- А в этом году кого-нибудь убили, Бак?
   - Да, у нас одного и у них одного. Месяца три назад мой кузен Бад по-
ехал через лес на ту сторону роки, а оружия с собой не захватил -  такая
глупость! - и вдруг в одном глухом мосте слышит за собой топот;  смотрит
- за ним скачет плешивый Шопердсон с ружьем в руках, скачет, а седые во-
лосы развеваются по ветру. Баду надо было соскочить с  лошади  да  спря-
таться в кусты, а он решил, что старик его не догонит, и так они скакали
миль пять во весь дух, а старик все нагонял; наконец Бад видит, что дело
плохо, остановил лошадь и повернулся лицом к старику, чтобы пуля  попала
не в спину, а в грудь, а старик подъехал поближе  и  убил  его  наповал.
Только недолго ему пришлось радоваться: не прошло и недели, как наши его
уложили.
   - По-моему, этот старик был трус, Бак.
   - А по-моему, нет. Вот уж нет! Среди Шепердсонов нет трусов, ни одно-
го нет! И среди Грэнджерфордов тоже их нет. Один раз этот старик  честно
дрался с тремя Грэнджерфордами и в полчаса одолел их. Все они были  вер-
хом, а он соскочил с лошади и засел за кучей дров, а лошадь поставил пе-
ред собой, чтобы загородиться от пуль. Грэнджерфорды с лошадей не  слез-
ли, все гарцевали вокруг старика и палили в него, а он палил в них. И он
и его лошадь вернулись домой израненные и в крови,  зато  Грэнджерфордов
принесли домой одного убитым, а другого раненым, он  умер  на  следующий
день. Нет, сэр, если кому нужны трусы, так нечего и время тратить искать
их у Шепердсонов - там таких не водится!
   В следующее воскресенье мы все поехали в церковь, мили за три, и  все
верхом. Мужчины взяли с собой ружья, - Бак тоже взял,  -  и  держали  их
между коленями или ставили к стенке, чтобы были под рукой. И  Шопердсоны
тоже так делали. Проповедь была самая  обыкновенная  -  насчет  братской
любви и прочего тому подобного, такая все скучища! Говорили, что  пропо-
ведь хорошая, и когда ехали домой, все толковали про веру да про  добрые
дела, про благодать и предопределение и не знаю еще про что, так что мне
показалось, будто такого скучного воскресенья у меня еще никогда в жизни
не было.
   Через час после обеда или около того все задремали, кто в кресле, кто
у себя в комнате, и стало еще скучней. Бак со своей  собакой  улегся  на
траву и крепко уснул на солнышке. Я пошел в нашу комнату и сам хотел бы-
ло вздремнуть. Смотрю, тихая мисс София стоит на пороге  своей  комнаты,
что рядом с нашей; она позвала меня к себе в комнату, тихонько затворила
дверь и спрашивает, люблю ли я ее, а я сказал, что люблю;  а  потом  она
спросила, могу ли я исполнить одну ее просьбу и никому об этом не  гово-
рить, и я сказал, что могу. Тогда она сказала, что забыла свое Евангелие
в церкви, оставила его на скамье между двумя  другими  книгами,  так  но
схожу ли я потихоньку за этой книгой, и не принесу ли  ее  сюда,  только
никому ничего не говоря. Я сказал, что принесу. И вот я потихоньку  выб-
рался из дому и побежал по дороге; смотрю - в  церкви  никого  уже  нет,
кроме одной или двух свиней: дверь никогда не запиралась, а свиньи летом
любят валяться на тесовом полу, потому что он прохладный. Если вы  заме-
тили, большинство людей ходит в церковь только по  необходимости,  ну  а
свиньи - дело другое.
   Ох, думаю, тут что-то неладно; не может быть, чтобы она так расстрои-
лась из-за Евангелия. Я потряс книжку, смотрю  -  из  нее  выскочил  ма-
ленький клочок  бумаги,  а  на  нем  написано  карандашом:  "В  половине
третьего". Я стал еще искать, но ничего больше не нашел. Я так ничего  и
не понял, взял и положил бумажку обратно, а когда вернулся домой и  под-
нялся наверх, мисс София стояла в дверях своей комнаты и ждала меня. Она
втащила меня в комнату и закрыла дверь, потом стала перелистывать  Еван-
гелие, пока не нашла записку, а когда прочла ее, то очень  обрадовалась,
и не успел я опомниться, как она схватила меня за плечи, обняла и сказа-
ла, что я самый лучший мальчик на свете и чтобы я никому ничего не гово-
рил. И щеки у нее засветились, она вся покраснела и от этого стала очень
хорошенькой. Меня сильно разбирало любопытство, и, переведя дух, я  сей-
час же спросил, о чем была записка; а она спросила, читал я ее или  пет,
а я сказал, что не читал. Тогда она спросила, у мою ли я читать по-писа-
ному, а я сказал, что но умею, разно только если написано печатными бук-
вами, и она тогда сказали, что в записке ничего особенного не было,  это
просто закладка, и чтобы я шел играть.
   Я пошел к реке, раздумывая обо всем этом, и  вдруг  заметил,  что  за
мной идет мой негр. Когда мы отошли от доя а настолько, что  нас  нельзя
было увидеть из окна, он оглянулся по сторонам, а потом подбежал ко  мне
и говорит:
   - Мистер Джордж, не хотите ли пойти со мной на болото? Я  вам  покажу
целую кучу водяных змей.
   Думаю, тут что-то дело нечисто, он и вчера то  же  говорил.  Ну  кому
нужны водяные змеи, чтобы за ними бегать? Не знает он этого, что ли? Ин-
тересно, что у него на уме? Говорю ему:
   - Ладно, ступай вперед.
   Я прошел за ним около полумили, потом он пустился наперерез через бо-
лото и еще полмили брел по щиколотку в воде.  Скоро  мы  подошли  к  не-
большому островку сухой земли, густо заросшему деревьями, кустами и плю-
щом, и тут негр сказал:
   - Вы ступайте туда, это всего два шага - они там и есть.  А  я  их  и
раньше видел, на что они мне!
   Он повернул обратно, опять зашлепал по болоту и скрылся за деревьями.
А я пошел напрямик и скоро наткнулся на маленькую полянку, с комнату ве-
личиной, всю увитую плющом; вдруг вижу - прямо на земле спит человек, и,
честное слово, это был мой старик Джим!
   Я его разбудил и думал, что он очень удивится, когда меня увидит,  но
не тут-то было. Он чуть не заплакал - до того  мне  обрадовался,  но  ни
капли не удивился. Сказал, что в ту ночь он все время плыл позади меня и
слышал, как я кричал, только боялся откликаться: не хотел, чтобы его по-
добрали и опять продали в рабство.
   - Я, - говорит, - немножко ушибся и не мог быстро плыть, так что здо-
рово отстал от тебя под конец; а когда ты вылез на берег, я подумал, что
на берегу сумею как-нибудь тебя догнать и без крика; а когда увидел  тот
дом, то перестал спешить и пошел медленнее. Я был еще далеко и  не  слы-
хал, что они тебе говорят, и собак тоже боялся; а когда все успокоилось,
я понял, что ты теперь в доме, и ушел в лес дожидаться, пока  рассветет.
Рано утром негры проходили мимо на работу в поле, взяли меня с  собой  и
показали мне это место - тут вода, и собаки не могут меня учуять; и каж-
дый вечер они приносят мне чего-нибудь поесть и рассказывают, как ты там
живешь.
   - Почему же ты не сказал раньше моему Джеку, чтобы он привел меня сю-
да?
   - Зачем же было тебя беспокоить, Гек, пока мы еще ничего не  сделали?
А теперь у нас все готово. При случае я покупал кастрюльки и сковородки,
а по ночам чинил плот...
   - Какой плот, Джим?
   - Наш старый плот.
   - Да разве его не расшибло вдребезги?
   - Нет, не расшибло. Его здорово потрепало, это верно,  -  один  конец
совсем оторвался. А все-таки беда не так велика, только наши вещи  почти
все потонули. Если бы нам не пришлось нырять так  глубоко  и  плыть  так
долго под водой, да еще ночь не была бы  такая  темная,  мы  бы  увидели
плот; мы с тобой перепугались, да и голову потеряли, как  говорится.  Ну
да это ничего, теперь он опять стал как новый, и вещей у нас  много  но-
вых, вместо тех, которые потонули.
   - А откуда же у тебя взялся плот, Джим? Ты его поймал, что ли?
   - Как же я его поймаю тут, в лесу? Нет, негры его нашли - он тут  не-
далеко зацепился за корягу в излучине, - и они его спрятали в речке  под
ивами, а потом подняли такой крик из-за того, кому он достанется, что  и
до меня скоро дошло, и я все это сразу прекратил - сказал им,  что  плот
никому из них не достанется, потому что он наш с тобой. Спрашиваю: неуж-
то они хотят захватить имущество у белого джентльмена, чтоб  им  за  это
влетело? Потом дал им  по  десять  центов  на  брата,  и  они  были  до-
вольны-предовольны: думают, почаще бы плоты приплывали, чтобы им  разбо-
гатеть. Они все ко мне очень добры, и если мне что нужно,  то  два  раза
просить не приходится, сынок. Этот Джек - хороший негр, совсем  не  глу-
пый.
   - Да, не дурак. Он ведь мне не говорил, что ты здесь;  просто  позвал
сюда, будто хочет мне показать водяных змей. Если  что-нибудь  случится,
так он ни в чем не замешан: может сказать, что он нас вместе не видал, и
это будет правда.
   Мне не хочется много рассказывать про следующий день. Постараюсь  по-
короче. Я проснулся на рассвете и хотел было перевернуться на другой бок
и опять уснуть, как вдруг обратил внимание, что в доме очень тихо -  ни-
кого не видно и не слышно. Этого никогда еще не бывало. Потом я заметил,
что и Бак уже встал и ушел. Ну, я тоже встал, а сам не знаю, что  и  ду-
мать; иду вниз - никого нет, и везде тихо, как в мышиной  норке.  То  же
самое и на дворе. Думаю себе: что  бы  это  могло  значить?  Около  дров
встречаю своего Джека и спрашиваю:
   - Что такое случилось?
   Он говорит:
   - А вы разве не знаете, мистер Джордж?
   - Нет, - говорю, - не знаю.
   - Мисс София сбежала! Ей-богу, не вру. Сбежала среди  ночи,  и  никто
хорошенько не знает когда; сбежала, чтобы обвенчаться, знаете, с молодым
Гарни Шепердсоном, - по крайней мере, все так думают.  Родные-то  узнали
об этом всего полчаса назад, может, немножко больше,  и,  надо  сказать,
времени терять не стали. Сейчас же за ружья, да и на лошадей, - мы и ог-
лянуться не успели. Женщины кинулись поднимать родню, а старый хозяин  с
сыновьями поскакали к реке, чтобы перехватить по дороге молодого челове-
ка и убить его, а то как бы он не переправился за реку  с  мисс  Софией.
Думаю, что передряга будет большая.
   - Бак ушел и не стал меня будить.
   - Ну еще бы! Они не хотели впутывать вас в это дело. Мистер Бак заря-
дил ружье и говорит: хоть треснет, да застрелит кого-нибудь из Шепердсо-
нов! Ну, я думаю, их там много будет, - уж одного-то  наверняка  застре-
лит, если подвернется случай.
   Я побежал к реке, не медля ни минуты. Скоро я услышал издалека ружей-
ные выстрелы. Как только я завидел лавчонку у пароходной пристани и шта-
бель дров, я стал пробираться под деревьями и  кустами,  пока  не  нашел
удобное место, а там залез на развилину виргинского тополя, куда не  до-
летали пули, и стал смотреть. Перед тополем, совсем близко,  был  другой
штабель дров, в четыре фута высотой, и я  хотел  сначала  спрятаться  за
ним, но, пожалуй, лучше сделал, что не спрятался.
   На открытом месте перед лавкой, с криком и руганью, гарцевали четверо
или пятеро верховых, стараясь попасть в двух молодых Грэпджерфордов, си-
девших за поленницей, рядом с пароходной пристанью, но им это не  удава-
лось. Каждый раз, как кто-нибудь из верховых выезжал из-за штабеля  дров
к реке, в кого стреляли. Мальчики сидели за дровами спиной к спине,  так
что им видно было в обе стороны.
   Скоро всадники перестали скакать и вопить. Они подъехали ближе к лав-
ке; тогда один из мальчиков встал, прицелился хорошенько из-за штабеля и
выбил одного всадника из седла. Верховые соскочили с лошадей, подхватили
раненого и понесли его в лавку, и в ту же минуту оба мальчика  пустились
бежать. Они были уже на полдороге к тому дереву,  на  котором  я  сидел,
когда их заметили. Как только мужчины их увидели, они опять вскочили  на
лошадей и погнались за ними. Они стали их  нагонять,  только  ничего  из
этого не вышло: мальчики все-таки выбежали намного раньше,  успели  доб-
раться до того штабеля, который был перед моим деревом, засели  за  ним,
и, значит, у них опять был выигрыш перед Шепердсонами. Один из мальчиков
был Бак, а другой, лет девятнадцати, худенький, - его двоюродный брат.
   Всадники повертелись тут некоторое время, потом уехали  куда-то.  Как
только они скрылись из виду, я окликнул Бака и рассказал ему все. Снача-
ла он ничего не мог понять, когда услышал мой голос с дерева,  и  ужасно
удивился. Он велел мне смотреть в оба  и  сказать  ему,  когда  всадники
опять покажутся; они, верно, затевают какую-нибудь подлость и уехали не-
надолго. Мне захотелось убраться  с  этого  дерева,  только  я  побоялся
слезть. Бак начал плакать и браниться и сказал, что они с Джо (это и был
другой мальчик, его двоюродный брат) еще отплатят за этот день. Он  ска-
зал, что его отец и двое братьев убиты и двое пли трое Шепердсонов тоже.
Шепердсоны подстерегали их в засаде. Бак сказал, что его отцу и  братьям
надо было бы подождать других родственников - Шепердсонов  было  слишком
много. Я спросил его, что стало с молодым Гарни и мисс Софией. Оп  отве-
тил, что они успели переправиться за реку и теперь в безопасности. Но до
чего же Бак выходил из себя, что ему во удалось убить Гарни  тот  раз  в
лесу, - я просто ничего подобного не слыхивал!
   И вдруг - бах! бах! бах! - раздались три или четыре выстрела: Шеперд-
соны объехали кругом через лес, спешились и подкрались  сзади.  Мальчики
бросились к реке - оба они были ранены - и поплылп вниз  по  течению,  а
Шепердсоны бежали за ними по берегу, стреляли  и  кричали:  "Убейте  их,
убейте!" Мне сделалось так нехорошо, что я чуть не  свалился  с  дерева.
Все я рассказывать не буду, а то, если начну, мне опять станет нехорошо.
Уж лучше бы я тогда ночью не вылезал здесь на берег, чем  такое  видеть.
До сих пор все это стоит у меня перед глазами, даже снилось сколько раз.
Я сидел на дереве, пока не стемнело: все боялся слезть. Время от времени
я слышал далеко в лесу выстрелы, а два раза маленькие отряды верховых  с
ружьях проносились мимо лавки; я это видел и понял, что еще по все  кон-
чилось. Я сильно приуныл и решил больше не подходить к этому дому: ведь,
по-моему, все это из-за меня вышло, как ни верти. Клочок бумажки, должно
быть, для того и был вложен, чтобы мисс София где-нибудь  встретилась  с
Гарни в половине третьего и убежала с ним; а мне надо было рассказать ее
отцу про эту бумажку и про то, как странно вела себя мисс  София;  тогда
он, может, посадил бы ее под замок и не  случилось  бы  такого  ужасного
несчастья.
   Я слез с дерева, осторожно прокрался к реке и скоро нашел  в  воде  у
самого берега два мертвых тела; долго возился, пока не вытащил их на пе-
сок, потом прикрыл им лица и ушел поскорее. Я даже заплакал, когда прик-
рывал лицо Бака: ведь он со мной дружил и был ко мне очень добр.
   Теперь совсем стемнело. К дому я и близко не подходил, а  обошел  его
лесом и побежал на болото. Джима на островке не было, так что  я  побрел
через болото к речке и пролез через ивняки; мне  не  терпелось  поскорей
залезть на плот и выбраться из этого страшного места. Плота не было! Ой,
до чего же я испугался! С минуту я даже дышать не мог. Потом как  закри-
чу! Голос шагах в двадцати от меня отозвался:
   - Господи, это ты, сынок? Только не шуми.
   Это был голос Джима - я в жизни не слыхал ничего приятней. Я  побежал
по берегу и перескочил на плот, а Джим схватил меня и давай  обнимать  -
до того он мне обрадовался. Он сказал:
   - Слава богу, сынок, а я уж было думал, что ты тоже помер. Джек  сюда
приходил, сказал, что, должно быть, тебя убили, потому что домой  ты  не
вернулся; я сию минуту собирался спуститься на плоту к устью речки, что-
бы быть наготове и отчалить, как только Джек придет опять и скажет,  что
ты и вправду умер. Господи, до чего я рад, что ты вернулся, сынок!
   Я сказал:
   - Ну ладно, это очень хорошо. Они меня не найдут и подумают, что меня
убили и мой труп уплыл вниз по реке, - там, на берегу,  кое-что  наведет
их на такую мысль. Так смотри же, не теряй времени, Джим, поскорее выво-
ди плот на большую воду!
   Я не мог успокоиться до тех пор, пока плот не  очутился  на  середине
Миссисипи, двумя милями ниже пристани. Тут мы  вывесили  наш  сигнальный
фонарь и решили, что теперь мы опять свободны и в безопасности. Со  вче-
рашнего дня у меня ни крошки во рту не было; Джим достал кукурузные  ле-
пешки, пахтанье, свинину с капустой и зелень - ничего нет вкусней,  если
все это приготовить как следует, - и покуда я ужинал, мы  разговаривали,
и нам было очень хорошо. Я был рад-радехонек убраться подальше от  кров-
ной вражды, а Джим - с болота. Мы так и говорили, что  нет  лучше  дома,
чем плот. Везде кажется душно и тесно,  а  на  плоту  -  нет.  На  плоту
чувствуешь себя и свободно, и легко, и удобно.


   ГЛАВА XIX

   Прошло два или три дня и две или три ночи; можно,  пожалуй,  сказать,
что они проплыли, - так спокойно, гладко и приятно они шли. Вот  как  мы
проводили время. Река здесь была необъятной ширины,  такая  громадина  -
местами шириной мили в полторы. Мы плыли по ночам,  а  днем  отдыхали  и
прятались. Бывало, как только ночь подходит к концу, мы  останавливаемся
и привязываем плот - почти всегда там, где нет течения, под отмелью, по-
том нарежем ивовых и тополевых веток и спрячем плот под ними. После того
закинем удочки и лезем в реку, чтобы освежиться немножко, а потом  сядем
на песчаное дно, где вода по колено, и смотрим, как  светает.  Нигде  ни
звука, полная  тишина,  весь  мир  точно  уснул,  редко-редко  заквакает
где-нибудь лягушка. Первое, что видишь, если смотреть вдаль над рекой, -
это темная полоса: лес на другой стороне реки, а больше  сначала  ничего
не разберешь; потом светлеет край неба, а там светлая полоска  расплыва-
ется все шире и шире, и река, если смотреть вдаль, уже не черная, а  се-
рая; видишь, как далеко-далеко плывут по ней небольшие  черные  пятна  -
это шаланды и всякие другие суда, и длинные черные полосы -  это  плоты;
иногда слышится скрип весел в уключинах или неясный говор, -  когда  так
тихо, звук доносится издалека; мало-помалу становится видна  и  рябь  на
воде, и по этой ряби узнаешь, что тут быстрое течение разбивается о  ко-
рягу, оттого в этом месте и рябит; потом видишь, как клубится туман  над
водой, краснеет небо на востоке, краснеет река, и можно  уже  разглядеть
далеко-далеко, на том берегу, бревенчатый домик на опушке леса, - должно
быть, сторожка при лесном складе, а сколочен домик кое-как, щели  такие,
что кошка пролезет; потом поднимается мягкий ветерок и веет тебе в  лицо
прохладой и свежестью и запахом леса и цветов, а иногда и кое-чем  поху-
же, потому что на берегу валяется дохлая рыба и  от  нее  здорово  несет
тухлятиной; а вот и светлый день, и все вокруг словно смеется на солнце;
и певчие птицы заливаются вовсю!
   Теперь уже легкий дымок от костра совсем незаметен, и  мы  снимаем  с
удочки рыбу и готовим себе горячий завтрак. А после того отдыхаем и  лю-
буемся на речной простор; отдыхаем, отдыхаем, а там, глядишь, и  заснем.
Проснемся после и смотрим - что же нас разбудило? И иной  раз  видишь  -
поднимается против течения и пыхтит пароход, далеко  у  противоположного
берега - только и можно разобрать, кормовое у него колени или боковое; и
после того целый час ничего не слышно и не видно: настоящая водная  пус-
тыня. Потом видишь, как далеко - видно по реке тянется плот и  какой-ни-
будь разиня колет на плоту дрова, - они всегда норовят колоть  дрова  на
плоту, - видишь, как сверкает опускающийся топор, но ничего не  слышишь;
видишь, как опять поднимается топор, и только когда он занесен над голо-
вой, слышится: "Трах!" - так много времени нужно, чтобы звук долетел  по
воде. Вот так мы и проводили день, валяясь на травке и  прислушиваясь  к
тишине. Один раз был густой туман, и на плоту и лодках, проходивших  ми-
мо, колотили в сковороды, чтобы пароход не наскочил на них. Одна  шалан-
да, а может, и плот, проплыла так близко, что мы слышали говор,  смех  и
брань, - хорошо слышали, а видеть не видели, так что мороз по коже  про-
дирал: похоже было, будто это духи разговаривают. Джим так и решил,  что
это духи, а я с ним не согласился:
   - Ну нет, духи так не станут говорить: "Черт бы побрал этот проклятый
туман! "
   Мы от