню, и началась  большая  охота  с  собаками  и
пантерой на зверей, которых за эти дни было убито  и  изловлено  несколько
сотен.
   Когда достойный Софра заметил, что наместнику надоели  развлечения  под
открытым небом и ночевки в шатрах, он прекратил охоту и вернулся со своими
гостями в Атриб.
   Они прибыли в город около четырех часов пополудни, и  номарх  пригласил
всех к себе во дворец на парадный обед.
   Софра сам  проводил  царевича  в  купальню,  оставался  там,  пока  тот
принимал ванну, и достал из собственной шкатулки благовония  для  умащения
его. Потом присматривал за  парикмахером,  приводившим  в  порядок  волосы
наместника, и, наконец, на коленях умолил Рамсеса оказать  ему  милость  и
принять от него новую одежду. Она  состояла  из  только  что  сотканной  и
вышитой рубашки, передника, обшитого жемчугом, и затканной золотом накидки
из очень прочной материи, но такой тонкой и мягкой, что всю ее можно  было
зажать в ладонях.
   Наследник милостиво согласился и заявил, что  никогда  еще  не  получал
столь прекрасного подарка.
   Солнце уже зашло, когда номарх ввел Рамсеса в пиршественную залу.
   Это был большой двор, окруженный колоннами и выложенный  мозаикой.  Все
стены были украшены живописью, изображавшей сцены из жизни предков  Софры:
войны, морские путешествия и охоту.  Вместо  крыши  над  двором  парила  в
воздухе огромная бабочка с разноцветными крыльями, которые  для  освежения
воздуха  приводились   в   движение   невидимыми   рабами.   В   бронзовых
светильниках, прикрепленных к колоннам, горели яркие факелы, распространяя
благовонный дым.
   Зал был разделен на две  части:  одна  была  пустая,  другая  заполнена
столиками и креслами для участников трапезы. В глубине возвышался