я иду купаться. А ты не хочешь? Да нет, ты, конечно,  пора-
ботаешь? Ну, само собой, работать куда интересней.
   Том пристально посмотрел на Бена и спросил:
   - Чего ты называешь работой?
   - А это, по-твоему, не работа, что ли?
   Том снова принялся белить и ответил небрежно:
   - Что ж, может, работа, а может, и не работа. Я знаю только одно, что
Тому Сойеру она по душе.
   - Да брось ты, уж будто бы тебе так нравится белить!
   Кисть все так же равномерно двигалась по забору.
   - Нравится? А почему же нет? Небось не каждый день нашему брату  дос-
тается белить забор.
   После этого все дело представилось в новом свете. Бен перестал жевать
яблоко. Том осторожно водил кистью взад и вперед,  останавливаясь  время
от времени, чтобы  полюбоваться  результатом,  добавлял  мазок,  другой,
опять любовался результатом, а Бен следил за каждым его движением,  про-
являя все больше и больше интереса к делу. Вдруг он сказал:
   - Слушай, Том, дай мне побелить немножко.
   Том задумался и сначала как будто  готов  был  согласиться,  а  потом
вдруг передумал.
   - Нет, Бен, все равно ничего не выйдет. Тетя Полли прямо трясется над
этим забором; понимаешь, он выходит на улицу, - если б это была та  сто-
рона, что во двор, она бы слова не сказала, да и я тоже. Она прямо  тря-
сется над этим забором. Его знаешь как надо белить? По-моему, разве один
мальчик из тысячи, а то и из двух тысяч сумеет выбелить его как следует.
   - Да что ты? Слушай, пусти хоть попробовать, хоть чутьчуть. Том, я бы
тебя пустил, если б ты был на моем месте.
   - Бен, я бы с радостью, честное индейское! Да ведь как быть  с  тетей
Полли? Джиму тоже хотелось покрасить, а она не позволила. Сиду хотелось,
она и Сиду не позволила. Видишь, какие дела? Ну-ка, возьмешься ты белить
забор, а вдруг чтонибудь...
   - Да что ты, Том, я же буду стараться. Ну пусти, я попробую.  Слушай,
я тебе дам серединку от яблока.
   - Ну, ладно... Хотя нет, Бен, лучше не надо. Я боюсь.
   - Я все яблоко тебе отдам!
   Том выпустил кисть из рук с виду не очень охотно, зато с ликованием в
душе. И пока бывший пароход "Большая Миссури" трудился в  поте  лица  на
солнцепеке, удалившийся от дел художник, сидя в тени на бочонке,  болтал
ногами, жевал яблоко и обдумывал дальнейший план избиения младенцев.  За
ними дело не стало. Мальчики ежеминутно пробегали по улице; они подходи-
ли, чтобы посмеяться над Томом, - и оставались белить забор.  Когда  Бен
выдохся, Том продал следующую очередь Билли Фишеру за  подержанного  бу-
мажного змея, а когда тот устал белить, Джонни Миллер купил  очередь  за
дохлую крысу с веревочкой, чтобы удобней было вертеть, и  т.д.  и  т.д.,
час за часом. К середине дня из бедного мальчика, близкого к нищете, Том
стал богачом и буквально утопал в роскоши. Кроме уже  перечисленных  бо-
гатств, у него имелось: двенадцать шариков, сломанная губная  гармоника,
осколок синего бутылочного стекла, чтобы глядеть сквозь него, пустая ка-
тушка, ключ, который ничего не отпирал, кусок мела,  хрустальная  пробка
от графина, оловянный солдатик, пара головастиков, шесть хлопушек, одно-
глазый котенок, медная дверная ручка, собачий ошейник без собаки,  чере-
нок от ножа, четыре куска апельсинной корки и старая оконная  рама.  Том
отлично провел все это время, ничего не делая и веселясь,  а  забор  был
покрыт известкой в три слоя! Если б у него не кончилась известка, он ра-
зорил бы всех мальчишек в городе.
   Том подумал, что жить на свете не так уж плохо. Сам того не  подозре-
вая, он открыл великий закон, управляющий  человеческими  действиями,  а
именно: для того чтобы мальчику или  взрослому  захотелось  чего-нибудь,
нужно только одно - чтобы этого было нелегко добиться. Если бы  Том  был
великим и мудрым мыслителем, вроде автора этой книги, он сделал  бы  вы-
вод, что Работа - это то, что человек обязан делать, а Игра -  то,  чего
он делать не обязан. И это помогло бы  ему  понять,  почему  делать  ис-
кусственные цветы или носить воду в решете есть работа, а сбивать  кегли
или восходить на Монблан - забава. Есть в Англии такие  богачи,  которым
нравится в летнюю пору править почтовой каретой, запряженной четвериком,
потому что это стоит им бешеных денег; а если б они получали за это  жа-
лованье, игра превратилась бы в работу и потеряла для них  всякий  инте-
рес.
   Том раздумывал еще некоторое время над  той  существенной  переменой,
какая произошла в его обстоятельствах, а потом отправился с донесением в
главный штаб.


   ГЛАВА III

   Том явился к тете Полли, которая сидела у открытого окна в очень уют-
ной комнате, служившей одновременно спальней, гостиной, столовой и  биб-
лиотекой. Мягкий летний воздух, успокаивающая  тишина,  запах  цветов  и
усыпляющее гудение пчел оказали свое действие, и она задремала  над  вя-
заньем, потому что разговаривать ей было не с кем, кроме кошки, да и  та
спала у нее на коленях. Очки безопасности ради были подняты у  нее  выше
лба. Она думала, что Том давным-давно сбежал, и удивилась,  что  он  сам
так безбоязненно идет к ней в руки. Он сказал:
   - Можно мне теперь пойти поиграть, тетя?
   - Как, уже? Сколько же ты сделал?
   - Все, тетя.
   - Том, не сочиняй, я этого не люблю.
   - Я не сочиняю, тетя, все готово.
   Тетя Полли не имела привычки верить на слово.  Она  пошла  посмотреть
сама и была бы довольна, если бы слова Тома оказались правдой хотя бы на
двадцать процентов.
   Когда же она увидела, что выбелен весь забор и не только выбелен,  но
и покрыт известкой в два и даже три слоя и вдобавок на  земле  проведена
белая полоса, то ее удивление перешло всякие границы. Она сказала:
   - Ну-ну! Нечего сказать, работать ты можешь, когда захочешь,  Том.  -
Но тут же разбавила комплимент водой: - Жаль только, что это очень редко
с тобой бывает. Ну, ступай играть, да приходи домой вовремя, не то выде-
ру.
   Она была настолько поражена блестящими успехами Тома, что повела  его
в чулан, выбрала самое большое яблоко и преподнесла ему с  назидательной
речью о том, насколько дороже и приятней бывает награда, если она  зара-
ботана честно, без греха, путем добродетельных стараний. И пока она  за-
канчивала свою речь очень кстати подвернувшимся текстом из Писания,  Том
успел стянуть у нее за спиной пряник.
   Он вприпрыжку выбежал из комнаты и увидел, что Сид поднимается по на-
ружной лестнице в пристройку второго этажа. Комья земли,  которых  много
было под рукой, замелькали в воздухе. Они градом сыпались  вокруг  Сида,
и, прежде чем тетя Полли успела опомниться от удивления и прийти на  вы-
ручку, пять-шесть комьев попали в цель, а Том перемахнул через  забор  и
скрылся. В заборе была калитка, но у него, как и всегда, времени было  в
обрез, - до калитки ли тут. Теперь душа его успокоилась: он отплатил Си-
ду за то, что тот подвел его, обратив внимание тети Полли на черную нит-
ку.
   Том обошел свой квартал стороной и свернул в  грязный  переулок  мимо
коровника тети Полли. Он благополучно миновал опасную зону, избежав пле-
нения и казни, и побежал на городскую площадь, где  по  предварительному
уговору уже строились в боевом порядке две армии. Одной из них  командо-
вал Том, а другой - его закадычный друг Джо Гарпер. Оба  великих  полко-
водца не унижались до того, чтобы сражаться самим, - это больше подходи-
ло всякой мелюзге, - они сидели вместе на возвышении и руководили  воен-
ными действиями, рассылая приказы через адъютантов.
   После долгого и жестокого боя армия  Тома  одержала  большую  победу.
Подсчитали убитых, обменялись  пленными,  уговорились,  когда  объявлять
войну и из-за чего драться в следующий раз, и назначили день решительно-
го боя: затем обе армии построились походным порядком и ушли,  а  Том  в
одиночестве отправился домой.
   Проходя мимо того дома, где жил Джеф Тэтчер, он увидел в саду  незна-
комую девочку - прелестное голубоглазое создание с золотистыми волосами,
заплетенными в две длинные косы, в белом летнем платьице и вышитых  пан-
талончиках. Только что увенчанный лаврами герой сдался в плен без едино-
го выстрела. Некая Эми Лоуренс мгновенно испарилась из  его  сердца,  не
оставив по себе даже воспоминания. Он думал, что любит  ее  без  памяти,
думал, что будет обожать ее вечно, а оказалось,  что  это  всего-навсего
мимолетное увлечение. Он несколько  месяцев  добивался  взаимности,  она
всего неделю тому назад призналась ему в  любви;  только  семь  коротких
дней он был счастлив и горд, как никто на свете, - и вот в одно  мгнове-
ние она исчезла из его сердца, как малознакомая гостья,  которая  побыла
недолго и ушла.
   Он поклонялся новому ангелу издали, пока не увидел, что она его заме-
тила; тогда он притворился, будто не видит, что она здесь, и  начал  ло-
маться на разные лады, как это принято у мальчишек, стараясь  ей  понра-
виться и вызвать ее восхищение. Довольно долго он выкидывал  всякие  ду-
рацкие штуки и вдруг, случайно взглянув в ее сторону во время  какого-то
головоломного акробатического фокуса, увидел, что девочка повернулась  к
нему спиной и направляется к дому. Том подошел к забору и прислонился  к
нему в огорчении, надеясь все-таки, что она побудет в саду еще немножко.
Она постояла минутку на крыльце, потом повернулась к  двери.  Когда  она
переступила порог, Том тяжело вздохнул. Но тут же  просиял:  прежде  чем
исчезнуть, девочка перебросила через забор цветок - анютины глазки.  Том
подбежал к забору и остановился шагах в двух от  цветка,  потом  прикрыл
глаза ладонью и стал всматриваться куда-то в даль, словно увидел в конце
улицы что-то очень интересное. Потом поднял с земли  соломинку  и  начал
устанавливать ее на носу, закинув голову назад; двигаясь ближе и  ближе,
подходил к цветку и в конце концов наступил на него босой ногой, -  гиб-
кие пальцы захватили цветок, и, прыгая на одной ноге, Том скрылся за уг-
лом. Но только на минуту, пока засовывал цветок под  куртку,  поближе  к
сердцу, - а может быть, и к желудку: он был не слишком силен в  анатомии
и не разбирался в таких вещах.
   После этого он вернулся к забору и слонялся около него до самой  тем-
ноты, ломаясь по-прежнему. Но девочка больше не показывалась, и Том уте-
шал себя мыслью, что она, может быть, подходила в это время к окну и ви-
дела его старания. Наконец он очень неохотно побрел домой, совсем замеч-
тавшись.
   За ужином он так разошелся, что тетка только удивлялась:  "Какой  бес
вселился в этого ребенка! "Ему здорово влетело за то, что он бросал зем-
лей в Сида, но он и ухом не повел. Он попробовал  стащить  кусок  сахару
под самым носом у тетки и получил за это по рукам. Он сказал:
   - Тетя, вы же не бьете Сида, когда он таскает сахар.
   - Но Сид никогда не выводит человека из терпения так, как ты.  Ты  не
вылезал бы из сахарницы, если б я за тобой не следила.
   Скоро она ушла на кухню, и Сид, обрадовавшись своей  безнаказанности,
потащил к себе сахарницу; такую наглость было  просто  невозможно  стер-
петь. Сахарница выскользнула из пальцев Сида, упала и разбилась. Том был
в восторге. В таком восторге, что даже придержал язык и смолчал. Он  ре-
шил, что не скажет ни слова, даже когда войдет тетя Полли, а  будет  си-
деть смирно, пока она не спросит, кто это сделал. Вот тогда он скажет  и
полюбуется, как влетит "любимчику", - ничего не может быть приятнее!  Он
был до того переполнен радостью, что едва сдерживался, когда тетя  вошла
из кухни и остановилась над осколками, бросая молниеносные взоры  поверх
очков. Про себя он думал, затаив дыхание: "Вот, вот, сию  минуту!"  И  в
следующий миг растянулся на полу! Карающая длань была уже  занесена  над
ним снова, когда Том возопил.
   - Да погодите же, за что вы меня лупите? Это Сид разбил!
   Тетя Полли замерла от неожиданности, и Том ждал, не пожалеет  ли  она
его. Но как только дар слова вернулся к ней, она сказала:
   - Гм! Ну, я думаю, тебе все же не зря влетело!  Уж  наверно,  ты  че-
го-нибудь еще натворил, пока меня тут не было.
   Потом совесть упрекнула ее, и ей захотелось сказать чтонибудь  ласко-
вое и хорошее; но она рассудила, что это будет понято  как  признание  в
том, что она виновата, а дисциплина этого не допускает. И она промолчала
и занялась своими делами, хотя на сердце у нее было неспокойно. Том  си-
дел, надувшись, в углу и растравлял свои раны. Он знал, что в душе тетка
стоит перед ним на коленях, и мрачно наслаждался этим сознанием:  он  не
подаст и вида, - будто бы ничего не замечает. Он знал, что время от вре-
мени она посылает ему тоскующий взор сквозь слезы, но  не  желал  ничего
замечать. Он воображал, будто лежит при смерти и тетя  Полли  склоняется
над ним, вымаливая хоть слово прощения, но он отвернется к стене  и  ум-
рет, не произнеся этого слова. Что она почувствует тогда? И  он  вообра-
зил, как его приносят мертвого домой, вытащив из реки: его кудри  намок-
ли, измученное сердце перестало биться. Как она тогда упадет на его без-
дыханный труп и слезы у нее польются рекой, как она будет  молить  бога,
чтоб он вернул ей ее мальчика, тогда она ни за что больше его не обидит!
А он Судет лежать бледный и холодный, ничего не чувствуя, -  бедный  ма-
ленький страдалец, претерпевший все мучения до конца! Он так расчувство-
вался от всех этих возвышенных мечтаний, что глотал слезы и давился ими,
ничего не видя, а когда он мигал, слезы текли по щекам и капали с кончи-
ка носа. И он так наслаждался своими горестями, что не в силах  был  до-
пустить, чтобы какая-нибудь  земная  радость  или  раздражающее  веселье
вторглись в его душу; он оберегал свою скорбь, как  святыню.  И  потому,
когда в комнату впорхнула его сестрица Мэри, вся сияя  от  радости,  что
возвращается домой после бесконечной недели, проведенной в  деревне,  он
встал и вышел в одну дверь, окруженный мраком и грозовыми тучами,  в  то
время как ликование и солнечный свет входили вместе с Мэри в другую.
   Он бродил далеко от тех улиц, где обычно играли  мальчики,  выискивая
безлюдные закоулки, которые соответствовали бы его настроению.  Плот  на
реке показался ему подходящим местом, и он уселся на самом краю,  созер-
цая мрачную пелену реки и желая только одного: утонуть сразу и без муче-
ний, не соблюдая тягостного порядка, заведенного природой. Тут он вспом-
нил про цветок, извлек его из кармана, помятый и увядший, и это  усилило
его скорбное блаженство. Он стал думать о том, пожалела ли бы  она  его,
если б знала. Может, заплакала бы, захотела бы обнять и утешить.  А  мо-
жет, отвернулась бы равнодушно, как и весь холодный  свет.  Эта  картина
так растрогала его и довела его муки  до  такого  приятно-расслабленного
состояния, что он мысленно повертывал ее и так  и  сяк,  рассматривая  в
разном освещении, пока ему не надоело. Наконец он поднялся  на  ноги  со
вздохом и скрылся в темноте.
   Вечером, около половины десятого, он шел по безлюдной  улице  к  тому
дому, где жила прелестная незнакомка. Дойдя до него, он постоял с  мину-
ту: ни одного звука не уловило  его  настороженное  ухо;  свеча  бросала
тусклый свет на штору в окне второго этажа. Не там ли  она  присутствует
незримо? Он перелез через забор, осторожно  перебрался  через  клумбы  с
цветами и стал под окном; долго и с волнением глядел на него, задрав го-
лову кверху; потом улегся на землю, растянувшись во  весь  рост,  сложив
руки на груди и прижимая к ней бедный, увядший цветок. Так вот он и  ум-
рет - один на белом свете, - ни крова над бесприютной головой,  ни  дру-
жеской, участливой руки, которая утерла бы предсмертный пот с его  холо-
деющего лба, ни любящего лица, которое с жалостью склонилось бы над  ним
в последний час. Наступит радостное утро, а она увидит  его  бездыханный
труп. Но ах! - проронит ли она хоть одну слезинку над его телом,  вздох-
нет ли хоть один раз о том, что так безвременно погибла  молодая  жизнь,
подкошенная жестокой рукой во цвете лет?
   Окно открылось, резкий голос прислуги осквернил священную  тишину,  и
целый потоп хлынул на распростертые останки мученика.
   Герой едва не захлебнулся и вскочил на ноги, отфыркиваясь. В  воздухе
просвистел камень вместе с невнятной бранью, зазвенело стекло,  разлета-
ясь вдребезги, коротенькая, смутно различимая фигурка перескочила  через
забор и растаяла в темноте.
   Когда Том, уже раздевшись, разглядывал при свете сального огарка про-
мокшую насквозь одежду, Сид проснулся; но если у него и  было  какое-ни-
будь желание попрекнуть и намекнуть, то он передумал и смолчал,  заметив
по глазам Тома, что это небезопасно.
   Том улегся в постель, не считая нужным обременять  себя  молитвой,  и
Сид мысленно отметил это упущение.


   ГЛАВА IV

   Солнце взошло над безмятежной землей и осияло с высоты  мирный  горо-
док, словно благословляя его. После завтрака тетя Полли собрала всех  на
семейное богослужение; оно началось с молитвы, построенной  на  солидном
фундаменте из библейских цитат, скрепленных жиденьким цементом собствен-
ных добавлений; с этой вершины, как с горы Синай, она и возвестила суро-
вую главу закона Моисеева.
   После этого Том, как говорится, препоясал чресла и приступил к зазуб-
риванию стихов из Библии. Сид еще несколько дней назад выучил свой урок.
Том приложил все силы, для того чтобы затвердить наизусть  пять  стихов,
выбрав их из Нагорной проповеди, потому что нигде не нашел стихов  коро-
че.
   Через полчаса у Тома сложилось довольно смутное представление об уро-
ке, потому что его голова была занята всем, чем угодно, кроме  урока,  а
руки непрерывно двигались, развлекаясь каким-нибудь посторонним делом.
   Мэри взяла у него книжку, чтобы выслушать урок, и  Том  начал  споты-
каться, кое-как пробираясь сквозь туман:
   - Блаженны... э-э...
   - Нищие...
   - Да, нищие; блаженны нищие... э-э-э...
   - Духом...
   - Духом; блаженны нищие духом, ибо их... ибо они...
   - Ибо их...
   - Ибо их... Блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное. Бла-
женны плачущие, ибо они... ибо они...
   - У...
   - Ибо они... э...
   - У те...
   - Ибо они у те... Ну, я не помню, как там дальше! Блаженны ибо плачу-
щие, ибо они... ибо плачущие... а дальше как? Ейбогу, не знаю! Что же ты
не подскажешь, Мэри! Как тебе не стыдно меня дразнить?
   - Ах, Том, дурачок ты этакий, вовсе я тебя не дразню, и не думаю, да-
же. Просто тебе надо как следует выучить все сначала. Ничего, Том,  выу-
чишь как-нибудь, а когда выучишь, я тебе подарю одну очень хорошую вещь.
Ну, будь же умницей!
   - Ладно! А какую вещь, Мэри, ты только скажи?
   - Не все ли тебе равно. Раз я сказала, что хорошую, значит, хорошую.
   - Ну да уж ты не обманешь. Ладно, я пойду приналягу.
   Том приналег - и под двойным давлением любопытства и предстоящей наг-
рады приналег с таким воодушевлением, что добился блестящих успехов.  За
это Мэри подарила ему новенький перочинный ножик с двумя лезвиями  ценой
в двенадцать с половиной центов; и нахлынувший на  Тома  восторг  потряс
его до основания. Правда, ножик совсем не резал, зато это  была  не  ка-
кая-нибудь подделка, а настоящий ножик фирмы Барлоу, в чем и заключалось
его непостижимое очарование; хотя откуда мальчики Западных штатов взяли,
что это грозное оружие можно подделать и что подделка была бы хуже  ори-
гинала, совершенно неизвестно и, надо полагать, навсегда останется  тай-
ной. Том ухитрился изрезать этим ножиком буфет и уже подбирался к  комо-
ду, как его позвали одеваться в воскресную школу.
   Мэри дала ему жестяной таз, полный воды, и кусок мыла;  он  вышел  за
дверь и поставил таз на скамейку, потом окунул мыло в воду и опять поло-
жил его на место; закатал рукава, осторожно вылил воду на  землю,  потом
вошел в кухню и  начал  усердно  тереть  лицо  полотенцем,  висевшим  за
дверью. Но Мэри отняла у него полотенце, сказав:
   - Как тебе не стыдно, Том. Умойся как следует. От воды тебе ничего не
сделается.
   Том немножко смутился. В таз опять налили воды; и на этот раз он пос-
тоял над ним не