удь, Джим?
   - Что же ты спрашиваешь? Не видишь разве сам, что волосатые?
   - Ну и что ж, ты богатый?
   - Нет. Зато один раз был богатый и еще когда-нибудь разбогатею.  Один
раз у меня было четырнадцать долларов, только я стал торговать  и  разо-
рился.
   - Чем же ты торговал, Джим?
   - Да сначала скотом.
   - Каким скотом?
   - Ну известно каким - живым.  Купю  за  десять  долларов  корову.  Но
только больше я своими деньгами так бросаться не стану. Корова-то возьми
да и сдохни у меня на руках.
   - Значит, ты потерял десять долларов?
   - Нет, потерял-то я не все десять, я потерял около девяти долларов, -
шкуру и сало я продал за доллар десять центов.
   - Стало быть, у тебя осталось пять долларов десять центов. Ну  и  что
ж, ты опять их пустил в оборот?
   - А то как же! Знаешь одноногого негра, еще у него хозяин старый мис-
тер Брэдиш? Ну вот, он завел банк и сказал, что кто внесет один  доллар,
через год получит еще четыре доллара. Все негры внесли, только  денег  у
них было мало. У меня много. Вот мне и захотелось получить больше  четы-
рех долларов, я ему и сказал, что, если он мне столько не  даст,  я  сам
открою банк. Ну, а этому негру, конечно, не хотелось, чтоб я тоже  заво-
дил банк, двум банкам у нас делать нечего, - он и  сказал,  что  если  я
вложу пять долларов, то в конце года он мне выплатит тридцать пять.
   Я и вложил. Думаю: сейчас же пущу и эти тридцать пять долларов в обо-
рот, чтоб деньги зря не лежали. Один негр, зовут его Боб, поймал большую
плоскодонку, а его хозяин про это не знал; я ее купил и сказал, что  дам
ему в конце года тридцать пять долларов; только плоскодонку украли в  ту
же ночь, а на другой день одноногий негр объявил нам, что  банк  лопнул.
Так никто из нас и не получил денег.
   - А куда же ты девал десять центов, Джим?
   - Сначала я хотел их истратить, а потом увидел сон, и  во  сне  голос
сказал мне, чтоб я их отдал одному негру, зовут его Валаам, а если  поп-
росту - Валаамов осел. Он и вправду придурковатый,  надо  тебе  сказать.
Зато, говорят, он счастливый, а мне, вижу, все что-то  не  везет.  Голос
сказал: "Пускай Валаам пустит десять центов в рост, а прибыль отдаст те-
бе!" Ну, Валаам деньги взял, а потом в церкви услыхал  от  проповедника,
будто кто дает бедному, тот дает богу, и ему за это воздается  сторицей.
Он взял и отдал деньги нищему, а сам стал ждать, что из этого выйдет.
   - Ну, и что же вышло, Джим?
   - Да ничего не вышло. Я никак не мог получить деньги обратно, и Вала-
ам тоже не получил. Теперь уж я денег в долг никому не дам, разве только
под залог. А проповедник еще говорит, что непременно получишь во сто раз
больше! Мне бы хоть свои десять центов получить обратно, я и то  был  бы
рад, и то было бы ладно.
   - Ну, Джим, это еще не беда, раз ты все равно когда-нибудь разбогате-
ешь.
   - Да я ведь и теперь богатый, коли рассудить. Я ведь сам себе хозяин,
а за меня дают восемьсот долларов. Кабы мне эти деньги, я бы и не просил
больше.


   ГЛАВА IX

   Мне захотелось еще раз пойти взглянуть на одно место, которое я  при-
метил посредине острова, когда его осматривал; вот мы с Джимом и  отпра-
вились и скоро туда добрались, потому что остров был всего  в  три  мили
длиной и в четверть мили шириной.
   Это был довольно длинный и крутой холм, или горка, футов в сорок  вы-
сотой. Мы еле-еле вскарабкались на вершину - такие там были крутые скло-
ны и непролазные кустарники. Мы исходили и излазили все кругом и в конце
концов нашли хорошую, просторную пещеру почти на  самом  верху,  на  той
стороне, что ближе к Иллинойсу. Пещера была большая, как две-три комнаты
вместе, и Джим мог стоять в ней  выпрямившись.  Внутри  было  прохладно.
Джим решил сейчас же перенести туда наши вещи, но я сказал, что  незачем
все время лазить вверх и вниз.
   Джим думал, что если мы спрячем челнок в укромном месте и перетаскаем
все пожитки в пещеру, то сможем прятаться здесь, когда кто-нибудь переп-
равится на остров, и без собак нас нипочем  не  найдут.  А  кроме  того,
птенцы недаром предсказывали дождь, так неужели я хочу, чтобы  все  про-
мокло?
   Мы вернулись, взяли челнок, подплыли к самой пещере и перетаскали ту-
да все наши вещи. Потом нашли такое место  поблизости,  где  можно  было
спрятать челнок под густыми ивами. Мы сняли  несколько  рыб  с  крючков,
опять закинули удочки и пошли готовить обед.
   Вход в пещеру оказался достаточно широк, для того чтобы вкатить в нее
бочонок; с одной стороны входа пол немножко приподнимался,  и  там  было
ровное место, очень удобное для очага. Мы развели там  огонь  и  сварили
обед.
   Расстелив одеяла прямо на полу, мы уселись на них  и  пообедали.  Все
остальные вещи мы разместили в глубине пещеры так, чтоб они были под ру-
кой. Скоро потемнело, и начала сверкать молния, загремел  гром;  значит,
птицы-то оказались правы. Сейчас же полил и дождик, сильный как из  вед-
ра, а такого ветра я еще никогда не видывал. Это  была  самая  настоящая
летняя гроза. Стало так темно, что все  кругом  казалось  черно-синим  и
очень красивым; а дождь хлестал так сильно и так часто, что деревья чуть
подальше виднелись смутно и как будто сквозь паутину; а то вдруг налетит
вихрь, пригнет деревья и вывернет листья светлой стороной, наизнанку;  а
после того поднимется такой здоровый ветер, что деревья  машут  ветвями,
как бешеные; а когда тьма сделалась всего черней и гуще, вдруг - фсс!  -
и стало светло, как днем; стало видно на сотню  шагов  дальше  прежнего,
стало видно, как гнутся на ветру  верхушки  деревьев;  а  через  секунду
опять сделалось темно, как в пропасти, и со  страшной  силой  загрохотал
гром, а потом раскатился по небу, все, ниже, ниже, словно  пустые  бочки
по лестнице, - знаете, когда лестница длинная, а бочки сильно  подскаки-
вают.
   - Вот это здорово, Джим! - сказал я. - Я бы никуда  отсюда  не  ушел.
Дай-ка мне еще кусок рыбы да горячую кукурузную лепешку.
   - Ну вот видишь, а без Джима тебе пришлось бы плохо. Сидел  бы  ты  в
лесу без обеда да еще промок бы до костей. Да, да, сынок! Куры уж знают,
когда дождик пойдет, и птицы в лесу тоже.
   Дней десять или двенадцать подряд вода в реке все поднималась и  под-
нималась и наконец вышла из берегов. В низинах остров  залило  водой  на
три-четыре фута, и иллинойсский берег тоже. По эту сторону острова  река
стала шире на много миль, а миссурийская сторона как была, так  и  оста-
лась в полмили шириной, потому что миссурийский  берег  -  это  сплошная
стена утесов.
   Днем мы ездили по всему острову на челноке. В глубине леса было очень
прохладно и тенисто, даже когда  солнце  жарило  вовсю.  Мы  пробирались
кое-как между деревьями, а местами дикий виноград заплел все так  густо,
что приходилось подаваться назад и искать другую дорогу. Ну, и на каждом
поваленном дереве сидели кролики, змеи и прочая живность; а  после  того
как вода постояла день-другой, они от голода  сделались  такие  смирные,
что подъезжай и прямо хоть руками их бери, кому хочется; только,  конеч-
но, не змеи и не черепахиэти соскакивали в воду. На горе, где была  наша
пещера, они кишмя кишели. Если бы мы захотели, то могли бы завести  себе
сколько угодно ручных зверей.
   Как-то вечером мы поймали небольшое звено от плота - хорошие сосновые
доски. Звено было в двенадцать футов шириной и в пятнадцать  -  шестнад-
цать футов длиной, а над водой выдавался дюймов на шесть, на семь  проч-
ный ровный настил. Иной раз мы видели днем, как мимо проплывали  бревна,
только не ловили их: при дневном свете мы носу не показывали из пещеры.
   В другой раз, перед самым рассветом, мы причалили  к  верхнему  концу
острова - и вдруг видим: с западной стороны плывет к нам целый дом.  Дом
был двухэтажный и здорово накренился. Мы подъехали и взобрались на  него
- влезли в окно верхнего этажа. Но было еще совсем темно, ничего не вид-
но; тогда мы вылезли, привязали челнок и сели дожидаться, когда  рассве-
тет.
   Не успели мы добраться до нижнего конца острова, как начало  светать.
Мы заглянули в окно. Мы разглядели кровать, стол, два  старых  стула,  и
еще на полу валялось много разных вещей, а на  стене  висела  одежда.  В
дальнем углу лежало что-то вроде человека. Джим окликнул:
   - Эй, ты!
   Но тот не пошевельнулся. Тогда и я тоже окликнул его.  А  потом  Джим
сказал:
   - Он не спит - он мертвый. Ты не ходи, я сам пойду погляжу.
   Он влез в окно, подошел к лежащему человеку, нагнулся, поглядел и го-
ворит:
   - Это мертвец. Да еще к тому же и голый. Его застрелили сзади. Должно
быть, дня два или три, как он умер. Поди сюда, Гек, только не смотри ему
в лицо - уж очень страшно.
   Я совсем не стал на него смотреть. Джим прикрыл его  каким-то  старым
тряпьем, только это было ни к чему: я и глядеть-то на него не хотел.  На
полу валялись старые, замасленные карты, пустые бутылки из под  виски  и
еще две маски из черною сукна, а все стены были сплошь  исписаны  самыми
скверными словами и разрисованы углем. На стене  висели  два  заношенных
ситцевых платья, соломенная шляпка, какие-то юбки и  рубашки  и  мужская
одежда. Мы много кое-чего снесли в челнок - могло пригодиться.  На  полу
валялась старая соломенная шляпа, какие носят мальчишки; я ее тоже  зах-
ватил. А еще там лежала бутылка из-под молока, заткнутая  тряпкой,  чтоб
ребенку сосать. Мы бы взяли бутылку, да только она  была  разбита.  Были
еще обшарпанный старый сундук и чемодан со сломанными застежками, и  тот
и другой стояли раскрытые, но ничего стоящего в них не осталось. По  то-
му, как были разбросаны вещи, видно было, что хозяева убежали второпях и
не могли унести с собой все пожитки.
   Нам достались: старый жестяной фонарь, большой  нож  без  ручки,  но-
венький карманный ножик фирмы Барлоу (такой ножик ни в  одной  лавке  не
купишь дешевле, чем за полдоллара), много сальных свечей, жестяной подс-
вечник, фляжка, жестяная кружка, рваное ватное одеяло, дамская сумочка с
иголками, булавками, нитками, куском воска, пуговицами и прочей чепухой,
топорик и гвозди, удочка потолще моего мизинца, с  большущими  крючками,
свернутая в трубку оленья  шкура,  собачий  ошейник,  подкова,  пузырьки
из-под лекарств, без ярлыков; а когда мы собрались уже уходить, я  нашел
довольно приличную скребницу, а Джим - старый смычок от скрипки и  дере-
вянную ногу. Ремни вот только оторвались, а  так  совсем  хорошая  нога,
разве только что мне она была длинна, а Джиму коротка. А другую ногу  мы
так и не нашли, сколько не искали.
   Так что, вообще говоря, улов был неплохой. Когда мы собрались отчали-
вать от дома, совсем уже рассвело. Мы были на четверть мили ниже  остро-
ва; я велел Джиму лечь на дно челнока и прикрыл его ватным одеялом, -  а
то, если б он сидел, издали было бы видно, что это негр. Я стал  править
к иллинойсскому берегу с таким расчетом, чтобы нас  отнесло  на  полмили
вниз по течению, потом держался под самым берегом, в полосе стоячей  во-
ды. Мы вернулись на остров без всяких приключений, никого не повстречав.


   ГЛАВА X

   После завтрака мне пришла охота поговорить про мертвеца и про то, как
его убили, только Джим не захотел. Он сказал, что этим  можно  накликать
беду, а кроме того, как бы мертвец не повадился к нам таскаться  по  но-
чам, - ведь человек, который не похоронен, скорей станет везде  шляться,
чем тот, который устроен и лежит себе спокойно на своем месте. Это,  по-
жалуй, было верно, так что я спорить не стал, только все думал об  этом:
мне любопытно было знать, кто же это его застрелил и для чего.
   Мы хорошенько осмотрели одежду, которая нам досталась, и нашли восемь
долларов серебром, зашитые в подкладку старого пальто  из  попоны.  Джим
сказал, что эти люди, наверное, украли пальто: ведь если б они знали про
зашитые деньги, так не оставили бы его здесь. Я ответил, что, верно, они
же убили и хозяина, только Джим не хотел про это разговаривать.
   Я ему сказал:
   - Вот ты думаешь, что это не к добру, а  что  ты  говорил  позавчера,
когда я принес змеиную кожу, которую нашел на верху  горы?  Ты  говорил,
будто хуже нет приметы, как взять в руки змеиную  кожу.  А  что  плохого
случилось? Мы вот сколько всего набрали, да еще восемь долларов в прида-
чу! Хотел бы я, чтоб у нас каждый день бывала такая беда, Джим!
   - Ничего не значит, сынок, ничего не значит. Ты не оченьто расходись.
Беда еще впереди. Попомни мои слова: она еще впереди.
   Так оно и вышло. Этот разговор был у нас во вторник, а в пятницу пос-
ле обеда мы лежали на травке у обрыва; у нас вышел весь табак, и я пошел
в пещеру за табаком и наткнулся там на гремучую змею. Я ее убил, свернул
кольцом и положил Джиму на одеяло: думаю, вот будет потеха,  когда  Джим
найдет у себя на постели змею! Но, конечно, к вечеру я  про  нее  совсем
позабыл. Джим бросился на одеяло, пока я разводил огонь, а там оказалась
подружка убитой змеи и укусила Джима.
   Джим вскочил да как заорет! И первое, что мы увидели при свете,  была
эта гадина: она свернулась кольцом и уже приготовилась  опять  броситься
на Джима. Я ее в одну минуту укокошил палкой, а  Джим  схватил  папашину
бутыль с виски и давай хлестать.
   Он был босиком, и змея укусила его в пятку. А все оттого, что я,  ду-
рак, позабыл: если где-нибудь оставить  мертвую  змею,  подружка  обяза-
тельно туда приползет и обовьется вокруг нее. Джим  велел  мне  отрубить
змеиную голову и выбросить, а потом снять со змеи кожу и поджарить кусо-
чек мяса. Я так и сделал. Он съел и сказал, что это его должно вылечить.
И еще он велел мне снять с нее кольца и привязать ему к  руке.  Потом  я
потихоньку вышел из пещеры и забросил обеих змей подальше в  кусты:  мне
вовсе не хотелось, чтобы Джим узнал, что все это из-за меня вышло.
   Джим все потягивал да потягивал из бутылки, и время от времени на не-
го что-то находило: он вдруг начинал вертеться и орать, как полоумный, а
потом опомнится - и снова примется за бутыль.
   Ступня у него здорово распухла, и вся нога выше ступни тоже; а  потом
мало-помалу начало действовать виски. Ну, думаю, теперь дело  пойдет  на
поправку. Хотя, по мне, лучше змеиный укус, чем папашина бутыль.
   Джим пролежал четыре дня и четыре ночи. После того опухоль  спала,  и
он выздоровел. Я решил, что ни за какие коврижки больше не дотронусь  до
змеиной кожи, - ведь вон что из этого получается.  Джим  сказал,  что  в
следующий раз я ему, надо полагать, поверю: брать в руки змеиную кожу  -
это уж такая дурная примета, что хуже не бывает; может, это еще и не ко-
нец. Он говорил, что во сто крат лучше увидеть молодой месяц через левое
плечо, чем дотронуться до змеиной кожи. Ну, я и сам теперь начал так ду-
мать, хотя раньше всегда считал, что нет ничего глупее  и  неосторожней,
как глядеть на молодой месяц через левое плечо. Старый Хэнк Банкер  один
раз поглядел вот так да еще и похвастался. И что же? Не прошло двух лет,
как он в пьяном виде свалился с дроболитной башни и расшибся, можно ска-
зать, в лепешку; его всунули между двух дверей вместо гроба и,  говорят,
так и похоронили; сам я этого не видел, а слыхал от отца. Но, уж  конеч-
но, вышло это оттого, что он глядел на месяц через левое плечо, как  ду-
рак.
   Так вот дни проходили за днями, и река опять спала и вошла в  берега.
Мы тогда первым делом насадили на большой  крючок  ободранного  кролика,
закинули лесу в воду и поймали сома ростом с человека; длиной он  был  в
шесть футов и два дюйма, а весил фунтов двести. Мы, конечно, даже  выта-
щить его не могли: он бы нас зашвырнул в Иллинойс. Мы  просто  сидели  и
смотрели, как он рвался и метался, пока не подох. В желудке  у  него  мы
нашли медную пуговицу, круглый шар и много всякой  дряни.  Мы  разрубили
шар топором, и в нем оказалась катушка. Джим сказал, что,  должно  быть,
она пролежала у него в желудке очень долго, если успела  так  обрасти  и
превратиться в шар. По-моему, крупней этой рыбы никогда не ловили в Мис-
сисипи. Джим сказал, что такого большого сома он еще не видывал. В горо-
де он продал бы его за хорошие деньги. Такую рыбу там на  рынке  продают
на фунты, и многие покупают: мясо у сома белое, как снег, его хорошо жа-
рить.
   На другое утро мне что-то стало скучно и захотелось  какнибудь  разв-
лечься. Я сказал Джиму, что, пожалуй, переправлюсь за реку  и  разузнаю,
что там делается. Джиму эта мысль  пришлась  по  вкусу;  он  посоветовал
только, чтоб я подождал до темноты, а в городе держал бы ухо востро. По-
думав еще немножко, он сказал - не взять ли мне что-нибудь из  старья  и
не переодеться ли девочкой. Это тоже была хорошая  мысль.  Мы  укоротили
одно ситцевое платье, я закатал штаны до колен и влез в него. Джим  зас-
тегнул сзади все крючки, и оно пришлось мне как раз впору. Я надел соло-
менный капор, завязал ленты под подбородком, и тогда заглянуть мне в ли-
цо стало не так-то просто - все равно что в печную трубу.  Джим  сказал,
что теперь меня вряд ли кто узнает  даже  днем.  Я  практиковался  целый
день, чтобы  привыкнуть  к  женскому  платью,  и  понемножку  стал  себя
чувствовать в нем довольно удобно. Только Джим сказал, что у девочек по-
ходка не такая; а еще он сказал, чтоб я бросил привычку задирать  платье
и засовывать руки в карманы. Я послушался, и дело пошло на лад.
   Как только стемнело, я поехал в челноке вверх по течению, держась ил-
линойсского берега.
   Я переправился в город немного ниже пристани, и течением меня  снесло
к окраине. Привязав челнок, я пошел по берегу. В маленькой хибарке,  где
очень давно никто не жил, теперь горел свет, и  мне  захотелось  узнать,
кто это там поселился. Я подкрался поближе и заглянул  в  окно.  Женщина
лет сорока сидела за простым сосновым столом и вязала  при  свече.  Лицо
было незнакомое; она, должно быть, недавно  сюда  приехала,  потому  что
всех городских я знал. На этот раз мне повезло, потому что я уже начинал
трусить: зачем, думаю, я пошел? Ведь по голосу могут узнать, кто  я  та-
кой. А если эта женщина хоть два дня прожила в таком маленьком  городиш-
ке, она, конечно, сможет рассказать все, что мне  нужно.  Я  постучал  в
дверь, дав себе слово ни на минуту не забывать, что я девчонка.


   ГЛАВА XI

   - Войдите, - сказала женщина; и я вошел. - Садись на этот стул.
   Я сел. Она оглядела меня с ног до головы своими маленькими блестящими
глазками и спросила:
   - Как же тебя зовут?
   - Сара Уильямс.
   - А где ты живешь? Здесь где-нибудь поблизости?
   - Нет, в Гукервилле, это за семь миль отсюда, вниз по реке. Я всю до-
рогу шла пешком и очень устала.
   - И проголодалась тоже, я думаю. Сейчас поищу чегонибудь.
   - Нет, не надо. Я так проголодалась, что зашла на ферму, в двух милях
отсюда, и сейчас мне есть не хочется. Вот почему я так поздно. Моя  мать
лежит больная, денег у нас нет, и ничего нет; я и пошла  к  моему  дяде,
Абнеру Муру. Мать сказала: он живет на том конце города. Я  тут  никогда
еще не бывала. Вы его знаете?
   - Нет, я еще не всех знаю. Мы тут и двух недель не прожили.  До  того
конца города не так-то близко. Оставайся у нас ночевать. Да сними шляпу.
   - Нет, я лучше немного отдохну, - сказал я, - а потом пойду дальше. Я
темноты не боюсь.
   Она сказала, что одну меня не отпустит, а вот придет  ее  муж  часика
через полтора, тогда он меня проводит. Потом она начала рассказывать про
своего мужа, про тех родственников, которые живут вверх по реке,  и  про
тех, которые живут вниз по реке, и что раньше они с мужем  жили  гораздо
лучше, и что напрасно они переехали в наш город, надо было просто не об-
ращать ни на что внимания, и так далее, и так далее; я уж начал  думать,
не напрасно ли я надеялся у нее разузнать, что делается в нашем  городе,
но в конце концов дело все-таки дошло до моего отца и до того, как  меня
убили, - тут уж, думаю, пускай ее болтает. Она рассказала мне и про  то,
как мы с Томом Сойером нашли двенадцать тысяч (только по ее словам выхо-
дило двадцать), про моего папашу, и про то, что он челов