ывел бы его дочь  из  пещеры.  Когда  Бекки
рассказала отцу по секрету, что в школе Том  выдержал  ради  нее  порку,
судья был заметно тронут; а когда она стала заступаться за Тома и  изви-
нять ложь, придуманную Томом, для того чтобы розги достались ему,  а  не
Бекки, судья сказал с большим чувством, что это была великодушная,  бла-
городная, святая ложь, достойная стать наравне с хваленой правдой Георга
Вашингтона насчет топорика и шагать по страницам истории  рядом  с  ней!
Бекки подумала, что никогда еще ее папа не казался таким важным и внуши-
тельным, как в тот день, когда сказал эти слова, расхаживая по ковру,  и
топнул ногой. Она сейчас же побежала к Тому и рассказала ему все.
   Судья Тэтчер надеялся когда-нибудь увидеть Тома великим законодателем
или великим полководцем. Он говорил, что приложит все усилия, чтобы  Том
попал в Национальную военную академию, а потом изучил бы юридические на-
уки в лучшем учебном заведении страны и таким образом подготовился к той
или другой профессии, а может быть, и к обеим сразу.
   Богатство Гека Финна, а может быть, и то, что он теперь находился под
опекой вдовы Дуглас, ввело его - нет, втащило его, впихнуло его - в  об-
щество, и Гек терпел невыносимые муки. Прислуга вдовы одевала его и умы-
вала, причесывала и приглаживала, укладывала спать на отвратительно чис-
тые простыни, без единого пятнышка, которое он мог бы прижать к  сердцу,
как старого друга. Надо было есть с тарелки, пользоваться ножом  и  вил-
кой, утираться салфеткой, пить из чашки; надо было учить по книжке урок,
ходить в церковь; надо было разговаривать так вежливо,  что  он  потерял
всякий вкус к разговорам; куда ни повернись - везде  решетки  и  кандалы
цивилизации лишали его свободы и сковывали по рукам и по ногам.
   Три недели он мужественно терпел все эти невзгоды,  а  потом  в  один
прекрасный день сбежал. Сильно встревожившись, вдова двое суток разыски-
вала его повсюду. Все приняли участие в поисках; Гека искали  решительно
везде, даже закидывали сети в реку, думая выловить мертвое тело. На тре-
тий день рано утром Том Сойер догадался заглянуть в пустые бочки за ста-
рой бойней и в одной из них нашел беглеца. Гек тут и ночевал; он уже ус-
пел стянуть кое-что из съестного и позавтракать, а теперь лежал,  разва-
лясь, и покуривая трубку. Он был немыт, нечесан и одет в те  самые  лох-
мотья, которые придавали ему такой живописный вид в доброе старое время,
когда он был свободен и счастлив. Том вытащил его из  бочки,  рассказал,
каких он всем наделал хлопот, и потребовал, чтобы он вернулся домой. Ли-
цо Гека из спокойного и довольного сразу стало мрачным. Он сказал:
   - И не говори, Том. Я уже пробовал, да не выходит, ничего не выходит,
Том. Все это мне ни к чему, да и не привык я. Вдова добрая,  не  обижает
меня, только порядки ее не по мне. Велит вставать каждое утро в  одно  и
то же время, велит умываться, сама причесывает, просто все волосы выдра-
ла; в дровяном сарае спать не позволяет; да еще надевай этот чертов кос-
тюм, а в нем просто задохнешься, воздух как будто совсем сквозь него  не
проходит; и такой он, прах его побери, чистый, что ни тебе лечь, ни тебе
сесть, ни по земле поваляться; а с погреба я не скатывался лет  сто!  Да
еще в церковь ходи, потей там, - а я эти проповеди терпеть не могу!  Мух
не лови, не разговаривай, да еще башмаки носи, не  снимая,  все  воскре-
сенье, Обедает вдова по звонку, спать ложится по звонку, встает по звон-
ку - все у нее по порядку, где же человеку это вытерпеть!
   - Да ведь и у всех то же самое, Гек!
   - Том, мне до этого дела нет. Я не все, мне этого не стерпеть. Просто
как веревками связан. И еда уж очень легко достается - этак и есть  сов-
сем не интересно. Рыбу ловить - спрашивайся, купаться - спрашивайся, ку-
да ни понадобится - везде спрашивайся,  черт  их  дери.  А  уж  ругаться
ни-ни, так что даже и разговаривать неохота - приходится лазить на  чер-
дак, там отводить душу, а то просто хоть помирай. Курить вдова не позво-
ляет, орать не позволяет, зевать тоже, ни тебе потянуться, ни тебе поче-
саться, особенно при гостях (тут он выругался с особым чувством и  доса-
дой)... и все время молится, прах ее побери! Я  таких  еще  не  видывал!
Только и знай хлопочи да заботься, хлопочи да заботься! Этак и жить вов-
се не захочешь! Пришлось удрать, Том, ничего не  поделаешь!  А  тут  еще
школа скоро откроется, мне бы еще и туда пришлось ходить, - ну, я  и  не
стерпел. Знаешь, Том, ничего хорошего в этом богатстве нет, напрасно  мы
так думали. А вот эта одежа как раз по мне, и бочка тоже по мне,  теперь
я с ними ни за что не расстанусь. Том, я бы не влопался в такую историю,
если бы не деньги, так что возьми-ка ты мою долю  себе,  а  мне  выдавай
центов по десять, только не часто, я не люблю, когда  мне  деньги  даром
достаются, а еще ты как-нибудь уговори вдову, чтобы она на меня не  сер-
дилась.
   - Знаешь, Гек, я никак не могу. Нехорошо получается. А  ты  попробуй,
потерпи еще немножко, может, тебе даже понравится.
   - Понравится! Да, попробуй, посиди-ка немножко на  горячей  плите,  -
может, тебе тоже понравится. Нет, Том, не хочу я больше этого богатства,
не хочу больше жить в этих проклятых душных домах. Мне нравится в  лесу,
на реке, и тут, в бочке, - тут я и останусь. Ну их к черту! И  надо  же,
чтобы как раз теперь, когда у нас есть и ружья, и пещера и мы уж  совсем
собрались в разбойники, вдруг подвернулась такая чепуха и все испортила!
   Том воспользовался удобным случаем.
   - Слушай, Гек, хоть я и разбогател, а все равно уйду в разбойники.
   - Да что ты! Ох, провалиться мне, а ты это верно говоришь, Том?
   - Так же верно, как то, что я тут сижу. Только, знаешь ли, Гек, мы не
сможем принять тебя в шайку, если ты будешь плохо одет.
   Радость Гека померкла.
   - Как так не сможете? А в пираты как же вы меня приняли?
   - Ну, это совсем другое дело. Разбойники вообще считаются  куда  выше
пиратов. Они почти во всех странах бывают самого знатного рода - герцоги
там, ну и мало ли кто.
   - Том, ведь ты всегда со мной дружил. Что же ты, совсем меня не  при-
мешь? Примешь ведь, скажи, Том?
   - Гек, я бы тебя принял, непременно принял, но что люди скажут!  Ска-
жут: "Ну уж и шайка у Тома Сойера! Одна рвань! " Это про тебя, Гек. Тебе
самому будет неприятно, и мне тоже.
   Гек долго молчал, раздираемый внутренней борьбой. Наконец он сказал:
   - Ну ладно, поживу у вдовы еще месяц, попробую; может,  как-нибудь  и
вытерплю, если вы примете меня в шайку, Том.
   - Вот хорошо, Гек! Вот это я понимаю! Пойдем, старик, я попрошу, что-
бы вдова тебя поменьше тиранила.
   - Нет, ей-богу, попросишь? Вот это здорово! Если  она  не  так  будет
приставать со своими порядками, я и курить буду потихоньку,  и  ругаться
тоже, и хоть тресну, а вытерплю. А когда же ты соберешь шайку и уйдешь в
разбойники?
   - Да сейчас же. Может, нынче вечером соберемся и устроим посвящение.
   - Чего это устроим?
   - Посвящение.
   - А что это такое?
   - Это когда все клянутся помогать друг другу и не  выдавать  секретов
шайки, даже если тебя изрубят в куски; а если кто тронет кого-нибудь  из
нашей шайки, того убивать, и всех его родных тоже.
   - Вот это повеселимся так повеселимся!
   - Еще бы! И клятву приносят ровно в полночь; и надо, чтобы место было
самое страшное и безлюдное - лучше всего в таком  доме,  где  "нечисто",
только их теперь все срыли.
   - Ну хоть в полночь, и то хорошо, Том.
   - Еще бы не хорошо! И клятву надо приносить над гробом и  подписывать
своей кровью.
   - Вот это дело! В миллион раз лучше, чем быть пиратом!  Хоть  сдохну,
да буду жить у вдовы, Том; а если из меня выйдет  заправский,  настоящий
разбойник и пойдут об этом разговоры, я думаю, она и  сама  будет  рада,
что взяла меня к себе.


   ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Так кончается эта хроника. И  поскольку  это  история  мальчика,  она
должна остановиться на этом, а если ее продолжить, она  станет  историей
взрослого человека. Когда пишешь роман о взрослых, то наперед  известно,
где надо поставить точку, - на свадьбе; а когда пишешь о  детях,  прихо-
дится ставить точку там, где это всего удобнее.
   Большинство героев, действующих в этой книге, еще не умерли и до  сих
пор живут счастливо и благополучно. Быть может, автору захочется со вре-
менем заняться дальнейшей судьбой младших героев книги и посмотреть, что
за люди из них вышли, а потому не следует рассказывать  сейчас  об  этой
поре их жизни.


   ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГЕКЛЬБЕРРИ ФИННА

   Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут  от-
даны под суд; лица, которые попытаются найти в нем мораль, будут  сосла-
ны; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны.
   По приказу автора,
   Генерал-губернатор
   Начальник артиллерийского
   управления


   ОБЪЯСНЕНИЕ

   В этой книге использовано несколько диалектов, а именно: негритянский
диалект штата Миссури, самая резкая форма захолустного диалекта Пайк-Ка-
унти, а также четыре несколько смягченных разновидности этого  последне-
го. Оттенки говора выбирались не наудачу и не наугад, а, напротив, очень
тщательно, под надежным руководством,  подкрепленным  моим  личным  зна-
комством со всеми этими формами речи.
   Я даю это объяснение потому, что без него многие читатели предположи-
ли бы, что все мои персонажи стараются в говоре подражать один другому и
это им не удается.
   Автор


   ГЛАВА I

   Вы про меня ничего не знаете, если не  читали  книжки  под  названием
"Приключения Тома Сойера", но это не беда.  Эту  книжку  написал  мистер
Марк Твен и, в общем, не очень наврал. Кое-что он присочинил, но, в  об-
щем, не так уж наврал. Это ничего, я еще не  видел  таких  людей,  чтобы
совсем не врали, кроме тети Полли и вдовы, да разве еще Мэри.  Про  тетю
Полли, - это Тому Сойеру она тетя, - про Мэри и про вдову Дуглас расска-
зывается в этой самой книжке, и там почти  все  правда,  только  кое-где
приврано, - я уже про это говорил.
   А кончается книжка вот чем: мы с Томом нашли деньги, зарытые грабите-
лями в пещере, и разбогатели. Получили мы по  шесть  тысяч  долларов  на
брата - и все золотом. Такая была куча деньжищ - смотреть  страшно!  Ну,
судья Тэтчер все это взял и положил в банк, и каждый божий день мы стали
получать по доллару прибыли, и так круглый год, - не знаю, кто может та-
кую уйму истратить. Вдова Дуглас усыновила меня и пообещала,  что  будет
меня воспитывать; только мне у нее в доме жилось неважно: уж  очень  она
донимала всякими порядками и приличиями, просто невозможно было терпеть.
В конце концов я взял да и удрал, надел опять свои старые лохмотья,  за-
лез опять в ту же бочку из-под сахара и сижу,  радуюсь  вольному  житью.
Однако Том Сойер меня отыскал и рассказал, что набирает шайку  разбойни-
ков. Примет и меня тоже, если я вернусь к вдове и буду вести себя  хоро-
шо. Ну, я и вернулся.
   Вдова поплакала надо мной, обозвала меня бедной заблудшей  овечкой  и
всякими другими словами; но, разумеется, ничего обидного у нее на уме не
было. Опять она одела меня во все новое, так что я только  и  знал,  что
потел, и целый день ходил как связанный. И опять все пошло по-старому. К
ужину вдова звонила в колокол, и тут уж никак нельзя было  опаздывать  -
непременно приходи вовремя. А сядешь за стол, никак нельзя сразу  прини-
маться за еду: надо подождать, пока вдова не нагнет голову и не побормо-
чет немножко над едой, а еда была, в общем, не плохая; одно только плохо
- что каждая вещь сварена сама по себе. То ли дело куча всяких  огрызков
и объедков! Бывало, перемешаешь их хорошенько, они пропитаются  соком  и
проскакивают не в пример легче.
   В первый же день после ужина вдова достала толстую книгу и начала чи-
тать мне про Моисея в тростниках, а я просто разрывался от любопытства -
до того хотелось узнать, чем дело кончится; как вдруг она проговорилась,
что этот самый Моисей давным-давно помер, и мне сразу стало неинтересно,
- плевать я хотел на покойников.
   Скоро мне захотелось курить, и я спросил разрешения у вдовы.  Но  она
не позволила: сказала, что это дурная привычка и очень неряшливая и  мне
надо от нее отучаться. Бывают же такие люди! Напустятся на что-нибудь, о
чем и понятия не имеют. Вот и вдова тоже: носится со своим Моисеем, ког-
да он ей даже не родня, - да и вообще кому он  нужен,  если  давнымдавно
помер, сами понимаете, - а меня ругает за то, что мне нравится курить. А
сама небось нюхает табак - это ничего, ейто можно.
   Ее сестра, мисс Уотсон, порядком усохшая старая дева в очках, как раз
в это время переехала к ней на житье и сразу же пристала ко мне с буква-
рем. Целый час она ко мне придиралась, но в конце концов вдова велела ей
оставить меня в покое. Да я бы дольше и не вытерпел. Потом целый час бы-
ла скучища смертная, и я все вертелся на стуле. А мисс Уотсон все  прис-
тавала: "Не клади ноги на стул, Гекльберри! ", "Не скрипи так, Гекльбер-
ри, сиди смирно! ", "Не зевай и не потягивайся,  Гекльберри,  веди  себя
как следует! ". Потом она стала проповедовать насчет  преисподней,  а  я
возьми да и скажи, что хорошо бы туда попасть. Она просто  взбеленилась,
а я ничего плохого не думал, лишь бы удрать куда-нибудь, до того  мне  у
них надоело, а куда - все равно. Мисс Уотсон сказала, что это очень дур-
но с моей стороны, что она сама нипочем бы так не сказала: она старается
не грешить, чтобы попасть в рай. Но я не видел ничего  хорошего  в  том,
чтобы попасть туда же, куда она попадет, и решил, что и стараться не бу-
ду. Но говорить я этого не стал - все равно никакого толку не будет, од-
ни неприятности.
   Тут она пустилась рассказывать про рай - и пошла и  пошла.  Будто  бы
делать там ничего не надо - знай прогуливайся целый день с арфой да рас-
певай, и так до скончания века. Мне что-то не очень понравилось. Но  го-
ворить я этого опять-таки не стал. - Спросил только, как она думает, по-
падет ли туда Том Сойер? А она говорит: "Нет, ни  под  каким  видом!"  Я
очень обрадовался, потому что мне хотелось быть с ним вместе.
   Мисс Уотсон все ко мне придиралась, так что в конце концов мне надое-
ло и сделалось очень скучно. Скоро в комнаты позвали негров и стали  мо-
литься, а после того все легли спать. Я поднялся к себе наверх с огарком
свечки и поставил его на стол, сел перед окном  и  попробовал  думать  о
чем-нибудь веселом, - только ничего не вышло: такая напала  тоска,  хоть
помирай. Светили звезды, и листья в лесу шелестели так печально;  где-то
далеко ухал филин - значит, кто-то помер; слышно было, как кричит  козо-
дой и воет собака, - значит, кто-то скоро помрет. А ветер все нашептывал
что-то, и я никак не мог понять, о чем он шепчет, и от этого по спине  у
меня бегали мурашки. Потом в лесу кто-то застонал, вроде того как стонет
привидение, когда оно хочет рассказать, что у него на душе, и  не  может
добиться, чтобы его поняли, и ему не лежится спокойно в могиле: вот  оно
скитается по ночам и тоскует. Мне стало так страшно и тоскливо, так  за-
хотелось, чтобы кто-нибудь был со мной... А тут еще  паук  спустился  ко
мне на плечо. Я его сбил щелчком прямо на свечку и не успел  опомниться,
как он весь съежился. Я и сам знал, что это не к добру, хуже  не  бывает
приметы, и здорово перепугался, просто душа в пятки ушла. Я вскочил, по-
вернулся три раза на каблуках и каждый раз  при  этом  крестился,  потом
взял ниточку, перевязал себе клок  волос,  чтобы  отвадить  ведьм,  -  и
все-таки не успокоился: это помогает, когда найдешь  подкову  и,  вместо
того чтобы прибить над дверью, потеряешь ее; только я  не  слыхал,  чтоб
таким способом можно было избавиться от беды, когда убьешь паука.
   Меня бросило в дрожь. Я опять сел и достал трубку; в доме теперь было
тихо, как в гробу, и, значит, вдова ничего не  узнает.  Прошло  довольно
много времени; я услышал, как далеко в городе начали  бить  часы:  "бум!
бум!" - пробило двенадцать, а после того опять стало тихо, тише  прежне-
го. Скоро я услышал, как в  темноте  под  деревьями  треснула  ветка,  -
что-то там двигалось. Я сидел  не  шевелясь  и  прислушивался.  И  вдруг
кто-то мяукнул еле слышно: "Мя-у! Мя-у!" Вот здорово! Я тоже мяукнул еле
слышно: "Мяу! Мяу!" - а потом погасил свечку и вылез через окно на крышу
сарая. Оттуда я соскользнул на землю и прокрался под  деревья.  Гляжу  -
так и есть: Том Сойер меня дожидается.


   ГЛАВА II

   Мы пошли на цыпочках по дорожке между деревьями в самый  конец  сада,
нагибаясь пониже, чтобы ветки не задевали по голове. Проходя мимо кухни,
я споткнулся о корень и наделал шуму. Мы присели на корточки и  затихли.
Большой негр мисс Уотсон - его звали Джим - сидел на  пороге  кухни;  мы
очень хорошо его видели, потому что у него за спиной стояла  свечка.  Он
вскочил и около минуты прислушивался, вытянув шею; потом говорит:
   - Кто там?
   Он еще послушал, потом подошел на цыпочках и остановился как раз меж-
ду нами: можно было до него дотронуться пальцем. Ну, должно быть, време-
ни прошло порядочно, и ничего не было слышно, а мы все были  так  близко
друг от друга. И вдруг у меня зачесалось одно место на лодыжке, а  поче-
сать его я боялся" потом зачесалось ухо, потом спина, как раз между  ло-
патками. Думаю, если не почешусь, просто хоть помирай. Я это сколько раз
потом замечал: если ты где-нибудь в гостях, или на похоронах, или хочешь
заснуть и никак не можешь - вообще, когда никак нельзя чесаться, - у те-
бя непременно зачешется во всех местах разом.
   Тут Джим и говорит:
   - Послушайте, кто это? Где же вы? Ведь я все слышал, свинство  какое!
Ладно, я знаю, что мне делать: сяду и буду сидеть, пока опять что-нибудь
не услышу.
   И он уселся на землю, как раз между мной и Томом, прислонился  спиной
к дереву и вытянул ноги так, что едва не задел мою ногу. У меня зачесал-
ся нос. Так зачесался, что слезы выступили на глазах, а почесать я боял-
ся. Потом начало чесаться в носу. Потом зачесалось под носом.  Я  просто
не знал, как усидеть на месте. Такая напасть  продолжалась  минут  шесть
или семь, а мне казалось, что много дольше. Теперь  у  меня  чесалось  в
одиннадцати местах сразу. Я решил, что больше минуты нипочем не  вытерп-
лю, но кое-как сдержался: думаю - уж постараюсь. И тут как раз Джим  на-
чал громко дышать, потом захрапел, и у меня все сразу прошло.
   Том подал мне знак - еле слышно причмокнул губами, - и мы  на  четве-
реньках поползли прочь. Как только мы отползли шагов на десять. Том шеп-
нул мне, что хочет для смеха привязать Джима к дереву. А я сказал: "Луч-
ше не надо, он проснется и поднимет шум, и тогда увидят, что меня нет на
месте". Том сказал, что у него маловато свечей,  надо  бы  пробраться  в
кухню и взять побольше. Я его  останавливал,  говорил,  что  Джим  может
проснуться и войти в кухню. Но Тому хотелось рискнуть; мы забрались  ту-
да, взяли три свечки, и Том оставил на столе пять центов в уплату. Потом
мы с ним вышли; мне не терпелось  поскорее  убраться  подальше,  а  Тому
вздумалось подползти на четвереньках к Джиму и сыграть с  ним  какую-ни-
будь шутку. Я его дожидался, и мне показалось, что ждать пришлось  очень
долго, - так было кругом пусто и молчаливо.
   Как только Том вернулся, мы с ним побежали по дорожке кругом  сада  и
очень скоро очутились на самой верхушке горы по  ту  сторону  дома.  Том
сказал, что стащил шляпу с Джима и повесил ее на сучок как раз  над  его
головой, а Джим немножко зашевелился, но так и не проснулся.  На  другой
день Джим рассказывал, будто ведьмы околдовали его, усыпили  и  катались
на нем по всему штату, а потом опять посадили под дерево и повесили  его
шляпу на сучок, чтобы сразу видно было, чье это дело.  А  в  другой  раз
Джим рассказывал, будто они доехали на нем до Нового  Орлеана;  потом  у
него с каждым разом получалось все дальше и дальше, так что в конце кон-
цов он стал говорить, будто ведьмы объехали на нем вокруг света, замучи-
ли его чуть не до смерти