Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
лошадь хлысти-
ком так, что она завертелась по арене, и наконец соскочил на песок,
раскланялся и убежал за кулисы, а все зрители просто вой подняли от удо-
вольствия и удивления.
Тут распорядитель увидел, что его провели, и, по-моему, здорово ра-
зозлился. Оказалось, что это его же акробат! Сам все придумал и никому
ничего не сказал. Ну, мне тоже было не особенно приятно, что я так по-
пался, а все-таки не хотел бы я быть на месте этого распорядителя даже
за тысячу долларов! Не знаю, может, где-нибудь есть цирк и лучше этого,
только я что-то ни разу не видел. Во всяком случае, по мне и этот хорош,
и где бы я его ни увидел, непременно пойду в этот цирк.
Ну, а вечером и у нас тоже было представление, но народу пришло нем-
ного, человек двенадцать, - еле-еле хватило оплатить расходы. И они все
время смеялись, а герцог злился, просто из себя выходил, а потом они
взяли да ушли еще до конца спектакля, все, кроме одного мальчика, кото-
рый заснул. Герцог сказал, что эти арканзасские олухи еще не доросли до
Шекспира, что им нужна только самая пошлая комедия - даже хуже, чем пош-
лая комедия, вот что. Он уже знает, что им придется по вкусу. На другое
утро он взял большие листы оберточной бумаги и черную краску, намалевал
афиши и расклеил их по всему городу. Вот что было в афишах:
В ЗАЛЕ СУДА!
ТОЛЬКО ТРИ СПЕКТАКЛЯ!
ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЕ ТРАГИКИ ДЭВИД ГАРРИК МЛАДШИЙ ЭДМУНД КИН СТАРШИЙ!
Из лондонских и европейских театров в захватывающей трагедии "Коро-
левский жираф, или Царственное совершенство"!!!
Вход 50 центов.
А внизу стояло самыми крупными буквами:
ЖЕНЩИНЫ И ДЕТИ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ
- Ну вот, - сказал он, - если уж этой строчкой их не заманишь, тогда
я не знаю Арканзаса!
ГЛАВА XXIII
Весь этот день герцог с королем возились не покладая рук: устраивали
сцену, вешали занавес, натыкали свечей вместо рампы; а вечером мы и миг-
нуть не успели, как зал был битком набит мужчинами. Когда больше уже
нельзя было втиснуться ни одному человеку, герцог бросил проверять биле-
ты, обошел здание кругом и поднялся на сцену. Там он стал перед занаве-
сом и произнес коротенькую речь: сначала похвалил трагедию, сказал, буд-
то она самая что ни на есть занимательная, и пошел дальше распростра-
няться насчет трагедии и Эдмунда Кина Старшего, который в ней исполняет
самую главную роль; а потом, когда у всех зрителей глаза разгорелись от
любопытства, герцог поднял занавес, и король выбежал из-за кулис на чет-
вереньках, совсем голый; он был весь кругом размалеван разноцветными по-
лосами и сверкал, как радуга. Ну, обо всем остальном и говорить не стоит
- сущая чепуха, а все-таки очень было смешно. Публика чуть не надорва-
лась от смеха; а когда король кончил прыгать и ускакал за кулисы, зрите-
ли хлопали, кричали, хохотали и бесновались до тех пор, пока он не вер-
нулся и не проделал всю комедию снова, да и после того его заставили
повторить все сначала. Тут и корова не удержалась бы от смеха, глядя,
какие штуки откалывает наш старый дурак.
Потом герцог опустил занавес, раскланялся перед публикой и объявил,
что эта замечательная трагедия будет исполнена только еще два раза, по
случаю неотложных гастролей в Лондоне, где все билеты на предстоящие
спектакли в театре "ДруриЛейн" уже запроданы; потом опять раскланялся и
сказал, что если почтеннейшая публика нашла представление занятным и по-
учительным, то ее покорнейше просят рекомендовать своим знакомым, чтобы
и они пошли посмотреть.
Человек двадцать закричали разом:
- Как, да разве уже кончилось? Разве это все?
Герцог сказал, что все. Тут-то и начался скандал. Подняли крик: "На-
дули!" - обозлившись, повскакали с мест и полезли было ломать сцену и
бить актеров. Но тут какой-то высокий осанистый господин вскочил на ска-
мейку и закричал:
- Погодите! Только одно слово, джентльмены!
Они остановились послушать.
- Нас с вами надули - здорово надули! Но мы, я думаю, не желаем быть
посмешищем всего города, чтоб над нами всю жизнь издевались. Вот что:
давайте уйдем отсюда спокойно, будем хвалить представление и обманем
весь город! Тогда все мы окажемся на равных правах. Так или нет?
- Конечно, так! Молодец судья! - закричали все в один голос.
- Ладно, тогда ни слова насчет того, что нас с вами надули. Ступайте
домой и всем советуйте пойти посмотреть представление.
На другой день по всему городу только и было разговоров что про наш
замечательный спектакль. Зал был опять битком набит зрителями, и мы
опять так же надули и этих. Вернувшись с королем и герцогом к себе на
плот, мы поужинали все вместе, а потом, около полуночи, они велели нам с
Джимом вывести плот на середину реки, спуститься мили на две ниже города
и там где-нибудь его спрятать.
На третий вечер зал был опять переполнен, и в этот раз пришли не но-
вички, а все те же, которые были на первых двух представлениях. Я стоял
в дверях вместе с герцогом и заметил, что у каждого из зрителей оттопы-
ривается карман или под полой что-нибудь спрятано; я сразу понял, что
это не какая-нибудь парфюмерия, а совсем даже наоборот. Несло тухлыми
яйцами, как будто их тут были сотни, и гнилой капустой; и если только я
знаю, как пахнет дохлая кошка, - а я за себя ручаюсь, - то их пронесли
мимо меня шестьдесят четыре штуки. Я потолкался минутку в зале, а больше
не выдержал - уж очень там крепко пахло. Когда публики набилось столько,
что больше никому нельзя было втиснуться, герцог дал одному молодчику
двадцать пять центов и велел ему пока постоять в дверях, а сам пошел
кругом, будто бы на сцену, и я за ним; но как только мы повернули за
угол и очутились в темноте, он сказал:
- Иди теперь побыстрей, а когда отойдешь подальше от домов, беги к
плоту во все лопатки, будто за тобой черти гонятся!
Я так и сделал, и он тоже. Мы прибежали к плоту в одно и то же время
и меньше чем через две секунды уже плыли вниз по течению в полной тишине
и темноте, правя наискось к середине реки и не говоря ни слова. Я было
думал, что бедняге королю не поздоровится, а оказалось - ничего подобно-
го: скоро он выполз из шалаша и спросил:
- Ну, герцог, сколько мы загребли на этом деле?..
Он, оказывается, вовсе и не был в городе.
Мы не вывешивали фонаря, пока не отплыли миль на десять от города.
Тогда мы зажгли свет и поужинали, а король с герцогом просто надрывались
со смеху, вспоминая, как они провели публику. Герцог сказал:
- Простофили, олухи! Я так и знал, что первая партия будет помалки-
вать, чтобы остальные тоже попали впросак; так я и знал, что в третий
раз они нам собираются устроить сюрприз: думают, что теперь их черед.
Это верно - черед их; но я бы дорого дал, чтобы узнать, много ли им от
этого проку. Хотелось бы все-таки знать, как они воспользовались таким
случаем. Могут устроить пикник, если им вздумается: провизии у них с со-
бой довольно.
Эти мошенники собрали в три вечера четыреста шестьдесят пять долла-
ров. Я еще никогда не видел, чтобы деньги загребали такими кучами.
Немного погодя, когда оба они уснули и захрапели, Джим и говорит:
- Гек, а ты не удивляешься, что короли так себя ведут?
- Нет, - говорю, - не удивляюсь.
- А почему ты не удивляешься, Гек?
- Да потому, что такая уж это порода. Я думаю, они все одинаковы.
- Гек, ведь эти наши короли - сущие мошенники! Вот они что такое -
сущие мошенники!
- Ну, а я что тебе говорю: почти что все короли - мошенники, дело из-
вестное.
- Да что ты!
- А ты почитай про них, вот тогда и узнаешь. Возьми хоть Генриха
Восьмого: наш против него прямо учитель воскресной школы. А возьми Карла
Второго, Людовика Четырнадцатого, Людовика Пятнадцатого, Иакова Второго,
Эдуарда Второго, Ричарда Третьего и еще сорок других; а еще были короли
в старые времена - англы, и саксы, и норманны - так они только и занима-
лись что грабежом да разбоем. Поглядел бы ты на старика Генриха, когда
он был во цвете лет. Вот это был фрукт! Бывало, каждый день женится на
новой жене, а наутро велит рубить ей голову. Да еще так равнодушно, буд-
то яичницу заказывает. "Подать сюда Нелл Гвинн!" - говорит. Приводят ее.
А наутро: "Отрубите ей голову!" И отрубают. "Подать сюда Джейн Шор!" -
говорит. Она приходит. А наутро: "Отрубите ей голову!" И отрубают. "По-
зовите прекрасную Розамунду!" Прекрасная Розамунда является на зов. А
наутро: "Отрубите ей голову!" И всех своих жен заставлял рассказывать
ему каждую ночь по сказке, а когда сказок набралось тысяча и одна штука,
он из них составил книжку и назвал ее "Книга Страшного суда ", - ничего
себе название, очень подходящее! Ты королей не знаешь, Джим, зато я их
знаю; этот наш забулдыга все-таки много лучше тех, про кого я читал в
истории. Возьми хоть Генриха. Вздумалось ему затеять свару с Америкой.
Как же он за это взялся? Предупредил? Дал собраться с силами? Как бы не
так! Пи с того ни с сего взял да и пошвырял за борт весь чай в Бостонс-
кой гавани, а потом объявил Декларацию независимости, - теперь, говорит,
воюйте. Всегда такой был, никому не спускал. Были у него подозрения нас-
чет собственного панаши, герцога Веллингтона. Так что же он сделал?
Расспросил его хорошенько? Нет, утопил в бочке мальвазии, как котенка.
Бывало, зазевается кто-нибудь, оставит деньги на виду - так он что же?
Обязательно прикарманит. Обещается что-нибудь сделать, и деньги возьмет,
а если не сидеть тут же и не глядеть за ним в оба, так обязательно наду-
ет и сделает как раз наоборот. Стоит ему, бывало, только рот раскрыть -
и если тут же не закроет покрепче, так непременно соврет. Вот какой жук
был этот Генрих! И если бы с нами был он вместо наших королей, он бы еще
почище обжулил этот город. Я ведь не говорю, что наши какиенибудь невин-
ные барашки, тоже ничего себе, если разобраться; ну а все-таки им до
этого старого греховодника далеко. Я одно скажу: король - он и есть ко-
роль, что с него возьмешь. А вообще все они дрянь порядочная. Так уж
воспитаны.
- Уж очень от нашего спиртным разит, Гек.
- Ну что ж, они все такие, Джим. От всех королей разит, с этим ничего
не поделаешь, так и в истории говорится.
- А герцог, пожалуй, еще ничего, довольно приличный человек.
- Да, герцог - другое дело. А все-таки разница невелика. Тоже не пер-
вый сорт, хоть он и герцог. Когда напьется, так от короля его не отли-
чишь, ежели ты близорукий.
- Ну их совсем, Гек, мне больше таких не требуется. Я и этих-то едва
терплю.
- И я тоже, Джим. Но если они уж сели нам на шею, не надо забывать,
кто они такие, и принимать это во внимание. Конечно, все-таки хотелось
бы знать, есть ли где-нибудь страна, где короли совсем перевелись.
Какой толк был говорить Джиму, что это не настоящие король и герцог?
Ничего хорошего из этого не могло выйти, а кроме того, так оно и было,
как я говорил: они ничем не отличались от настоящих.
Я лег спать, и Джим не стал будить меня, когда подошла моя очередь.
Он часто так делал. Когда я проснулся на рассвете, он сидел и, опустив
голову на колени, стонал и плакал. Обыкновенно я в таких случаях не об-
ращал на него внимания, даже виду не подавал. Я знал, в чем дело. Это он
вспоминал про жену и детей и тосковал по дому, потому что никогда в жиз-
ни не расставался с семьей; а детей и жену он по-моему, любил не меньше,
чем всякий белый человек. Может, это покажется странным, только так оно
и есть. По ночам он часто, бывало, стонал и плакал, когда думал, что я
сплю, плакал и приговаривал:
- Бедняжка Лизабет, бедненький Джонни! Ох, какое горе! Верно, не ви-
дать мне вас больше, никогда не видать!
Он очень хороший негр, этот Джим!
Но тут я разговорился с ним про его жену и ребятишек, и, между про-
чим, он сказал:
- Вот отчего мне сейчас так тяжело: я только что слышал, как на бере-
гу что-то шлепнуло или хлопнуло, - от этого и мне вспомнилось, как я
обидел один раз мою маленькую Лизабет. Ей было тогда всего четыре года,
она схватила скарлатину и очень тяжело болела, потом поправилась; вот
как-то раз стоит она рядом со мной, и я ей говорю: "Закрой дверь! "
Она не закрывает, стоит себе и стоит, да еще глядит на меня и улыба-
ется. Меня это разозлило; я опять ей говорю, громко так говорю: "Не слы-
шишь, что ли? Закрой дверь! "
А она стоит все так же и улыбается. Я взбесился и прикрикнул:
"Ну, так я же тебя заставлю!" Да как шлепнул ее по голове, так она у
меня и полетела на пол. Потом ушел в другую комнату, пробыл там минут
десять и прихожу обратно; смотрю, дверь все так же открыта настежь, де-
вочка стоит около самой двери, опустила голову и плачет, слезы так и те-
кут; разозлился я - и к ней, а тут как раз - дверь эта отворялась наружу
- налетел ветер и - трах! - захлопнул ее за спиной у девочки, а она и с
места не тронулась. Я так и обмер, а уж что я почувствовал, просто и
сказать не могу. Подкрался, - а сам весь дрожу, - подкрался на цыпочках,
открыл потихоньку дверь у нее за спиной, просунул осторожно голову да
как крикну во все горло! Она даже не пошевельнулась! Да, Гек, тут я как
заплачу! Схватил ее на руки и говорю: "Ох ты, моя бедняжка! Прости, гос-
поди, старика Джима, а сам он никогда себе не простит!" Ведь она оглох-
ла, Гек, совсем оглохла, а я так ее обидел!
ГЛАВА XXIV
На другой день, уже под вечер, мы пристали к заросшему ивняком ост-
ровку посредине реки, а на том и на другом берегу стояли городишки, и
герцог с королем начали раскидывать умом, как бы их обобрать. Джим ска-
зал герцогу, что, он надеется, это не займет много времени, - уж очень
ему надоело и трудно лежать по целым дням связанным в шалаше.
Понимаете, нам приходилось все-таки связывать Джима веревкой, когда
мы оставляли его одного: ведь если бы кто-нибудь на него наткнулся и
увидел, что никого с ним нет и он не связан, так не поверил бы, что он
беглый негр. Ну и герцог тоже сказал, что, конечно, нелегко лежать целый
день связанным и что он придумает какой-нибудь способ обойтись без это-
го.
Голова у него работала здорово, у нашего герцога, он живо сообразил,
как это устроить. Он одел Джима в костюм короля Лира - длинный халат из
занавесочного ситца, седой парик и борода из конского волоса; потом взял
свои театральные краски и вымазал Джиму шею, лицо, руки и все сплошь
густой синей краской такого тусклого и неживого оттенка, что он стал по-
хож на утопленника, пролежавшего в воде целую неделю. Провалиться мне,
но только страшней этого я ничего не видел. Потом герцог взял дощечку и
написал на ней:
Бешеный араб. Когда в себе, на людей не бросается - и приколотил эту
дощечку к палке, а палку поставил перед шалашом, шагах в четырех от не-
го. Джим был доволен. Он сказал, что это куда лучше, чем лежать связан-
ному по целым дням и трястись от страха, как только где-нибудь зашумит.
Герцог советовал ему не стесняться и вести себя поразвязнее: а если кто-
нибудь вздумает совать нос не в свое дело, пускай Джим выскочит из шала-
ша и попляшет немножко, пускай взвоет разика два, как дикий зверь, - не-
бось тогда живо уберутся и оставят его в покое. Это он в общем рассудил
правильно; но только не всякий стал бы дожидаться, пока Джим завоет. Ес-
ли бы еще он был просто похож на покойника, а то куда там - много хуже!
Нашим жуликам хотелось опять пустить в ход "Жирафа" - уж очень при-
быльная была штука, только они побаивались: а вдруг слухи за это время
дошли уже и сюда? Больше ничего подходящего им в голову не приходило, и
в конце концов герцог сказал, что полежит и подумает часа два, нельзя ли
какнибудь околпачить арканзасский городок; а король решил заглянуть в
городок на другом берегу - без всякого плана, просто так, положившись в
смысле прибыли на провидение, а по-моему - на сатану. Все мы купили но-
вое платье там, где останавливались прошлый раз; и теперь король сам
оделся во все новое и мне тоже велел одеться. Я, конечно, оделся. Король
был во всем черном и выглядел очень парадно и торжественно. А я до сих
пор и не знал, что платье так меняет человека. Раньше он был похож на
самого что ни на есть распоследнего забулдыгу, а теперь, как снимет но-
вую белую шляпу да раскланяется с этакой улыбкой, - ну будто только что
вышел из ковчега: такой на вид важный, благочестивый и добродетельный,
ни дать ни взять - сам старик Ной.
Джим вымыл челнок, и я сел в него с веслом наготове. У берега, чуть
пониже мыса, милях в трех от городка, стоял большой пароход; он стоял
уже часа два: грузился. Король и говорит:
- Раз я в таком костюме, то мне, пожалуй, лучше приехать из Сент-Луи-
са, или Цинциннати, или еще из какого-нибудь большого города. Греби к
пароходу, Гекльберри: мы на нем доедем до городка.
Ему не пришлось повторять, чтобы я поехал кататься на пароходе. Я
подъехал к берегу в полумиле от городка и повел лодку вдоль крутого об-
рыва по тихой воде. Довольно скоро мы наткнулись на этакого славного,
простоватого с виду деревенского паренька, который сидел на бревне, ути-
рая пот с лица, потому что было очень жарко; рядом с ним лежали два ков-
ровых саквояжа.
- Поверни-ка челнок к берегу, - сказал король. (Я повернул.) - Куда
это вы направляетесь, молодой человек?
- В Орлеан, жду парохода.
- Садитесь ко мне, - говорит король. - Погодите минутку: мой слуга
поможет вам внести вещи... Вылезай, помоги джентльмену, Адольфус! (Это,
вижу, он мне говорит.)
Я помог, потом мы втроем поехали дальше. Молодой человек был очень
благодарен, сказал, что ему просто невмоготу было тащить вещи по такой
жаре. Он спросил короля, куда он едет, и тот ему сказал, что ехал вниз
по реке, нынче утром высадился у городка на той стороне, а теперь хочет
подняться на несколько миль вверх, повидаться там с одним старым знако-
мым на ферме. Молодой человек сказал:
- Как только я вас увидел, я сразу подумал: это, верно, мистер Уилкс,
и запоздал-то он самую малость. И опять-таки думаю: нет, должно быть, не
он - зачем бы ему ехать вверх по реке? Вы ведь не он, верно?
- Нет, меня зовут Блоджет, Александер Блоджет; кажется, мне следует
прибавить: его преподобие Александер Блоджет, - ведь я смиренный служи-
тель божий. Но как бы то ни было, мне все-таки прискорбно слышать, что
мистер Уилкс опоздал, если из-за этого он лишился чего-нибудь существен-
ного. Надеюсь, этого не случилось?
- Да нет, капитала он из-за этого не лишился. Наследство он все равно
получит, а вот своего брата Питера он в живых не застанет. Ему это, мо-
жет, и ничего, кто ж его знает, а вот брат все на свете отдал бы, лишь
бы повидаться с ним перед смертью: бедняга ни о чем другом говорить не
мог последние три недели; они с детства не видались, а брата Уильяма он
и вовсе никогда не видел - это глухонемого-то, - Уильяму всего лет трид-
цать - тридцать пять. Только Питер и Джордж сюда приехали; Джордж был
женат, он умер в прошлом году, и жена его тоже. Теперь остались в живых
только Гарви с Уильямом, да и то, как я уже говорил, они опоздали прие-
хать.
- А кто-нибудь написал им?
- Ну как же, месяц или два назад, когда Питер только что заболел; он
так и говорил, что на этот раз ему не поправиться. Видите ли, он уже
совсем состарился, а дочки Джорджа еще молоденькие и ему не компания,
кроме разве Мэри Джейн, - это та, рыженькая; ну и выходит, что, как
умерли Джордж и его жена, старику не с кем было слова сказать, да, пожа-
луй, и жить больше не хотелось. Уж очень он рвался повидать Гарви, и
Уильяма тоже, само собой: не охотник он был до завещаний - бывают такие
люди. Он оставил Гарви письмо, там сказано, где он спрятал свои деньги и
как разделить остальное имущество, чтобы девочки Джорджа не нуждались ни
в чем, - са