когда народ укрепит свои силы отдыхом, он в  последующие  годы  отработает
все с лихвой.
   - Это ты верно говоришь, - ответил Мефрес,  -  но,  во  всяком  случае,
необходимо иметь эти десять тысяч талантов на первый год. А я  думаю,  что
не хватит и двадцати тысяч...
   - Ты прав, достойный Мефрес, - вмешался фараон,  -  при  тех  реформах,
какие я хочу провести в своем государстве, двадцать и даже тридцать  тысяч
талантов будут не слишком большой суммой... А потому, -  прибавил  он  тут
же, - мне нужна будет ваша помощь, святые мужи...
   - Мы готовы всякое твое желание поддержать молитвами и  процессиями,  -
заявил Мефрес.
   - Пожалуйста! Молитесь и поощряйте  молиться  народ.  Но,  кроме  того,
дайте государству тридцать тысяч талантов, - ответил фараон.
   Верховные жрецы молчали.
   Фараон подождал, а затем обратился к Херихору:
   - Ты молчишь?..
   - Ты сам сказал, повелитель, что у казны нет средств даже  на  похороны
Осириса-Мери-Амон-Рамсеса. Откуда же взять тридцать тысяч талантов?..
   - А сокровища Лабиринта?..
   - Это достояние богов, которое можно тронуть лишь в  минуту  величайшей
нужды государства, - ответил Мефрес.
   Рамсес XIII вскипел.
   - Если не крестьянам, - вскричал он, ударив рукой по поручню  трона,  -
то мне нужна эта сумма!..
   - Ты можешь, - ответил Мефрес, - за год получить  больше  чем  тридцать
тысяч талантов, а Египет - вдвое.
   - Каким образом?
   - Весьма простым. Прикажи, повелитель, изгнать из государства финикиян,
- сказал Мефрес.
   Казалось, что фараон вот-вот бросится на дерзкого жреца. Он  побледнел,
губы у него дрожали, глаза выкатились из  орбит.  Но  он  сдержал  себя  и
произнес удивительно спокойным тоном:
   - Ну, довольно. Если вы  мне  не  можете  дать  лучших  советов,  то  я
обойдусь без них... Ведь мы дали  финикиянам  обязательство  выплатить  им
полученные взаймы деньги!.. Об этом ты не подумал, Мефрес?
   - Прости, государь, в ту минуту я думал о другом.  Твои  предки  не  на
папирусах, а на бронзе и камнях запечатлели,  что  дары,  принесенные  ими
богам и храму, принадлежат и будут вечно принадлежать богам и храму.
   - И вам... - заметил насмешливо фараон.
   - В такой же мере, как  государство  принадлежит  тебе,  повелитель,  -
дерзко ответил верховный жрец. - Мы охраняем эти сокровища и  приумножаем,
и расточать не имеем права...
   Задыхаясь от гнева, фараон покинул собрание и ушел к  себе  в  кабинет.
Его положение представилось ему с беспощадной ясностью.
   Он больше не сомневался в ненависти к нему жрецов. Это были все  те  же
самые ослепленные гордыней сановники, которые в прошлом году не  дали  ему
корпуса Менфи и сделали его наместником только  потому,  что  приняли  его
уход из дворца за акт  покорности,  те  же,  что  следили  за  каждым  его
движением, писали на него доносы и ему, наследнику престола, не сказали ни
слова о договоре с Ассирией, те же, что обманывали его в храме Хатор, а  у
Содовых озер перебили пленников, которым он обещал помилование.
   Фараон припомнил  поклоны  Херихора,  взгляды  Мефреса  и  тон  того  и
другого. За внешней почтительностью поминутно проглядывало  высокомерие  и
пренебрежение к нему. Ему нужны деньги, а они обещают  ему  молитвы.  Мало
того, они осмеливаются намекать ему, что он не единый повелитель Египта...
   Молодой фараон невольно улыбнулся; он представил себе наемных пастухов,
говорящих хозяину, что он  не  волен  распоряжаться  своим  стадом.  Но  в
действительности ему было не до смеха.  В  казне  оставалась  какая-нибудь
тысяча талантов, которой могло хватить на семь, самое  большее  на  десять
дней. А что потом?.. Что скажут чиновники, прислуга, а главное -  солдаты,
которые не только не получат жалованья, но попросту будут голодать?..
   Верховным жрецам, конечно, известно это положение дел и,  если  они  не
спешат помочь ему, - значит, хотят его погубить... и погубить в  ближайшие
дни, еще до похорон отца...
   Рамсесу вспомнился случай из его детства.
   Он был еще в жреческой школе, когда на празднике в честь богини  Мут  в
числе выступавших был знаменитый во всем Египте  комедиант.  Он  изображал
неудачливого героя. Герой приказывал -  его  не  слушались.  На  его  гнев
отвечали смехом. Когда же для того, чтоб наказать насмешников, он  схватил
топор, топорище сломалось у него в руке. Наконец на него  выпустили  льва.
Беззащитный герой стал удирать, но оказалось, что за ним гонится не лев, а
свинья в львиной шкуре. Ученики и  учителя  хохотали  до  слез  над  этими
злоключениями, а маленький царевич сидел угрюмый; ему жаль было  человека,
который рвется к великим делам и гибнет, осыпаемый насмешками.
   Эта сцена и чувства, которые он  испытал  тогда,  ожили  сейчас  в  его
памяти.
   "Таким же они хотят сделать меня", - говорил он себе.
   Его  охватило  отчаяние.  Он  понял,  что  как  только  будет  истрачен
последний талант, придет к концу его власть, а с нею и жизнь.
   Но тут его мысли приняли другое направление. Фараон остановился посреди
комнаты.
   "Что может меня ожидать?.. Только смерть... Я отправлюсь к моим славным
предкам, к Рамсесу Великому... Но я им  не  могу  сказать,  что  погиб  не
защищаясь... Иначе после  бедствий  земной  жизни  меня  постигнет  вечный
позор..."
   Как? Он, победитель ливийцев, будет  вынужден  отступить  перед  кучкой
лицемеров, с которыми нечего было бы  делать  одному  азиатскому  полку?..
Значит, потому, что Мефрес и Херихор хотят повелевать Египтом и  фараоном,
его войска должны голодать, а миллион  крестьян  не  получат  благодатного
отдыха?.. Разве  не  его  предки  построили  эти  храмы?..  Разве  не  они
наполнили их военной добычей? Кто выигрывал сражения - жрецы или  солдаты?
Так кто же имеет право на сокровища? Жрецы или фараон и его армия.
   Молодой фараон пожал плечами и велел позвать Тутмоса.
   Несмотря на ночное время, царский любимец явился немедленно.
   - Знаешь, - сказал фараон, - жрецы отказали мне в займе,  а  между  тем
казна пуста...
   Тутмос выпрямился.
   - Прикажешь отвести их в тюрьму?.. - спросил он.
   - А ты бы решился это сделать?
   -  Нет  в  Египте  офицера,  который  не  исполнил  бы  приказа  нашего
повелителя и вождя.
   - В таком случае, - медленно произнес фараон, - в  таком  случае...  не
надо никого отводить в тюрьму... У меня достаточно веры в себя и презрения
к ним. Падаль, которую человек увидит на дороге, он не  станет  прятать  в
кованый сундук, а просто обойдет ее.
   - Но гиену сажают в клетку, - возразил Тутмос.
   - Пока еще рано, - ответил Рамсес. - Я вынужден быть снисходительным  к
этим людям, по крайней мере, до похорон моего  отца,  иначе  они  способны
оскорбить его священную мумию и нарушить покой его души...  А  теперь  вот
что: ступай завтра к Хираму и скажи ему, чтобы он прислал мне того  жреца,
о котором мы с ним говорили.
   - Будет исполнено. Но я должен довести до твоего,  государь,  сведения,
что сегодня народ громил дома мемфисских финикиян.
   - Вот как? Ну, это уж напрасно!
   - И еще мне кажется, - продолжал Тутмос,  -  что  с  тех  пор,  как  ты
приказал Пентуэру изучить положение крестьян и рабочих, жрецы  подстрекают
номархов и знать... Они внушают им, государь, что ты хочешь разорить знать
в пользу крестьян.
   - И знать верит этому?
   - Находятся и такие, что  верят,  но  другие  говорят  прямо,  что  это
интриги жрецов против тебя.
   - А если бы я и в самом  деле  задумал  улучшить  жизнь  крестьян?..  -
спросил фараон.
   - Ты сделаешь, государь, все, что найдешь нужным, - ответил Тутмос.
   - Вот такой ответ я понимаю!.. - радостно  воскликнул  Рамсес  XIII.  -
Будь спокоен и скажи знати, что она не только ничего не потеряет, исполняя
мои распоряжения, а напротив, положение ее улучшится и значение возрастет.
Богатства Египта должны быть наконец вырваны из рук недостойных  и  отданы
верным слугам.
   Фараон простился со своим любимцем и,  довольный,  ушел  отдыхать.  Его
минутное отчаяние казалось ему сейчас смешным.
   На следующий день около полудня его святейшеству доложили, что  явилась
депутация финикийских купцов.
   - Они собираются, вероятно, жаловаться на разгром их домов?  -  спросил
фараон.
   - Нет, - ответил адъютант, - они хотят преподнести тебе дары.
   Действительно,  человек  двенадцать  финикиян,  во  главе  с  Рабсуном,
явились с подарками. Когда фараон вышел к ним, они пали  ниц,  после  чего
Рабсун заявил, что, по старинному обычаю, они осмеливаются повергнуть свои
скромные дары к стопам повелителя, дарующего  им  жизнь,  а  их  имуществу
безопасность.
   И стали выкладывать на столы золотые чаши, цепи  и  кубки,  наполненные
драгоценными каменьями. Рабсун  же  положил  на  ступени  трона  поднос  с
папирусом, в  котором  финикияне  письменно  обязывались  дать  для  армии
всякого снаряжения на две тысячи талантов.
   Это был крупный подарок, в  общей  сложности  составлявший  около  трех
тысяч талантов.
   Фараон милостиво поблагодарил  преданных  купцов  и  пообещал  им  свое
покровительство. Они ушли от него осчастливленные.
   Рамсес  XIII  облегченно  вздохнул.  Банкротство  казны,  а  с  ним   и
необходимость  прибегнуть  к  насильственным   средствам   против   жрецов
отодвинулись на десять дней. Вечером опять под охраной Тутмоса  в  кабинет
его святейшества явился Хирам. На этот раз он не жаловался на усталость, а
пал ниц и начал плаксивым голосом проклинать дурака Дагона.
   - Я узнал, что этот паршивец, - начал он, - осмелился напомнить  вашему
святейшеству о нашем договоре относительно канала до Красного моря... Чтоб
он пропал... чтоб его изъела проказа... Пусть его  дети  пасут  свиней,  а
внуки родятся евреями. Изволь только, повелитель, приказать, и, сколько ни
есть богатств в Финикии, она все  повергнет  к  твоим  стопам,  не  требуя
никаких договоров и расписок. Разве мы ассирийцы или... жрецы,  -  добавил
он шепотом, -  и  нам  недостаточно  одного  слова  столь  могущественного
владыки?
   - А если бы я, Хирам, действительно потребовал большой суммы? - спросил
фараон.
   - Какой?
   - Например, тридцать тысяч талантов?
   - Сейчас? Сразу?
   - Нет - в продолжение года.
   - Ты получишь ее, - ответил Хирам, не задумываясь.
   Фараон был поражен его щедростью.
   - Но я должен вам дать что-нибудь в залог...
   - Только для формы, - ответил финикиянин. - Ваше святейшество даст  нам
в залог рудники, чтобы не вызвать подозрений у  жрецов.  Если  б  не  это,
Финикия предалась бы вам вся без залогов и расписок.
   - А канал?.. Я должен сейчас же подписать договор? - спросил фараон.
   - Вовсе нет. Ты заключишь с нами договор, когда пожелаешь.
   Рамсес был вне себя  от  радости.  Только  теперь  он  ощутил  прелесть
царской власти - и то благодаря финикиянам.
   - Хирам, - сказал он, уже не владея собой от волнения, - сегодня  же  я
даю  вам,  финикиянам,  разрешение   строить   канал,   который   соединит
Средиземное море с Красным...
   Старик припал к ногам фараона.
   - Ты - величайший царь, какого когда-либо знал мир! - воскликнул он.
   - Пока ты не должен говорить об этом никому, ибо враги  моей  славы  не
дремлют. А чтобы  подтвердить  это,  я  даю  тебе  вот  этот  мой  царский
перстень... - Он снял с пальца перстень, украшенный магическим камнем,  на
котором было выгравировано имя Гора, и надел его на палец финикиянина.
   -  Богатство  всей  Финикии  к  твоим  услугам!  -   повторил   глубоко
взволнованный Хирам. - Ты совершишь  подвиг,  который  будет  славить  имя
твое, доколе не погаснет солнце.
   Фараон обнял его седую голову и велел ему сесть.
   - Итак, значит, мы - союзники, - проговорил  после  минутного  молчания
фараон, - и я надеюсь, что  этот  союз  принесет  благоденствие  Египту  и
Финикии...
   - Всему миру! - воскликнул Хирам.
   - Скажи мне, однако, князь, откуда у тебя столько веры в меня?
   - Я знаю твой благородный характер... Если бы ты,  повелитель,  не  был
фараоном, ты через несколько лет стал бы богатейшим финикийским  купцом  и
главой нашего Совета...
   - Допустим, - ответил Рамсес, - но ведь для того, чтобы сдержать данное
вам обещание, я должен сперва раздавить жрецов.  Это  -  борьба,  а  исход
борьбы неизвестен.
   Хирам улыбнулся.
   - Государь, - сказал он, - если мы будем так низки, что  покинем  тебя,
когда казна пуста, а враг поднял голову, ты проиграешь борьбу! Человек без
средств легко теряет мужество, а  от  нищего  царя  отворачивается  и  его
армия, и подданные, и вельможи... Поскольку же у тебя, государь, есть наше
золото и наши агенты, да твоя армия с военачальниками, то со жрецами будет
у тебя так же мало хлопот, как у слона со скорпионом. Ты  ступишь  на  них
ногой, и они будут раздавлены... Впрочем, это не мое дело. В саду  ожидает
верховный жрец Самонту, которому вы, ваше святейшество, велели  прийти.  Я
удаляюсь.  Теперь  его  час...  Но  достать  тридцать  тысяч  талантов   я
постараюсь, пусть только ваше святейшество прикажет...
   Хирам снова пал ниц и ушел, обещая прислать Самонту.
   Вскоре верховный жрец явился. Как полагалось служителю Сета, он не брил
бороды и густых всклокоченных волос. Лицо у него было строгое, а в  глазах
светился глубокий ум. Он поклонился  без  излишнего  смирения  и  спокойно
выдержал пронизывающий взгляд фараона.
   - Садись, - сказал владыка.
   Жрец сел на пол.
   - Ты мне нравишься, - сказал Рамсес. - У тебя осанка и лицо гиксоса,  а
они - самые храбрые солдаты в моей армии.
   И вдруг спросил:
   - Это ты рассказал Хираму о договоре наших жрецов с ассирийцами?..
   - Я, - ответил Самонту, не опуская глаз.
   - Ты тоже участвовал в этой подлости?
   - Нет, я подслушал этот договор... В храмах, как и  во  дворцах  вашего
святейшества, стены  пронизаны  каналами,  через  которые  даже  с  вершин
пилонов можно слышать, что говорится в подземельях.
   - А из подземелий можно говорить с людьми, живущими в верхних покоях...
- заметил фараон.
   - Выдавая это за голос богов, - прибавил с серьезным видом жрец.
   Фараон улыбнулся. Значит, предположение, что это не дух отца говорил  с
ним и с матерью, было правильно.
   - Почему ты доверил финикиянам столь важную  государственную  тайну?  -
спросил Рамсес.
   - Потому что я хотел предотвратить позорный договор, который повредит и
нам, и финикиянам.
   - Ты мог предупредить кого-нибудь из знатных египтян.
   - Кого? - спросил жрец. - Тех, кто бессилен против Херихора,  или  тех,
кто донес бы ему на меня, обрекая на мученическую смерть? Я сказал Хираму,
потому что он знается  с  нашими  вельможами,  с  которыми  я  никогда  не
встречаюсь.
   - А почему Херихор и Мефрес заключили подобный договор?  -  допытывался
фараон.
   - Это, по моему мнению, люди  недалекие.  Их  напугал  Бероэс,  великий
халдейский жрец. Он сказал им, что над Египтом десять лет  будет  тяготеть
злой рок и что если мы в течение этого времени начнем войну с Ассирией, то
будем разбиты...
   - И они поверили этому?
   - Очевидно, Бероэс показывал им чудеса.  Даже  поднимался  в  воздух...
Это, конечно, дело удивительное, но я никак не  пойму,  отчего  мы  должны
терять Финикию, если Бероэс умеет подниматься над землей.
   - Значит, и ты не веришь в чудеса?..
   - Кое-чему верю, - ответил Самонту. -  Бероэс,  кажется,  действительно
совершает необыкновенные вещи. А наши жрецы только обманывают  и  народ  и
повелителя.
   - Ты ненавидишь жреческую касту?
   Самонту развел руками.
   - Они меня тоже не терпят и, что еще хуже, глумятся надо мной будто  бы
потому, что я служу Сету. А между тем, что это за боги, которым приходится
поворачивать голову и руки при помощи веревочек. Или  что  это  за  жрецы,
которые, притворяясь  благочестивыми  и  воздержанными,  имеют  по  десять
женщин,  тратят  десять,  а  то  и  двадцать  талантов   в   год,   крадут
жертвоприношения, возлагаемые на алтари, и ненамного умнее учеников высшей
школы?
   - Но вот ты же получаешь приношения от финикиян?
   - А от кого мне получать?.. Одни только  финикияне  по-настоящему  чтят
Сета, боясь, чтобы он не потопил их кораблей. А  у  нас  его  чтят  только
бедняки, и если бы я довольствовался их жертвоприношениями, то умер  бы  с
голоду вместе с моими детьми.
   Фараон подумал, что этот жрец все же неплохой человек,  хотя  и  выдает
тайны храмов. К тому же он, по-видимому, умен и говорит то, что есть.
   - Ты слыхал что-нибудь, - спросил опять государь, - про канал,  который
должен соединить Средиземное море с Красным?
   - Это дело мне известно. Еще несколько сот лет тому назад наши инженеры
разработали этот проект.
   - А почему его до сих пор не выполнили?
   - Жрецы боятся, чтобы в Египет не  нахлынули  иноземцы,  которые  могут
подорвать нашу веру, а вместе с нею и их доходы.
   - А правда то, что  говорил  Хирам  про  племена,  живущие  на  далеком
востоке?
   - Все это совершенно верно. Мы знаем о них давно, и не проходит десятка
лет, чтобы мы не получали из тех стран какого-нибудь  драгоценного  камня,
рисунка или искусного изделия.
   Фараон опять задумался и вдруг спросил:
   - Ты будешь верно служить мне, если я сделаю тебя моим советником?
   - Я буду служить тебе не на жизнь, а на смерть... Но...  если  я  стану
советником фараона, возмутятся жрецы, которые меня ненавидят.
   - А не думаешь ли ты, что их можно сломить?
   - И даже очень легко! - ответил Самонту.
   - Какой же у тебя план на случай, если б я решил от них избавиться?
   - Надо было бы завладеть сокровищницей Лабиринта, - объявил жрец.
   - А мог бы ты добраться до нее?
   - У меня есть уже кое-какие указания. Остальное  я  найду,  потому  что
знаю, где искать.
   - Ну, а потом что? - спросил фараон.
   - Надо  возбудить  дело  против  Херихора  и  Мефреса  по  обвинению  в
государственной измене, в тайных сношениях с Ассирией...
   - А где доказательства?..
   - Мы их найдем при помощи финикиян, - ответил жрец.
   - А не грозит ли это какой-нибудь опасностью для Египта?
   - Никакой. Четыреста лет  назад  фараон  Аменхотеп  Четвертый  свергнул
власть жрецов, установив веру в  единого  бога  Ра-Гормахиса  (*126).  При
этом, разумеется, он захватил сокровища у храмов других богов. И  вот  уже
тогда ни народ, ни армия, ни знать не  заступились  за  жрецов...  Что  же
говорить о нашем времени, когда былая вера давно пала!
   - А кто же помогал Аменхотепу?
   - Простой жрец Эйе.
   - Тот самый, который после смерти Аменхотепа занял его трон,  -  сказал
Рамсес, пристально глядя в глаза жрецу.
   Но Самонту ответил спокойно:
   -  Этот  случай  доказывает,  что  Аменхотеп  был  никуда   не   годным
правителем, который больше заботился о славе Ра, чем о государстве.
   - Ты, право, настоящий мудрец! - вскричал Рамсес.
   - Рад служить тебе, государь!
   - Я назначаю тебя своим советником, - сказал фараон, - но ты не  должен
посещать меня тайком, а поселишься у меня во дворце.
   - Прости, государь, но пока члены верховной коллегии не сядут в  тюрьму
за переговоры с врагами государства, мое присутствие  во  дворце  принесет
больше  вреда,  чем  пользы.  Я  буду  служить  и  давать  советы   вашему
святейшеству, но тайно.
   - И найдешь дорогу к сокровищнице Лабиринта?
   - Я надеюсь, что, пока ты вернешься, государь, из Фив, мне удастся  это
сделать. Когда же мы перенесем сокровища во  дворец  и  когда  суд  осудит
Херихора и Мефреса, которых  ваше  святейшество  может  затем  помиловать,
тогда я, с разрешения фараона, выступлю явно  и  не  буду  больше  служить
Сету, что только отпугивает от меня людей.
   - И ты думаешь, что все обойдется благополучно?
   - Ручаюсь жизнью, - ответил жрец. - Народ любит тебя,  и  его  нетрудно
поднять против сановных предателей... Солдаты послушны тебе, как ни одному
из фараонов со времен Рамсеса Великого... Кто же может устоять против этих
сил?.. А ко всему этому  к  услугам  твоим  будут  финикияне  и  деньги  -
величайшая сила в