евеста совсем не обращает внимания на будущего супруга, зато  бросает
красноречивые взгляды в его, фараона, сторону.
   Это тоже не казалось странным в Египте.
   Когда гости уселись за столики,  когда  заиграла  музыка  и  танцовщицы
стали разносить гостям вино и цветы, Рамсес обратился к ней:
   - Чем больше я смотрю на тебя, Хеброн, тем больше  поражаюсь.  Если  бы
сюда вошел кто-нибудь  посторонний,  он  принял  бы  тебя  за  богиню  или
верховную жрицу, но никак не за счастливую невесту.
   - Ошибаешься, государь, - ответила она, - сейчас  я  счастлива,  но  не
потому, что я невеста...
   - Как это так? - спросил фараон.
   - Меня не манит замужество, и я предпочла  бы  стать  верховной  жрицей
Исиды, чем чьей-либо женой.
   - Зачем же ты выходишь замуж?
   - Я это делаю ради отца,  который  хочет  непременно  иметь  наследника
своей славы. А главным образом потому, что ты так хочешь, государь...
   - Неужели тебе не нравится Тутмос?
   - Я этого не говорю. Тутмос красив, он первый щеголь в  Египте,  хорошо
поет и получает призы на  игрищах,  а  его  положение  начальника  гвардии
вашего святейшества одно из высших в стране. И все же, если бы не  просьба
отца и твое появление, государь, я не стала бы его женой... И все равно  я
ею не буду.  Тутмос  удовлетворится  богатством  и  титулами,  которые  он
унаследует после моего отца, а остальное найдет у танцовщиц.
   - И он знает о своем несчастье?
   Хеброн улыбнулась.
   - Он давно знает, что  если  бы  даже  я  была  не  дочерью  Антефа,  а
последнего парасхита, я все равно не согласилась бы принадлежать человеку,
которого не люблю. А любить я могла бы только того, кто выше меня.
   - В самом деле? - удивился Рамсес.
   - Мне  ведь  двадцать  лет  -  значит,  уже  шесть  лет  меня  окружают
поклонники. Но я быстро узнала им цену... и сейчас  предпочитаю  беседы  с
учеными жрецами песням и признаниям золотой молодежи.
   - В таком случае я не смею сидеть рядом с тобой, Хеброн, потому  что  я
даже не принадлежу к золотой молодежи и уж подавно  не  обладаю  жреческой
мудростью.
   - О, ты, государь, выше их, -  вся  вспыхнув,  ответила  Хеброн.  -  Ты
вождь, одержавший победу. Ты порывист, как лев, зорок, как  коршун.  Перед
тобой миллионы людей падают ниц, содрогаются государства...  Разве  мы  не
знаем, какой страх вызывает в Тире и  Ниневии  твое  имя?  Боги  могли  бы
завидовать твоему могуществу...
   Рамсес смутился.
   - О Хеброн, Хеброн! Если б ты знала, какую тревогу  будишь  ты  в  моем
сердце!
   - Поэтому, - сказала она, - я и соглашаюсь на брак с Тутмосом.  Я  буду
ближе к тебе и, хоть изредка, смогу видеть тебя, государь.
   Сказав это, она встала из-за столика и ушла.
   Ее поведение заметил Антеф и в испуге подошел к Рамсесу.
   - О государь! - воскликнул он. - Не сказала  ли  моя  дочь  чего-нибудь
неподобающего? Она ведь неукротима, как львица.
   - Успокойся, - ответил фараон, - твоя дочь очень  умна  и  серьезна.  А
ушла она, заметив, что вино твое,  достойнейший,  слишком  сильно  веселит
гостей.
   Действительно, в трапезной  царил  уже  страшный  шум  и  громче  всего
раздавался голос Тутмоса, который, забыв о своей роли  помощника  хозяина,
веселился вовсю.
   - Скажу тебе по секрету, - шепнул Антеф,  -  бедняге  Тутмосу  придется
быть очень осторожным с Хеброн.
   Это первое пиршество продлилось  до  утра.  Правда,  фараон  сейчас  же
уехал. Но другие остались - сначала в креслах, потом на  полу,  -  пока  в
конце концов Антефу не пришлось развезти их, мертвецки пьяных, по домам.
   Спустя несколько дней состоялось торжество бракосочетания.
   Во дворец Антефа явились верховные  жрецы  Херихор  и  Мефрес,  номархи
соседних  номов  и  высшие  фиванские  сановники.  Затем  приехал  Тутмос,
окруженный офицерами гвардии, и, наконец, его святейшество Рамсес XIII.
   Его  сопровождали:  верховный  писец,  начальник  лучников,   начальник
конницы,  верховный  судья,  главный  казначей,  верховный  жрец   Сэм   и
военачальники.
   Когда это великолепное общество собралось в зале  предков  благородного
Антефа,  появилась  Хеброн  в  белом  платье,   окруженная   подругами   и
прислужницами. Отец ее, возжегши благовония перед  Амоном,  перед  статуей
своего  отца  и  сидевшим  на  возвышении  Рамсесом  XIII,   заявил,   что
освобождает Хеброн от  своей  опеки  и  дает  ей  приданое.  При  этом  он
преподнес  ей  в  золотой  шкатулке  соответствующий  акт,  написанный  на
папирусе и засвидетельствованный судом.
   После короткой  трапезы  невеста  села  в  роскошные  носилки,  несомые
восемью чиновниками нома. Впереди шли музыканты и певцы, вокруг носилок  -
сановники, а за ними большая толпа народа. Вся это процессия  направлялась
к храму Амона по красивейшим улицам Фив, среди не менее многолюдной толпы,
чем на похоронах фараона.
   Подойдя к храму,  толпа  осталась  за  оградой,  а  молодые,  фараон  и
вельможи  вошли  в  колонный  зал.  Тут  Херихор  воскурил  фимиам   перед
завешенной статуей Амона, жрицы исполнили священный танец и Тутмос  прочел
следующий акт, записанный на папирусе:
   - "Я, Тутмос, начальник гвардии его святейшества Рамсеса  Тринадцатого,
беру тебя, Хеброн, дочь фиванского номарха Антефа, в жены. Даю тебе сейчас
же десять талантов за то, что ты согласилась стать  моей  женой.  На  твои
наряды предоставляю тебе три таланта в  год,  а  на  домашние  расходы  по
таланту в месяц. Из детей,  которые  родятся  у  нас,  старший  сын  будет
наследником состояния, каким я владею сейчас и  какое  могу  приобрести  в
будущем. Если я разведусь  с  тобой  и  возьму  другую  жену,  я  обязуюсь
выплатить тебе сорок талантов, под каковую сумму залогом будет служить мое
имущество. Когда сын наш войдет в права наследства, он должен  выплачивать
тебе пятнадцать талантов в год. Дети же,  рожденные  от  другой  жены,  не
вправе притязать на имущество первородного нашего сына" (*0).
   После этого выступил верховный судья и от имени Хеброн прочитал акт,  в
котором молодая хозяйка обещала хорошо кормить и одевать  своего  супруга,
заботиться о его доме, семье, прислуге, хозяйстве и рабах и поручала  ему,
супругу, управление имуществом, каким она владеет  и  должна  со  временем
получить от отца. После прочтения актов Херихор подал Тутмосу бокал  вина.
Жених выпил половину, красавица Хеброн пригубила, после чего оба воскурили
благовония перед пурпурной завесой.
   Покинув  храм  Амона  Фиванского,  молодые  и  их  великолепная   свита
отправились через аллею сфинксов во дворец фараона. Толпы людей  и  солдат
приветствовали их, бросая под ноги цветы.
   Тутмос раньше жил в покоях Рамсеса, но в день  свадьбы  фараон  подарил
ему красивый маленький дворец в глубине парка, окруженный рощей смоковниц,
мирт и баобабов, где молодые супруги могли проводить счастливые дни  вдали
от людских глаз, как бы отрезанные от мира. В этом тихом уголке так  редко
показывались люди, что даже птицы не улетали от них.
   Когда молодожены  и  гости  очутились  в  новом  жилище,  был  совершен
последний обряд.
   Тутмос взял за руку Хеброн и подвел ее к огню, горевшему перед  статуей
Исиды. Мефрес возлил на голову невесты ложку святой воды. Хеброн коснулась
рукой огня, и Тутмос поделился с ней куском хлеба и надел ей на палец свой
перстень в знак того, что с этих пор она  становится  хозяйкой  имущества,
слуг, стад и рабов своего мужа.
   В продолжение всей этой  церемонии  жрецы  с  пением  свадебных  гимнов
носили статую  божественной  Исиды  по  всему  дому.  Жрицы  же  исполняли
священные танцы.
   День закончился представлением и народным пиршеством,  и  все  обратили
внимание на то, что красавицу  Хеброн  все  время  сопровождал  фараон,  а
Тутмос держался поодаль и только потчевал гостей.
   Когда показались звезды, святой Херихор  покинул  пиршество,  и  вскоре
после него  незаметно  удалилось  и  несколько  высших  сановников.  Около
полуночи в подземельях храма Амона собрались следующие  высокопоставленные
особы: верховные жрецы Херихор, Мефрес и Ментесуфис, верховный судья Фив и
начальники номов Абс, Горти и Эмсух (*142).
   Ментесуфис осмотрел толстые колонны, запер  дверь  и  погасил  свет;  в
низком зале остался  только  один  светильник,  горевший  перед  небольшой
статуей Гора. Сановники расселись на трех каменных скамьях, и номарх  Абса
сказал:
   -  Если  б  от  меня  потребовали,  чтобы  я  определил  характер   его
святейшества, Рамсеса  Тринадцатого,  то,  право,  я  не  сумел  бы  этого
сделать.
   - Сумасшедший! - сказал, не выдержав, Мефрес.
   - Не знаю, сумасшедший ли, - ответил Херихор, - но, во  всяком  случае,
человек  весьма  опасный.  Ассирия  уже  два  раза   напоминала   нам   об
окончательном договоре и сейчас, как я  слышал,  начинает  тревожиться  по
поводу вооружения Египта.
   - Это бы еще ничего, - сказал Мефрес. - Хуже  то,  что  этот  безбожник
действительно задумал коснуться сокровищ Лабиринта.
   - А я бы  считал,  -  вмешался  номарх  Эмсуха,  -  что  опаснее  всего
обещание, данное им крестьянам. Доходы  государства  и  наши,  безусловно,
уменьшатся, если простой народ начнет праздновать каждый седьмой  день.  А
если еще фараон наделит их землей...
   - Он и собирается это сделать, -  подтвердил  сидевший  в  задумчивости
судья.
   - Действительно собирается? - спросил номарх Горти. - Мне  кажется,  он
только хочет получить деньги. Может быть, если ему предоставить кое-что из
сокровищ Лабиринта...
   - Ни в коем случае! - перебил его  Херихор.  -  Опасность  угрожает  не
государству, а только фараону, а это не одно и то же. Помните, что подобно
тому, как плотина крепка до тех пор, пока через нее не просочится ни  одна
струйка воды, так Лабиринт до тех пор полон,  пока  мы  не  тронем  в  нем
первого слитка золота. За первым слитком пойдет все  остальное...  К  тому
же, кого мы поддержим сокровищами богов и государства? Юнца,  презирающего
веру, унижающего жрецов и подстрекающего народ. Разве он не  хуже  Ассара?
Тот, правда, варвар, но он не причиняет нам вреда.
   -  Неприлично,  что  фараон  так  открыто  ухаживает  за  женой  своего
приближенного в день его свадьбы, - заметил судья.
   - Хеброн сама его завлекает! - сказал номарх Горти.
   - Женщина всегда завлекает мужчину, - ответил номарх Эмсуха, -  но  для
того и дан человеку разум, чтобы он не грешил.
   - Разве фараон не является мужем всех  женщин  в  Египте?  -  прошептал
номарх Абса. - К тому же грехи подлежат суду богов, а  нас  касаются  лишь
государственные вопросы.
   - Опасный он человек! Опасный! - повторил номарх Эмсуха, тряся руками и
головой. - Нет ни малейшего сомнения, что  простой  народ  потерял  всякое
уважение к начальству и со дня на день поднимет  бунт.  А  тогда  ни  один
верховный жрец или номарх не может быть уверенным не только в своей власти
и имуществе, но даже и в жизни.
   - Против бунта у меня есть средство, - заметил Мефрес.
   - Какое?
   - Во-первых, - заявил Мефрес, - бунт можно предупредить,  внушив  самым
разумным из народа, что тот,  кто  обещает  им  столь  большие  льготы,  -
сумасшедший.
   - Это самый здоровый человек, какой  только  может  быть,  -  прошептал
номарх Горти. - Надо только понять, чего он хочет...
   - Он сумасшедший! Сумасшедший! - повторял Мефрес. - Его старший сводный
брат уже изображает из себя обезьяну и пьянствует с парасхитами,  и  этот,
того и жди, начнет делать то же самое...
   - Скверный это и никуда не годный прием - объявить сумасшедшим человека
в здравом уме, - взял слово  номарх  Горти.  -  Потому  что  стоит  народу
почуять обман, как он вовсе перестанет нам верить,  а  тогда  не  избежать
бунта.
   - Если я говорю, что Рамсес сумасшедший,  то  у  меня,  очевидно,  есть
доказательства, - заявил Мефрес. - Вот послушайте.
   Вельможи зашевелились на скамьях.
   - Скажите, - продолжал Мефрес, - решится  ли  человек  в  здравом  уме,
будучи наследником престола,  вступить  в  борьбу  с  быком  на  глазах  у
нескольких тысяч  азиатов?  Станет  ли  здравомыслящий  египтянин,  притом
царевич, шататься по ночам у финикийского храма? Бросит ли он без  всякого
повода, как рабыню, в  людскую  свою  первую  женщину,  что  явилось  даже
причиной смерти и ее и ребенка?
   Среди присутствующих пробежал ропот ужаса.
   - Все это, - продолжал верховный жрец, - мы  видели  в  Бубасте.  Кроме
того,  и  я  и  Ментесуфис  были  свидетелями  пьяных  оргий,  на  которых
наследник, уже полусумасшедший, кощунствовал и оскорблял жрецов.
   - Было и так, - подтвердил Ментесуфис.
   -  А  как  вы  думаете,  -  продолжал  все  более  страстно  Мефрес,  -
здравомыслящий человек, будучи  главнокомандующим,  покинет  армию,  чтобы
погнаться за несколькими ливийскими бандитами? Я уже не говорю о множестве
мелких фактов, вроде хотя бы проекта дать крестьянам землю и отдых  каждый
седьмой день. Но, спрашиваю вас, могу ли я считать человека здоровым, если
он совершил столько преступлений без всякого повода, так, ни с того  ни  с
сего?
   Присутствующие молчали. Номарх Горти казался взволнованным.
   - Надо все это продумать, - заметил верховный судья,  -  чтобы  зря  не
обидеть человека.
   Слово взял Херихор.
   - Святой Мефрес оказывает Рамсесу милость, считая его сумасшедшим,  ибо
иначе мы должны были бы объявить его изменником.
   Присутствующие снова взволнованно зашевелились.
   - Да, человек, именуемый Рамсесом Тринадцатым, - изменник,  потому  что
не только подыскивает себе шпионов и воров, чтобы они открыли ему дорогу к
сокровищам Лабиринта, не  только  отказывается  от  договора  с  Ассирией,
который необходим Египту во что бы то ни стало...
   - Тяжкое обвинение, - произнес судья.
   - Но еще ко всему  этому  -  вы  слышите  -  договаривается  с  подлыми
финикиянами о прорытии канала между Красным  и  Средиземным  морями.  Этот
канал представляет величайшую опасность для Египта, ибо страна наша  может
быть мгновенно затоплена водой! Здесь  уже  вопрос  касается  не  сокровищ
Лабиринта,  а  наших  храмов,  домов,  полей,  шести  миллионов,   правда,
невежественных, но ни в чем не повинных жителей и в конце концов  ставится
под угрозу жизнь наша и наших детей.
   - Если так... - прошептал со вздохом номарх Горти.
   - Я и достойный Мефрес  ручаемся,  что  это  так  и  что  этот  человек
причинит Египту такое зло, которое никогда еще не грозило ему. Поэтому  мы
собрали вас, достойнейшие мужи, чтобы обдумать средства  спасения.  Но  мы
должны действовать не медля, ибо проекты этого человека стремительны,  как
вихрь в пустыне. Как бы они не погубили нас!
   На мгновение в мрачном зале воцарилась тишина.
   - Что же тут обсуждать? - отозвался, наконец, номарх Эмсуха. - Мы сидим
в номах далеко от двора и, естественно, не только не  знали  планов  этого
безумца, но даже не догадывались о них...  Да  и  поверить  трудно...  Вот
почему я думаю, что лучше всего предоставить это  дело  вам,  святые  отцы
Херихор и Мефрес. Вы обнаружили болезнь, найдите же лекарство и  примените
его, а если вас беспокоит  ответственность,  то  возьмите  себе  в  помощь
верховного судью...
   -  Да!  Да!  Он  правильно  говорит!  -  поддержали  его  взволнованные
вельможи.
   Ментесуфис зажег факел и положил на стол перед статуей бога папирус, на
котором было написано следующее:
   "Ввиду  опасности,  угрожающей  государству,  власть   тайного   совета
переходит  в  руки  Херихора,  которому  назначаются  в  помощь  Мефрес  и
верховный судья".
   Акт этот, скрепленный подписями присутствующих сановников, был заперт в
шкатулку и спрятан в потайное место под алтарем.  Кроме  того,  каждый  из
участников клятвенно обязался исполнять все приказы Херихора и  вовлечь  в
заговор по десяти других высоких сановников. Херихор же обещал представить
им доказательства того, что Ассирия настаивает на договоре и что фараон не
хочет его  подписать,  а  вместо  этого  договаривается  с  финикиянами  о
постройке канала и намерен предательским образом проникнуть в Лабиринт.
   - Жизнь моя и честь в ваших руках, - прибавил Херихор. - Если то, что я
сказал,  неверно,  вы  осудите  меня  на  смерть,  а  тело  мое  предадите
сожжению...
   Теперь уже никто не сомневался, что  верховный  жрец  говорит  истинную
правду, ибо ни один египтянин не рискнул бы обречь свое тело на  сожжение,
то есть погубить свою душу.


   Несколько  дней  после  свадьбы  Тутмос  провел  с  Хеброн  во  дворце,
подаренном ему фараоном. Но каждый вечер он являлся в казармы, где  весело
проводил ночи в обществе офицеров и танцовщиц.
   По его поведению товарищи догадались,  что  Тутмос  женился  на  Хеброн
только ради приданого, что, впрочем, никого не удивило.
   Спустя пять дней Тутмос явился к фараону  и  заявил,  что  готов  снова
служить ему. Таким образом,  он  мог  навещать  свою  супругу  только  при
солнечном свете, ночью же дежурил в покоях государя.
   Однажды вечером фараон сказал ему:
   - В этом дворце столько углов для подглядывания и подслушивания, что за
каждым моим шагом следят. Даже к моей почтенной матушке  опять  обращаются
какие-то таинственные голоса, которые смолкли  было  в  Мемфисе,  когда  я
разогнал жрецов. Я не могу никого принимать у себя  и  должен  уходить  из
дворца, чтобы совещаться со своими слугами в безопасном месте.
   - Проводить ваше святейшество? - спросил Тутмос, видя, что фараон  ищет
свой плащ.
   - Нет. Останься здесь и смотри, чтобы никто не входил в мой  покой.  Не
впускай никого, хотя бы это была моя мать или  даже  тень  вечно  живущего
отца моего. Скажи, что я сплю и не желаю никого видеть.
   - Будет так, как ты приказал, - ответил Тутмос, помогая фараону  надеть
плащ с капюшоном. Потом погасил свет в спальне. Фараон вышел через боковые
галереи.
   Очутившись в саду, Рамсес остановился и внимательно  посмотрел  кругом.
Затем, очевидно, сообразив, куда  идти,  быстро  направился  к  павильону,
подаренному Тутмосу.
   В тенистой аллее кто-то остановил его вопросом:
   - Кто идет?
   - Нубия, - ответил фараон.
   - Ливия, - ответил, в свою очередь, вопрошавший и быстро попятился, как
будто испугавшись. Это был гвардейский офицер из гвардии его  святейшества
фараона. Фараон всмотрелся в него и воскликнул:
   - А, это ты, Эннана? Зачем ты здесь?
   - Обхожу сады. Я это делаю каждую ночь по  нескольку  раз,  потому  что
сюда прокрадываются воры.
   - Так и надо, - ответил, подумав, фараон. - Только  помни,  что  первый
долг офицера - молчать. Вора прогони, но если встретишь высокое  лицо,  не
останавливай его. И молчи, знай молчи! Хотя бы это был сам верховный  жрец
Херихор...
   - О государь, только не приказывай мне ночью  отдавать  честь  Херихору
или Мефресу! - воскликнул Эннана. - Я не уверен, что при виде их  меч  сам
не вырвется у меня из ножен...
   Рамсес улыбнулся.
   - Твой меч - мой, - ответил он, - и может быть вынут из  ножен,  только
когда я прикажу.
   Он кивнул головой Эннане и пошел дальше.
   Вскоре фараон очутился у скрытых в чаще ворот. Ему показалось,  что  он
слышит шорох. Он быстро спросил:
   - Хеброн?
   Навстречу Рамсесу выбежала фигура, одетая в темный плащ,  и  припала  к
нему, шепча:
   - Это ты, государь? Это ты? Как долго ждала я!
   Фараон, чувствуя, что она вырывается из его объятий, взял ее на руки  и
отнес в беседку. По дороге  с  него  упал  плащ.  Рамсес  хотел  было  его
поднять, но раздумал...
   На следующий день  досточтимейшая  царица  Никотриса  призвала  к  себе
Тутмоса. Взглянув на нее, любимец фараона испугался.  Царица  была  ужасно
бледна. Глаза у нее ввалились и блуждали, как у безумной.
   - Садись, - сказала она, указывая на табурет рядом со своим креслом.
   Тутмос не решался сесть.
   - Садись! И... поклянись, что никому не расскажешь  того,  что  я  тебе
сейчас скажу.
   - Клянусь тенью моего отца! - произнес Тутмос.
   - Слушай! - тихо сказала царица. - Я была для тебя почти что матерью